Читать книгу Уроборос сбрасывает шкуру - Хелен Фрост - Страница 3

***

За вечер надо было успеть позвонить маме и сообщить ей о полученном предложении, затем заехать в ночной клуб на Мещанской и закинуть телефон некой «такой одной единственной Ирме», и затем проехать к другу Сашке Морозову, чтобы вывалить на него сенсацию и упиться с ним до уссачки. Можно это сделать и в ночном дэнс-клубе, куда он заедет, но Морозов в большой Москве не любил бывать, да и жена его далеко из Троицка без веской причины не отпустит. Да и сам Кай тоже на дух не переносил подобные заведения.

Стоя в душе и планируя дела на вечер, Нёртон начал приходить в себя. Холодные струи воды иголками пробивали кожу и, касаясь нервных окончаний, как высвобожденные электрические импульсы медиаторов, через сеть нейронов запускали работу головного мозга. Кай дурачился перед зеркалом, ритмичными движениями растирая тело до красна белым махровым полотенцем и изображая из себя киборга. Наблюдая за собой, он видел, как здорово у него это получалось. Это была его любимая игра, когда он находился в отличном состоянии духа.

***

Днем Москва еще вполне напоминает русскую столицу, улицы и дома по инерции все еще хранят в себе следы давно ушедшего советского прошлого, со всеми его эстетическими экспериментами и художественными метаморфозами. Продвигаясь по столице днем еще можно увидеть культурное наследие исторических эпох, мирно и со стерпевшимся безвкусием соседствующих друг с другом в эклектической простоте. Днем Москва еще способна говорить по-русски, хоть и явно прослушивается акцент, то ближневосточный, то, реже, европейский, на ее улицах все еще видны русские лица, выглядывающие из-под китайских айфонов заспано-одичавшими взглядами варваров…

Но с сумерками российская столица окончательно снимает с себя маску русскости, вскрывая себе вены и артерии световой иллюминацией, пульсируя в стиле соул-денс, демонстративно оголяя свою мускульно-жировую цивилизованность. Язык ночной Москвы – это фантастический новояз, очищенный от трагической совестливости достоевских и чувственной холодности буниных, лишенный интонационных оттенков и эмоциональной чуткости. На языке ночной Москвы уже невозможно решать извечные русские вопросы, на нем их невозможно даже поставить. Ночная столичная нежить, в отличие от ее дневных жителей, толерантна до индифферентности к любому проявлению не только инакомыслия, но и мысли, в принципе. Культура безразличия, ставшая культом личины.

Ночное заведение, будь то новомодный клуб в центе города или элитный клубнячок, скрытый в рюшах ночного белья столичной архитектуры, безошибочно определяет своего клиента, возможно по ультразвуку, который тот издает, впускает в свои покровы только тех, кто сможет гармонично вписаться в его контингент.

Каю здесь не нравилось. При всей его ультрасовременности, ночная клубная жизнь не привлекала его никогда. Громкая музыка давила на уши, мерцающий свет резал глаза, запах пота, дорогого табака и элитного парфюма в совокупности, вызывали тошноту. В те редкие разы, когда посещение подобных заведений воспринималось им как дань студенческой дружбе, он буквально совершал морально-психологическое насилие над собой, граничащие тонкой гранью с экзистенциальным самоубийством.

Но сегодня был другой вечер и другой Кай. Стоя у Holidaysdance club, он чувствовал возникающее в нем ощущение единства со всей этой пестрой публикой, шумно вваливающейся в распёртую пасть центрального входа. Огромная из черного стекла и черного металла дверь была посажена на увесистую цепь как злобный пес, что в любой момент способен сорваться и преградить путь в адово царство. Чуть в глубине прохода белел глазами чернокожий охранник, размером чуть меньше дверного проема, но от этого не менее устрашающий. Одетый во все черное, то ли исполняя роль ангела смерти, то ли являясь таковым, секьюрити решал судьбы клиентов, терпеливо ожидающих своей участи. Всем хотелось попасть внутрь, те, кому это удавалось, безвозвратно пропадали в черной зияющей белками пропасти Holidaysdance клуба.

Нёртон, быстро оценив обстановку, уверенно подошел к черному и с пары слов был впущен в клуб без каких-либо сложностей. Ирма была здесь и правда одна единственная такая. Dress code же подобных заведений Кай знал прекрасно. Спускаясь по винтовой лестнице на глубину не менее десяти метров Кай подумал, что пришедшее ему на ум сравнение с адом вполне уместно. Хотя никакой дополнительной атрибутики, свидетельствующей о демоническом уклоне хозяев данного заведения, Кай не замечал, но первое впечатление почему-то не стерлось даже тогда, когда он наконец-то вошел в просторный зал, полный яркой световой иллюминации из бесчисленного множества разного размера светильников, заполняющих все пространство высокого потолка, стен и даже пола. Светоотдача был так искусно устроена, что создавалось ощущение буквально космического пространства, некой невесомости, иллюзии парения над.

