Читать книгу От дам-патронесс до женотделовок. История женского движения России - И. В. Юкина - Страница 20

В 1856 году известный врач, педагог и общественный деятель Н. И. Пирогов поместил в июльской книжке «Морского сборника» статью «Вопросы жизни». Вопросы жизни – вопросы назначения человека и смысла человеческой жизни. Пирогов искал ответы на вопросы, какой же должна быть подготовка юношества к выполнению своего человеческого долга, каковы должны быть воспитательные и образовательные системы. По Пирогову, целью воспитания должна быть подготовка детей к неизбежной жизненной борьбе и научение их «быть людьми», полезными гражданами общества. Пирогов считал, что «он или она» должны сознавать, что они принадлежат к людям, «имеющим притязания».

Вопросам воспитания и образования женщин автор уделил совсем немного внимания, но тем не менее эта статья вызвала дискуссию и стала программной для развития «женского вопроса».

Пирогов признал необходимость развития мышления и воли у девочек по той причине, что эти качества женщинам «столь же нужны в жизни, сколь и мужчинам». Поэтому девочки должны развиваться свободно и всесторонне и готовиться к жизненной борьбе. Существующие принципы женского воспитания он осудил, так как они «делали из женщины куклу». Но «быть людьми», «иметь притязания» для женщин интерпретировалось Пироговым как быть в состоянии «усладить сочувствием жизнь человека» (то есть мужчины), «быть спутницей в борьбе», «иметь ясную и светлую идею о цели воспитания детей»234.

Поднимая проблему женского воспитания на уровень общенациональной задачи, Пирогов исходил прежде всего из обеспечения интересов мужчины как субъекта социальных действий. Значимость в жизни мужчины и его общественной деятельности поддержки образованной женщины – матери, жены, дочери, сестры – у него не вызывала сомнений. Женщины были для него серьезным социальным резервом, который надо было подключить к процессу преобразований, определенным образом воспитав их. Пирогов акцентировал внимание именно на воспитании, а не на образовании. Воспитание женщин (надо полагать, с элементами образования) должно было быть достаточным не только для того, чтобы они могли поддерживать разговор с мужем и участвовать в воспитании детей, – это была самая распространенная точка зрения на цели воспитания женщины. Но и для того, чтобы разделить идеи мужа и поддерживать его в его деле. Или, как очень определенно выразился Пирогов, чтобы не взирали они (жены) «с бессмысленной улыбкой идиота на вашу заветную борьбу»235. Опасение Пирогова, что если не взяться за воспитание женщины, то она сама распорядится собой, и его вывод, что «не положение женщины в обществе, но воспитание ее <…> – вот что требует перемен»236, продемонстрировали актуальность эмансипационных настроений в женских рядах и желание самим взять под контроль процесс эмансипации в смысловом и организационном плане.

Влияние и роль женщины в обществе, по мнению Пирогова, могли проявиться только в супружестве и материнстве. Взгляд Пирогова на женщину был утилитарно-инструментальный, обоснованный натуралистическими биологическими теориями о «естественном предназначении полов». Но при этом Пирогов предлагал женщине самостоятельность, инициативность в отведенной ей сфере. Деятельность женщины в сфере частной жизни, по воспроизводству и поддержанию ее, объявлялась им социально значимой. Этот общественный идеал поэт Николай Щербина выразил так:

Статья определила направление дебатов и вектор будущей деятельности мужской российской интеллигенции в 1860‐х годах, которые, так же как и мужчины-интеллектуалы западного мира середины XIX века, поставили на повестку дня вопрос о женской эмансипации.

Предлагаемый идеал, эталонный образ женщины – активная и сознательная спутница жизни мужчины, разделяющая его идеи и обеспечивающая его жизнь в сфере частного. Другими словами, Пирогов ориентировал женщину на выполнение все тех же традиционных ролей, но в более качественном и идеологически осмысленном виде, определяя это единственно возможной формой эмансипации – «воспитать себя <…> для неизбежной борьбы и жертвований» – вот «где она должна искать эмансипации»238. Таким образом, Пирогов одним из первых операционализировал понятие «эмансипации» в отношении женщин, дал ему смысловое наполнение. Мотив «правильного использования» эмансипации женщин на пользу мужчин и общества проходит красной нитью через всю его статью.

Никакой другой трактовки эмансипации Пирогов не допускал, хотя, если судить по тексту статьи, она существовала и исходила непосредственно от женщин:

<…> если женские педанты <курсив мой. – И. Ю.>, толкуя об эмансипации, разумеют одно – воспитание женщины, – они правы. Если разумеют эмансипацию общественных прав женщины, то они не знают чего хотят239.

