Читать книгу Вишни на березе - Игорь Анатольевич Артеменко - Страница 2

На следующее утро, ровно в девять, адвокат Реутов, позвенев изящной чайной ложечкой в фарфоровой чашке с кофе, развалившись в кресле за рабочим столом, разглядывал хороший голый топлесс притягательной брюнетки, улыбчиво смотревшей на него с глянцевой обложки журнала. При этом он так увлекся натуральностью форм, что даже не заметил вошедшего в коридор большого грузного мужчину. Неловко помявшись у входа, полнотелый тип заглянул в кабинет, очевидно, привлекая к себе внимание и когда, наконец, его заметили, сказал:

– Я к вам по деликатному делу… – он молниеносно, словно пушечный снаряд, стрельнул в сторону сидящего за столом Реутова, протянув похожую на бревно руку.

Семен встал, пожал руку, выдвинув из-за стола стул для посетителя:

– Пожалуйста, присаживайтесь, – он внимательно посмотрел на мужчину. Вошедший был к тому же высок, почти два метра, в годах, с густыми бакенбардами, росшими, казалось, из самых ушей и приплюснутым, похожим на долото носом. Одет был в тщательно наутюженный строгий костюм с галстуком, в руках сжимал папку с документами.

– Меня зовут Вадим Петгкович. Вам, должно быть, уже обо мне говогкили… дело касается моей гкаботницы, у меня небольшой бизнес – всякие там, булочки, пгкяники и пкгочяя стгкепня, – сильно картавя сказал здоровяк.

«Весьма странный тип», – умозаключил Реутов, заострив внимание на бакенбардах собеседника.

– Ее зовут Надежда. О, вы бы знали, какой она печет хлеб! – он восхищенно покачал головой. – Не пгкосто хлеб, а такой, котогкого не найти в гогкоде. Понимаете, должна была кгаботать в ночную смену, но, пгкедставьте себе, не вышла. Это пегквый такой случай, знаете ли, никогда такого не было. Стгканно… не предупгкедила. Звоню – телефон не отвечает, стучу, чегкт возьми, домой – тишина. Оказалось, что она в полиции! Чегкти что твогкится?.. Задегжана по подозгкению в убийстве! Бгкед какой-то… комагка-то не обидит… не знаю, что и думать. Помогите, – он вопросительно уставился на адвоката.

– А у близких не пытались выяснить, что произошло? – Семен откинулся на спинку кресла.

– У бедняжки только дочь… – быстро и четко ответил здоровяк.

– Адвокатские услуги вы оплатите?

– Вы мне не довегкяете? – по его озадаченному виду можно было догадаться, что он искренне переживает за пропавшую работницу.

– Ничто так не скрепляет доверие как предоплата, – Реутов обнял собеседника обнадеживающим взглядом.

– А как ее фамилия?

– Лагкина, Лагкина, Надежда Петгковна, тысяча девятьсот восемьдесят втогого года гождения, – мямлил он, с трудом выговаривая буквы, – вот здесь документы; заявление о пгкиеме на гкаботу, тгкудовой договогк и что-то еще. Вот, возьмите, – он протянул документы.

Взяв папку, Семен записал в блокнот большее из того, что рассказал ему картавый бизнесмен, отметив фамилию – Ларина, позвонил в дежурную часть полиции, где узнал, что девица действительно была задержана сегодняшней ночью, но в связи с чем – неизвестно.

После нескольких тщетных попыток дозвониться в следственную часть – телефон отвечал короткими гудками, он взглянул на посетителя, задержавшего внимание на древке стоящего в углу триколора:

– Она, вероятнее всего, в изоляторе временного содержания, поэтому я поеду туда и как только разузнаю, что произошло, непременно сообщу вам, – надевая пиджак, Реутов написал на листочке номер своей банковской карты и цифры, которые причитались ему в качестве аванса за предстоящий труд.

– Вот, не забудьте про аванс, – он передал счет верзиле, – и папку заберите, она мне ни к чему.

Он взял протянутый листок и несколько минут ошалело смотрел на него, но справившись с эмоциями, сказал:

– Надеюсь на вас, – слова картавого бизнесмена прозвучали одновременно и вопросительно, и утвердительно.

