Читать книгу Ибо однажды придёт к тебе шуршик… - Игорь Александрович Маслобойников - Страница 13

ЧУЖЕЗЕМЕЦ

Ночь выдалась душная. Прошедший днём ливень, пропитал воздух липкой сыростью. И хотя небо было чистое, а Луна огромной, над столицей клубилась маета. Под окнами, где днём гуляли свадьбу, слуги всё ещё наводили порядок: убирали объедки, битую посуду и невменяемые тела, которые пробовали возражать, но достаточно вяло, чтобы быть услышанными.

Ольга – новоиспечённая супруга правителя Широкороссии – стояла у окна королевской спальни в шёлковом полупрозрачном пеньюаре и подставляла лицо лёгкому ночному ветерку. После целого дня празднования, она совершенно не казалась утомлённой, напротив, источала оптимизм и жизнелюбие. Эта была их первая с Владиславом брачная ночь. Теперь наконец-то можно было позволить себе расслабиться, отдавшись в лапы страсти, доселе заключённой в оковы приличий и условностей, однако…

За окном звенели цикады, заливисто стрекотали кузнечики, а их величество… не спешили! Их величество возлежали на огромной кровати супружеской опочивальни, подложив руку под голову, и в восхищении разглядывали супругу, словно бы издеваясь! Королева меж тем искренне готова была огреть муженька чем-нибудь тяжёленьким! То, понимаешь, наведается среди ночи нежданно-негаданно: ах, Олюшка, ах, мне одиноко, посмотри-де, какой я весь бедный и несчастный, утомлённый страстью и измученный фантазиями, то лежит, окаянный, аки бревно бездушное, да глазками своими бессовестными зыркает! Конечно же, она догадывалась, чем ближе заветная минутка, тем обоим хочется распалить друг друга до предела, дабы после с головой окунуться в омут чувственных страстей… но промедление – чёрт бы его побрал! – становилось нестерпимым!

Летучая мышь, сражённая красотой королевы, со всего маху врезалась в створку окна и свалилась на подоконник. Ольга вздрогнула, напуганная неожиданной гостьей, но, справившись с общим волнением, улыбнулась, погладила зверушку и грациозно сбросила её за окно.

– Какая чудесная ночь, – нарушила она затянувшееся молчание, помедлила, ожидая ответа, и не дождалась: молчит, мерзавец!

Владислав, действительно, только чуть улыбнулся, да сменил руку под головою. Тогда Ольга изящным взмахом ручки сопроводила следующую фразу:

– Какая огромная и красивая луна… – неспешным движением пальчика, она откинула волосы, обнажая лебединую шейку.

Пружины лежбища скрипнули, и щёчки королевы Широкороссии заметно порозовели: неужто подействовало?! Тоненькая струнка её естества натянулась, готовая завибрировать мелодией любви. Муженёк, действительно, медленно поднялся с кровати, приблизился на расстояние поцелуя и как-то особенно бережно обнял жёнушку за талию.

– Ты теперь королева, Олюшка. Чувствуешь?

Но Олюшка ощущала лишь горячее дыхание любимого, только оно в эту минуту составляло смысл и значение сиюминутности, остальные приставки стремительно утрачивали разумное наполнение. Будучи натурой страстной, она руководствовалась исключительно чувствами, и те никогда её не подводили. Где-то внутри маленькие кудрявые пухлики с белоснежными крылышками затянули неспешную песенку абсолютного счастья:

Летний день…

Жизнь прекрасна, как сон…

Урожай

вызревает в полях…

Засыпай,

не встревожит трубач восход

Спи, не плачь…

сердце любит тебя…21

Откинув голову на крепкое мужское плечо, красавица закрыла глаза и тихо произнесла:

– Никакой разницы…

– Да неужели?

Губы короля коснулись белоснежной шейки возлюбленной, и та заволновалась телом вроде былинки на ветру под натиском неумолимого урагана. И всё-таки сдаваться столь скоро для дочери гор не позволяло воспитание! Потому она прошептала, поддразнивая их величество:

– Да лопни моя селезёнка…

Пальцы Владислава медленно скользнули по животу королевы, а губы разбередили слух томной сладостью, сваливаясь на низкие грудные регистры:

– Как интересно выражает свои мысли будущая королева-мать… А не пойти ли нам, делать наследника, Олюшка?

