Читать книгу Уроборос сбрасывает шкуру - Хелен Фрост - Страница 4

***

Следующим утром Кай перед работой заехал к матери. Старый квартал с частными домами был в получасовой езде от Теплого стана. В такую рань в Троицке поднимались только опера из следственного отдела и дворники. В природе было тепло, тихо и как будто насторожено, точно в преддверие первой майской грозы. Приехав к маме, Каю пришлось ждать окончания всех необходимых процедур, которые были ежедневными. Кай помнил, что по утрам приезжать не следовало, но вчера мама настаивала, даже через Морозова.

Анна Генриховна Нёртон, немка русского происхождения, безрассудно бросившая благополучную родину, уехавшая в трещащие по швам Советы вслед за своим мужем, сотрудником консульства в Гамбурге, который в свою очередь оставил ее через пару лет по возвращении с маленьким сыном на руках ради карьеры и молоденькой секретарши.

– Что говорит Александр? – мама вышла из своей спальни бодрясь, хотя по ее посеревшему и истощенному лицу было видно, что болезнь проникает все глубже.

– Ты ведь уже знаешь, что он говорит. Вы все успели обсудить без меня.

Кай встал с дивана, на котором только что сидел и подошел к матери, чтобы помочь ей добраться до ее кресла, стоявшего возле окна. Она оперлась на его руку, и Кай почувствовал, какими хрупкими стали ее пальцы и, тонкой и сухой, как древний пергамент, кожа.

– Кай, это и правда очень похоже на крупную подставу.

Она устроилась в кресле, и Кай увидел, что мама стала совсем маленькой, как ребенок, каким он был сам, когда в детстве забирался в это же кресло и засыпал там в ожидании ее позднего возвращения с очередного вызова.

– Мама? Что ты предлагаешь?

Разговаривая с матерью, он старался меньше смотреть на нее, в противном случае, не было никакой гарантии, что у него хватило бы выдержки не разрыдаться от страха и горя, накатывающего на него при одном только взгляде на мать.

– Надо уходить…

– Что?! Куда?! Зачем?! А как же ты?

– Я справлюсь, как-нибудь, с Божией помощью…

– С какой Божьей помощью? Ты на него надеешься? Когда он у тебя был в последний раз? Он даже не звонит, мама! Я твоя Божья помощь, мама, только я. И если я оставлю работу, то нечем будет заплатить за лекарства из Германии, которые единственные поддерживают тебя. А они, даже благодаря твоей родне, за половину цены стоят бешеных денег.

– Может не надо меня уже поддерживать, – мать Кая так тихо произнесла это, почти про себя, только шевеля губами, но Кай знал о ее настроении и буквально почувствовал ее слова, хоть и стоял, повернувшись к окну. – Не надо так, мама, прошу тебя, я одни не справлюсь, мне нужно чтобы ты была, мне нужно, чтобы ты хотела своего выздоровления.

– Я понимаю, понимаю, Кай, я хочу, я не бросаю тебя, просто я за тебя… переживаю, – она хотела сказать «боюсь», но остановила себя, опасаясь озвучить свою тревожные мысли, как будто это могло помешать им осуществиться.

– Мама, со мной ничего страшного не произойдет, я тебе обещаю.

– Не обещай того, чего не сможешь выполнить., – холодно произнесла мать.

Кай знал, что означают эти льдинки, появившиеся в ее голосе. Это был тот самый момент, когда надо было, закрыв глаза и отключив рассудок, сделать так, как настаивает мать. Но именно теперь Кай понимал, что не может ее послушаться. В первый раз за все взрослые годы. Не может. Не послушается.

Мать все поняла. Уговаривать, объяснять, приводить доводы и изыскивать контраргументы было бесполезно. Она знала, что он будет стараться во что бы то ни стало продлить ее жизнь, насколько возможно, на день, на час. И вопрос его безопасности для него уже давно отошел далеко на задний план. Она молча взяла его руку и поднесла к губам. Кай вздрогнул, потом как-то неловко присел на корточки возле нее, чуть не завалился на бок – мама удержала. Они рассмеялись.

