Читать книгу Почему властвует Запад… по крайней мере, пока еще. Закономерности истории, и что они сообщают нам о будущем - Иэн Моррис - Страница 12

В каждой культуре есть свое собственное повествование о начале вещей. Однако в последние годы астрофизики предоставили нам кое-какие новые, научные версии. Теперь большинство специалистов полагает, что время и пространство начали существовать более 13 миллиардов лет назад, хотя они и расходятся во мнениях по поводу того, как именно это произошло. Доминирующая «инфляционная» теория придерживается того, что Вселенная первоначально расширялась быстрее скорости света из бесконечно плотной и бесконечно малой точки, в то время как конкурирующая с ней «циклическая» теория утверждает, что она взорвалась, когда произошло схлопывание предыдущей Вселенной. Обе эти школы согласны в том, что наша Вселенная все еще расширяется. Однако «инфляционисты» говорят, что она так и будет продолжать расти, затем звезды погаснут, и в конце концов наступят бесконечная темнота и холод. «Циклисты» же заявляют, что она будет сжиматься, потом опять взорвется, и затем начнется другая, новая Вселенная.

Разобраться в этих теориях трудно, если вы не потратили годы на серьезную математическую подготовку. Однако, к счастью, наш вопрос не требует, чтобы мы начинали с такой древности. Когда не было никаких направлений вообще и когда не существовало законов природы, то не было ни Востока, ни Запада. Восток и Запад не были полезными понятиями, пока 4,5 миллиарда лет назад не сформировались Солнце и наша планета. Вероятно, мы можем говорить о Востоке и Западе, только когда образовалась земная кора или, по меньшей мере, когда континенты заняли приблизительно их теперешнее положение, в котором мы пребываем уже несколько последних миллионов лет. Однако на самом деле все эти обсуждения не имеют отношения к делу. Восток и Запад не могут ничего означать с точки зрения вопроса, задаваемого в этой книге, пока мы не добавим в уже имеющуюся смесь еще один ингредиент – людей.

Палеоантропологи – те, кто изучает первых людей, – любят противоречия даже еще больше, нежели историки. Их область науки молода и быстро меняется. Новые открытия постоянно приводят к смене установившихся истин в их головах. Если вы сведете двух палеоантропологов в одной комнате, то они, скорее всего, явятся с тремя теориями человеческой эволюции. И к тому времени, когда за ними закроется дверь, все эти теории окажутся устаревшими.

Граница между людьми и «долюдьми» является с неизбежностью нечеткой. Некоторые палеоантропологи полагают, что, как только мы обнаружим человекообразных обезьян, способных ходить вертикально, нам следует начать вести речь о людях. Судя по ископаемым останкам бедренных костей и костей пальцев ног, некоторые восточноафриканские человекообразные обезьяны начали делать это 6 или 7 миллионов лет назад. Впрочем, большинство специалистов считает, что указанная планка установлена слишком низко. Стандартная биологическая классификация фактически определяет род Homo («род человеческий» на латыни) по таким двум объединенным критериям, как увеличение размера мозга с 400–500 см³ до приблизительно 630 см³ (наш собственный мозг, как правило, примерно вдвое больше) и первые свидетельства того, что прямоходящие человекообразные обезьяны разбивали камни друг об друга, чтобы сделать первые орудия. Эти процессы начались среди двуногих восточноафриканских человекообразных обезьян около 2,5 миллиона лет назад. Луис и Мэри Лики, знаменитые своими раскопками в Олдувайском ущелье в Танзании (рис. 1.1), назвали этих пользовавшихся орудиями созданий с относительно большим мозгом Homo habilis, что по-латински означает «Человек умелый» (до последнего времени палеоантропологи, подобно большинству людей, без особых раздумий применяли слово «человек» по отношению к индивидуумам обоих полов; теперь в этом отношении обстоятельства изменились, но ученые – по традиции – по-прежнему используют названия, относящиеся к единственному полу, вроде «человек умелый»[49]).

Когда Homo habilis ходил по земле, понятия Восток и Запад мало что значили. Ибо, во-первых, эти создания жили только в лесах Восточной Африки, и никаких их региональных разновидностей еще не появилось. Во-вторых же, «ходил по земле» – на самом деле это слишком щедро сказано. У человека умелого были пальцы ног и лодыжки, подобные нашим, и те человекообразные обезьяны, без сомнения, ходили. Но их длинные руки наводят на мысль, что они также много времени проводили на деревьях. Эти человекообразные обезьяны были необычными, но не слишком. Отметины, которые их каменные орудия оставляли на костях животных, показывают, что Homo habilis ел мясо наряду с растениями. Однако похоже, что они все еще занимали довольно низкое положение в пищевой цепочке. Некоторые палеоантропологи отстаивают теорию человека-охотника, считая Homo habilis достаточно смышленым и отважным, чтобы убить дичь, будучи вооруженным всего лишь палками и расколотыми камнями. Другие (их доводы, пожалуй, более убедительны) считают Homo habilis «человеком-падальщиком», следовавшим за истинными убийцами (наподобие львов) и поедавшим то немногое, что те не хотели. Микроскопические исследования показывают, что отметины от орудий человека умелого на костях животных были оставлены как минимум раньше, нежели следы от зубов гиен.

