Читать книгу История Ханны, изменившей судьбу - Ханна Алатай - Страница 3

Смешно и странно. Мы с мужем проходили мимо витрины с дамскими сумочками. Одна из них привлекла мой взгляд. Не то чтобы захотелось сразу купить, но надо подумать и о таком аксессуаре в своем гардеробе.

– Как мне нравится эта изумрудная сумка…

– Вон та зеленая с дурацкими застежками? – спросил муж.

– С дурацкими застежками – нефритовый цвет. А рядом – бирюзовый.

Большинство мужчин в самом деле различает меньше оттенков цветов, чем женщины, но обычно не очень страдают от этого. Наверное, только художники видят в этом проблему. И этих различий между женщинами и мужчинами – физических, физиологических, психологических – не сосчитать. Не случайно в семьях, где закончилась любовь и не наступила привычка, супруги склонны подозревать друг друга в инопланетном происхождении.

В общении с тонкими мирами, как в распутывании ниток, лучше подходят тонкие женские пальцы. Там, где чувственное превосходит рациональное, женщина ориентируется лучше мужчины. И особые способности здесь часто передаются от матери к дочери, от бабушки к внучке.

Мариам, моя прабабушка, жившая в горной деревне в Азербайджане, была знахаркой. Не любившие Мариам, исходившие завистью, привычно называли ее ведьмой. Но она никому не делала зла. Она умела заговаривать воду обычными молитвами и специально придуманными, а потом лечить ею односельчан. От легочных заболеваний, неврологических, желудочных.

Еще не все тайны воды открыты учеными. Но Мариам чувствовала, какая вода и в какие моменты оказывается целебной. Её «пациенты» всегда выздоравливали. Со временем Мариам стала известной, к ней приезжали лечиться из Баку и других крупных городов. Но в эпоху воинствующего атеизма в СССР знахарством приходилось заниматься тайно.

Моя мама Марина обладает другой способностью, пользу из которой, впрочем, не извлекает. Не во сне, а наяву она иногда видит странные яркие картинки реальной жизни, длящиеся доли секунды. Это не связано ни с какими причинами, не объясняется действием лекарств. Какие-то мгновенные галлюцинации, а может и сновидения. Но мама в эти моменты не спит. И жить эти вспышки в сознании ей не мешают.

И наконец я, Ханна, женщина, видящая яркие вещие сны. Почему они стали приходить ко мне? Не знаю. Дело не только в генах. Кто-то одарил меня талантом путешествовать во времени. Думаю, это может каждый человек в своих воспоминаниях. А вот я не по своей воле способна заглянуть в будущее. Нет, я не уподобляюсь герою Герберта Уэллса. Не могу описать грядущий мир с его техникой, проблемами и людьми. Мне дано видеть лишь особые события, до воплощения которых я доживу, отдельных персон, с которыми познакомлюсь.

Быть провидицей – значит служить специальной посланницей настоящего в будущем. Сложность только в том, что я вижу картины, о смысле которых нужно еще догадаться, я слышу слова, которые не вещают ни о чем напрямую, их только предстоит расшифровать. Так всегда с предсказаниями. В Дельфах, в храме Аполлона, где вещали прорицательницы-пифии, они дышали дурманящим вулканическим газом и произносили какую-то бессмыслицу, которую другие жрецы должны были истолковывать. Но их была целая команда, а я всегда одна.

Когда мне впервые пригрезился вещий сон, я поняла, что он необычный, слишком яркий, объемный, вызывающий сильные живые чувства. Это не мутные обрывочные нелогичные картинки обычных снов. Это полный эффект присутствия с использованием всех органов чувств. Это как купание в теплом море в сравнении с фотографией моря.

Мне было двенадцать лет. Лето, каникулы, обычная южная жара. Я сплю в нашем большом доме в городке Губа, в 168 километрах от Баку, где живу с родителями, братом, сестрой, бабушкой (это еще не полный перечень обитавших там родственников).

Я увидела медленно приближавшегося ко мне мужчину. Вначале довольно сильно испугалась. Восточные девочки с детства воспитаны в некотором страхе перед мужчинами, которые всегда правы, всегда главнее. Но страх быстро прошел. Я поняла, что от мужчины исходит добро, теплота. Я огляделась… красивый богатый дом, а может быть, ресторан или холл дорогого отеля. Тяжелые портьеры, мягкие диваны на гнутых ножках, напольные вазы. Я откуда-то знала, что здесь проходит свадьба. Но в просторной, мягко освещенной зале мы были вдвоем.

На невысоком незнакомце был синий в мелкую серую полоску костюм-тройка, изумрудный галстук. Его черные набриолиненные волосы были зачесаны назад. Он чем-то напоминал известного актера Роберта Де Ниро. Незнакомец взял меня за руку и тихо произнес:

– Спасибо тебе, дочка.