И Олюшка всем своим естеством прочувствовала мощь и значимость королевского слова.

– О-о, ваше величество! – произнесла она кокетливо. – Вы, стало быть, непременно желаете наследника? Я даже не знаю, право… Дело такое хлопотное. Тут надобно потрудиться… Ни в чём нельзя быть уверенной наверняка… Разве уповать на милость божию…

– Тсс! – прервал Владислав томную скороговорку очаровательной озорницы. – Я, очень хочу пацана. Такого, знаешь ли, славного шалунишку в штанишках… – и слегка стиснув зубами мочку уха своей второй половинки, он отправил её в пенаты абсолютнейшего счастья.

Бастионы первой красавицы Широкороссии наконец пали, и королева утонула в поцелуях их высоко обожаемого величества.

* * *

Даже не сняв платья, королева Померании возлежала на кровати и, раздираемая мучительными противоречиями, жадно ела виноград, сдвинув бровки в две трагические морщинки. Её туфельки нервно подрагивали. Она думала! И думы эти были лишены царственной изящности, балансируя между эпитетами: «Мерзкая гадина» и «любимый мерзавец». Рядышком на столе возвышалась гора фруктов вперемешку со шкурками бананов и апельсинов. «Лучше поздно, чем никогда», – гласила народная мудрость, распиливая девицу своей очевидностью. По всему было видно, Марго пыталась взяться за ум, хоть и с не совсем верного края.

– Чего же ты хотел, шуршик?! – спрашивала она себя, отправляя очередную банановую кожуру в гору ошмёток. – Эх, если б ты не была такой дурой! Если б ты хотя бы на секундочку перестала быть такой мелочной эгоисткой! Ну почему?! Почему, когда нужно подумать, тянет устроить истерику, а когда следовало бы поистерить, сидишь и тупишь, аки баба каменная?! Что же теперь делать-то?!

С досадой хлопнув по покрывалу, она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Донёсся глухой стон отчаяния. Именно в это секунду, точно привидение, в оконце нарисовался ушастый комбинатор. Присев на корточки, он обхватил колени лапами и сказал так, чтобы его появление внушило легкомысленной размазне благоговение и священный трепет:

– Выслушать Маленького Бло ещё раз и не выпендриваться!

Услышав знакомый голос, Марго оторвала голову от подушки и, шмыгнув носом, села на кровати. Не известно, случились ли в страдалице благоговение и трепет, а только счастью её точно не было предела!

– Шуршик, дорогой мой! – запричитала она. – Говори, говори, я тебя слушаю…

– Обожаю человеческое непостоянство! – оскалился Бло.

Момент истины настал! Наконец-то он – хозяин положения, а стало быть, двуногим возможно задвинуть любую ересь, лишь бы она была похожа на взаправду. И он бы задвинул, однако разыгрываемая партия была важнее мимолётного развлечения. Спрыгнув с подоконника и приблизившись к королевишне довольно плотненько, он прошептал чрезвычайно гипнотически:

– Ты должна сделать так, чтобы у Владислава родился сын.

От выжигающих грудь слов ушастого интригана влюблённой женщине сделалось дурно.

– Не дочь, а именно сын! – настаивал зверь, наслаждаясь производимым впечатлением. – Ибо мальчишка сей, и токмо он, убережёт Владислава и жителей королевства от неминуемой погибели.

– Сын? – королева опустила голову, готовая разрыдаться.

– Сын, – повторил Бло и кивнул для пущей убедительности. – Природа капризна, а нам неожиданности не нужны.

– Сын… – повторила Марго и брови её слиплись домиком, нарисовав на лице бесконечное разочарование. – Но как?! Я же… своими руками. Нет, я не могу вот ТАК помочь ему…

– Ненавижу человеческое непостоянство! – недовольно буркнул черно-бурый хитрец и только плечами пожал: – Тогда Владиславу крышка… Понимаешь?

Королева Померании была готова ко многому, но помогать сопернице, да ещё в делах интимных… Сама мысль была нестерпима! Осуществление же оной – представлялось делом и вовсе немыслимым!