– Ничего не бойся, мама, я во всем разберусь, я твой рыцарь, я победю всех великанов, спасу всех принцесс, и мы будем жить долго и счастливо.

Они около минуты сидели вот так, он на корточках, она глубоко в кресле, смотрели друг другу в глаза и улыбались, вымученно, пряча за улыбкой слезы, держась за руки, крепко и нежно, трепетно.

– Ну иди, а то опоздаешь, – мама подтолкнула его с корточек, Кай молодецки подскочил, подергал плечами как боксер перед боем. – И мне есть пора, пододвинь столик, пока не ушел.

Кай подкатил сервировочный столик, служивший маме не один десяток лет, впрочем, как и вся древняя мебель в заново отстроенном три года назад доме. Расцеловавшись напоследок, Кай выбежал во двор, заводя на ходу свою красавицу Теслу.

***

В дороге нужно было обдумать, с кем из трех метресс ему следовало вступить в доверительные отношения, чтобы понять, кто и зачем опрометчиво решил сделать из него «козлика опущенца». Прикидывая в уме, кто из нежных дуэний Стопырёва более подходит на роль конфидента, Кай выехал на Ленинский проспект, встраиваюсь, перестраиваясь, вырываясь и вновь попадая в пробки. Поскольку распределение ролей меж друзьями и врагами в его еще не составленной пьесе было делом крайне затруднительным, то Кай отдался полностью во власть магистральному движению и счастливому случаю.

Добравшись уже во второй половине дня в свой кабинет, Кай первым делом опросил скопом Алину и парочку начальников отделов о том, как идут дела, и получив как всегда маловразумительные ответы, сделал вывод, что дела идут, как обычно, и переключился на злободневное. Поскольку в построенной им задаче было больше одного неизвестного, то он перенёс процесс решения на бумажный носитель и завис над собственными стрелочками и пояснениями к ним.

Судьба сама принесла ему решение. В кабинет без стука и стеснения вошла коммерческий директор фирмы Галина Ивановна Суетина.

– Правда ли, что Стопырёв предложил тебе выкупить три процента акций, да еще с рассрочкой на три года? – спокойно, без каких-либо эмоций проговорила Суетина, усаживаясь в кресло, расположенное против его рабочего стола.

Кай начинал свою карьеру в этой фирме в качестве курьера транспортного отдела. Суетина тогда работала его начальником. И исключительно благодаря своей безупречной выдержке, которую многие принимали за полную фригидность, в течение следующих десяти лет она сумела достичь уровня власти, обеспечивающего ей при Стопырёве полную свободу в управлении коммерческой деятельностью фирмы. Об этом не мог мечтать даже Вертелов, который докладывал Стопырёву обо всем, что он делал чаще, чем ходил в туалет пописать.

Основной управленческой фишкой Суетиной Галины Ивановны было то, что она никогда ни во что не вмешивалась, предоставляя возможность ситуации развернуться в определенном направлении, выжидая ровно столько, сколько это необходимо было для того, чтобы она могла в решительную минуту сказать, что ситуация вышла из-под контроля, и указать – вот виновный, вот решение. Некоторые это считали подлостью, но Кай учился у Суетиной, это он перенял от нее как второе дыхание, конечно не в той мере, в которой обладала выдержкой и решимостью сама педагог, но все же. Он первым должен был сдержать удивление и тотчас задать встречный, разоблачающий вопрос, но он этого не сделал, и поэтому право вести партнера в беседе закрепилось за Суетиной.

Для самооправдания следовало заметить, что Каю было чему удивляться, ведь с тех пор, как он занял должность директора департамента маркетинга и рекламы, Суетина ни разу не то чтобы поздравила своего бывшего подчиненного с повышением, она полностью проигнорировала благодарность Кая, выраженную шикарным букетом цветов и очень дорогим подарком. Да, это было само собой разумеющееся. Она игнорировала Нёртона с тех пор, как он отклонил ее предложение повышения на место начальника транспортного отдела на ее территории власти и перешел в департамент рекламы и маркетинга на должность рядового менеджера, мотивировав свой поступок тем, что «на то он и учится в МГИМО». Это было шесть лет назад. Поэтому то, что Суетина только что вошла в его кабинет, да к тому же с таким прямым и откровенным вопросом – это стало разрывом шаблона, вне всякой Логики и Психологии в части их раздела «Суетина Галина Ивановна».