– За что спасибо? Я вас не знаю.

– Узнаешь. Придет время, и ты мне очень поможешь.

Страх ушел. Я смотрела в глаза мужчины. Я любовалась, даже восхищалась им. Чувствуя тепло его изящной маленькой руки с ухоженными ногтями, я проникалась спокойствием и доверием. Я чувствовала биение пульса на его запястье. Незнакомец выглядел на тридцать пять, может на сорок лет, когда я поближе разглядела морщинки у его глаз. Он мягко, по-доброму улыбался – морщинки становились глубже. Мне казалось, что я счастлива… Но почему? Я просто стояла и держала за руку мужчину, которого видела первый раз в жизни.

Я проснулась, оделась и пошла на одну из кухонь нашего большого дома. Там бабушка Берта, мама моего отца, пила кофе. Она уже в строгом деловом костюме, несмотря на летнюю жару. Бабушка – главная в нашем доме. И там, где она работала, в крупном банке, тоже была главной. Главным бухгалтером.

Я торопливо рассказала ей свой сон. Но Берта слушала меня вполуха. Мыслями она была уже в банке, прокручивая в памяти цифры отчетов. Она видела манаты, рубли, доллары, евро, а вовсе не двенадцатилетнюю внучку Ханночку. Но бабушка умела быть другой – ласковой, мудрой, смешливой, учившей меня шить, кроить, гладить, хозяйничать в огороде. Берта могла быть настоящей любящей бабушкой. Она была мне даже ближе, чем мама. Но сейчас она досадливо от меня отмахнулась.

– Солнышко, мы потом с тобой поговорим о твоих снах, обо всем, что творится в твоей хорошенькой головке.

Ох, что творилось в моей хорошенькой головке с самого детства! Если бы она только знала! Достаточно сказать, что я, едва начав говорить, была вынуждена делать это легко и непринужденно сразу на нескольких языках.

Я из семьи персидских евреев. Сами себя мы называем джуури. Но наш разговорный и мой родной язык – татский, только обильно сдобренный ивритскими словами. Как в разговорном языке европейских евреев идише слышится немецкая речь, так и у нас слышится речь иранская. Потому что таты сейчас уже немногочисленный ираноязычный народ, обитающий в основном в Азербайджане, Дагестане и Иране.

Но помимо татского, я с детства знаю иврит. Наша семья чтит Тору и Талмуд, посещает синагогу, хоть и без фанатизма. Еще я рано заговорила на азербайджанском. Ведь родилась и в школу ходила в Губе. А в школе азербайджанский язык был обязательным предметом. Тоже самое с русским языком. Как его не знать, если большую часть своей жизни я провела в России?

С врожденными (или приобретенными?) лингвистическими способностями я без особенного труда выучила английский – язык международного общения знать необходимо. Легко мне дался и турецкий, тем более что тюркские языки схожи.

И вот с пятью языками меня впустили в волшебный и тревожный мир вещих снов, чтобы я лучше понимала то место, где говорят эфемерными символами, которые далеко не просто расшифровать.

Как я уже сказала, моя семья жила в собственном доме в пригороде Губы (еще город называют Куба), отделенном мелкой рекой Гидьялчай, в Красной Слободе. Раньше его именовали Еврейская Слобода, но потом переименовали. Это целиком еврейское поселение, причем с давних пор. В нем семь (!) синагог. Не случайно Красную Слободу называют Иерусалимом Кавказа. Окрестности очень живописные: леса, горы, бурные реки побольше нашего Гидьялчая, есть даже небольшой водопад. До пляжей на берегу Каспийского моря рукой подать.

Вся Красная Слобода – частные домики в один или два этажа вдоль гористых мощеных улочек. За каменными заборами сады, небольшие огороды. Через буйную зелень не особенно и разглядишь, что происходит у соседей. Все семьи живут в маленьких крепостях. Но как и в каждом еврейском местечке, все друг о друге всё знают.

– Шолом, Мойше! Как дела? – спрашивает один.

– Да какие могут быть дела? – жалуется другой. – Один раз в жизни доверил этой женщине машину помыть. Такую царапину на крыле перстнем оставила, как горное ущелье!

– Вы послушайте, люди, что он врет! Царапинка. Маслом замазала и ничего не заметно, – без стеснения влезает в разговор оскорбленная жена.

При этом никто не видит своего собеседника за листвой гранатов и шелковицы.

Тут и там в Красной Слободе стоят дома, заселенные в основном летом. Пригород Губы считается престижным дачным поселком, ведь до Баку всего два часа на машине. Встречаются и скромные постройки, и роскошные виллы бакинских богачей. Иногда помпезные, с фонтанами и скульптурами, занимающие огромные участки. Восточные люди любят пошиковать, если позволяют средства.