– А как же я? – вымолвила она с невероятной, почти детской жалостью к себе. – И потом, я – не колдунья, я только учусь. Я могу ошибиться в конце концов! И книги… Тётя хранит все гадальные книги у себя в шкафу! Под замком!

– А я тут на что? – хмыкнул шуршик.

И сразу стало понятно, что он здесь не просто так.

* * *

Между тем в трактире «Чёрная каракатица» страсти накалялись. Расписав ставки, трактирщик со значением подмигнул Халвусу. Уловив краем глаза едва заметное движение, конокрад выпрямился и, угрожающе хрустнув костяшками пальцев, не спеша приблизился к лежащему. Вздох одобрения прокатился по трактиру и растворился во взгляде растерявшегося Никитича. Теперь можно было переходить к самой эффектной части вечера, и чужеземец, отвесив изящный поклон, обратился к сопернику пятистопным ямбом:

– Ваш гнев, мой друг, достоин похвалы…

Никитич, отправленный в нокдаун, с трудом поднялся и, ощупав нос, обнаружил, что пустил юшку. Откуда-то появилась рука с платком, и игрок, не сводя глаз с Халвуса, испачкал его, потом сообразил, что подобное не красит мужчину и, фыркнув, отбросил от себя принадлежность дамского туалета. Перепрыгнув через опрокинутый стол, он вновь ринулся в атаку. Но последовал мастерский финт и, выбитая из руки шпага, звучно лязгнув, позорно покатилась по плитам пола, а клинок конокрада упёрся в тяжело дышащую грудь противника.

– Клинок упал? Какая незадача!

Халвус улыбнулся, надавливая остриём на грудь проигравшего, заставляя оного пятиться в сторону упавшего оружия.

Играем далее? Или сочтём, что вы

Погорячились? Право же, удача

Вам изменила нынче. Вот итог:

Играй по правилам и не мухлюй, дружок!

Поддев носком упавшее оружие, он поймал его и, протянув озверевшему шулеру, вновь занял приглашающую к поединку стойку. Никитич, повертел клинок, проверяя, всё ли с ним в порядке, ощупал нос на непромокаемость и убедился, что дело плохо. Опытный глаз сразу бы отметил, что в движениях его появилась излишняя нервозность. Халвус же продолжил импровизацию, подобно льву, невозмутимо откусывающему ногу у перепуганной зебры:

– Позвольте дать вам маленький урок!

В бою совсем не дело – горячиться.

Расслабьте кисть. Уже ль пошла не в прок

Потеря шпаги? Глупо торопиться

Так на тот свет. Зачем дразнить клинок?

Играй по правилам, не суетись, дружок!

Собравшись с духом, катала вновь ринулся в бой, но, как и следовало ожидать, лишился шпаги во второй раз, а также получил царапину – клинок Халвуса рассек грудь, оставив не слишком опасную, но достаточно символичную рану, чтобы понять: он прекращает развлекаться.

– Чёрт! – вскрикнул игрок, глядя на окрасившуюся в пурпур рубашку.

Чужеземец же довольно взмахнул рукой, ибо импровизация его нынче складывалась на редкость филигранно:

– Ну, вот и кровь – намёк для торопыг.

И, коли ладите вы с собственным рассудком,

То я советовал бы поумерить пыл,

Признать неправоту и обратить всё в шутку.

Не то придётся мне проткнуть вас, как мешок,

Чтоб неповадно было мухлевать, дружок!

Остановившись у стойки, Халвус бросил трактирщику монету, и на столешнице тут же нарисовалась кружка янтарного пенистого. Опрокинув внутрь освежающий напиток, он продолжил декламацию, приглашающе разведя руки в стороны:

– Итак, вот грудь моя. Здесь – сердце. Ваш укол.

Взревев и выбросив тело в длинный выпад, шулер попробовал нанести удар, но устроитель поэтического вечера ловко увернулся, и шпага Никитича угодила прямёхонько в стеллаж полный бутылок. Зазвенело битое стекло. Загрохотали падающие полки. Трактирщик едва успел нырнуть под стойку, чтоб не быть нанизанным на острие разбушевавшегося пухляша, точно индюшка на вертел. Тогда Халвус прижал руку игрока к стойке и прошептал ему на ушко:

– Я здесь! Ау! Весь ваш, приятель. Ну же!

