Читать книгу Найти самого себя. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой - Хедвиг Шоберт - Страница 4

Новость о смерти фрау фон Нордхайм глубоко тронула Грегора, несмотря на то, что они никогда не были в близких отношениях, и он немедленно отправился к Виктору, чтобы обсудить с ним будущее Марты. Он уже обдумал, что нужно было сделать в первую очередь.

Сияющее лицо его молодого друга поразило Грегора.

– Я думал, что приду в дом скорби, – мрачно проворчал он, – а у тебя такое лицо, как будто я попал на свадьбу.

– Ты не ошибся – ты не ошибся! – воскликнул Виктору и бросился другу на шею. – О, Грегор, я счастливейший из людей! Марта согласилась стать моей женой!

Резким движением Грегор освободился от объятий.

– Что ты сказал?

– Марта с этого этого утра моя невеста! – Ночью … – давай, я тебе все расскажу!

– Ты считаешь, что поступил благородно и мудро, и что я со слезами на глазах протяну руки, чтобы благословить вас! – сердито воскликнул Грегор и ударил по столу кулаком. – Ты поступил глупо! Ужасно глупо – необыкновенно глупо! И более того – во вред твоему предназначению!

– Я тебя не понимаю! – перебил Виктор. – Кажется, ты думаешь, что я связал судьбу с Мартой не имея твердой почвы под ногами, потому что она бедна, так же как и я. Но это не так! Вчера я продал свой новый роман и получил за него четыре тысячи марок, достаточно денег, чтобы жить долго и счастливо. Если я каждый год буду создавать только один роман, я смогу обеспечить хорошую жизнь для нас обоих, тебе не кажется?

Грегор мрачно рассмеялся.

– Просто привяжи камень к своим ногам, сын мой, если боишься взлететь слишком высоко, мне все равно! Но помни – в брак легко вступить, но очень трудно от него освободиться. В свою очередь, он несет с собой обязательства, о которых твоя юношеская голова еще не имеет никакого представления. И когда, наконец, ты поймешь что попал в ловушку, и что ты задыхаешься в ней, то ты проклянешь свою глупость и разобьешь себе голову, или станешь тираном для своей жены!

Виктор от всего сердца громко засмеялся.

– Ты говоришь сейчас как слепой о разнице в оттенках цвета, – сказал он снисходительно. – Что такой усохший старый холостяк как ты может знать о любви и браке?

Грегор насмешливо кивнул:

– В этом ты прав! Но любовь, сын мой, это иллюзия.

– Мы говорим о Марте! – воскликнул Виктор. – Ты ее не знаешь; она ангел, юная, нежная, полна лучших талантов, и мое предназначение – заботиться о том, чтобы все ее качества не померкли, но расцвели еще больше. Судьба женщины находится в руках ее мужа.

Грегор презрительно улыбнулся.

– Ты действительно очень молод, Виктор, – очень молод! – сказал он, наконец, гораздо спокойнее. – Настолько молод, что имеешь право видеть Афродиту в каждой портнихе. Однако, со временем нимб вокруг ее головы потускнеет и исчезнет. Самый лучший дар природы это отрезвление. Что касается вашего брака, я думаю, что четырех тысяч марок недостаточно даже для того чтобы построить хижину.

– Я уже говорил тебе, Марта очень непритязательна в своих желаниях! И даже если бы она не была такой, Грегор… – Снова его глаза засияли, рот растянулся в широкой улыбке, а все черты его лица выражали уверенность в своих силах и необыкновенную энергию, которыe Грегор так любил в нем. – У меня есть достаточно таланта и сил, чтобы сделать счастливыми нас обоих! Каждый камень, на который я наступаю, рассказывает мне историю, каждый глоток воздуха навевает мне сюжет. Все, что нужно сделать, это удержать то, что само идет мне в руки, и затем превратить это в деньги, и тогда я смогу дать Марте все, что она захочет, не делая больше того, к чему меня побудит моя собственная фантазия. Я люблю ее и хочу быть счастливым, хочу чтобы мы оба были счастливы – я и она! – Я очень этого хочу… Очень!

– Можно хотеть чего угодно и сколько угодно, но все, в конце концов, будет так, как должно быть. – Грегор сказал со вздохом. – Ничего нельзя достичь одним только желанием. Ну а теперь я могу поздравить Марту!

Марта сидела в комнате покойной на полу перед комодом, часть ящиков которого была вынута, а их содержимоe лежало на полу. Ночные страхи исчезли с наступлением дня. Девушка была так увлечена, что не слышала как вошел Грегор. С опущенной головой и горящими щеками, она пристально смотрела в довольно большую, плоскую, продолговатую коробку, стоящую у нее на коленях. Только когда Грегор назвал ее по имени, она испуганно вздрогнула, коробка потеряла равновесие и упала на пол.

– Марта, – сказал он укоризненно, указав взглядом сначала на разбросанные вещи, а затем на покрытое покрывалом мертвое тело, – разве нельзя было сделать это позже?