Кто были эти женские педанты, неизвестно. Возможно, образованные женщины вроде писательницы Т. А. Астраковой, о которой воспоминания некой неизвестной современницы 1850‐х годов донесли до нас такие сведения:

<Астракова> курила трубку с очень длинным чубуком и любила говорить о правах женщин, требуя для них доступа к науке и другой деятельности и равноправия с мужчинами, и идеи которой в то время казались очень новы и оригинальны, хотя и не всеми признавались справедливыми240.

Или Е. Фаддеева, урожденная княгиня Долгорукая, мать писательницы Елены Ган, – одна из самых образованных женщин начала XIX века, знавшая пять языков и привившая своей дочери потребность к интеллектуальным занятиям. Или госпожа Михаэлис – мать Людмилы Шелгуновой, – которая сама зарабатывала на жизнь, сотрудничая с газетами и обучая детей музыке. В таком же духе опоры на собственные силы она воспитала свою дочь.

Однако, по мнению Пирогова, женское образование должно быть ограниченным: «Пусть многое ей останется неизвестным. Она должна гордиться тем, что многого не знает»241.

Статья имела «полный и блестящий успех»242, ходила в списках вместе с неопубликованной работой Пирогова «Идеал женщины», написанной еще в 1840‐х годах243, была воспринята как веха в разработке «женского вопроса» и вызвала к жизни публичную женскую реакцию – восторженную благодарность за признание социальной значимости женщины, озвученную на страницах прессы.

Деятельность Пирогова по подготовке сестер милосердия и организации их участия в Крымской войне – результат его прикладных взглядов на женщину и применение на практике «естественно-научных теорий» о природных качествах женщины. Под этим лозунгом использования «природных качеств женщин на пользу обществу» произошел переход женщин в сферу публичную. Война выявила у женщин неизвестные качества. Мужество, стойкость сестер Крестовоздвиженской общины произвели на российское общество сильное впечатление. Женщины оказались способными к нетрадиционным по представлениям того времени действиям – к выполнению гражданского и профессионального долга. Описывать их профессиональную деятельность в условиях реальной войны в терминах «частного» было невозможно. Многие из сестер были награждены орденами и медалями и с триумфом возвратились домой. Несколько сестер милосердия погибло.

После блестящих результатов этого эксперимента взгляды Пирогова эволюционировали, он многое переосмыслил. Он уже не утверждал, что деятельность женщин возможна только в кругу семьи, к тому же, как истинный утилитарист, он не мог допустить, чтобы общество рачительно не использовало женский ресурс на свою пользу. Чувствуя противоречивость своей позиции, Пирогов изобрел термин «благоразумная эмансипация». Именно с позиций «благоразумной эмансипации» он интерпретировал деятельность сестер Крестовоздвиженской общины. В 1876 году он писал:

Результаты эти <…> доказывают, что до сей поры мы совершенно игнорировали чудесные дарования наших женщин. Эти дарования ясно доказывают, что современный женский вопрос и тогда уже был в полном праве требовать своего raison d’être244.

Из текста статьи следует, что такие качества женщин, как милосердие, нравственность, которая по определению была выше мужской, рассматривались им как имманентно присущие женщинам характеристики. Это обычное для того времени направление социальной мысли – находить в «биологическом» корни социальных явлений и осмыслять социальные процессы по аналогии с физиологическими. Биологизаторские аргументы использовались с равным успехом и сторонниками, и противниками эмансипации.

В письме к баронессе Раден Пирогов восхвалял деятельность сестер милосердия в Крымской кампании, их «нравственный присмотр и контроль административного попечения над руководителями госпитальных порядков»245. Другими словами, Пирогов делегировал женщинам функции нравственного контроля.

После успеха сестринской общины Пирогов всячески поддерживал и отстаивал право женщин на инициативу в публичной сфере, в той ее части, которую с долей условности можно назвать сферой «социального материнства», то есть он отдавал женщинам те виды социальной активности, для выполнения которых они могли использовать свой женский опыт, полученный ими при выполнении традиционных женских ролей. В первую очередь материнских.

Противодействие деятельности сестер Крестовоздвиженской общины он объяснял недальновидностью и корпоративным сопротивлением не очень нравственных чиновников. Описывая деятельность сестры милосердия Е. М. Бакуниной, требовавшей от госпитальной администрации выполнения всех норм по питанию и содержанию раненых, он писал:

Не удивительно, что подобное вмешательство и такая <выделено Пироговым. – И. Ю.> деятельность женщин не могли быть приятны господам командирам и официальным инспекторам246.