Попробуем ещё? Шаг…

Казалось, чужеземец, стреляющий рифмой и фехтующий преотменно, дирижировал толстячком, точно кукловод, дёргающий марионетку за ниточки, а тот, вопреки здравому смыслу раз за разом швырял себя по трактиру, ломая всё, что попадалось на пути, и ничего не мог с этим поделать. Очередной укол заставил лицо горе-вояки побагроветь буквально, ибо шпага просто застряла под мышкой иностранца, и вырвать её совершенно не представлялось возможным, какие бы телодвижения он не производил.

Видя, что дело неумолимо движется к развязке, Будраш кивнул перепуганному трактирщику, и тот скрылся за дверьми подсобки.

Халвус же стал вдруг неимоверно серьёзен. Прежнюю иронию и весёлость, будто корова языком слизала. Глаза сделались холодными и колючими, превратившись в два чёрных буравчика, а губы чеканно произнесли:

– Не в укор,

Застряла шпага… Да, дела всё хуже…

Острие клинка ткнулось в грудь каталы там, где билось совершенно испуганное сердце, и Никитичу ничего не оставалось, как следить за губами, произносящими предсмертный приговор. Даже публика онемела в предчувствии безусловно эффектной, но очевидно трагической развязки.

– …вероятно, перед смертью должны произноситься другие слова, а не моё кощунственное стихосложение или тарабарщина, как вы изволили выразиться. Но ничего не поделаешь – вы были напористы, а, значит, я вынужден завершить… – Халвус окинул беглым взором окружающих и начал отсчёт:

– «Но я пообещал. И – вышел срок…»

Дальше, вероятно, случилось бы неизбежное, но тут двери таверны распахнулись с характерным грохотом: так входили только гвардейцы короля! Следом за ними появился офицер и гаркнул: «Шпаги в ножны!».

– Я вас убью, но позже, мой дружок… – шёпотом завершил конокрад строфу, опуская шпагу и вставая рядом с пухляшом, вздохнувшем в великом облегчении.

Офицер прошёл сквозь расступившуюся толпу и остановился перед дуэлянтами.

– Господа! – пристально глядя чужеземцу в глаза, произнёс офицер. – Приказываю сдать оружие и следовать за мной.

Шулер Никитич попытался оправдаться, стирая струящуюся из носа кровь, мол, вышло недоразумение, они, дескать, просто развлекались, но офицер перебил его:

– Разберёмся. Следуйте за мной.

Прежде, чем покинуть таверну «Чёрная каракатица», Халвус отвесил присутствующим благодарный поклон, и публика восторженно зааплодировала, ибо фехтовать, да ещё столь ловко обращаться с рифмой, такого они не то что видеть, а и представить себе не могли.

Канцлер проводил арестованных взглядом и прежде, чем выйти через чёрный ход, бросил на стол монету. Монета, покружившись, легла орлом.

Он нашёл того, кто ему был нужен…

* * *

Мадам Бурвилески возлежала на каменных плитах пола с черпаком на груди и ногой, заброшенной на табурет, загораживая вход телесами. Марго пришлось приложить немалые усилия, чтоб заглянуть внутрь гадальной комнаты, по которой гулял богатырский храп родственницы. Стараясь проявить деликатность по отношению к тётушке, племянница и её ушастый компаньон, кряхтя и поругиваясь каждый на своём наречии, с трудом, но сдвинули спящую дверью и протиснулась в образовавшуюся щель.

– Что это с ней? – шёпотом осведомилась королевишна у шуршика, склоняясь над храпящей и наблюдая торчащую из шеи иголочку.

– Ничего страшного, – невозмутимо отозвался Маленький Бло. – Спит человек. Ночь на дворе… Это естественно! Не отвлекайся, мы спешим.

– Спит? – племянница осторожно извлекла оружие нейтрализации из шеи жертвы и вопросительно сунула иголочку в нос черно-бурому головорезу: – Что за дела? Мы так не договаривались!