Мир стал потихоньку менять свои цвета, центр его тяжести начал смещаться, и координаты вещей, которые Кай находил, отключив сознание, на автопилоте, становились все чаще для него недоступны. Какая-то часть его бессознательного все же давала слабые сигналы, что так как было, уже не будет, что нужна мобилизация всех сил, что грядет катастрофа. Но пульсация сигналов была так мала, амплитуда так широка, что Кай, даже улавливая их очень чуткой интуицией, не находил связи одного сигнала с другим и пропускал удар за ударом, убеждая себя, что все идет успешно, что все будет хорошо.

Аутотренинг – временное прибежище труса, лентяя и простофили. Кай не был таковым, он просто верил. В свои мир. В свою удачу. В себя. Слепо.

– Галина Ивановна, информация, которой вы владеете, из каких бы то ни было непроверенных источников полученная, все же верна. Да, Роман Игоревич вчера, после совещания директоров, оставил меня для разговора, я подумал, что будет ругать, у меня сейчас провал в области рождения идей, но он напротив, похвалил мою работу и предложил мне вступить в ряды акционеров, на тех условиях, которые Вы сейчас озвучили.

К моменту окончания отчетной речи Нёртон уже покинул свое кресло, обошел стол и пристраивался на нём прямо напротив Суетиной так, чтобы ее взгляд невольно падал в область его паха, или же она должна была чуть задирать лицо кверху, чтобы разговаривать с Нёртоном на равных. Но довольствовался занятым положением Кая не долго.

– Я смотрю, ты достаточно быстро освоился в директорском кресле. Ну как, удобно, не трет, не жмет, не преет? – Говоря это, Суетина поднялась со своего места и обойдя стол уже с другой стороны комфортно устроилась в личном кресле Нёртона. Кай встал со стола и отошел на некоторое расстояние, встав в позу наблюдателя, он внимательно следил за тем, как Суетина с нескрываемым любопытством шарит на его столе, перебирая канцелярские принадлежности и предметы личного свойства, периодически поглядывая на него, встречаясь с его нахмуренным взглядом вдруг ниоткуда возьмись озорным взглядом своих изумрудно-прозрачных глаз.

Нёртон молчал, слегка притормаживая от столь откровенной провокации со стороны этой серой и безликой мышки, способной только на то, чтобы исподтишка подставить какого-нибудь нагадившего котенка и то лишь тогда, когда тот ни сном, ни духом не чует приближающейся опасности. Неужели она как-то прознала про подложные финансовые отчеты и хочет его сдать, тем самым расстроив не только сделку, но карьеру, и даже лишив свободы. О последнем Кай хотел думать меньше всего, ему почему-то всякий раз при подобных мыслях невольно приходило на ум такое, от чего даже кандидату в мастера спорта по боксу в среднем весе становилось неуютно в собственных штанишках.

Суетина, заметив промелькнувшие на лице Кая опасения, хотя и не поняв их содержания, но уяснив, что она является их причиной, произнесла:

– Кай, я тебе не враг. Поверь мне. Более того, я горжусь тобой, ведь как ни как, ты мой ставленник, поскольку в утверждении твоей кандидатуры на эту должность мой голос был решающим. Впрочем, как и с предложением по покупке акций. Я почему пришла, собственно говоря?

Суетина встала и подошла к Каю. Он смотрел на нее серым застывшим взглядом, уже внутренне собравшись, не проявляя никакой реакции. Ему нужно было в доли секунды сейчас решить, что означают данные откровения, какую цену придётся заплатить ему за Суетинский протекционизм. Она же улыбалась ему новой, как будто свежеприобретенной улыбкой, улыбкой света и добра. В этой улыбке Каю открывалась совсем другая Суетина, незнакомая и неожиданно привлекательная, а значит еще более опасная, более коварная.