Хотя у нас в семье, как и у всех соседей, царили патриархальные нравы и старший мужчина, дедушка Исаак, считался главой семьи, но всем управляла бабушка Берта. Она работала в банке с восьми утра до семи вечера и за ней приезжал водитель на большом автомобиле. Но она, как обычная хозяйка, управлялась и с работой по дому. Я любила наблюдать, как она готовит варенье в большом медном тазу. У нее оно всегда получалось очень вкусным. А какие она делала соленья!

Дедушка Исаак на работу не ходил, целыми днями ухаживал за садом и огородом. В любимом всей семьей уголке сада росли наши шикарные розы – белые, красные, желтые, розовые. Некоторые кусты были выше человеческого роста! Хотя в детстве многое кажется огромным…

В двенадцать лет я сильно вытянулась. Организм перестраивался, а с ним перестраивались и мысли. Думаю, не случайно мне приснился тот незнакомый мужчина в синем костюме. И если бабушке было некогда меня выслушать, маме и папе я не могла рассказать о своем сне, у меня все равно были собеседники. В тот год отец подарил мне несколько луковиц нарциссов. Я выбрала участок в саду неподалеку от роз. Посадила луковицы, поливала нежные ростки, подкармливала удобрениями, собирала с цветов гусениц – ухаживала за нарциссами со всем усердием, на какое была способна. И цветы ответили мне взаимностью – вовремя выпустили белые лепестки и оранжевые тычинки.

Я в школе, с подругами никогда не была тихоней. Отличница и собой недурна, пользовалась в классе популярностью. Но все равно лучшими друзьями стали мне нарциссы.

Разумеется, я рассказала им свой сон, описала мужчину в синем костюме. Нарциссы внимательно слушали, кивая белыми головками.

– Почему он благодарил меня за помощь? Чем я, маленькая девочка, могу помочь взрослому человеку? Ах, да, это не сейчас. Когда-то в будущем, когда я стану сильной, самостоятельной. Но что это за помощь, вы не знаете, нарциссы?

Цветы скромно молчали, потупив головки-бутоны.

Свой уголок я любила еще и потому, что только там могла побыть одна, наедине со своими мыслями и мечтами. Одиночество в нашем шумном доме было непозволительной роскошью. Ведь, кроме моих родителей, Марины и Александра, сестры Татьяны, брата Станислава, у нас жил еще один сын Берты и Исаака Борис и его дочь Маргарита.

Большой дом в два этажа, десять комнат, две кухни. Был еще и гараж на три машины. Каждая комната устлана коврами, они висели и на стенах. И простые, и дорогущие, ручной работы. В Азербайджане домов без ковров просто быть не может. Но как же тяжело было их все пропылесосить, а по весне выбить и просушить на солнце!

Я жила в большой верующей еврейской семье. По субботам мы ходили в синагогу, читали Тору, отмечали главные праздники. В шаббат старались не работать. На косяке входной двери у нас висела мезуза. Это, если кто не знает, своего рода оберег – футлярчик, а в нем кусок пергамента с главными молитвами.

Женщины у нас во всем должны подчиняться мужчинам. Различие в положении, социальном статусе подчеркивается во всем. Даже в синагоге женщины молятся отдельно, на балкончике или спрятанные от мужчин барьером. Барьеры, кстати, не только в синагогах, они везде. У нас все по старинке. О том чтобы выйти замуж по любви, нечего и думать. Родители должны сосватать девушку, дать хорошее приданое. А до того времени, как девушку выпустят во взрослую жизнь, растят в соответствии со строгими правилами: туда не ходи, сюда не ходи, без спроса ничего не делай.

Однажды я, сама не знаю зачем, сорвала у нас в саду парочку еще зеленых помидоров. Мне показалось, что их вполне можно есть. А может я и не собиралась ими угощаться, так сорвала, машинально. У нас вечно какие-то овощи, фрукты дозревали на подоконниках на солнце.

Дед Исаак, увидев это, неожиданно вспылил.

– Маленькая мерзавка! Вредитель сельского хозяйства! Гореть тебе в Геенне огненной!

Он кричал, топал ногами, брызгал слюной. Его гнев был несоизмерим с моей провинностью. К сожалению, бабушки Берты в этот момент не было дома. Она бы меня наверняка защитила. Исаак решил, что я очень сильно провинилась и меня надо строго наказать. И не придумал ничего лучше, чем потоптать мои нарциссы, выкопать цветочные луковицы и выбросить их на помойку.

Я рыдала и молча проклинала дедушку. Исаак убивал моих лучших друзей, которые, я думала, могли открыть мне тайну моих странных сновидений. Но не успели.