Читать книгу Собака в стене. Роман-фантазия - Ида Тамм - Страница 4

Эта пара была первой, они нашли друг друга среди общих друзей, но узнали не сразу: им потребовалось какое-то время, чтобы разглядеть за земными лицами другие – любимые, обращенные друг к другу. Тем не менее, они считались старшими в Неспящей (хотя ни он, ни она не были таковыми по возрасту) и занимали самую большую комнату, которая была призвана быть залом, но выполняла роль спальни, а чаще – приюта по крайней мере сразу для двух пар или места общих собраний, так что с тем же успехом ее можно было назвать юртой.

Девушка была очень молода, так что казалась почти подростком и радовалась принесенным в дар конфетам и цветам с детской непосредственностью, слегка приподнимаясь на носочках или потрясая в воздухе маленькими кулачками. Милого ребенка с волосами цвета прошлогодней отсыревшей соломы, нежно любимого всеми обитателями квартиры, звали Мириам, но в быту все называли ее Кыся, следуя давно заведенному обычаю. Обычай этот взял свое начало с одного общего застолья, когда оживленная беседа, перемежающаяся беззаботным разноголосым смехом, вдруг замерла, и все услышали, как в наступившей тишине Хан, наклонившийся к уху полулежавшей в его объятиях подруги протяжно прошептал:

– Кы-ыся…

Тогда это прозвище всех насмешило, но прижилось сразу же, что поначалу смущало и даже немного обижало Мириам, она слегка поскуливала, слыша его в свой адрес:

– Ну, что опять за «кыся»? Я большая уже, мне это имя не подходит!

Говоря это, она протестующе встряхивала волосами, возмущенно хмуря брови и слегка покачивая головой. Однако через несколько месяцев хрупкая и маленькая девушка, напоминающая персонажей из повестей Лидии Чарской, свыклась со своим новым именем и уже даже удивлялась, слыша в свой адрес «Мириам». Теперь ей казалось, что ее настоящее имя взрослее нее самой, и одно его упоминание звучит как призыв к немедленному отказу от красочных забав юности и переходу к удручающему своей серьезностью взрослению, которое приличествует дипломированному специалисту.

Ее мужчину также одарили прозвищем, но чаще называли по имени, при этом и то, и другое вполне соответствовало его внешности, наводящей на мысль о воинственных монголах и жарких сухих степях, окруженных тонущими в дымке на горизонте горами: звали его Тагир, Тагир-Хан. Свое прозвище Хан получил также во время коллективно-беззаботного времяпрепровождения, когда, будучи усталым и слегка раздраженным, он, по словам веселой компании, «разводил патриархальные настроения» и гонял Кысю за чаем и печеньками на другой конец недлинного стола, тихонько щекоча ее. Сопровождающие эту картину суровость взгляда и неспешное поглаживание темной бороды, обрамляющей смуглое широкое лицо, рождали недвусмысленные ассоциации с восточным правителем кочующих племен.

Тагир был невысок и крепок, как обветренный камень на осевшем за долгие века кургане, именно ему среди всех лиц мужского пола в Неспящей принадлежал самый тяжелый и суровый взор, которым он периодически одаривал окружающих, делая это неосознанно, в задумчивости или во время серьезных разговоров, которые, надо сказать, нечасто случались в этом жилище. Хан выглядел очень внушительно, и присутствие рядом полуженщины-полуребенка Мириам только усиливало этот эффект, не приводя, однако, к диссонансу впечатлений от внешне несочетающейся пары.

Мириам и Тагир мечтали о разном, но хотели быть вместе и старались свести свои мечты, тянущие их в разные стороны, воедино, что было несложно, учитывая общность их интересов и пристрастий. Так, c одинаковым усердием они занимались чаем, любовно наполняя свою комнату шуршащими пакетиками, источающими характерный аромат при открытии, и завораживающе прекрасной в ремесленной простоте утварью. И все же, заваривая чай, они делали это совсем по-разному. Казалось, строение их личностей, их душевные устремления отражались в каждой детали чайного действа: в звуке льющейся воды, в легкости и отработанности движения, которым ставят чашу перед гостем, в составе тишины, сопровождающей начало церемонии, когда каждый присутствующий только усаживается и обживает молчанием отведенное ему место.

Оба – и Кыся, и Хан, – любили бывать среди людей и переживать коллективный опыт открытия и развития новых идей, небрежно перебрасываться шуточными репликами в кругу обитателей квартиры, сидя за общим ужином на кухне или за чаем в своей Юрте. Точно так же они любили бывать одни, о чем свидетельствовала время от времени закрываемая в зал дверь с фигурной ручкой, замок которой громко и однозначно щелкал при закрытии, оповещая обитателей о том, что пора социальных контактов прошла. И лишь Неспящая была свидетелем тем удивительно трогательным отношениям, которые бытовали между с виду настолько неподходящими друг другу людьми, что даже их прозвища подчеркивали эту поражающую взгляд и воображение рознь. Для оставшихся же за пределами двери с рифлеными стеклами в деревянной раме была слышна лишь звенящая, многозначительная тишина, изредка нарушаемая негромким радостным смехом.

Отголоски этих тихих и внезапных уединений доносились до окружающих, когда Кыся неожиданно слегка вскрикивала посреди разговора, как маленький зверек: это Хан не больно, но ощутимо щипал ее или прикладывал холодную после умывания руку к белой коже своей подруги, характерно по-мужски проявляя свои чувства таким незамысловатым способом. Это было смешно и трогательно одновременно и вызывало у окружающих приступы смеха и непреодолимое желание отпустить пару беззлобных шуток по поводу мужского шовинизма и почти сексуальных игр.

Внимательный взгляд отметил бы, как проявляется полноценность и зрелость их отношений в самых обыденных мелочах: эти двое говорили между собой спокойно и немногословно, никогда не спорили, что им приготовить на обед, мимолетно и ласково прикасались друг к другу, проходя мимо в тесном коридоре или на кухне. Людей, приходящих в эту квартиру нечасто, удивляла почти скульптурная композиция из живых тел, когда Тагир опускался на одно колено, помогая уставшей после долгого дня Мириам снять ботинки на шнуровке или тугие туфли, а она опиралась рукой на его плечо, слегка склонившись над темными волосами и широкой спиной. Обитатели Неспящей в свою очередь не переставали удивляться, с какой готовностью и неподдельной благожелательностью они исполняли просьбы друг друга: приносили стакан воды с кухни, укутывали сидящего за мерцающим экраном любимого в теплое одеяло, разминали друг другу затекшую шею.

Если и случались в недреманом пространстве периоды уютного покоя и радости, то только благодаря этим двоим – несуетным и жизнелюбивым.