Читать книгу Почему властвует Запад… по крайней мере, пока еще. Закономерности истории, и что они сообщают нам о будущем - Иэн Моррис - Страница 6

Округ Ориндж в Калифорнии известен скорее консерватизмом политической жизни, ухоженными пальмами и давно уже живущим там Джоном Уэйном (местный аэропорт назван в его честь, невзирая на то что ему не нравятся самолеты, пролетающие над полем для гольфа), нежели радикализмом в области гуманитарных наук. Однако в 1990-х годах он стал эпицентром теорий «краткосрочной случайности» в области глобальной истории. Два историка, Бинь Вонг и Кеннет Померанц, и социолог Ван Фэн из Калифорнийского университета в Ирвине[17] написали достопримечательные книги, в которых доказывается, что во всем, на что бы мы ни обратили внимание, – будь то экология, семейные структуры, технология и промышленность, финансы и социальные институты, стандарты жизни и потребительские вкусы, – всюду элементы сходства между Западом и Востоком намного перевешивают различия, имевшие место вплоть до XIX века.

Если они правы, то неожиданно становится куда труднее объяснить, почему Лути прибыл в Лондон, а не Альберт отправился на Восток. Некоторые поборники теорий «краткосрочной случайности», – такие, как известный экономист Андре Гундер Франк (написавший более тридцати книг на самые разные темы – от предыстории до латиноамериканских финансов), – утверждают, что на самом деле Восток был более, нежели Запад, предрасположен к тому, чтобы там произошла промышленная революция, пока не вмешались случайности. Франк пришел к выводу, что Европа была попросту «отдаленным окраинным полуостровом» в «китаецентрическом мировом порядке». Отчаявшись получить доступ на рынки Азии, где находилось реальное богатство, европейцы попытались тысячу лет назад в ходе Крестовых походов пробить себе дорогу через Ближний и Средний Восток. Когда это не сработало, некоторые из них – в частности, Колумб – попытались отправиться морем на запад, чтобы достичь «Катая»[18].

Эта попытка также оказалась неудачной, поскольку на пути туда находилась Америка. Однако, по мнению Франка, грубая ошибка Колумба ознаменовала начало изменения положения Европы в мировой системе. В XVI веке китайская экономика процветала, но при этом постоянно сталкивалась с проблемой нехватки серебра. Америка же была богата серебром. Поэтому европейцы отреагировали на нужды Китая, заставив коренных американцев добыть в горах Перу и Мексики добрых 150 тысяч тонн драгоценного металла. Треть его в итоге оказалась в Китае. Серебро, жестокость и рабство обеспечили Западу «место в третьем классе в азиатском экономическом поезде»[19], как сформулировал это Франк. Однако еще очень многое должно было случиться, прежде чем Запад смог «занять место азиатов в локомотиве».

Франк считал, что подъем Запада в конечном счете объясняется не столько предприимчивостью европейцев, сколько «упадком Востока» после 1750 года. Этот упадок начался, по его мнению, когда начал уменьшаться приток серебра. В Азии это обстоятельство вызвало политические кризисы, однако в Европе оно послужило стимулом, заставившим напрячь свои силы. Здесь европейцы, когда у них иссякло серебро на экспорт, механизировали свои производственные отрасли, дабы у них были иные, помимо серебра, товары, конкурентоспособные на азиатских рынках. Рост населения после 1750 года, утверждал Франк, также привел к различным результатам на разных концах Евразии. В Китае этот рост привел к поляризации богатства, а также способствовал политическим кризисам и препятствовал инновациям. В Британии же он обеспечил более дешевой рабочей силой новые фабрики. Когда Восток терпел неудачи, на Западе произошла промышленная революция, которая, по всем основаниям, должна была случиться в Китае. Однако поскольку она случилась в Британии, Запад унаследовал сей мир.

Впрочем, другие приверженцы теорий «краткосрочной случайности» с вышеизложенным не согласны. Социолог Джек Голдстоун (который несколько лет преподавал в Калифорнийском университете в Дэвисе и придумал термин «калифорнийская школа» для описания теорий «краткосрочной случайности») утверждал, что Восток и Запад были приблизительно в одинаково благополучном (или одинаково плохом) состоянии вплоть до 1600 года. И там и там властвовали большие аграрные империи, где опытное и умудренное духовенство стояло на страже старинных традиций. В XVII веке повсюду от Англии до Китая в результате эпидемий, войн и свержений династий общества оказались на грани краха. Однако в то время как большинство из этих империй затем вернулись в свое исходное состояние и заново установили у себя строго ортодоксальный образ мышления, протестанты Северо-Западной Европы отвергли католические традиции.

