Читать книгу Черная книга - Иэн Рэнкин - Страница 7

Вид у соседнего с жильем Вандерхайда дома был тот еще. Принадлежал он, вероятно, какому-то националисту со стажем: на воротах шотландский флаг, а на оконных стеклах скотчем приклеены изнутри листки бумаги, очень похожие на тридцатилетней давности воззвания[15]. Из-за них в доме, наверное, всегда темно, впрочем шторы на окнах дома, к которому направлялся Ребус, были вообще наглухо задернуты.

Он позвонил. Пока он ждал, ему вдруг пришло в голову, что Вандерхайд, возможно, умер. Лет ему должно было быть за семьдесят, и, хотя старик казался вполне здоровым, когда они встречались в последний раз, с тех пор прошло уже больше двух лет.

Однажды он консультировался с Вандерхайдом по одному делу. После того как дело закрыли, Ребус время от времени наведывался к Вандерхайду просто так, поболтать. Они жили всего в шести кварталах друг от друга. Но потом у Ребуса закрутился роман с доктором Пейшенс Эйткен, и времени для визитов к Вандерхайду совсем не осталось.

Дверь открылась, и Ребус увидел перед собой Мэтью Вандерхайда. Тот ничуть не изменился. Зеленые темные стекла очков скрывали его слепые глаза, длинные светлые с желтизной волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоснящийся лоб. На нем был костюм из бежевого вельвета и коричневый жилет, из кармана которого торчала цепочка от часов. Он слегка опирался на трость с серебряной рукоятью, ожидая, когда с ним заговорят.

– Здравствуйте, мистер Вандерхайд.

– А-а, инспектор Ребус, а я все думаю, когда же вы ко мне заглянете. Входите-входите.

По тону Вандерхайда можно было подумать, что они расстались недели две назад. Он провел Ребуса по темному коридору в еще более темную гостиную. Ребус видел очертания книжных шкафов, картин, большого камина с полкой, уставленной сувенирами из заграничных путешествий.

– Как видите, инспектор, ничто не изменилось за время вашего отсутствия.

– Рад, что вы хорошо выглядите, сэр.

Вандерхайд словно не услышал этого замечания:

– Чая?

– Нет, спасибо.

– Я действительно очень рад вашему приходу. По-видимому, я могу быть чем-то для вас полезен.

Ребус улыбнулся:

– Мне самому жаль, что я перестал к вам заезжать.

– Мы живем в свободной стране. Я не зачах от вашего отсутствия.

– Вижу.

– Так что случилось? Опять черная магия? Сатанисты на улицах?

Ребус продолжал улыбаться. В свое время Мэтью Вандерхайд был активно практикующим белым магом. По крайней мере, Ребус надеялся, что белым. Они этот вопрос не обсуждали.

– Не думаю, что мое дело имеет какое-то отношение к магии, – сказал Ребус. – Скорее, к отелю «Сентрал».

– К отелю «Сентрал»? Ах, счастливые воспоминания, инспектор. В молодости я хаживал туда. Танцевальные вечера, вполне приличная еда… В те времена у них была хорошая кухня. Один-два раза даже на балах у них был.

– Меня интересуют менее отдаленные времена. Вы ведь были в отеле, когда его подожги.

– Не помню, чтобы поджог был доказан.

Как и раньше, память не подводила Вандерхайда, если его это устраивало.

– Верно. Но вы там были.

– Да, был. Ушел за несколько часов до начала пожара. Невиновен, ваша честь.

– Давайте начнем с того, что вы там вообще делали?

– Встречался с приятелем. Пропустили по стаканчику.

– Довольно сомнительное место для встречи.

– Правда? Вы должны помнить, инспектор, что я ведь ничего не вижу. Ничем таким особо сомнительным там не пахло.

– Принято.

– Меня привели туда ностальгические воспоминания. Для меня «Сентрал» оставался все тем же старым отелем, куда я хаживал на танцы, где любил пообедать. Мне тот вечер с приятелем понравился.

