Читать книгу Сон у озера - Гулира Ханнова - Страница 8

Утром солнце и жажда вновь разбудили парня, на месте, где он ночью видел бабушку, лежала лишь шаль. А под ней он нашёл ее любимые янтарные бусы, она их носила не снимая. Когда-то давно их подарил любимый человек, он об этом слышал часто от бабушки. Может, ей хотелось, чтобы внук заинтересовался и попросил рассказать об этом подробнее, но тогда Казимир об этом и не подумал. Только теперь вдруг захотелось узнать – а кем был этот любимый, дедушка, который давно погиб, сплавляя лес по реке, или другой человек? Но спросить было некого, бабушка прошла свой путь земной и все ее радости, печали и даже любовь, так много значившие, ушли вместе с ней куда-то. Ненасытно поглощающая человеческое тепло и человеческую память черная дыра съела еще одну жизнь.

В грудь кольнул укор совести – бабушка так его любила, а он даже не проводил ее в последний путь. Стыд жаром обдал лицо, где-то в животе появилось неприятное сосущее чувство – «скотина же я все-таки!» Но молодость и эгоизм быстро справились с ненужными эмоциями – «она же умерла и ей всё равно». Какими мы бываем жестокими по отношению к людям так любящим нас. И только с годами начинаем понимать, как нам не хватает этого тепла и любви. Наверное, когда всё, что мы сделали дерьмового, нам начинают возвращать наши дети.

Хотелось пить, есть хотелось не меньше, говорят, что с похмелья ничего не лезет, ему бы полезло, но сосед забрал всё, что было. Старый бабушкин холодильник пустовал, в настенных шкафах были только крупы и какие-то травы. Крупу он не умел варить, он вообще не умел готовить. Раньше об этом заботилась мама и носила ему тайком от папы кастрюльками горячую еду или давала деньги на кафе. Все мамы своих детей жалеют, как бы папы не пытались их сделать самостоятельными, жалостливые мамы тайком суют деньги в карман. Мама Казимира была обычной мамой, конечно же, он нащупал в кармане куртки бумажную купюру, которую называют – на первое время!

Хоть и не было сил, и жутко болела голова, есть хотелось больше, чем лежать и пришлось идти в магазин, а там…

Здрасьте вам, вот и дядя Вася! Ничего удивительного, его жизнь была неразрывно связана с этим очень важным для деревни объектом. Продавщица Зина открывала и закрывала магазин под бдительным оком этого стража. Брёвна, сложенные возле магазина заботливыми односельчанами на просушку, служили ему сторожевой вышкой. Уютно устроившись наверху, он мог следить за всей улицей и жителями деревни, чем он и занимался все свое свободное время. Иногда ему приходилось посвящать этому занятию и не очень свободное время, чему семья особо не радовалась. Когда еще была жива супруга, рослая и неробкого десятка Татьяна, он часто был вынужден оставлять свой пост, увидев ее лихо несущуюся со скалкой. Грозное оружие домохозяек быстро возвращало его на картофельное поле или сенокос, откуда он исчез два часа назад попить водички из родника.

Ленивым его трудно было назвать, дом он поставил пятистенный, крепкий, из хороших сосновых бревен и двор его не пустовал никогда. Две коровы и десяток овец, парочка поросят и пернатая живность – скотина содержалась в теплом хлеву, и был у него набитый сеном огромный сеновал. Но ко всему этому вдобавок, была у него еще и слабость, он любил потрепаться, за что и получил кличку Говорит Москва. Он умудрялся получать информацию о происходящем в мире только по известным ему каналам и любил, смакуя, пересказывать народу последние известия. В его рассказах шейхи арабские для того, чтобы пополнить казну своих стран, покупали золото на рынке с пеной у рта торгуясь с продавцами. А нефть черпали ведрами из колодцев и непонятное слово баррель он перевел просто – это цельная железная бочка, как та, что стоит с песком возле ворот фермы для нужд пожаротушения.

Ему верили и не верили, но, не получая достаточно новой информации, как в больших городах, люди нуждались в его в шутках-прибаутках в которых имелась и доля правды. Человеком он был веселым и любил подшутить над односельчанами, за что мог получить и по шапке. Однажды, от соседа он прятался почти две недели, пока тот не остыл от гнева и сам, смеясь, не пошел на мировую.

А дело было так – Иваныч, грузный старик с одышкой, кряхтя, скидывал снег с крыши сарая, когда увидел Васю, идущего по озерному льду с удочками. Деревня на пригорке, сосед еще и на крыше – день солнечный, видимость хорошая, он увидел идущего человека километров за пять. Видел, как он подошел к какой-то темной кучке на берегу, постоял и попинал, обойдя ее кругом, повернул в деревню. Любопытство одолевало соседа, он еле дождался, когда рыбак дошел до него и узнав соседа, решил утолить свой интерес:

– Вась, а Вась, а чаво это тама лежит на берегу, аль выронил кто чаво?

Сосед был жадноват, и Василий, хорошо зная это, решил подшутить над ним:

– Так это, тулуп кто-то потерял хороший такой, новый еще, видать из саней вывалился, когда проезжали.