Марта закусила опухшую нижнюю губу; что-то темное, враждебное было в выражении ее глаз, когда она взглянула на Грегора. Она молчала.

Грегор при взгляде на на нее видел, что она не плакала, и ее бессердечное отношение к памяти умершей бабушки, которая заботилась о ней, когда она была слаба и беспомощна, возмутили его.

Своей худой бледной рукой он схватил девушку и насильно подвел к кровати, где лежала умершая баронесса.

– Она хотела Вам добра, Марта, – сказал он, глядя на мертвую со смесью жалости и уважения, – Вы должны сохранить хорошую память о ней.

– Нет! – упрямо крикнула шестнадцатилетняя девочка и отвернулась в сторону.

Грегор задумчиво посмотрел на нее. Та ли это девочка, которую он, по его мнению, так хорошо знал со всеми ее маленькими слабостями и ошибками? Он определенно не ожидал, что она скажет это.

– Почему нет? – спросил он, наконец. – Разве Ваша бабушка не делала все, что должна была делать для Вас? Разве это не стоит благодарности?

Марта пожала плечами и посмотрела на него со смесью сомнения и превосходства, но потом все, что она так долго держала внутри, вдруг вспыхнуло и вырвалось наружу перед лицом смерти.

– Как я могу оплакивать ее, – сердито закричала она, – если я ничего не знала от нее, кроме жестокости и брани! Насколько я помню, я не видела от нее ни ласки, ни даже намека на нежность! Кем я была для нее? Дочерью моей матери, ничего больше! Вы думаете, я не чувствовала той неприязни, с которой она со мной обращалась? Разве в том была моя вина, что она возненавидела мою мать? Почему я должна была страдать за то, что она не любила мою мать? Я не могу оплакивать бабушку, перед которой я всегда жила в страхе, иначе мне пришлось бы лицемерить, но я буду оплакивать мою мать, которую я никогда не знала, о которой я даже не знаю, жива ли она сейчас, которая предпочла скорее оставить меня, чем она выносить жизнь с бабушкой, – сейчас я плачу о моей матери!

Слезы полились из ее глаз, и она закрыла лицо руками.

– Почему Вы вспомнили сейчас о своей матери, Марта? – спросил Грегор смущенно.

Она опустила руки вниз и указала на коробку.

– Вот… – всхлипывала Марта… – Я нашла ее вещи.

Она подошла к комоду, взяла коробку, вытащила из нее завядший лавровый венок и выцветшую фотографию женщины. У фотографии была оторвана верхняя часть, где должна была быть голова. Девушка молча взяла ее в руки.

Грегор посмотрел на этих свидетелей бурного прошлого, а затем на умершую.

– Марта! Что Вы знаете о тяжести и жестокости человеческой жизни! Не будьте несправедливой, дитя мое!

Она вытерла слезы со щек тыльной стороной ладони.

– Бабушка была несправедлива ко мне, – возразила она, – я ее не любила и она меня тоже не любила, – но…

Тут Марта оглянулась на только что вошедшего Альтена, который слышал голос Грегора и рыдания Марты, доносившиеся из комнаты.

– Я люблю тебя, – она внезапно заплакала и бросилась ему на шею. – Да, я люблю тебя, Виктор – очень люблю!

Она крепко прижалась к его груди, и поверх ее золотистых волос Виктор бросил в сторону Грегорa триумфальный взгляд.

– Моя дорогая, моя любовь, – шептал он умиротворенно, – ничего не бойся, я всегда буду рядом с тобой – всегда, пока мы живы!

Он еще многое хотел бы сказать ей, но девушка выскользнула из его объятий и немного отошла в сторону.

Она вытерла слезы со щек тыльной стороной ладони.

– Это Лена пришла, – сказала она, прислушиваясь к тому, что происходило за дверью. – Мы хотим перенести мою кровать к Даллманнам, потому что я хочу пожить там какое-то время. Я с нетерпением жду этого! – Марта исчезла за дверью кухни, и через несколько мгновений оттуда послышался ее особенный звонкий серебристый смех.

Грегор покачал головой.

– Она еще ребенок, непосредственный, очаровательный ребенок, – с энтузиазмом сказал Виктор. – Все в ней определяется сердцем! Я бы никогда не подумал, что Марта будет плакать по старой баронессе. Она была довольно жестока и недобра к ней.

Грегор снова покачал седой головой.

– Знаешь, почему фрау фон Нордхайм была так строга со своей внучкой? – спросил он осторожно.

– Наверное, потому, что она была ворчливой старухой, которая забыла дни своей молодости.

– Нет, причина была в другом – в душе Марты она пыталась задушить то дурное начало, которое, по ее мнению, досталось ей от ее матери. – Вполне логично, сын мой!

– Но это ужасная несправедливость! – раздраженно ответил Виктор. – Почему невинные существа должны расплачиваться за ошибки своих предков? Кстати, кто была мать Марты?

– Актриса!

– Ну, в таком случае я докажу вам, что дочь актрисы будет лучшей, благороднейшей, самой любимой женщиной на земле. В браке мужчине принадлежит главная роль, только от него одного зависит, что станет с женщиной.