– А чего ты шепчешь? – поинтересовался в ответ зверь. – Она всё равно нас не слышит. Кроме того, мы с тобой вообще ни о чём не договаривались… Или ты забыла?! – и он многозначительно махнул ушами, намекая на то, что совсем недавно его соратница уже поспешила с выводами. – Если бы ты была благоразумна, мне не пришлось бы прибегать к столь радикальным методам, а так как время непростительно потеряно, приходится идти напрямки.

– Хм, – недовольно хмыкнув, Марго брезгливо отбросила иголочку в сторону и пробормотала в сердцах: – Волосатый хмырёныш…

– Я всё слышу! – тут же отозвался Бло, с деловым видом обнюхивая комнату и добавляя невозмутимо: – У нас мало времени, ваше величество… Нужна книга!

Королева подошла к шкафчику и, прищурившись, заглянула в скважину висячего замка. Замок оказался не из сложных! Она вынула из причёски булавку и, вслушиваясь в её движение, разомкнула дужку.

– Ого! Какие умелые ручки?! – констатировал черно-бурыш с озорной подковыркой.

– Пустяки, – грустно отмахнулась Маргоша, вспоминая времена, подёрнутые ностальгической дымкой. – Мы с Владиславом и не такое вытворяли в детстве.

Она вынула из шкафа увесистый фолиант в твёрдом кожаном переплёте, на котором было выгравировано крупным шрифтом на померанском наречии:

Взгромоздив увесистый том на стол, она открыла оглавление, пробежалась по нему изящным пальчиком и нашла необходимое.

– Только смотри, ошибиться нам никак нельзя, – заметил дерзкий провокатор, не без волнения в голосе.

– А почему ты не можешь колдонуть, а?

– Это не по «Кодексу». Шуршики не должны вмешиваться в человеческие дела и судьбы… но провоцировать в этом направлении ни одной статьёй не запрещается. «Человек – сам кузнец своего счастья!» – кажется, так у вас говорится.

– Интересная у вас философия! – саркастически отозвалась королевишна. – А главное: удобная! – и она взглянула на Маленького Бло так, как смотрят студенты на экзаменатора: тревожно и безнадёжно одновременно, затем кивнула, скорее себе самой и, выдохнув, начала читать…

* * *

Небо над королевским за́мком полыхнуло заревом и стало сворачиваться в спираль. Ольгу словно бы молния прошила! Она ахнула, задрожала телом и развернулась к Владиславу, точно бык на корриде, выпущенный на поединок: взгляд наэлектризован, грудь вздымается, каждая жилка пульсирует страстью, каждый нерв – натянутая струна. Дикой кошкой возлюбленная выпрыгнула из своего полупрозрачного пеньюара, крепко-накрепко обвила руками шею их величества, и молодожёны рухнули на царское ложе, а свечи разом угасли, пустив струйки сизого дыма. Стая летучих мышей, врезавшись друг за другом в створку окна, осыпалась шариками с новогодней ёлки.

– Какая же ты хищница! – ошеломлённо пробормотал царственный муж. – Дикарка!

– Сама удивляюсь! – извиваясь естеством, отозвалась королева. И глаза её сверкнули красным отблеском дикого животного, пугающим и завораживающим одновременно.

Тут бы их величеству насторожиться, но через мгновение и его обуяла та же колдовская стихия. В глубине зрачка полыхнул огонёк, кровь вскипела, выключив любое понимание окружающей действительности, и первая брачная ночь Ольги и Владислава наполнилась неистовством звериной страсти. Даже слуги, убирающие двор, настороженно замерли, повернув головы в сторону королевской опочивальни, откуда в темень сентябрьской ночи вырвалось рычание дикой не просто кошки, но, пожалуй, пантеры, а ему ответил раскатистый рык льва…

Кто-то даже перекрестился!

* * *

Конокрад шёл по длинным коридорам королевского замка в сопровождении гвардейцев. У дверей тайной канцелярии ему приказали остановиться и встать лицом к стене, а руки сложить за спиной. Офицер тут же исчез, но вскоре появился со словами:

– Введите арестованного…

Халвуса буквально впихнули в кабинет тайного советника.

– Хороши законы: хватать человека, который ничего не сделал! – счёл он возможным возмутиться, увидев у окна человека, предположительно, не последнего в государстве.