– Мы говогким: хлеб, соль ешь, а пгкавду гкежь. Это значит, что вы должны найти пгкавду, какой бы она ни была, – он надел кепку, поклонившись в знак прощания.

Давно требовавшее ремонта, здание районной полиции находилось прямо напротив средней школы, пожалуй, самой образцовой в городе. Реутов резво направился к входу в райотдел, но оказавшись около двери, чуть не столкнулся с обкуренным на вид юнцом, который стрельнул у него сигарету и такое протянул взамен, что Уголовный кодекс покажется лирическим стихотворением. Семен не курил, но в последнее время пачка сигарет всегда была при нем, на всякий случай.

«Нет, я не такой, чтобы за сигарету деньги брать или что-то еще – на здоровье», – он протянул ему курительный девайс.

Парень, похоже, совсем спятил, предложив «дурь» идущему ему навстречу сержанту, со сморщенным, как печеное яблоко лицом, который схватив его за шиворот, тотчас повел за собой в отделение. Семен спустился в ИВС, над коим размашистыми буквами было написано:

«В каждом человеке можно найти что-то хорошее, если хорошо его обыскать».

Он несколько раз ударил кулаком в железную дверь, машинально пробежался по карманам и стал ждать, ощущая тюремный запах. Такой, ни с чем не сравнимый запах сырого бетона, вперемешку с табаком, клопами, потом и хлоркой. Реутов старался не дышать. Буквально через секунду дверь приоткрыл низкорослый, чрезвычайно тощий, мертвенно-бледный охранник, потребовавший от него удостоверение. Взяв красную корочку, он долго ее читал, словно это был трехтомный сборник лекций по квантовой физике, сверив фото со смотревшим на него через зарешеченный оконный проем доверчивым лицом адвоката, спросил, имеются ли у него средства связи, открыл несколько замков, и с горьким сожалением в глазах, наконец, впустил.

Сумрачный коридор изолятора временного содержания с выкрашенными мышиной краской стенами и девственной побелкой потолка – некой абстракцией, граничащей с безумием, внушал ужас сам по себе.

Адвокат подошел к стоящему слева от входа столу, за которым находился дежурный офицер по ИВС и попросил требование на вывод. Это был Шманов, невысокого роста, чуть полноватый, лысый капитан с плоским, похожим на камбалу, лицом. По взволнованным взглядам смотревших друг на друга мужчин можно было догадаться, что они давние друзья.

Их знакомство произошло почти три года назад в кабинете у прокурора района, который едва не отправил офицера на скамью подсудимых. Случай курьезный, но весьма банальный. Один из клиентов Реутова решил, что называется «качать права» в ИВС. Что он требовал – не вспомнить: то ли добавить мяса в суп, то ли адвоката, но на его просьбу никто из охраны не отреагировал. О том, что происходило дальше, мнения очевидцев расходятся.

Охранники утверждали, что заключенный совсем свихнулся, принявшись биться головой о стену, дабы привлечь внимание к своей персоне. В голове-то пусто – глухие звуки так и остались не услышаны, разбив в кровь лоб, нос, оба уха и потеряв несколько зубов, он к тому же, выразил свое негодование всем известным кратким выражением, которое написал на стене кровью, изобразив также и предмет, о котором, собственно, и шла речь.

Возможность применения насилия со стороны сотрудников изолятора – категорически исключалась.

«Боже упаси, чтобы хоть кто-то пальцем тронул задержанного… – заявил начальник дежурной смены, – подчиненные разъяснили арестанту правила поведения в камере, только и всего».

Подраться с другими арестантами он не мог, – в камере был один.

В основу заключения служебной проверки легла версия о самоистязании, тем паче сидел несчастный в «одиночке», а о происшествии ничего не помнил – обнаружились признаки амнезии.

К счастью, все закончилось самым наилучшим образом. Выяснив причину инцидента, кровь смыли, стену зашпаклевали и покрасили, а сумасшедшему заключенному вчинили судебный иск о взыскании затраченных на ремонт расходов.

Когда Шманов увидел адвоката в очередной раз, он улыбнулся ему мягко, не по-злобному, демонстрируя ряд верхних и нижних зубов:

– Вы к кому, Семен Варфоломеевич?