Голдстоун предполагает, что именно этот акт неповиновения направил Запад по пути в направлении промышленной революции. Европейские ученые, освободившиеся от оков архаических идеологий, настолько эффективно иследовали природные процессы, что британские предприниматели, также разделявшие эту прагматичную культуру «мочь сделать», сумели заставить работать уголь и пар. К 1800 году Запад, без сомнения, уже опередил всех остальных.

Голдстоун доказывает, что ничто из этого не было заранее предопределено и что, в сущности, немногие случайные события могли бы полностью изменить наш мир. Например, в битве на реке Бойн в 1690 году пуля из мушкета католика пробила одежду на плече Вильгельма Оранского, – протестантского претендента на английский трон. Считается, что Вильгельм при этом сказал: «Хорошо, что она не прошла ближе»[20]. Голдстоун говорит, что это было действительно хорошо. Он предполагает, что если бы тот выстрел угодил на несколько дюймов ниже, то Англия осталась бы католической, Франция доминировала бы в Европе, а промышленная революция, возможно, не произошла бы.

Кеннет Померанц из Ирвина идет еще дальше. С его точки зрения, тот факт, что в данном месте произошла промышленная революция, вообще был какой-то «гигантской флюктуацией». Как он утверждает, около 1750 года и Восток и Запад были на грани экологической катастрофы. Рост населения опережал рост технологий, и люди к тому времени уже сделали почти все возможное в отношении расширения и интенсификации сельского хозяйства, перевозок товаров и реорганизации своей собственной жизни. Они уже почти достигли пределов возможного для их технологий. Так что были все основания ожидать глобального спада и сокращения населения в XIX и XX веках.

Однако на самом деле за последние две сотни лет наблюдался больший экономический рост, нежели за всю предыдущую историю, вместе взятую. Причина этого, как Померанц объясняет в своей важной книге The Great Divergence («Великая дивергенция»), состояла в том, что Западной Европе, и прежде всего Британии, попросту повезло. Как и Франк, Померанц считает началом удачи Запада случайное открытие Америк, в результате чего возникла торговая система, обеспечившая стимулы для индустриализации производства. Однако, в отличие от Франка, Померанц предполагает, что не позднее 1800 года счастье Европы все же могло закончиться. Он указывает, что потребовались бы очень обширные территории, чтобы вырастить достаточное количество деревьев для питания дровами еще несовершенных ранних британских паровых машин, – фактически более обширные территории, нежели их имелось в густонаселенной Западной Европе. Но тут вмешалась вторая счастливая случайность: Британия – единственная во всем мире – имела удобно расположенные залежи угля, и к тому же ее производственные отрасли быстро механизировались. В 1840 году британцы использовали машины, работавшие на угле, во всех сферах жизни, включая металлические военные корабли, способные проложить себе путь огнем вверх по реке Янцзы. Британии пришлось бы сжигать ежегодно дополнительно 15 миллионов акров [6 млн га] леса – акров, которых не было, – чтобы получить то количество энергии, которое теперь получалось из угля. Началась революция ископаемого топлива. Экологическая катастрофа была предотвращена (или, по крайней мере, отодвинута в XXI век), и Запад внезапно – вопреки всем обстоятельствам – стал править земным шаром. В данном случае не было «давней предопределенности». Имело место всего лишь не столь давнее причудливое стечение обстоятельств.

Различия между объяснениями причин западной промышленной революции с позиции «краткосрочной случайности» – начиная с предотвратившей глобальную катастрофу флюктуации у Померанца до временных перемен в рамках растущей мировой экономики у Франка – столь же велики, как и, скажем, глубокие различия между Джаредом Даймондом и Карлом Марксом у сторонников «давней предопределенности». Однако, несмотря на разногласия внутри обеих школ, именно «линия фронта» между ними порождает наиболее резко противостоящие друг другу теории того, «как функционирует сей мир». Некоторые сторонники теорий «давней предопределенности» утверждают, что эти ревизионисты попросту торгуют вразнос претенциозной политкорректной псевдоученостью. В ответ некоторые приверженцы теорий «краткосрочной случайности» заявляют, что сторонники «давней предопределенности» – это апологеты Запада, или даже расисты.

Данный факт – что столько специалистов могут приходить к настолько различным выводам – наводит на мысль, что есть нечто ошибочное в том, каким образом мы подходим к данной проблеме. В этой книге я буду доказывать, что как сторонники «давней предопределенности», так и сторонники «краткосрочной случайности» одинаково неверно понимают картину истории и из-за этого получают лишь неполные и противоречивые результаты. И то, что нам требуется, по моему мнению, – это иной ракурс рассмотрения.