***

Справившись с антигравитацией Кай увидел по центру большой круглый танцпол с пилоном, края площадки которого обрамляли высокие металлические перила, создавая таким образом преграду для не в меру ретивых поклонников pole dance. Вдоль стены противоположной входу было установлено еще две мини танцпола с пилонами и ограждениями. Было сразу понятно, что в этом клубе можно только смотреть, и никаких рук. Потуга на порядочность, это еще более заводило любителей поглазеть, они еще больше пили, еще охотнее платили за… Но может нет, может это просто брезгливость Кая приписывала тому и другому посетителю слишком притупленный взгляд и бессмысленную улыбку. Да, все же это не его мир, только отдать телефон и валить.

Дав знак рукой Кай обратил на себя внимание прохлаждающихся без дела официантов, но ни один из них даже не шелохнулся. На малую долю секунды Нёртон подумал, что теряет хватку в обращении с обслуживающим персоналом. Но нет, реакция невозмутимости Кая на некоторую задержку официантов произвела на них должное впечатление. Один мальчик, оторвавшись от стойки бармена, продефилировал к Нёртону. Сладко заглянув в глаза Каю, мальчик по имени Иван предложил на выбор два столика. Кая интересовала Ирма, не столики. Ирма же готовилась к выступлению, которое начнется через пару минут, поэтому пока столики свободны, один из них следовало занять. И сделать заказ, потому что занимать места без заказа в их клубе нельзя.

Мальчик Иван может передать через администратора информацию для Ирмы. Меню на выделенном клиенту столике.

Все три танцпола сейчас были пусты, и публика занималась своими нехитрыми занятиями, парочки вылизывали и обсасывали друг друга, одинокие ждали, возможно свою запаздывающую пару или друзей, или выступления. Меню Каю не понравилось, он сделал заказ без алкоголя, это не понравилось мальчику Ивану, с угасающей сладостью во взгляде понявшему, что клиент не останется на весь вечер.

Осматриваясь основательно Кай заметил, что зал клуба имела овальную форму, стены его, поднимаясь к потолку, сходились в конусообразную сферу, а вдоль стен по всей плоскости располагались ниши в два этажа. Все ниши были заняты, хоть это и сложно было рассмотреть за светом, мерцающим разнообразными созвездиями. Атмосфера клуба располагала к отрешенной фантазийной расслабленности. Музыка заволакивала все имеющееся пространство, но как только за соседними столиками кто-то бросал реплику, то в этой части звуки несколько стихали, но усиливались по периметру столика с беседующими. Получалось так, что Кай слышал начальные слова фразы первого говорившего, и затем вынужденно погружался в кружение звуков, поскольку такая система была у каждого столика, и гости то тут, то там, то замолкали, то говорили друг с другом, и музыка то тут, то там усиливалась или стихала.

Еще одной особенностью этого клубного помещения было то, что чуткий нос Кая не улавливал никаких навязчивых запахов. Даже ароматы, доносившиеся от подносов официантов, лавирующих с массой готовых блюд, не оставляли шлейфа. Вслед за любым запашком будто бы следовал некий дух, поглощающий все недозволенные запахи и источавший элементарный чистый воздух. Система кондиционирования подвала десятиметровой глубины была на высоте.

***

Внезапно на мгновение стихла музыка и погас свет, некоторые посетители от неожиданности заохали, прокатилась волна возбуждения. Затем огни всего зала стали зажигаться и гаснуть по очередности, сначала медленно, затем ускоряясь под возникший ритм ударных и закрутились так, будто весь клуб стал огромным зеркальным шаром, захватившем всех присутствующих в немыслимый космический полет.

Из-под купола на центр танцпола выстрелило снопом дымчатого белого света, который разделился на разноцветные лучи. Те стали кружиться, выписывая восхитительные спектральные фигуры вдоль пилона. И тут из самого центра лучей возникла она, вся искрящаяся и прозрачная, с распростертыми руками, зависая под самым куполом звездного неба, держась на пилоне одной лишь хваткой сильных и тугих бедер.

Гости таращились вверх, раскрыв рты и показывая друг другу пальцами на диво, висящее в невесомости музыки и света. Через несколько гитарных аккордов она скатилась по пилону и коснулась голыми пальцами ног танцпола одновременно с первыми звуками голоса Майкла Джексона. Это была удачная клубная обработка его песни «Blood on the dancefloor»1.

Сначала девушка, двигаясь в ритме щелчков и вздохов Майкла, приближалась то к одному краю танцпола, то к другому, изгибалась и замирала в немыслимых, но от этого еще более

изящных позах. Сделав таким образом круг, она вернулась к шесту и с колен, захватив ступнями и одной рукой пилон, оттолкнувшись другой рукой от пола, оплетши шест как змея, крутясь, поднялась на нем на два метра в высоту. Пластичность ее была завораживающей, еще более потрясающей была крепость ее рук и ног. Она то плавно извивалась, слегка делая бедрами круговые па, будоража и заводя мужчин, то совершала невообразимые перемещения по пилону, заставляя замирать от страха женскую часть публики. Своими верными движениями она окрашивала малейшую перкуссию композиции, и не она, а уже Джексон стремился попасть в такт ее ритма.