По его мнению, «сестры ступили первый шаг к практической резолюции женского вопроса»247.

В этой своей противоречивой и половинчатой позиции Пирогов, учитывая его огромный профессиональный и общественный авторитет, немало способствовал поддержке женских инициатив, а в перспективе и становлению женского движения. С высоты авторитета медика, хирурга, ученого мужа он опроверг популярный в то время псевдонаучный тезис о физиологической неполноценности женщин:

То, что противники благоразумной эмансипации женщин еще до сего дня утверждают, будто бы великая разница в организации полов, – например, меньший вес мозга и проч., – этого нечего брать во внимание, и это никогда не выдержит серьезной критики. Женщина, если она получит надлежащее образование и воспитание, может так же хорошо усвоить себе научную, художественную и общественную культурность, как и мужчина248.

И хотя он не смог поступиться главным патриархатным тотемом – женственностью, он закончил свою мысль весьма оптимистично:

При этом главное условие только то, чтобы женщина всегда сохраняла в себе физиологическую и нравственную женственность и выучилась бы не расставаться с ней. Это, конечно, нелегко, но, однако, возможно <…> И я решительно не вижу, почему одинаковое общественное положение женщины с мужчиной может помешать такому развитию249.

Мнение, что женщину нельзя ограничивать семейной сферой, появившееся с момента постановки «женского вопроса», все более находило поддержку в обществе.

Оперативно откликнулись на женскую тему в 1860‐е годы представители радикальных демократических кругов. Их рупор, журнал «Современник», одним из первых обратился к ней250. Это был один из самых передовых, популярных и читаемых журналов той поры. Разумеется, проблему подняли мужчины, сотрудники журнала, «запевалы общественных настроений», – Д. И. Писарев, Н. А. Добролюбов, Н. Г. Чернышевский, М. Л. Михайлов. Но при обсуждении женских проблем на страницах «Современника» впервые нашлось место для женского мнения. Это был прорыв. Если до этого дискурс толстых журналов, да и других печатных изданий, строился по принципу «мужчина – мужчине», в первых изданиях для женщин, инициированных мужчинами, по принципу «мужчина – женщине», то на страницах «Современника» впервые появилась возможность и первые опыты конструирования дискурса по принципу «женщина – мужчине». Конечно, это была первая попытка подобного рода, и голоса женщин, по словам Р. Стайтса, были «слабыми, зависимыми и нерешительными»251. Но женщины разделили суть и пафос дискуссии, расширили ее собственной аргументацией. Е. О. Лихачева отметила в своем монографическом труде252 в начале ХX века, что это был первый голос пробуждающегося женского самосознания, публично обращавшийся к мужчинам.

В 1857 году «Современник» впервые опубликовал письмо женщины (анонимное), которому редакция дала заголовок «Жалоба женщины». Неизвестная женщина описывала тяготы женского существования: бесцельность и искусственность женской жизни; женское воспитание, убивающее личность, культивирующее слабость и неподготовленность к жизни; запреты и условности, сковывающие женскую жизнь. Она демонстрировала кризис традиционной женской идентичности – «защищать себя не пристало – иначе не женщина, а какой-то гусар». Заканчивалось письмо призывом помочь женщине стать независимой и тем самым решить один из жгучих «вопросов жизни»253.

«Журнал для воспитания» опубликовал «Письма к русским женщинам» А. Х-вой254, в которых всему нашлось место: и критике женского воспитания, и упреков в адрес женщин за их неразвитость, и предостережений против излишней учености. Назначением женщин определялась семья и воспитание детей, в целях чего признавалась необходимость их осведомленности в науках и искусствах. Женщинам предлагалось принять участие в общественных делах, но «конечно, не непосредственно», а ограничиться правом «нравственной оценки». Влияние женщины на общество предлагалось осуществлять через семейные отношения:

нравственное и физическое единство супругов, единомыслие в чувствах, желаниях, действиях <…> суть первые условия для достижения общественного благоустройства при помощи благоустройства семейного255.

«Русская беседа» откликнулась статьей Надежды Дестунис «Чему мы, женщины, учились?»256 с критикой женского образования.

Ей ответила Екатерина Бурнашева257, которая увидела причину низкого уровня женской образованности в отсутствии необходимости образования в жизни женщин и в воспитании девочек не самостоятельной личностью, а приложением к мужчине, с главной жизненной целью – замужеством. Женщины не учатся самостоятельно – и в этом их вина.