– Это вы предложили встретиться в «Сентрале»?

– Нет, предложил приятель.

– И зовут вашего приятеля…

Вандерхайд задумался:

– Думаю, не стоит делать из этого тайны. Это был Ангус Гибсон.

Ребус принялся перебирать в памяти имена:

– Вы ведь не хотите сказать, что ваш приятель – Черный Ангус?

Вандерхайд рассмеялся, обнажив мелкие потемневшие зубы:

– Не советую вам так называть его теперь в глаза.

Да, Ангус Гибсон встал на путь исправления. По крайней мере, так о нем говорили. А кроме того, как предполагал Ребус, он еще оставался одним из самых перспективных молодых людей Шотландии, если молодым можно назвать человека, которому перевалило за тридцать. Черный Ангус был единственным наследником пивоварни Гибсона и всего, что к ней прилагалось.

– Ангус Гибсон, – сказал Ребус.

– Он самый.

– Но ведь это дело пятилетней давности, тогда он еще был…

– Горячим парнем? – Вандерхайд приглушенно хмыкнул. – Да, он вполне заслуживал свое прозвище – Черный Ангус[16]. Газетчики были правы, когда так его окрестили.

Ребус задумался:

– Я не видел в деле его имени. Ваше есть, а его – нет.

– Папаша наверняка позаботился, чтобы имя сыночка не попало ни в какие ваши досье, инспектор. Это дало бы прессе слишком много пищи для размышлений.

Да уж, черт возьми. Черный Ангус был в то время горячим, что верно, то верно. Интерес к нему проявляли даже лондонские газеты. Он, чуть что, приходил в бешенство, словно культивируя свою склонность к эксцессам, а потом вдруг все разом прекратилось. Он исправился и стал весьма респектабельным, занялся пивоваренным бизнесом, участвовал в известных благотворительных фондах.

– Леопард поменял пятна, инспектор. Я знаю, вы, полицейские, смотрите на такие превращения скептически. Каждый нарушитель правопорядка является потенциальным рецидивистом. Вы, вероятно, на своей работе все становитесь циниками, но в случае Ангуса – леопард действительно поменял пятна.

– И вы знаете почему?

Вандерхайд пожал плечами:

– Может быть, из-за нашего разговора.

– Тем вечером в отеле «Сентрал»?

– Его отец просил меня поговорить с ним.

– То есть вы знакомы с этим семейством?

– Знаком, и очень давно. Ангус относился ко мне как к родному дяде. И знаете, когда мне стало известно, что «Сентрал» сгорел дотла, я увидел в этом перст Божий. Может, и Ангус пришел к такому же выводу. Я, конечно, знал, какая у отеля сложилась репутация. Она была хуже, чем просто сомнительная. И когда той ночью отель сгорел, то я подумал, что ж, феникс Ангус восстанет из пепла очистившимся. Так оно и случилось. – Он помолчал. – Но вот приходите вы, инспектор, и ворошите давно забытое прошлое.

– Там был труп.

– Да, неопознанный.

– Убитого мужчины.

– И вы почему-то решили заново открыть это дело? Интересно.

– Я хотел знать, что вы помните о том вечере. С кем встречались, все, что может показаться подозрительным.

Вандерхайд наклонил голову набок:

– Тем вечером в отеле было много народу, инспектор. У вас есть список. Но из всех них вы выбрали меня, слепого?

– Именно. Слепого, но с фотографической памятью.

Вандерхайд рассмеялся:

– Да, я определенно могу производить… впечатление. – Он задумался на минуту. – Хорошо, инспектор. Для вас, так и быть, постараюсь. Только прошу об одном.

– О чем?

– Я слишком давно не выходил. Выведите меня.

– В какое-нибудь конкретное место?

Вандерхайд удивился, что Ребус еще спрашивает:

– В отель «Сентрал», конечно, инспектор!