Исчезла она также внезапно, поглощённая разноцветными лучами света, выскользнула из коллективной фантазии, оставив сладкую истому в области таза и тонкую нотку горечи на кончике языка.

***

Как только на центральный танцпол вышли три девушки, а свет стал ярче и прозаичнее, посетители клуба уткнулись в свои тарелки, застучали приборами и зашумели. Танцовщицы били тоже хороши, и пластичны, и сильны, но выступление Ирмы возбудило человеческие аппетиты, которые в рамках данного времени и пространства можно было удовлетворить только в области гастрономии и виноделия.

Кай же потерял все остатки голода, так и не накопившегося за этот суматошный день. Одно событие за другим, и вот теперь, проходя по лестничным лабиринтам служебных помещений, нога в ногу следуя за администратором, нащупывая нервными пальцами простенький мобильник в кармане своего пиджака, прокручивая в своей голове как волшебный калейдоскоп самые яркие моменты выступления Ирмы, Кай приходил к очень странному и совсем нелогическому выводу – иногда полезно упасть, чтобы поднявшись, шагнуть не на одну-две ступени, а на целый пролет выше.

Не то чтобы Кай уже планировал семейный уик-энд на просторной лужайке заднего двора своего трехэтажного дома, со своей молодой прекрасной женой, в кругу разновозрастных прелестных дочурок и сыночков, восторженно веселящихся с маленькими песиками, пускающими радужные мыльные пузыри… Нет, нет, мальчики такое не планируют в день своего первого знакомства с девочкой, которая произвела на них неизгладимое впечатление. Девочки – да, мальчики – нет.

Каю бы польстило, если бы Ирма, увидев его, сразу прониклась к нему симпатией и спланировала несколько промежуточных ходов, но с защитой, на начальном этапе. Эта мысль его даже улыбнула.

Ирма открыла дверь на стук администратора не мешкая, она была все еще в сценическом костюме, более того, лицо ее прикрывала плотная маска, повторяющая все его контуры, но в то же время скрывающая его полностью. В гримёрку Кая она не впустила, забрала из его рук телефон, и тут же захлопнула дверь.

Обратный путь был недолгим, в два коротких пролета лестницы служебного входа. Оказавшись на свежем майском вечернем воздухе Кай вспомнил, что не расплатился, но получив в ответ «за счет заведения», вышел на задний двор клуба. Дверь за ним закрылась мгновенно, сработал электронный механизм, сигнализирующий, что обратной дороги уже нет. Кай еще постоял пару минут, обдумывая сам не зная, что, то ли прислушиваясь к звукам вечерней Москвы, шуршащей нежной листвой, ласкаемой ветерком и визжащей упругими колёсам, тормозящими об асфальт, то ли к фальшивой тишине ночного клуба, укрывшегося за толстенными стенами, заботливо уберегающего жильцов близлежащих домов от посторонних шумов, как мать дитя от ночных кошмаров.

***

Дорога на Троицк была совершенно пуста, поэтому Кай добрался до дома Морозовых менее чем за час. Сашка уже приложился и был навеселе. Маришка, круглая и румяная, хлопотала на кухне. Пахло пельменями и свежим огурцом. У Морозовых дома было хорошо, по-простому. Морозовы не ловили удачу на лету, не рвались заработать все деньги мира. Но жили они хорошо, по-простому, по-доброму. Сашка был любитель посидеть, но всегда знал меру, и ни разу от нее не отступил. Маришка была полностью спокойна за своего мужа, потому и вышла за него вопреки воле отца, полковника полиции, следователя прокуратуры по особо важным.

Но это чувство меры редко, да метко выстреливало в самого Сашку. Он бы еще в прошлом году мог стать старлеем, выпей он на посошок со своим начальником на очередной попойке без повода. Но Морозов не стал пить «лишака» и рапорт о присвоении ему очередного звания так и остался генералом СК РФ неподписанным. Даже прокурорские связи, как Маришка не прессинговала своего отца за спиной у мужа, не помогли. Вердикт – не лоялен к начальству, поставил крест на карьере Морозова. Но Сашка знал свою правду.

Вечер шел усвоенным чередом плавно углубляясь в полночь. Выпили налитое, съели положенное, поговорили за жизнь, за тех, кого ради стоит жить, за тех, кого ради не жалко и умереть. Поговорив о новом, вспомнили о былом, помянули, помолчали. Покупка акций, подлог в финансовых документах, новый рекламный проект, все было оценено, обдумано и классифицировано. Достали гитару, спели про березки, про мать, про сына, про верность, про любовь.

Маришка ушла спать еще задолго до печального шума берез, поскольку она ждала первенца, и ей был предписан полноценный девятичасовой сон. Но выданные ей предписания Каю, пока еще на трезвую голову, завтра же позвонить «такой одной единственно Ирме» и договорится о свидании с ней, были усвоены им прочно.