«Женщина ни в чем не виновата», – парировал Д. Писарев258.

Прозвучало мнение и «профессионально активных» женщин. М. Н. Вернадская259 – первая в России женщина-экономист – полемизировала с официальной концепцией женщины: «Нельзя из каждой женщины сделать хозяйку и воспитательницу»260.

Писательница, а позднее «инициаторша» женского образования в Перми Е. А. Словцова-Камская в своей речи в 1860 году признала «противосемейные системы» французских социальных философов понятными и вызывающими сочувствие в российском обществе, учитывая тот печальный разлад, произвол и угнетение женщины, который существовал в российских семьях261. Евгения Тур откликнулась на книгу французского философа Ж. Мишле, уличив его в нелогичности, подражании П.‐Ж. Прудону и в презрительном отношении к женщинам262.

Перед участниками дискуссии встала задача нахождения путей решения поставленных проблем. Вернадская и Словцова-Камская предлагали прямое вхождение женщин в публичную сферу через труд в общественном производстве (по Вернадской), через получение образования (по Словцовой-Камской). Последняя оценивала изменение воспитания и образования женщин, как «первые двигатели всех реформ общественной жизни»263. Им вторили прогрессисты: «Участие в труде и промышленности, в науке и искусстве вообще должно быть доступно каждому совершеннолетнему члену общества <…> Надо учиться, учиться в той же мере, в какой учится мужчина»264, – утверждал Михайлов. «Вы сделаетесь умными, мыслящими и полезными людьми»265, – продолжал мысль Писарев.

Эти новаторские суждения тонули в другого рода аргументации демократической прессы в защиту женщин, которые, по сути дела, были производными от идей Пирогова. Основным сюжетом либерально-демократической прессы было рассмотрение женщины как «матери и воспитательницы человечества»: «Всякую женщину, прежде всего, необходимо предположить матерью <…> Для женщины вообще бездетность ненормальна»266.

Эмансипация трактовалась, как правило, в очень общих выражениях. Умеренный либерал А. С. Гиероглифов сформулировал это так: «Дать женщине независимое социальное положение и вообще уравнять с мужчиной»267. При определении женской эмансипации и путей ее достижения возникало много противоречий, обойти которые авторам было очень непросто. Идейный пафос защиты женщин наталкивался на собственные представления о женщинах, на отсутствие образцов деятельности женщин в общественной сфере. Тот же Гиероглифов, ратуя за эмансипацию женщин, утверждал, что «многие отрасли человеческой деятельности не могут быть согласованы с природой женщины и ее обязанностями»268. Таким образом, предполагалось, что женщина должна создавать «нравственный характер общественной атмосферы», но вставал вопрос – как? В который раз выход был найден через нравственно-общественно-идейную деятельность женщины как «матери и воспитательницы человечества» «в самой ячейке общества – в семействе, откуда она распространится уже в другие более обширные общественные центры – в клубы, собрания и т. д.»269. В руках женщины, по мысли Гиероглифова, должна находиться «нравственная инициатива общественного мнения», а ее интересы должны составлять политика, литература, наука, культура, все движения политической и общественной жизни.

Эта идея, в равной степени как компромиссная, так и иллюзорная, была, конечно, не нова и популярна в разных политических кругах. Ее модификации озвучивались деятелями либерально-демократического, и радикально-демократического лагеря, и консервативного. На страницах «Русского инвалида»270 эта идея прозвучала в следующей интерпретации. Женщина как «практик жизни», живущая «помышлениями о семье», действует снизу (то есть из приватной, частной сферы жизни), идет к пониманию «общей идеи» от жизненных мелочей, а мужчина, руководимый идеями гуманизма, права и справедливости, «идет сверху» (надо понимать, из сферы общественной). Женщина преобразует семью, а мужчина – общество в целом271. «Влияние женщины на общество всего действительнее и благотворнее может свершаться через посредство семейства. <…> Это естественная сфера ее», – писал другой автор272. Деятельность женщины по нравственной гармонизации своей «женской части человеческой жизни» оценивалась как крайне важная для общества. Журналы 1860‐х годов буквально пестрят такого рода размышлениями.