– Ну, вот здесь он и стоял, – сказал Ребус. – Вы сейчас лицом к нему.

Ребус чувствовал на себе взгляды прохожих. На Принсес-стрит, как и всегда в обеденный перерыв, было оживленно: офисные работники старались использовать ограниченное время перерыва на полную катушку. Некоторые раздраженно поглядывали на странную парочку, которая осмелилась встать посреди тротуара, – теперь обходи их! Но большинство видели, что это слепой старик и, похоже, его поводырь, а потому находили в своих душах милосердие, чтобы не сетовать.

– И что здесь теперь, инспектор?

– Гамбургерная.

Вандерхайд кивнул:

– Мне показалось, что я чувствую запах мяса. Разумеется, франшиза какой-нибудь американской корпорации. Принсес-стрит видела дни и получше. Вы знали, что, когда создавался «Шотландский щит и меч», организаторы встречались в бальном зале «Сентрала». Десятки и десятки людей, и все горели желанием вернуть Дал-Риаде[17] былую славу.

Ребус промолчал.

– Вы не помните «Шотландский щит и меч»?

– Вероятно, это было до меня.

– Да, действительно, вы правы. Это было в пятидесятые годы. Ответвление Национальной партии. На двух-трех заседаниях я сам присутствовал. Там звучали яростные призывы взять в руки оружие, а после все пили чай с булочками. Надолго их не хватило. Один год президентствовал Бродерик Гибсон.

– Отец Ангуса?

– Да. – Вандерхайд погрузился в воспоминания. – Тут неподалеку был паб, знаменитый своими политическими дискуссиями и поэтами. Некоторые из нас после совещаний ходили туда.

– Мне послышалось или нет, что вы сказали, будто были там всего пару раз?

– Возможно, немного больше.

Ребус ухмыльнулся. Если копнуть глубже, то, вероятно, выяснится, что некий мистер Вандерхайд некоторое время был президентом «Щита и меча».

– Отличный был паб, – вспоминал Вандерхайд.

– В свое время, – добавил Ребус.

Вандерхайд вздохнул:

– Эдинбург, инспектор. Не успеешь оглянуться, как меняют название паба или профиль магазина. – Он ткнул куда-то себе за спину тростью. – Но это никто изменить не может. Это тоже Эдинбург.

Трость указала на Касл-Рок[18] и попала кому-то по ноге. Ребус повернул голову в сторону того, кому достался удар, – это была женщина. И Ребус виновато улыбнулся.

– Давайте перейдем на другую сторону, посидим там, – предложил он.

Вандерхайд кивнул, и они, дождавшись зеленого светофора, перешли на более спокойную сторону улицы. Здесь стояли скамьи спинками к саду. Каждая была посвящена чьей-то памяти. Вандерхайд попросил Ребуса прочесть табличку на их скамье.

– Нет. – Вандерхайд покачал головой. – Никого из них не знаю.

– Мистер Вандерхайд, – сказал Ребус, – я начинаю подозревать, что вы попросили привезти вас сюда по единственной причине – хотели прогуляться. – (Вандерхайд улыбнулся, но промолчал.) – Так когда вы в тот вечер приехали в бар?

– Ровно в семь. Так мы договорились. Ангус, конечно, был в своем репертуаре: он опоздал. Думаю, он появился в половине восьмого. К этому времени я сидел в углу с виски и содовой. Кажется, я взял «Джей энд Би». – Этот маленький подвиг памяти, казалось, доставил ему удовольствие.

– Вы кого-нибудь узнали в баре?

– Слышите? Волынка, – сказал Вандерхайд.

Ребус слышал, хотя волынщика не видел.

– Играют для туристов, – отозвался он. – Летом зарабатывают хорошие деньги.

– Неважно играет. Наверняка одет в килт, а тартан неправильный.

– Так был в баре кто-нибудь из знакомых? – не отставал Ребус.

– Дайте подумать…

– При всем уважении, сэр, думать вам незачем. Вы либо знаете, либо нет.