Суетин читала с лица Кая и ей нравилась та реакция, которую она в нем производила. Опасность всегда привлекательна для мужчины, тем более для такого, как Кай. Конечно же он не остановится перед ее коварством и попробует ее победить. Именно победы над собой желала Суетина рядом с этим мальчиком, и пятнадцать лет разницы в возрасте не имели никакого значения. Кай не догонял, но почуяв дичь, как натасканный пёс взял след. Суетиной оставалось только вести его, пусть это не танго, пусть погоня, но так долгожданно и так восхитительно.

– Кай, я хочу пригласить тебя на свидание, на деловое, не делай такого лица, а то я подумаю, что-нибудь не то. Поскольку я уверена, что ты примешь предложение Стопырёва и подпишешь соглашение по акциям, то нам с тобой следует выходить на более продуктивный уровень сотрудничества. Тебя удивляет, что я так откровенна с тобой? Позволь я объясню причину своей откровенности завтра вечером за ужином в ресторане. Выбор места встречи оставляю за тобой. Жду тебя у своего дома в восемь вечера, надеюсь адрес ты не забыл.

***

Суетина ушла. Весь остаток дня Нёртон провел в бесцельных переговорах по вопросам ведущего проекта. Сотрудники, как сговорившись, отказывались быть вовлеченными в процесс и искали всевозможные поводы вывести своего руководителя из равновесия. Все поставленные им производственные задачи были решены неверно, разработка проекта находилась в той же стадии, в которой она была перед совещанием директоров в среду. За сутки никаких сдвигов не произошло, что конечно было прогнозируемо, но вконец не приемлемо. Поэтому к завершению рабочего дня Кай, набирая обороты в раздаче волшебный пенделей, наконец усмотрел преимущества подобной техники управления своим департаментом и достигнув от нее некоторого, для начала только психа-эмоционального положительного результата, довел до логического конца данную процедуру, сообщив Алине, что ее ждет в этом месяце штрафные санкции в виде запрета посещения салонов красоты и супермаркетов в рабочее время.

Последовавшие далее события еще более утвердили Нёртона в мысли, что он действует в верном направлении. Рабочее колесо завертелось, вода потекла на его лопасти, и коллектив стал выдавать идей как горячие пирожки, нисколько не застревая на этапе перемалывания или просеивания. Конечно идеи получались не очень. Встречалась и шелуха, и не продел, кто-то приносил чистый клейстер, а кому-то удавалось изготовить крендель в сахаре, иные по-тихому сушили сухари. Удовлетворившись совершенным с его помощью рывком в светлое будущее, Кай покинул рабочий кабинет, одарив угрюмую Алину нежным воздушным поцелуем победителя.

Весь следующий день Кай посвятил своей работе, получая дивиденды от вложенных им накануне усилий по оптимизации производственного процесса в своем департаменте. Даже Алина, еще утром будучи сердитой на него за незаконные штрафы с целью принуждения к бесчеловечному труду, видя непреклонность своего директора, к обеду все же смягчилась и присоединилась к оптимизировавшимся коллегам в качестве активного наблюдателя. На данном этапе Нёртона устроил даже такой результат.

***

Вечером в пятницу Кай легко добрался до дома Суетиной. Работая в фирме первый год курьером, он частенько задерживался на работе по собственной инициативе, оставаясь на сортировке корреспонденции сверхурочно и без оплаты, все ради того, чтобы понять систему взаимодействия в фирме, и заодно поздно вечером предложить услуги водителя Суетиной, которая всегда заканчивала работу позже всех, очень уставала и соглашалась на предложение Кая. Спустя первый месяц таких упражнений у Кая с Суетиной это вошло в привычку. Ни о каком флирте не шло и речи, Суетина вся была погружена в работу, Кай был погружен в учебу и поиск карьерных возможностей. Они разговаривали в дороге обо всем понемногу, в итоге Кай смог зарекомендовать себя как ответственный и вдумчивый молодой человек. И, будучи студентом второго курса, он смог занять должность менеджера транспортного отдела, правда, никого ни обойдя в этом забеге, поскольку работа была волчьей, то есть кормила ногами, и значит мало чем отличалась от работы курьера.