Еще один сюжет, тоже популярный в либеральной среде, – взаимодополняемость полов, важность качественного исполнения своих обязанностей каждой половиной человечества для его поступательного цивилизационного развития. В изложении одного из современников эта идея звучала так: человечество до сих пор жило своей одной половиной, другая слишком мало могла проявить себя. Поэтому для человечества наступит истинно нравственное и полное развитие, когда оно станет жить не только умом и силою мужчин, но и любовью и сердцем женщин273. Основанием этой идеи выступала мысль о разделении сфер женского и мужского как определенного самой природой, что позволяло использовать эту идею и противникам эмансипации.

Либерально-демократическая печать фиксировала как отрадный факт «проникновение новых идей в душу современной женщины» и поддерживала любые проявления общественной деятельности с ее стороны. Это и участие в организации воскресных школ, и появление женщин в университетах в качестве вольнослушательниц, и создание первых женских организаций (как, например, основание в 1861 году Московского женского общества по распространению полезных книг – председательница А. Н. Стрекалова), и даже бойкот товаров из тех стран, которые осудили Россию за «польский вопрос». Все это рассматривалось как шаги женщин к гражданственности в их «стесненных обстоятельствах». Критика женских инициатив строго порицалась. Некий г-н Иванов обрушивался на «СПб. ведомости» и «Голос» за их глумление над идеей бойкота, клеймя эти издания ни много ни мало как последователей попа Сильвестра – автора «Домостроя». Досталось от него и литературе, которая «немного сделала для женского вопроса»274.

Радикально-демократические круги разрабатывали свою версию «женского вопроса». Писарев полностью разделял мнение Вернадской, что существующее направление в воспитании женщин прививает им «мелкость понятий и узость симпатий»275, искусственно их ограничивает и ведет к «горестным последствиям». Поэтому он выступал за всемерное развитие физических, умственных и нравственных способностей женщин, утверждая, что «в природе женщины нет ничего такого, что отстраняло бы женщину от деятельного участия в решении насущных задач нашего времени»276. Он призвал женщин в ряды «мыслящих реалистов» – главных деятелей по переустройству мира.

Писарев возлагал на мужчин ответственность за все существующие женские проблемы. Женщина у него – элемент страдательный, задавленный обстоятельствами жизни и не несущий никакой ответственности ни за какие свои действия: «Я во всех случаях безусловно оправдываю женщину»277. Его взгляды поражали современников своим радикализмом, но наиболее проницательные из них понимали, что это другая сторона все той же позиции умаления и объективизации женщины.

Все тот же г-н Иванов справедливо заметил в отношении позиции Писарева, что женщина «не нуждается в той снисходительности, с какою автор относится к ней, положим, очень гуманно, но вместе с тем и очень поверхностно»278. Возникшая практически одновременно с самим «женским вопросом» традиция осмысления женских проблем не только как ответственности, но и как вины мужчин была заложена Писаревым. Он писал, обращаясь к мужскому сообществу:

Оглянемся на самих себя, посмотрим, каковы мы сами; посмотрим, что мы, люди дела, люди мысли, дали и даем нашим женщинам? Посмотрим – и покраснеем от стыда!279

В 1860 году «Современник» опубликовал «веховую» статью М. Л. Михайлова «Женщины, их воспитание и значение в семье и обществе»280, произведшую «землетрясение в умах» и принесшую автору славу «творца женского вопроса». Постановка проблемы была обновлена. Михайлов объявил женскую эмансипацию самой главной характеристикой эпохи – «одной из самых высших, самых характеристических явлений нашего века»281. Он критиковал Ж. Мишле и П.‐Ж. Прудона за их «гигиенический взгляд» на женщину, а Библию и «Домострой» – за их антиженские нравственные нормы. Он внятно обосновал различия не только в воспитании мальчиков и девочек, а в том, что мы сегодня называем социализацией, и определил ее первопричиной существующих половых (гендерных) различий и основой только что не всех социальных проблем. В качестве меры по преодолению кризисных явлений в обществе Михайлов предлагал новую концепцию женского воспитания и образования, которая заключалась в совместном обучении детей обоего пола и в воспитании у женщин мужских качеств. Эти странные, на взгляд современников, меры означали только одно – создание одинаковых условий социализации для девочек и для мальчиков. Другими словами, Михайловым оспаривался старый просветительский тезис об особой природе женщины. Он утверждал зависимость развития женского интеллекта от социальных условий и доказывал, что создание иных условий социализации девочек приведет к развитию у них ума и рационального начала. В то время как существующее женское воспитание и образование развивало у них только чувственность. Михайлов уже не смотрел на женщин исключительно сквозь призму материнства. Их жизнь, по его мысли, не должна больше подчиняться краткому времени деторождения.