Канцлер повернулся в его сторону и кивнул гвардейцам. Те вышли. Не говоря ни слова, офицер вынул из специального крепления у стены две шпаги, одну протянул любителю стихосложения, вторая досталась не последнему человеку маленького роста с холодным взглядом.

– Поединок? – уточнил арестованный на всякий случай.

– Простое любопытство, – ответил Будраш. – Я видел, как вы фехтовали, и у меня появился закономерный интерес.

По привычке Халвус бросил взгляд на остриё. Если поединок тренировочный, на наконечнике должна стоять насадка! Насадка отсутствовала. Это заинтриговало. И он осведомился, так как неплохо знал себе цену:

– Острые? Не боитесь давать оружие арестованному в руки?

– Начинайте… – сухо перебил советник и даже не потрудился встать в стойку.

Эта манера ещё больше насторожила арестанта. Он предпочитал вести себя так же, а потому не преминул уточнить, опять же на всякий случай, дабы, мало ли, не наломать дров:

– Каковы правила?

И получил ответ, окончательно сбивший с толку:

– Никаких.

Именно в это мгновение ночь за окном разорвали два раскатистых звериных рыка. Халвус не успел до конца осознать, как следует отнестись к ним, как к предзнаменованию чего-то нового или предупреждению быть осмотрительнее, ибо вынужден был сделать шаг назад, дабы отразить удар человека, от которого сердце непроизвольно ёкнуло.

Описывать происходившее в дальнейшем по отдельности не имеет смысла, ибо все события этой ночи являлись цепочкой одной гигантской беды, надвигавшейся на широкоросское королевство. Факты, ничем не примечательные в отдельности, в купе затягивали петлю предстоящего ужаса на шеях всех участников грядущих событий. В ту ночь даже те, кто предпочитал гадать на костях, не сказал бы вам со всей определённостью, каков будет ход истории в последующие двадцать лет.

Владислав и Ольга сплетались в порыве необузданной страсти; тётя Присцилла, пуская слюни и причмокивая, оглашала своды гадальной комнаты богатырским храпом; Марго, стоя над бурлящим котлом в далёком померанском королевстве, читала заклинание, то и дело, взмахивая руками, подобно дирижёру, а Халвус и Будраш раз за разом наносили друг другу жёсткие, сокрушающие удары так, что жилы вздувались на напряжённых шеях, ибо ни один не хотел уступать.

Постепенно самоуверенность конокрада переплавилась в злость, что всё упрямее заполняла каждую клеточку его мозга, ибо сладить с незнакомым человеком, что холоднокровно парировал одну атаку за другой, сохраняя при этом невозмутимую мину, никак не удавалось. И это возмущало, отравляло череду безупречных побед прошлого, намекая на то, что жизнь прошла в пустую, и то, в чём он безупречен, как казалось, теперь на глазах превращалось в иллюзию. Наконец бывший наёмник был сбит с ног, лишён шпаги и острие клинка соперника застыло у самого его горла. Он приготовился умереть, но неожиданно для себя услышал голос спокойный и рассудительный:

– Неплохо! В принципе…

Будраш убрал лезвие от горла разочарованного жизнью и бросил шпагу офицеру.

– Ай, да шуршик! Ай, да сукин сын! – пробормотал он, в задумчивости разглядывая свои руки.

«Неплохо?! – возмущению Халвуса не было предела. – Я продул, как щенок малолетний, а мне говорят: «неплохо»?»

Он с трудом поднялся, поминая всуе бога, чёрта и родную мамочку. Сказано же это было приблизительно в такой последовательности: «Бог мой, что же это за чертовщина-то за такая, мамочка дорогая, роди меня обратно… Этого же не может быть, чтоб мне пусто было!»

* * *

Марго сидела на табурете, точно выжатый лимон, по которому, ко всему прочему, прокатилась телега, гружёная золотом.

– Этому никто не поверит! – бормотала она. – Сама, своими собственными руками помогла сопернице! Ну, не дура ли?!

– Зато теперь ты – настоящая колдунья, – ободряюще вещал Маленький Бло, исполняя что-то вроде «джиги»22, так как вторая часть плана обрела наконец блестящее завершение.

– Ты уверен, что мы всё правильно сделали?