Подъехав к дому, Нёртон припарковался прямо у подъезда, вышел из машины и набрав в домофон сообщил Суетиной, что он прибыл. Вновь садиться не стал. Прогуливаясь по двору Кай рассматривал местные достопримечательности – двух уличных котов, которые видимо проспали весь март и только сейчас вышли на разборки из-за вон той беленькой кошечки, вероятнее всего домашней, но имеющей некоторую нескромность прогуливаться на дереве, растущим прямо возле хозяйского окна.

Нёртон развлекал себя, как мог, но спустя десять минут ему надоело оглядываться в сторону выхода в ожидании Суетиной. Он решил проявить нетерпение и вызвать ее еще раз через домофон. Пройдя чуть ли не весь двор, рассержено поглядывая на встретившуюся ему красотку, он, только набрав кнопки домофона и не получив ожидаемого ответа, понял, что та обворожительная женщина, стоящая у его машины и игриво улыбающаяся ему и есть Суетина Галина Ивановна.

– Нет слов, Галина Ивановна. Вы бы хоть предупредили, а то я как дурак, жду Вас здесь, а Вы… – Кай не нашелся, как охарактеризовать тот проступок со стороны Суетиной, который помешал ему ее узнать.

– О чем предупредить тебя, Кай? Что я женщина? Или ты ожидал увидеть серый чулок? У нас с тобой конечно же деловая встреча, но это не отменяет мое право быть хоть немного привлекательной.

– Привлекательной? Вы красавица, Галина Ивановна, аж дух захватывает, – вдруг сам не ожидая от себя выпалил Кай и тотчас смутился от своей несдержанности. «В конце концов, это правда» – подумал он про себя, с трудом отводя взгляд от прелестных округлостей Суетиной, проступающих сквозь шелковистое платье, когда она садилась в машину. Пальцы рук ее были длинные, тонкие и холодные, чего Кай отметил также впервые, хотя подставлял свою руку для Суетиной много и много раз.

Нёртон помчал в Holidaysdance club, быв в этот раз предусмотрительнее и зарезервировав столик на двоих. В клубе было светло и малолюдно. Но только успев разместиться за своим столиком и пройдя все мелкие процедуры подготовки к ужину, то есть посетив дамскую/мужскую комнаты, выбрав аперитив и сделав заказ, они заметили, как быстро наполнился клуб и не осталось ни одного свободного места.

Беседа проходила в непринуждённой атмосфере, но Нёртону чувствовал, что он все более и более теряет связь с реальностью. Той самой реальностью, в которой женщина, сидящая сейчас от него по правую сторону, не имела таких шелковистых волос, спадающих волнами на фарфоровую кожу слегка приоткрытого плеча, не имела такой манящей ложбинки между грудями, где так уютно расположился кулон в виде багряной капли. Кай не мог, не желал поддаваться чарам его бывшей начальницы, поэтому он чуть отодвинулся от нее в тот момент, когда подбирал свой телефон, случайно выскользнувший из бокового кармана его брюк. Правда, такой трюк не прошел незамеченным для Суетиной, но ее это только еще более подстегнуло, она даже позволила бретельке платья, державшейся неведомо как на ее левом плече, упасть и обнажить плечо полностью. Повеяло цитрусом и медом2. Каю захотелось встать и выйти на свежий воздух или потереться щекой о нежную поверхность ее плеча. Определиться помог на мгновенье погасший свет.

***

И снова стало светло, но космическим светом звезд, закручивающихся вихрем вокруг пилона. Суетина в испуге схватилась рукой за Нёртона, он обхватил ее инстинктивно, поддерживающе и они держались руками за столом все выступление как юные влюбленные, недавно обретшие друг друга. Кай понимал всю странность этого жеста, но руки не отнимал, ему нужно было чувствовать в этой круговерти света, музыки и тел точку опоры, сейчас это была рука Суетиной.

На танцпол из отверстия в полу, образовавшегося вокруг пилона, как из преисподней поднималась мужская фигура, извиваясь вокруг пилона змеёй, одетая в черный плотно облегающий костюм двойку, который подчеркивал каждое волнение тела под ним. Танцор собрал на себя взгляды не только женской половины посетителей клуба. Многие мужчины напряженно вглядывались и сладко ловили каждое шевеление его мускул под одеждой. Оказавшись на виду у публики во всей красе, танцор повернулся к ней лицом, которое, впрочем, полностью скрывала черная атласная маска, где прорези для глаз по краям были оформлены стразами изумрудного цвета. Было понятно, что мужская фигура олицетворяет собой древнего змия-искусителя, однако стремящегося соответствовать требованиям современной моды.