Для деревни тулуп вещь незаменимая, это такая большая шуба из овчины и стоит денег немалых. У Иваныча глаза загорелись как лампочка на столбе у сельсовета, 200 Вт – не меньше, это точно!

– А чаво не взял?

– Да ну его, таскать на горбу еще, вот пообедаю, лошадь запрягу да и поеду.

Вася курил, прячась за забором, когда Иваныч, тяжело дыша, промчался к озеру мимо его дома, пригибаясь, чтобы его не увидели с окон соседей. Следом неслась жена Настасья, волокущая за собой большие сани, весила она не меньше мужа и пять километров по сугробам для этой парочки были тяжелым испытанием. Вася успел уже и пообедать, и скотину накормить, и даже баню затопить, когда вернулись соседи – мокрые от пота и злые как собаки.

Иваныч матерился на всю улицу, Настасья проклинала «этого пустомелю» последними словами. Куча навоза, кем-то вываленная на берегу, до последнего шага казалась им заветным тулупом и в вечернем сумраке манила и звала. Они боялись, что вот поедет кто-нибудь раньше них или вернется опомнившийся хозяин и уйдет новенький тулуп в чужие руки. Они бежали, утопая в сугробах и задыхаясь, чтобы успеть первыми добраться, до потерянного кем-то сокровища.

Татьяна, узнав причину проклятий, долго смеялась, а потом всё-таки дала затрещину непутевому своему. Только ее дипломатические способности примирили их с соседями, что в их жизни происходило часто, Вася уж очень любил подшучивать над недалёким соседом. Но коварная болезнь забрала жену оставив его вдовцом, а дочь сиротой. Хоть и считался в деревне не из худших женихов и нашлись бы невестушки его возраста, он не захотел больше жениться.

Свою Татьяну он не смог забыть и даже не представлял, что в их совместной постели будет другая женщина. Так и жил в одиночку, растил красавицу дочь, которая с каждым годом всё больше становилась похожей на мать. Рослая и красивая с пшеничной косой, характером она тоже пошла в нее, ее побаивался даже местный воротила Семен и не просто боялся, а еще и уважал.

А дядю Васю любили в деревне за незлобивый характер и всё ему прощали. Односельчане, пришедшие в магазин за поллитрой, делились купленным горячительным даже без его намека. Для него не пожалели бы и бутылки, но он был человеком совестливым, и его мерка была известна всем. Когда начинали разливать по стаканам, он выставлял вперёд указательный палец с отрубленными случайно, при стройке дома, двумя фалангами. Чёрный обрубок и был его меркой, он это называл 17 грамм! Примерно на высоту оставшейся фаланги наливалась жидкость в посуду, неважно в какую.

Сколько дочь не воевала с этой его привычкой, стыдила, просила, все бесполезно – он не нуждался в этих 17 граммах, просто это был его личный мужской клуб. Сюда люди приходили поговорить с ним, посмеяться его шуткам и получить заряд бодрости. А он получал подтверждение своей нужности в этом небольшом мирке, называемом деревней Луговое, который варился в собственном соку вдали от городской суеты.

И вот с таким человеком свела жизнь Казимира с утра пораньше. И снова бутылка и бычки в томате, хорошо хоть хлеб купили, и задушевной беседой продолжилось воспитание, жизнь в деревне была определённо хороша! Макая мякиш белого душистого хлеба в томатный соус, что остался от бычков Казимир подумал – вот он рай земной для художника, непонятого высокомерным городом. Вот здесь он будет творить шедевры под пение соловья и кваканье лягушек, есть простую пищу, носить ветровку и галоши в дождь. Здесь никто не упрекал его и не называл дармоедом, как отец. К нему отнеслись как к взрослому умному человеку, и это растопило сердце Казимира.

А с чего он должен упрекать, сидит у него дома, пьет на его деньги и еще возмущаться будет? Дядя Вася конечно не семи пядей во лбу, но он не дурак, чтобы перекрыть дармовый источник живительной влаги. Отгребать Казимир начнет, когда у него деньги кончатся. Вот тогда он услышит кто есть кто, причем в выражениях дядька не будет стесняться. Его не гувернёры воспитывали, он в институтах не учился, вилкой пользуется только в гостях и то не каждый раз. Всё его воспитание свелось к тому, что в семь лет он получил лопатой по пятой точке, когда отказался помогать пожилому отцу пилить дрова. Вернее, висеть противовесом на ручной пиле, которой заготавливали топливо для прожорливой печки, обогревающей дом и служащей лежанкой.

Он родился у немолодых уже родителей, в результате жесткого ограничения на аборты после войны. Так государство повышало численность населения, сильно убавившегося в это страшное и кровавое месиво. Старшие братья, рожденные еще в тридцатых, до войны, всеми правдами и неправдами сбежали в город и, для стареющего отца, он остался единственным помощником. Контуженный и получивший на вечное хранение возле сердца осколок на войне отец всё понимал правильно. Жизненный путь поскребыша не будет усыпан розами, и работать он его приучил с малых ногтей. Васёк был мужичонкою понятливым, и лопата второй раз не понадобилась. А отец получил безотказного помощника на все последующие годы и того, кто проводил его и жену в последний путь.