– Так вот, я думаю, там был Том Хендри, он остановился у нашего столика поздороваться. Тогда он работал в газете.

Да, Ребус видел это имя в списке.

– Были еще… Я их не знаю, и они помалкивали. Но я помню запах лимона. Очень сильный. Я подумал, может, это духи, но, когда сказал об этом Ангусу, он рассмеялся и ответил, что пахнет не от женщины. Больше он ничего не сказал, но у меня создалось впечатление, что мои слова его очень насмешили. Не уверен, что все это имеет отношение к делу.

– Я тоже.

В животе у Ребуса заурчало. У них за спиной неожиданно грохнул взрыв. Вандерхайд вынул из жилетного кармана часы, открыл стекло и провел пальцами по циферблату.

– Ровно час, – сказал он. – Как я и говорил, инспектор, даже в нашем быстро меняющемся городе есть вещи непреходящие.

Ребус кивнул.

– Осадки, например? – ухмыльнулся он. Начинало моросить, утреннее солнце исчезло, словно фокусник спрятал его в шляпу. – Что-нибудь еще?

– Мы с Ангусом разговаривали. Я пытался убедить его сойти с опасной тропы, на которую он встал. Сказал, что он подрывает свое здоровье и семейное благосостояние. Второй аргумент оказался более действенным.

– Значит, тогда-то он и простился навек с прежней беспутной жизнью?

– Я не стал бы преувеличивать. Нравы эдинбургского истеблишмента никогда не отличались безупречностью. Когда мы прощались, он спешил на свидание с какой-то женщиной. – Вандерхайд погрузился в размышления. – Но скажу без ложной скромности, что мои слова произвели на него впечатление. – Он кивнул сам себе. – Тем вечером я обедал в «Орлином гнезде» один.

– Я там бывал, – сказал Ребус. В животе у него снова заурчало. – Как насчет бургера?

Он отвез Вандерхайда домой, а сам вернулся на Сент-Леонардс. Встреча с Вандерхайдом ничего не дала. Шивон, увидев его, вскочила из-за стола. Она, по-видимому, была довольна собой.

– Насколько я понимаю, жена мясника оказалась разговорчивой, – сказал Ребус, садясь на стул.

На его столе лежала еще одна записка, сообщавшая о звонке Джека Мортона. На сей раз с номером, по которому Ребус мог позвонить.

– Настоящая сплетница, сэр. Я насилу от нее вырвалась.

– И что же?

– Кое-что – и ничего.

– Ну давай выкладывай мне про кое-что. – Ребус погладил живот. Бургер ему понравился, только маловат. Всегда можно было сбегать в столовку, но он опасался по примеру многих полицейских нарастить «тыковку», как он называл солидное брюшко.

– Кое-что состоит вот в чем. – Шивон Кларк села на свое место. – Боун выиграл «мерседес» на пари.

– На пари?

Кларк кивнула:

– Он поставил на кон свою долю в мясном магазине. Но пари выиграл.

– Ничего себе!

– Его жена говорит об этом с гордостью. По ее словам, он вообще большой спорщик. Может, и так, но непохоже, чтобы он знал формулу выигрыша.

– Ты что имеешь в виду?

Она начинала чувствовать вкус к этому делу. Ребусу нравилось смотреть, как она вспыхивает от радости при малейшей удаче.

– В гостиной у них кое-что показалось мне странноватым. Например, у них есть видеокассеты, но нет видеомагнитофона, хотя место, где он прежде стоял, бросается в глаза. У них здоровенная тумба под телевизор и видеомагнитофон, но телевизор на ней стоит маленький, переносной.

– Значит, они продали видеомагнитофон и большой телевизор.

– Вероятно, для того, чтобы отдать долг или долги.

– И ты ставишь на то, что он проспорил эти деньги.

– Ну, будь я спорщицей, то поставила бы.

Он улыбнулся:

– Может, они взяли технику в кредит и не смогли выплатить в срок.