В какой-то степени статья Михайлова была ответом Мишле и Прудону, чьи установки на «биологический фатализм» женщины были хорошо известны российской интеллигенции. Французские мыслители в своих трудах описывали умственную ограниченность, истеричность женщин, склонность их к фанатизму. Они обосновывали «природу женщины» ее физиологией. Единственную возможность развития и эмансипации женщины Мишле и Прудон видели в супружестве: «женщина рождается в браке», то есть под контролем мужчины282. У Михайлова брак предполагался как «разумное сожительство» двух полноправных лиц. Женщина, по Михайлову, не являлась объектом приложения мужского просвещенного воздействия через процесс воспитания. Мужчине отводилась роль просвещенного наставника.

Таким образом, Михайлов сумел проанализировать, логически выстроить, объединить и внятно прописать все доводы сторонников эмансипации женщин. Все это было ново, убедительно и произвело огромное впечатление.

Михайлов вошел в специфическое европейское сообщество мыслителей-феминистов. Он был знаком с известной французской феминисткой Эжен д’Эрикур, считавшей проблему женской эмансипации проблемой социетальной:

Если мы хотим освободить мужчин и вообще человечество, необходимо, чтобы женщины стали свободны, образованны, начитанны и могли бы расцвести в соответствии с собственным духом283.

Михайлов солидаризировался с ней в постановке проблемы:

Пока мы будем считать женщину существом больным <…>, самкой <…>, рабой <…>, куклой <…> невозможны успехи общества284.

По мнению известного историка Б. П. Козьмина, Михайлов видел в «женском вопросе» «чуть ли не необходимое условие правильного решения всей социальной проблемы», что не встретило понимания в революционно-демократических кругах285. По моему мнению, Михайлов действительно считал решение «женского вопроса» непременным условием «прогрессивного» развития общества.

Сюжет эмансипации женщины в интересах общества был довольно популярным в европейской политической философской мысли. Ее развивал Дж. Ст. Милль: «Равноправность обоих полов в отношении умственного развития важна не только для женщин <…>, но еще более для всемирной цивилизации <курсив мой. – И. Ю.>»286. В России эта идея получила свое дальнейшее развитие. Она стала значимой для российской концепции «женского вопроса», а в будущем – для русского феминизма.

Дискурс освободительного движения в самом широком понимании обогатился сюжетом о необходимости решения «женского вопроса», повышения потенциальной «субъектности» женщин как условия прорыва страны на новые цивилизационные рубежи.

Но далеко не все прогрессисты так считали. Властитель дум 1860‐х годов Н. Г. Чернышевский, по свидетельству современников, ставил «женский вопрос» в разряд второстепенных, считая, что он «хорош тогда, когда нет других вопросов»287. Чернышевский проблематизировал тему положения женщин через критику крепостничества. Так, комментируя на страницах «Современника» статью А. С. Зеленого «О жестоком обращении крестьян со своими женами»288, он обращал внимание читателей на обычаи и нравы в отношении женщин, привитые крестьянству крепостничеством. Уравнение мужчин и женщин в гражданских правах он относил ко времени, когда произойдет коренная социальная реорганизация общества, то есть уничтожение самодержавия289. Но Чернышевский имел и свои достижения в «женском вопросе». Он считал, что эмансипация женщины невозможна без изменения семейного уклада. Именно эти его идеи о новых отношениях в супружестве, изложенные в романе «Что делать?», оказали огромное влияние на русское общество.

Также радикальная интеллигенция положила начало традиции рассмотрения неравноправности женщин как экономического феномена. Наплыв в столицы в поисках работы женщин-дворянок позволил определить их как «женский пролетариат» (по А. П. Корелину) и вызвал к жизни в этих кругах размышления о женщинах как новых жертвах капитализма, о росте женского бесправия вместе с развитием капитализма. П. Н. Ткачев видел единственный путь решения женских проблем в уничтожении капитализма290.

Духовный отец народничества Н. К. Михайловский во вступительной статье к книге Милля «Подчиненность женщины» написал, что «усугублять существующие отношения между трудом и капиталом вовсе не дело женщин», и предложил женщинам, «имеющим фактическую возможность такого усугубления», уйти на широкое поприще науки, где конкуренция не страшна291.

Позднее экономический подход был развит в марксизме. Но с такой упрощенной постановкой вопроса русские феминистки не соглашались уже в начале ХX века, так как при такой постановке вопроса «выпадала» проблема самореализации женской личности как свободной и независимой «единицы общества».