Грегор молчал. Что он должен был ответить на это?

Вечером того же дня Марта сидела за столом в гостиной фрау Даллманн и держала перед собой открытую коробку. С любопытством Лена смотрела через ее плечо, и ее мать также принимала активное участие в обсуждении.

– Я думаю, Ваша мать не выдержала жизни со старухой, – сказала фрау Даллманн авторитетным тоном, протянув руку к фотографии без головы. – Актриса привыкла к другой жизни! Моя фройляйн – да, я прямо тебе скажу – моя фройляйн непременно поцапалась бы со старухой.

Она посмотрела на фотографию, от которой, как казалось, резким рывком оторвали верхнюю часть, где была голова изображенной там женщины. Бумага оканчивалась зигзагом, но изящная шея, великолепные руки и теперь уже не современный, но в то время, конечно, очень элегантный туалет остались нетронутыми.

– Жаль, что голова пропала, – сказала Лена и порылась в коробке, – этот кусок мог заваляться где-то! Может, она была похожа на тебя, Марта!

Марта не ответила, она нашла и развернула желтый газетный листок, хрупкий на сгибах. Он тоже было наполовину разорван, словно в ожесточенной борьбе; название газеты и города, в котором она появилась, отсутствовало, но беспокойные глаза тех, кто теперь это читал, тем не менее, нашли достаточно.

Это был обзор пьесы. В помпезном стиле, бог знает откуда взятом, в заметке превозносили достижения актрисы «от Бога» Марты Коралин – современной Лорелеи. А затем следовал отрывок, в котором восхвалялась ее красота.

– Когда Фортуна осыпает подарками из своего рога изобилия, – говорилось там – случается, что кто-то один стоит посредине и получает все, тогда как другим не достается ничего. Среди этих счастливчиков, которые едва осознают, каким богатством они владеют, мы видим фрау Марту Коралин. Ее глаза, как два солнца, ее волосы ослепительное золото … – снова оторванный кусок. И затем в конце, – … к счастью, мы хвалим ту, которая владеет этим сокровищем, знаменитую, одаренную красотой – носительницу благородного имени.

– Это была моя мама! – сказала Марта, глубоко вздохнув, отложив обрывок газеты с сохранившимся текстом. – Моя мама!

Фрау Даллманн вытерла слезы со своих глаз.

– Я всегда говорила и говорю сейчас – театр, это путь к достойной жизни! – Лена, ты добьешься успеха сама или с моей помощью!

– Разумеется, мама, я полностью с тобой согласна. Если бы Марта не решила выйти замуж, то она бы тоже выбрала театр, не так ли, Марта? Старуха мертва, теперь ты можешь делать, все что хочешь!

Марта отсутствующими взглядом смотрела на лампу, она думала о матери. После слов Лены она резко повернулась.

– Да, – воскликнула она. – Да! – но затем, словно опомнившись, она грустно добавила, – но теперь мне этого не позволит Виктор.

– Ах, Боже праведный! – сказала фрау Даллманн, покачав головой, – у мужчин свои представления о жизни! Будьте благоразумны, не говорите ему ничего об этом. Хотя надо признать, Марточка, для Вас это очень неплохой вариант. Если он зарабатывает столько денег, сколько обещал господин Грегор, то Вы будете хорошо обеспечены. В конце концов, мы все хотим выйти замуж!

Она потрепала Марту по щеке.

– Он уже сейчас готов для Вас на многое. Но Вы настолько красивы, что заслуживаете получить в десять раз больше.

– Конечно, он готов сделать для меня все что я пожелаю, – сказала Марта нетерпеливо. – Он ужасно любит меня, фрау Даллманн.

– А Вы, Марточка?

– Разумеется, я его тоже люблю! – Марта немного нахмурила лоб, ее щеки вспыхнули, и засохшие листья лаврового венка раскрошились под ее нетерпеливыми пальцами. У нее было странное чувство, словно она должна была скрыть от фрау Даллманн любой ценой то, что ее захватили с непреодолимой силой мысли о жизни матери, хотя все что она знала о ней, были слова ее бабушки, произнесенные с необыкновенным презрением: «Она была актриса – ничего больше».

– Если бы Вы были хотя бы на несколько лет старше, Марточка, – продолжала фрау Даллманн материнским тоном. – Ведь сейчас Вам едва исполнилось шестнадцать, – это так мало, чтобы связывать себя на всю жизнь.

Марта рассмеялась.

– Что Вы такое говорите! – воскликнула она и упрямо тряхнула своей белокурой головкой. – Виктор зарабатывает кучу денег, я могу хорошо одеваться, ходить в театр и иметь все, что захочу. Когда я выйду замуж, вы с Леной приходите ко мне и тогда сами увидите, как все вокруг будет замечательно, обещаете?

– Хм! Возможно, – задумчиво ответила фрау Даллманн. Она не хотела возражать, но будущее не казалось ей таким радужным, как неопытной хорошенькой шестнадцатилетней блондинке, которая сидела перед ней. Она действительно желала ей счастья.