Шивон с сомнением в голосе сказала:

– Может быть.

– Ладно, все, что ты говоришь, любопытно, только что нам это дает?.. Не шибко много. И к нашим сведениям о Рори Кинтауле ничего не добавляет, согласна? – (Она нахмурилась.) – Ты о нем не забыла, Кларк? Ведь это его пырнули ножом на улице, а он отказывается говорить. Это он нас интересует.

– И что вы предлагаете, сэр? – В ее «сэр» прозвучала нотка раздражения. Ей не нравилось, когда ее удачная работа оставалась без поощрения. – Мы с ним уже говорили.

– Придется поговорить снова. Только на этот раз, – продолжал Ребус, не обращая внимания на ее протестующий взгляд, – ты будешь спрашивать про его двоюродного брата, мясника мистера Боуна. Не знаю точно, что именно мы хотим узнать, так что у тебя полная свобода действий. Смотри сама, за что можно зацепиться.

– Да, сэр. – Она встала. – Кстати, я взяла материалы по Кафферти.

– Там много чтения, и по большей части чистая порнуха.

– Знаю, я уже начала. Только теперь это называется не порнуха, а восемнадцать плюс.

Ребус хлопнул глазами:

– Сути дела это не меняет. – Она уже собиралась уходить, но он остановил ее. – Слушай, ты делай выписки. Я о Кафферти и его банде. Мне бы это помогло быстро освежить память. Я столько времени старался выкинуть мерзавца из головы!.. Но, видно, пришло время снова открыть ему дверь.

– Как скажете.

Она ушла, а Ребус подумал, что, может, и стоило сказать ей, что она хорошо поработала в доме Боуна. А-а-а, все равно теперь слишком поздно. И потом, если она увидит, как он ею доволен, то перестанет стараться. Он снял трубку и набрал номер телефона Джека Мортона:

– Джек? Сколько лет. Это Джон Ребус.

– Джон, как поживаешь?

– Неплохо. А ты?

– Отлично. Вот дослужился до инспектора.

– Надо же, и я тоже.

– Слышал-слышал. – Джек Мортон давился словами под громкий надсадный кашель.

– По-прежнему куришь, а, Джек?

– Гораздо меньше.

– Напомни мне продать мои акции табачной компании. Ну, давай рассказывай, какие у тебя проблемы.

– Это твои, а не мои проблемы. Мне тут попались на глаза кое-какие материалы из Скотленд-Ярда об Эндрю Макфейле.

Ребус порылся в памяти.

– Не помню, – признался он. – Ты меня уел.

– Он у нас числится сексуальным насильником. Пытался изнасиловать дочь своей сожительницы. Это было лет восемь назад. Но предъявить обвинение не удалось.

Теперь Ребус что-то вспомнил:

– Мы допрашивали его, когда начали исчезать девочки-школьницы? – От этого воспоминания Ребуса пробрала дрожь: одной из этих «школьниц» была его дочь.

– Точно-точно, рутинная работа. Начали с осужденных и подозреваемых педофилов, проверяли всех подряд.

– Такой коренастый парень с копной волос?

– Ну вот, теперь попал, он твой.

– Ты это к чему клонишь, Джек?

– Клоню к тому, что он и в самом деле твой. Он в Эдинбурге.

– И что?

– Господи, Джон, я думал, ты знаешь. Когда мы его прищемили в последний раз, он умотал в Канаду. Устроился там фотографом, делал снимки для каталогов мод. Обращался с предложениями к родителям детишек, которые ему приглянулись. У него были визитки, оборудование, образцы его работ, он арендовал студию и там фотографировал детей, обещал, что их снимки появятся в том или ином каталоге. Они должны были наряжаться во всякие маскарадные костюмы, а иногда снимались в одном нижнем…

– Я тебя понял, Джек.

– Канадцы его задержали. Он трогал девочек – больше предъявить ему было нечего. Много девочек. И его посадили.