Журналы «Дело», «Отечественные записки» поднимали вопросы о праве женщин на свободный выбор профессии, критиковали дискриминацию женского труда в пореформенной России, экономическое положение женщин низших социальных классов.

Проблема была определена, встал вопрос о путях вывода женщин из зависимого состояния и вовлечения их в ряды общественности.

Писарев дал ответ на вопрос «Кто виноват?», ответ на вопрос «Что делать?» предложил Чернышевский.

Он пытался направить активность женщин в русло помощи бедным. Под видом отчета Одесского женского благотворительного общества он опубликовал свои размышления о конструктивной благотворительности женщин в деле доставления жилья беднейшим слоям населения292. Он еще не раз призывал женщин к общественной инициативе в виде благотворительности, и не исключено, что его услышали293. Возможно, что созданное в мае 1859 года (регистрация в феврале 1861 года) «Общество дешевых квартир и других пособий нуждающимся жителям СПб.» возникло как отклик на его идею.

Самую радикальную позицию озвучила М. Н. Вернадская. Путь женского освобождения она прокладывала через участие женщин в общественном производстве. В статье «Женский труд»294 М. Н. Вернадская утверждала, что независимой женщина может стать, лишь став экономически самостоятельной. Она обращалась напрямую к женщинам, положив тем самым начало традиции формирования дискурса «женщина – женщине»:

Mesdames, перестаньте быть детьми, попробуйте стать на свои собственные ноги, жить своим умом, работать своими руками, учитесь, думайте, трудитесь, как мужчины, – и вы будете так же независимы или, по крайней мере, в меньшей зависимости <…> а главное – перестаньте стыдиться и презирать работу <…> только в одном труде – истинная свобода женщины!295

В ряде своих статей – «Свобода выбора труда», «Назначение женщины», «Аристократический труд», «Еще о женском труде»296 – она развивала идею социальной значимости любого добросовестного труда. Призывала малообеспеченных женщин из привилегированных сословий, не связанных семьей и без образования, становиться цветочницами, портнихами и т. д. Она определила сферы, в которых женщины могли бы работать: торговля, сельское хозяйство, литература, журналистика, педагогика. Призывала женщин ломать стереотипы презрительного отношения к труду, к бедности и т. д. Но в России, с ее феодально-сословным устройством, с барским пренебрежением к труду со стороны привилегированных сословий, все эти призывы выглядели утопично.

Вернадская ратовала за возможность выбора женщиной собственной жизненной стратегии. Выражала уверенность, что традиционная жизненная программа женщины обедняет ее жизнь. Корень проблем видела в традиционной социализации девочек, в том, что «с самого начала девочке внушают совсем другие понятия, чем мальчику»297.

Ее статьи вызвали некий отклик в прессе298, но в целом интеллектуальный прорыв Вернадской современники не оценили. Она рано умерла – в 29 лет, – не успев в полной мере раскрыться как исследовательница и общественная деятельница. Ее работы – начало теоретической разработки женщинами концепции женского освобождения.

Темы труда женщин, допустимых рамок свободы (имелась в виду принципиальная возможность самореализации женщин во внесемейной сфере), а также проблема женского воспитания и образования стали доминирующими темами дискуссии 1860‐х годов.

Но мнение Писарева, что в сложившейся ситуации «виноваты одни мужчины как единственные деятельные члены этого общества <…> потому, что мужчины дирижируют оркестром общественных убеждений и являются запевалами»299, получило распространение. Этот тезис он сформулировал на страницах «Русского слова» Д. Благовестова еще в декабре 1861 года. Тема ответственности мужчин, их долженствования плавно переходила в тему мужской вины, неспособности мужчин что-либо изменить, их покаяния и призыва женщин к активности.

Таким образом, дискурсные сюжеты, охватывающие женскую проблематику на страницах прессы в 1860‐х годах, были следующие.

1. Концепция женщины. Кто она? Мать, жена, воспитательница человечества?

2. Проблемы общества, связанные с женщиной. Каково значение женщины для общества? Какие существуют каналы женского влияния и ограничения воздействия женщин и женского мнения на общество?

3. Проблемы самой женщины, имеющие общественное значение: проблема бесправия и неравенства (в интерпретации мужчин).

4. Каковы перспективы женщины? Будет ли это путь «жорж-зандизма», «сен-симонизма» или традиционный путь «доброй жены»?

5. Можно и нужно ли модифицировать традиционные модели женственности, идеал русской женщины с характерным для него послушанием, терпением, жертвенностью, смирением, верностью, трудолюбием, молчанием и социальной пассивностью?