Призванный соблазнить только Евиных дочерей, он, попутно, нисколько не утруждая себя, увлекал в разврат Адамовых сыновей, приобщая их губительной культуре древнего Содома. Но вместо огня и жупела на зрителей как будто из поднебесья по пилону стали спускаться лучи яркого света, рассекающие полумрак, высвечивающие мужчину и создающие редкую иллюзию для черного цвета, костюм танцора становился искрящемся белым под особым наклоном лучей. Оттуда, сверху, из лучей и света выступила тенью линия тела, тонкого, полупрозрачного, ангелоподобного. Тень играла со светом, плела из него отблески и отсветы, попутно спускаясь по пилону на танцпол к жаждущему ее прихода.

Нисходящий полупрозрачный контур женского тела принадлежал Ирме. Кай ощутил ее присутствие задолго до того, как лучи света стали обыгрывать ее появление. Он жаждал ее не менее, даже более, чем древний змий. Находясь сейчас во власти чар своей бывшей начальницы, борясь с ними из пустой опаски, он еще более запутывался в ее сетях, одновременно влекомый возбужденной плотью к недоступной Ирме.

Страсть и страдание, так искусно разыгрываемые сейчас ангелом и демоном на танцполе, привели публику в состояние гипнотического транса, какой-то мужчина даже заплакал, руки, мужские и женский, нахально разрушали атмосферу интимности, выманивая то, что должно было оставаться скрытым в натянутых до предела гульфиках.

Как закончился ужин, получил ли он обещанные объяснения от Суетиной, Кай не помнил. Он помнил, но смутно, как несколько раз сделал дозвон на телефон Ирмы, одновременно управляя рулем Теслы, вдруг ставшим непослушным, вываливаясь правым бампером на встречку и ловя одни за другим извещения о штрафе на свой e-mail, и тут же увязая в плену ловких манипуляций тонких пальчиков Суетиной, но нисколько не пытаясь освободиться от них.

Наутро, находясь еще в полудреме, Кай почувствовал, что где-то на задворках его подсознания, как приколоченный истрепанный лист к ветхому забору, замаячил образ, который он никак не хотел подпускать к себе, никак не желал с ним знакомиться. Но любопытство брало вверх, и он, оставаясь в полудреме, мысленно двигался навстречу к пожелтевшей от времени бумаге, треплемой ветром невзгод и с размытыми от дождя неудач чернилами, со словами, написанными кем-то тысячу лет назад: Нёртон спит с Суетиной.

Кай резко привстал, набрал в легкие воздух и снова рухнул головой на подушку, выдыхая и выпадая в самопроизвольную кому.

– Приснился страшный сон?

Суетина подтянулась к нему на локтях, приблизилась к его лицу и раздражая его прикосновением своих волос, слегка коснулась его губ своими губами. Кай невольно ответил, она прильнула сильнее, растравила его языком, он расслабился и его руки сами стали искать ласки и ласкать.

– Какой ты стал, Кай, я и не заметила, как ты превратился из желторотого цыпленка в настоящего мужчину, – проговорила Суетина, выскальзывая из-под Кай, вот только стонавшая от наслаждения, но уже бодрая и легкая. Настоящий мужчина откинулся на спину и приоткрыл глаза, наблюдая из-под век на эту женщину, с каким нежным выражением она говорит о нем, с каким изяществом потягивается, направляя руки к полуденному солнцу, играющему на ее лице, шее, в волосах. Кая не устраивала увиденная им картина. То, что Суетина была его старше на пятнадцать лет, его это не волновало. То, что она была страстной и искусной любовницей, ему это понравилось. То, что он переспал со своей бывшей начальницей, ему было по барабану. Его не устраивало то, что она теперь стала для него другой Суетиной. Это не входило в его жизненные планы.