Читать книгу Времена. От Цезаря до Путина - Игорь Анатольевич Карпусь - Страница 3

Исполнилось 125 лет Марине Цветаевой. Она прожила свой век согласно сочинённому для себя девизу: «Mieux vaut etre qu avoir» – «Лучше быть, чем иметь». «Иметь» для неё – это быт, «Быть» – это бытие, как заметил её мудрый друг Сергей Волконский (внук Марии Волконской!).

Быт она не любила и презирала, не имела ни дома, ни вещей, ни денег. Она говорила, что её единственная собственность – дети и тетради. Даже своего рабочего стола не было.

Дети ушли, остались только тетради. С октября 1917 (25 лет!) «Марина больше никогда не оглядывалась на моду: дорого, неразумно… и всегда выходит из моды!» (Ариадна Эфрон, дочь).Вся её короткая напряжённая жизнь была бытием – существованием в духовном мире. Тем самым, которым невозможно наказать, подкупить, обездолить… Бытие Цветаевой обернулось звонким бессмертием. Нам, имеющим, оно не суждено.

В ноябре 1917 Марина Цветаева по пути в Москву записывает в вагоне разговоры солдат. Увидев, как Марина закурила, один из них тотчас выразил неприятие: «Барышня, а курит! Оно, конечно, все люди равны, только всё же барышне курить не годится. И голос от того табаку грубеет, и запах изо рта мужской. Барышне конфетки надо сосать, духами прыскаться, чтоб дух нежный шёл. А то кавалер с любезностями – прыг, а вы на него тем мужским духом – пых! Мужской пол мужского духа теперь не выносит. Как вы полагаете, а, барышня»?

Марина согласилась: «Конечно, вы правы: привычка дурная!» Интересно, что сквозь осуждение солдат не скрывает уважения к попутчице из «благородных», обращается на «вы», интересуется её мнением. А ведь это конец 1917-го, время большевиков и разнузданной солдатни, как уверяют многие современники и историки. Значит, картина была разнообразная, пёстрая, а солдаты не потеряли человеческого облика.

Показательна и другая деталь: солдат революционной эпохи знает о равноправии и поддерживает, но понимает разницу между равноправием социальным и неравенством полов, заложенным в природе. Женщине курить не годится, иначе она делается похожей на мужчину, теряет своеобразие. Более того, солдат определяет характерный признак женщины – нежность, дух нежный. Какой-то интеллигентный, тонкий, вдумчивый солдат встретился Цветаевой. Она и сама это поняла, записав его высказывания.

Другой попутчик, тоже из солдат, повёл свою линию, более современную. «А я, то есть, товарищи, полагаю: женский пол тут ни при чём. Ведь в глотку тянешь, – а глотка у всех одинакая. Что табак, что хлеб. А кавалеры любить не будут, оно, может и лучше, мало ли нашего брата зря хвостячит. Любовь! Кобеля, а не любовь! А полюбит кто – за душу, со всяким духом примет, даже сам курить будет. Правильно говорю, а, барышня?»

Для этого солдата вопрос о курении второстепенный, и он переводит его в другую плоскость – взаимоотношения мужчин и женщин. Как не удивиться, что в нескольких словах сказано самое существенное, схвачена вся суть вечной темы. Точно такие же рассуждения слышатся отовсюду и сейчас, спустя 100 лет. Народ хорошо понимал, что есть любовь настоящая, а есть – постельная, как у «кобелей»: овладел и бросил. А настоящая, сильная и искренняя, требует самоотречения ради любимого: «даже сам курить будет».

Вот они какие, солдаты из 1917-го. Те самые, что делали самую великую революцию в истории! И выражались сочным метким языком, так захватившим поэтессу. Она сама воспроизводит его с блеском в своих народных поэмах. А училась вот в таких дорожных разговорах, жадно прислушиваясь к каждому слову. Они оба были правы, эти незаурядные солдаты. Потому что размышляли и говорили о вещах таких же неизбывных и постоянных, как жизнь и смерть.

А Марина? Она не боялась народа, смело шла в народную гущу, училась у простых людей – это присуще только высококультурным личностям. Но всю жизнь она презирала ЧЕРНЬ – сытых, самодовольных, ограниченных обывателей. Вот её поразительное признание.

«Кого я ненавижу (и вижу), когда говорю: чернь. Солдат? – Нет, сижу и пью с ними чай часами из боязни, что обидятся, если уйду. Рабочих? – Нет, от „позвольте прикурить“ на улице, даже от чистосердечного: „товарищ“ – чуть ли не слёзы на глазах. Крестьян? – Готова с каждой бабой уйти в её деревню – жить: с ней, с её ребятишками, с её коровами (лучше без мужа, мужиков боюсь!) – а главное: слушать, слушать, слушать! Кухарок и горничных? – Но они, даже ненавидя, так хорошо рассказывают о домах, где жили: как барин газету читал: „Русское слово“, как барыня чёрное платье себе сшила, как барышня замуж не знала за кого идти: один дохтур был, другой военный… Ненавижу – поняла – вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и (в мирное время) кошёлку в ней, шёлковую („клёш“) юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, шпильки, презрение к моим серебряным кольцам (золотых-то, видно, нет!) – уничтожение всей меня – всё человеческое мясо – мещанство!»

Марина! Как славно, что ты не дожила до «новой» России. Ты задохнулась бы в толще «человеческого мяса» в обличье вылупившихся банкиров, олигархов, министров и столоначальников, бизнесменов, офисных мышей, эстрадной попсы и прочей денежной черни с их «тачками», особняками и евродизайном. Потому что от них ты не не услышала бы ни одного тёплого осмысленного слова.