6. Каково должно быть отношение мужчины как субъекта социального действия к женщине и ее проблемам? Как воспитывать женщину?

7. Какой должна быть система женского воспитания и как можно использовать «природные» качества и возможности женщины на «пользу общества»?

Интерпретативные схемы (или фреймы), то есть элементы дискурса, определяющие смысл и позволяющие «локализовать, воспринимать, идентифицировать и обозначать события, в которых прямо или косвенно участвуют социально-политические субъекты»300, были следующими:

– фрейм несправедливости. Положение женщины было признано однозначно несправедливым как «вопиющее по своей несправедливости»301 (И. А. Гончаров);

– фрейм ожидания и долженствования. Женщины ждали помощи от мужчин, а мужчины в качестве «каждого честного и порядочного человека» обязаны были ее оказать;

– фрейм «объектности» женщины по отношению к мужчине. Женщина не являлась самостоятельным субъектом изменений, ее должно было развивать, образовывать, выводить из зависимого положения, поднимать до своего уровня, повышать ее значение в обществе.

Эти подходы (фреймы) определили специфическую интерпретацию «женского вопроса», имели долговременное воздействие и определили практику. Так, фрейм несправедливости разрабатывался представителями диаметрально противоположных направлений в русской общественно-политической и философской мысли. На эту тему размышлял славянофил А. С. Хомяков и мыслитель просоциалистического направления Чернышевский. Л. Н. Толстой – защитник патриархатного уклада – считал, что несправедливое и неравноправное положение женщины привело к искажению ее естества. Для Ф. М. Достоевского мысль о несправедливости женской участи была очевидной. Пути решения предлагались взаимоисключающие.

Фрейм женского ожидания и мужского долженствования, когда «каждый порядочный человек <…> обязан ставить свою жену выше себя»302 и его производная – фрейм «объектности» женщины определили реальную практику российской мужской интеллигенции в поддержку женских инициатив. Примеров более чем достаточно. Это и профессор К. Н. Бестужев-Рюмин, взявший на себя ответственность и предоставивший свое имя и свою репутацию Высшим женским курсам (ВЖК) в Петербурге; и профессура ВЖК, в первый год существования курсов отказавшаяся от оплаты за свой труд. Это и многие другие представители мужской научной интеллигенции. Так, по воспоминаниям А. Б. Лесневской – первой женщины-фармацевта303, несколько преподавателей Медико-хирургической академии провели для нее и ее подруги лабораторный курс по химии и физике, который был им необходим для сдачи экзамена на степень магистра. Широкое распространение фиктивных браков с их благородной целью освобождения женщин из-под ига патриархатной семьи также подтверждают этот тезис.

Но практически с начала появления «женского вопроса» фрейму ожидания мужской помощи со стороны женщин противопоставлялась установка «женщина сама». От риторических вопросов начала 1860‐х годов, как мы это видим в статье Е. Ценской, вопрошавшей: «Может ли женщина идти независимым путем без отеческого покровительства мужчины? Как она найдет этот путь? Кто его ей укажет? Кто на нем поддержит?»304, – до серьезного разговора о новых социальных ролях женщин на страницах преимущественно женских журналов (но не только) в 1880–1890‐х годах.

В результате женская тема вышла на другие уровни. В прессе были подняты вопросы о положении гувернанток305, о правах прислуги. Выкристаллизовалась проблема труда женщин в общественном производстве. Дискутировались темы телесных наказаний для женщин306, положение незаконнорожденных детей307, был поставлен вопрос о «падших женщинах» и возвращении их к нормальной жизни308. Причины и рост проституции связывали с «неудовлетворительным состоянием вопроса о женском труде»309. В либеральных кругах вызревала идея о необходимости социального призрения определенных категорий женщин, в том числе проституток.

В среде юристов шло обсуждение правового статуса женщин. Постановка проблемы вызвала к жизни обширную литературу профессионального и популярного характера310. Совершенно очевидно, что юридический статус русской женщины в отношении прав собственности и наследования был чрезвычайно высок по европейским меркам, – довод, который консервативные авторы использовали в дискуссии, утверждая неактуальность «женского вопроса» для России311. Политические права не обсуждались – их не имели и мужчины. Обсуждались темы гражданского брака, специфических женских преступлений, проблема наследования. В среде юристов (Кавелин, Любавский, Беляев, Мотовилов и др.) родилась идея об изменении закона о наследовании в сторону уравнения наследственных прав женщин как одного из путей решения экономических проблем женщин.

Взгляды либералов развивались в борьбе с охранительной идеологией.