– У вас тут все нормально? – вопросом на вопрос ответил тот. – Заключенные не шумят? – не без доли сарказма уточнил он, и нежно улыбаясь в ответ Шманову, протянул ему требование на вывод из камеры.

Нелепая улыбка сошла с лица капитана и в его глазах мелькнула тоска. Он забрал протянутый ему документ.

– Петров, – скомандовал он бледному типу в погонах сержанта, – приведи-ка Ларину из седьмой камеры! – Шманов потупил взгляд, уставившись в стол.

Реутов направился в комнату для допросов, вдали послышался скрип засова.

Подследственную завели в комнату, она держала руки за спиной, повернулась лицом к стене, как это принято в подобных местах, охранник отворил навесной замок в специально приспособленной клетке для заключенных, стоящей в центре комнаты, любезно предложив ей зайти.

Семен поймал ее взгляд – пристальный, внимательно изучающий. Высокая, светловолосая, с круглым лицом, большими голубыми глазами, пухлыми губами, длинными ресницами она, несмотря на угнетающую атмосферу следственного изолятора, производила впечатление яркого цветка, свежего и пахнущего, который хотелось поскорее сорвать, но ее глаза… в них читались тревога и отчаяние. Реутов предложил ей сесть на прикрученную к полу табуретку и представился:

– Семен Варфоломеевич, адвокат, я здесь по просьбе Вадима Петровича, вашего шефа.

– …Не знаю… не знаю, как это произошло… – она зарыдала, слезы мгновенно покатились из глаз.

– Вот, успокойтесь, – Реутов достал из нагрудного кармана пиджака платок и передал ей.

Бедняжка вытерла слезы, посмотрела по сторонам и уже спокойно сказала: – Я, похоже, соседа, блин, ухлопала… вчера, – добавила она так обыденно, словно речь шла о посещении кинотеатра.

– Отмечали день рождения подруги… я даже не знаю, блин, как его зовут, приставал ко мне… я… я… он… – она начала говорить какими-то бессвязными междометиями, сотрясаясь при этом всем телом от рыданий.

– Успокойтесь, вспомните и расскажите все по порядку, – Семен, встал и прошелся по комнате.

– Хорошо, – она громко высморкалась в платок, вернув его, – я была у своей подруги на вечеринке. Мы выпили, блин, потом пришел этот… и я… он… – она опять зарыдала.

– Давайте так, – не выдержал Реутов, он брезгливо взял мокрый платок кончиками пальцев и бросил его на стол, – я буду задавать вопросы, а вы отвечать, только без слез, пожалуйста, – снова повторил он.

– Где, когда и с кем вы находились, перед тем как были задержаны?

– Вечером, блин, меня, типа, позвала в гости подруга, ее зовут Лена, моя одноклассница, – она вытерла слезы рукавом. – Там, блин, оказался мой бывший, мы на днях разбежались…

Семену почему-то вспомнился случай с шилом, о котором ему поведал коллега:

– А дальше?

– Дальше, – продолжала она, жалобно смотря на зарешеченное окно, – выпили мы, блин, так, чисто символически, – добавила она, словно оправдываясь. – Потанцевали, типа, с Димой, моим бой-френдом, все, блин, было нормально. Я вышла с ним, типа, на улицу, а там к нам начал приставать, какой-то бухой тип, еле на ногах держался. Базарил что-то, типа, ругался, мы на него внимания не обращали. Я точно не помню, блин, вроде бы я нырнула в квартиру, а Дима, типа, остался.

– Вы так и не сказали, где все это происходило, где живет ваша подруга? – спросил Семен.

– Она живет на Мостовой в частном доме на двух хозяев. Теперь уже одного, блин… – добавила она чуть слышно.

– Что было дальше? – Реутов достал блокнот, сделав несколько пометок.