– И что?

– А то, что теперь выпустили. И уже депортировали.

– Он в Эдинбурге?

– Я начал проверку. Хотел выяснить, где он обосновался, потому что я твердо знаю: если это где-то близ моей полянки, то я к нему наведаюсь темной ночью. Но он на твоей полянке. Могу дать адресок.

– Погоди секунду. – Ребус взял ручку и записал адрес. – Как тебе удалось его найти? Отдел социального обеспечения?

– Нет, в деле есть сведения о том, что у него сестра в Эре. Она мне сказала, что он просил ее найти ему номер телефона пансиона. И знаешь, что еще она сказала? Она сказала, что заперла бы его в подвале и потеряла бы ключ.

– Похоже, она хорошая девочка.

– Да, я таких женщин люблю, это верно. Конечно, может быть, он и исправился.

Опять это словечко – «исправился». Его использовал Вандерхайд, когда говорил об Ангусе Гибсоне.

– Возможно, – сказал Ребус, веря в это не больше, чем сам Мортон. В конечном счете такая у них была работа – не верить. Работа полицейского. – И тем не менее информация полезная. Спасибо, Джек.

– Не за что. Не собираешься к нам в Фолкерк? Посидим за стаканчиком.

– Да, неплохо бы. А знаешь что? Может, и выберусь в ваши края.

– Да?

– Привезу Макфейла и высажу в центре города.

Мортон рассмеялся:

– Сукин ты сын, да? – и повесил трубку.

Джек Мортон почти минуту, ухмыляясь, смотрел на телефон. Потом ухмылка сошла с лица. Он развернул полоску жевательной резинки, сунул в рот и принялся жевать. Лучше, чем курить, убеждал он себя. Он пробежал глазами лежавший перед ним на столе лист бумаги с заметками. Девочку, которая пострадала от Макфейла, теперь звали Мелани Маклин. Мать ее вышла замуж, и пара жила в Хаддингтоне, на приличном расстоянии от Эдинбурга, так что вероятность случайной встречи Мелани с Макфейлом была невелика. Да, Макфейл не смог бы ее найти. Для начала ему нужно было бы узнать имя отчима, а это для него непросто. Это было непросто и для Джека Мортона. Но вот теперь он держал перед собой лист бумаги, где было написано: «Алекс Маклин». Теперь у Джека Мортона был домашний адрес, номер телефона – домашний и рабочий. Он задумался.

Ему было известно также, что Алекс Маклин плотник. Полиция Хаддингтона сообщила ему, что Маклин человек вспыльчивый и его дважды (задолго до женитьбы) арестовывали за какие-то драки. Он немного поколебался, хотя и знал, что не передумает. Поднял трубку, набрал номер. Подождал.

– Здравствуйте. Могу я поговорить с мистером Маклином? Мистер Маклин? Вы меня не знаете, но у меня есть кое-какая информация, которой я хочу с вами поделиться. Это касается человека по имени Эндрю Макфейл…

Мэтью Вандерхайд в тот день тоже позвонил по телефону, но перед этим долго размышлял, устроившись в своем любимом кресле. Он держал беспроводную трубку в руке и постукивал по ней длинным ногтем. С улицы доносился собачий лай – собака все лаяла и лаяла, подвывая. Тикали часы на каминной полке, и, когда он прислушивался, тиканье, казалось, замедлялось. Время – это сердечный ритм. Наконец он все же набрал номер и без всяких предисловий сказал:

– У меня тут был полицейский. Интересовался тем вечером, когда сгорел «Сентрал». – Он помедлил секунду-другую. – Я рассказал про Ангуса. – Он сделал паузу, слушая с вялой улыбкой взрыв негодования на другом конце провода. – Бродерик, – оборвал он гневную тираду, – если из шкафов начнут вываливаться скелеты, то я не хочу трястись от страха в одиночку.

Когда на том конце провода снова закипела ярость, Мэтью Вандерхайд повесил трубку.