– Время покажет… – довольно скалился шуршик и шлёпал топами по плитам гадальной комнаты. Он с благоговением предвкушал, как отвиснет челюсть Большого Бло, когда он принесёт ему сердце канцлера, пропитанное скотством и человеческой подлостью… И радости его не было предела!

Что до молодожёнов, то, как и королева Померании, те лежали в постели, обессиленные абсолютно, и смотрели в потолок глазами, лишёнными какого бы то ни было чувства счастья. Всё высосала из них эта ночь, даже язык отказывался ворочаться.

– Ну, ты дала, мать… – еле слышно пробормотал Владислав.

– Я? – отозвалась Ольга. – Я была уверена, ты взбесился.

– Как бы там ни было, мы оба молодцы…

– Точно, – согласилась королева и почему-то спросила: – Повторим?

А король зачем-то ответил:

– Безусловно…

Они даже хлопнули друг друга по рукам, как после удачной игры в городки, но тут же забылись сном, дабы проспать потом без малого трое суток, а, проснувшись, есть без остановки четыре часа кряду.

* * *

Будраш снял перчатки, бросил их на стол, достал платок, вытер лоб и шею, после чего, махнув офицеру, чтоб унёс шпаги, сел за стол, открыл папку и достал лист бумаги…

– Итак, ваше имя Халявус… – сказал он и бросил на конокрада взгляд, от которого последнего швырнуло в дрожь.

Услышав ненавистную оговорку, арестант стиснул зубы и процедил по слогам:

– Хал-вус… От слова халва. Мама любила халву, и назвала меня в её честь. Очень меня любила.

– Значит, Халвус? – усмехнулся советник. – Бывает.

Тут дверь канцелярии отворилась и на пороге в нерешительности замерла служанка с кувшином воды и полотенцем, перекинутым через плечо. Только когда канцлер сделал знак, что можно подойти, она глубоко вздохнула, видимо, добирая уверенности, и сделала шаг. Следом за нею вошёл гвардеец с тазом.

– Вы в городе недавно и уже умудрились вляпаться в историю, – расстёгивая ворот рубахи и подставляя голову под тёплые струи воды, заметил канцлер.

– Потрясающая осведомлённость… – со знанием дела отметил Халвус. – А вы-то кто?

– Я-то? – стряхнув с рук воду и сняв с плеча служанки полотенце, передразнил Будраш, вытер лицо и шею, и сказал так, чтобы всё было предельно ясно: – Канцлер Будраш – тайный советник Их Величества. Покажите локоть правой руки… – махнув служанке и гвардейцу, что оба могут быть свободны, он остановился перед проигравшим поединок и заглянул тому в глаза.

Чужеземец заметно переменился в лице, но самообладания не утратил:

– Зачем?

– Я не повторяю дважды, – надавил Будраш.

Конокрад неохотно обнажил предплечье, на котором красовалось клеймо наёмника. Именно его и надеялся увидеть канцлер, ибо всё сразу вставало на свои места: спокойная наглость арестованного, лихость владения оружием… Несколько смущала тяга к сочинительству, но эту деталь можно было не брать во внимание, ибо не она в данном случае играла главенствующую роль.

– С этого мгновения Я НАНИМАЮ тебя, – объявил советник. – Плачу хорошо, но и преданности требую собачьей. Ослушаешься – закопаю.

– Вы как-то не оставляете мне выбора… – замялся бывший наёмник, пробуя нащупать хоть какие-то пути к отступлению.

Но надежда таяла на глазах. Взгляд, который тут же подарил ему маленький человек, заставил сердце дрогнуть и выпустить в кровь яд страха.

– Скажем иначе: даю возможность не совершить опрометчивых поступков, – Будраш смотрел в лицо конокраду спокойно, выжидая абсолютно однозначного ответа. И ответ не заставил себя ждать:

– Что я буду делать?

Впервые за последние двадцать лет Халвус почувствовал себя абсолютно раздавленным. Почему-то припомнилась чёрная кошка, метнувшаяся через дорогу, когда он входил в город. Вот и не верь после этого в приметы…

Канцлер смерил его жёстким, пронизывающим глазом, коротко глянул на закрытую дверь, за которой навытяжку стояла охрана, а офицер расхаживал в ожидании следующего приказа, и поставил точку:

– Убивать…