– Дима завис на улице, я, типа, разволновалась и за ним вышла – никого нет. Вдруг слышу какой-то шум из соседней хаты, будто люди борются. У меня как-то неладно на душе стало, подошла к двери, прислушалась, шум вроде стих. Я на дверь случайно навалилась, она открылась, блин, я заглянула – никого. Нафига я зашла в этот дом? Там такая вонь… Вот ужас! – она поморщилась. – Я нос, типа, закрыла и назад попятилась, тут меня кто-то схватил за шею и потащил внутрь. Я напугалась, блин, не поняла кто это, но потом по голосу узнала того типа, блин, которого мы до этого встретили. Хотела закричать, он мне рот закрыл ладонью и тащит куда-то, вроде мы в кухне оказались; меня к углу прижал и стал лапать, блин, грязными ручищами. Рот зажал – не отпускает, чувствую: нечем дышать, я стала, типа, отбиваться, так он меня ударил кулаком по лицу, блин. Больно. А рот не отпускает, блин, я напугалась, сделала вид, что успокоилась… платье порвал… гад! Мне, блин, страшно стало, я случайно нащупала на столе нож и рубанула им его по руке, блин, он как заорет, сначала меня оттолкнул, а потом, типа, с диким воем набросился… не помню, блин, дальше… Нож выбросила и побежала на улицу, стала, типа, звать на помощь, через несколько минут выбежали соседи, приехали менты, вот так я здесь, блин, и оказалась, – по ней было видно, что она абсолютно не понимает происходящее.

– Вас допрашивали? – спросил Семен, записав последние сказанные ей слова в блокнот.

– Да, совсем замучили, все одно, да потому…

– А адвокат при этом присутствовал?

«Вероятнее всего наговорила уже себе на пожизненный срок», – подумал Реутов.

– Был какой-то толстяк с бородкой, как у профессора, вроде бы адвокат – следователи бреются… точно не знаю, мы с ним ни о чем не разговаривали, он пришел после допроса, подписал документы и ушел, помню, подмигнул мне он как-то странно, – сказала она, подтвердив самые страшные опасения Семена.

– Подмигнул, значит, говоришь, – задумчиво произнес он.

«В действиях бедняжки классическая необходимая оборона, – рассуждал Реутов, – она не виновата, но если оказалась за решеткой, значит, либо она что-то не договаривает, либо следователь что-то не так понял; в обоих случаях дело темное, прояснить ситуацию может только один человек».

– Слушай меня внимательно, – Семен для большей убедительности перешел на «ты», встал, взявшись обеими руками за прутья решетки, – ни с кем, ни с кем, слышишь, – повторил он, – о произошедшем не разговаривать. Ясно? – он пристально посмотрел на девицу, молча кивнувшую ему в ответ.

– Пока следует запастись терпением и ждать, я узнаю у следователя, что к чему и, если удастся, то попробую решить с твоим освобождением до суда.

Она снова кивнула. Семен вызвал охранника, сказав, что разговор закончен и ушел, бросив на прощание приятелю в погонах капитана, короткое: «Если хоть волос с нее слетит… ну, вы знаете…»

Как только дверь за ним закрылась на засов, капитан скомандовал:

– За бабой этой смотреть в оба, слышите вы, бестолочи, а то, ни приведи Господь, что-то случиться… каждые пятнадцать минут ходить и смотреть, сдалась она мне… денно-нощно смотреть! – он взял трубку, набил табаку и закурил, выпуская колечками дым.

– А че за баба-то? – спросил сержант с бледным лицом, помешивая в кружке с чаем сахар.

– А черт ее знает, замочила мужика какого-то, маньячка, говорят – сорок ножевых, – он выпустил еще одно кольцо дыма и разорвал его пальцем.

– Вот ведь… – задумался сержант.

– Я и свою боюсь. Тут как-то пришел с рыбалки, ну выпили мы по три стопочки… так она за сковородку… того и гляди огреет. Ох, боюсь ее, до смерти боюсь, – он осуждающе покачал головой, сплюнул на пол и выругался.

– Я тоже свою боюсь, – включился в разговор седой старшина, жевавший ломоть хлеба с салом, – однажды я дома не ночевал, так она всю хату разнесла, вещи из окна на улицу выбросила, банку с самогоном разбила, – совсем с катушек слетела. Я решил поддать ей хорошенько, чтоб добро не переводила, подошел к ней, засучил рукава… А она схватила табуретку и так меня шарахнула… До сих пор как вспомню, так вздрогну.

– Хватит базарить, – капитан встал, поправив китель.

– Видите ли, баб своих они боятся, – он вдохнул и выдохнул табачный дым.

– Работать нужно, а не лясы точить. Правильно и сделал, что развелся, – произнес он два логично связанных между собой умозаключения и еще раз затянулся из трубки.