На протяжении 25 тысяч поколений люди умелые проживали среди деревьев в этом небольшом уголке мира, обтесывая каменные орудия, ухаживая друг за другом и спариваясь. Затем, где-то около 1,8 миллиона лет назад, они исчезли. Насколько мы можем судить, это произошло скорее внезапно, хотя одна из проблем при изучении человеческой эволюции – это трудность точного датирования находок. Очень часто мы зависим от того факта, что слои горных пород, содержащие ископаемые кости или орудия, могут также содержать и нестабильные радиоактивные изотопы, чья скорость распада известна, и поэтому измерение соотношений изотопов дает нам датировки для находок. Однако при этом ошибки в датировках могут составлять десятки тысяч лет. Поэтому, когда мы говорим, что мир Homo habilis исчез внезапно, это «внезапно» может означать как несколько жизней, так и несколько тысяч жизней.

Рис. 1.1. До того, как «Восток» и «Запад» стали означать многое: местонахождения Старого Света, упоминаемые в данной главе

(Reproduced from the Illustrated London News volume 12, April 1, 1848, p.222)

Когда Чарльз Дарвин в 1840—1850-х годах размышлял о естественном отборе, он предполагал, что последний действует посредством медленного накопления мелких изменений. Однако в 1970-х годах биолог Стивен Джей Гулд выдвинул вместо этого предположение, что в течение продолжительных периодов ничего существенного не происходит, а затем какое-либо событие инициирует каскад изменений.

Эволюционисты наших дней разделились по поводу того, что является наилучшей моделью: либо постепенные изменения (эволюция «ползком» (evolution by creeps), как называют ее критики), либо «периодически нарушаемое равновесие» (punctuated equilibrium), или эволюция «рывками» (evolution by jerks) по Гулду[50]. Второй подход, безусловно, кажется более подходящим в том, что касается исчезновения Homo habilis. Около 1,8 миллиона лет назад климат Восточной Африки стал суше, и леса, где жили Homo habilis, сменились открытыми саваннами. Именно в этот момент место человека умелого заняли новые разновидности обезьянолюдей[51].

Я хочу воздержаться от того, чтобы давать наименования этим новым обезьянолюдям, и пока просто укажу на то, что размер мозга у них был больше, нежели у Homo habilis, – обычно около 800 см³. Их руки уже не были длинными, похожими на руки шимпанзе, как у Homo habilis. Это, вероятно, означает, что они почти все свое время проводили на земле. Они были также выше ростом. Скелет из Нариокотоме в Кении возрастом в полтора миллиона лет, известный под именем «мальчик из Турканы» (Turkana boy), принадлежит ребенку ростом пять футов [152,4 см], который, вероятно, достиг бы шести футов [182,9 см], если бы дожил до взрослого состояния. Он не только был выше ростом. Его кости были менее мощными, чем у Homo habilis. Это наводит на мысль, что он и его современники больше полагались на свой разум и орудия, нежели на грубую силу.

Большинство из нас считает, что быть умным – это очевидное благо. Почему же тогда, раз у Homo habilis был потенциал, чтобы мутировать в этом направлении, они на протяжении примерно полмиллиона лет этого почти не делали, прежде чем «внезапно» трансформировались в более рослых существ с более крупным мозгом? Большинство возможных объяснений исходят из того факта, что нет такой штуки, как «бесплатный обед». Работа большого мозга обходится недешево. Наш собственный мозг, как правило, составляет до 2 процентов веса нашего тела, но потребляет до 20 процентов всей потребляемой нами энергии. Большой мозг порождает и другие проблемы. Чтобы вместить большой мозг, требуется большой череп: на самом деле настолько большой, что для современных женщин является трудной задачей проталкивание ребенка с такой большой головой через родовые пути. Чтобы справиться с этой трудностью, женщины фактически рожают преждевременно. Если бы наши дети оставались в матке до тех пор, пока не станут почти самодостаточными (как у других млекопитающих), их голова оказывалась бы настолько большой, что они не могли бы выбраться наружу.

Однако связанное с риском рождение детей, затрачиваемые на их выращивание годы и огромный мозг, который «сжигает» до пятой части всей потребляемой пищи, в конечном счете оказываются благом для нас, – во всяком случае, большим благом, нежели использование того же самого количества энергии для выращивания когтей, мускулов или больших зубов. Интеллект приносит куда больше выгод, нежели любая из этих альтернатив. Не столь очевидно, однако, следующее: почему примерно пару миллионов лет назад генетическая мутация, породившая более крупный мозг, предоставила обезьяночеловеку достаточно преимуществ, чтобы оправдать дополнительные затраты энергии. Если бы «быть более умным» не оказалось достаточно выгодным, чтобы окупить затраты на обеспечение работы серых клеток, то мозговитые человекообразные обезьяны были бы менее успешными, нежели их более глупые родственники, и их «умные» гены быстро исчезли бы из популяции.

Возможно, в этом нам следует винить погоду. Когда дождей стало не хватать и начали гибнуть деревья, служившие домом обезьянолюдям, то более мозговитые и, вероятно, более социально активные мутанты действительно могли получить преимущество над своими более обезьяноподобными родственниками. Вместо того чтобы заранее уйти из наступающих травянистых пространств, более умные человекообразные обезьяны изыскали способы выживать там, и в мгновение ока (по временной шкале эволюции) горстка мутантов распространила свои гены по всей популяции и полностью заменила более медленно думающих, более мелких и любящих леса Homo habilis.