Читать книгу Записки старого доктора - Игорь Аркадьев - Страница 4

Вот и вся автобиография в сокращённом виде с порцией незатейливых праздных рассуждений об увиденном до сих пор. Возможно, я допустил слишком много субъективных оценок, ну что ж, это же не научная монография, для художественной формы сие вполне позволительно. Да и научная литература последнего времени сплошь пестрит субъективными оценками. И ничего, меньше профессоров от этого не становится. Однако пришло время объясниться, а зачем я нарисовал здесь эту не очень весёлую картину последнего и ещё далеко не оконченного времени, конечно, если говорить о нас, современниках этих событий. Тем более, что я уже обещал это сделать. А дело в том, что всё последующее изложение, все события этого произведения, развиваются исключительно в этой мною описанной среде (конечно, описанной в сильно урезанном виде). Уже сегодня повзрослели молодые люди, которые, в силу своего возраста, не в состоянии помнить девяностые. Конечно, они видят современность, которая не намного лучше, но мы должны подумать и о тех, вполне благополучных людях, которые жили и продолжают жить в иных, значительно более благоприятных условиях. Они тоже должны иметь приблизительное представление об обстановке, в которой существуют герои данного произведения сомнительного искусства. И ещё один важный момент, о котором я хочу предупредить заранее. Ко всем моим недостаткам, предъявленным выше, я могу с прискорбием заявить, что не обладаю сколько-нибудь значительным воображением, позволяющим выдумывать какой-нибудь интересный сюжет, способный привлечь праздное внимание возможного моего читателя. Всё дело в том, что события, о которых пойдёт речь, вполне документальны, то есть, они взяты из реальной жизни. Всё, что мне нужно было сделать, это придать некоторую литературную обработку первоисточнику. Поверьте, сделать это было не слишком трудно, посему и заслуги особой я за собой не чувствую.

И наконец, я должен перейти к описанию недолгой истории появления в моей жизни этого упомянутого первоисточника. Я уже мимоходом сказал о том, что моя последняя жена умерла. Произошло это в несчастливый для меня 2013 год. Я понял впервые в жизни, что я умею страдать по-человечески. Она была настолько незаметна, настолько удобна и приспособлена ко всей моей самовлюблённой сущности, что я не мог и представить себе, что когда-то это может прекратиться. Но прекратилось. Я теперь хорошо себе представляю, почему вдовцы, особенно зрелого возраста, с таким трудом выживают после ухода своих женщин. И очень часто отправляются вслед за ними через короткое время. Я теперь убеждён, что женщина должна переживать своего мужчину, а не наоборот. Это будет правильно. Нет, я не ударился в пьянство, не стал употреблять наркотики, даже не закурил. Нет. Я просто перестал за собой ухаживать, перестал бриться, прекратил стирать носки и рубашки. Мне было всё равно, в чём я одет, что я поел и буду есть. От меня дурно пахло, я стал ловить на себе удивлённые и иногда презрительные взгляды соседей. Я не умирал, нет, это называется иначе, я медленно подыхал, как несчастное животное. Это состояние продолжалось довольно долго, месяц, может быть два. Приехала дочь, привезла внука, долго выговаривала мне, я начал приходить в себя. Я стал пропадать на даче, ковырялся в огороде, рыбачил с внуком, потом, когда его забирали, рыбачил без него. Я занимался мелкими домашними делами и снова почувствовал запах дыма, аромат росы, благоухание леса и реки. Я стал оживать. Сбрил бороду и вроде узнал себя в зеркале. Появился некоторый интерес к окружающей меня среде. Выяснилось, что пока я интенсивно хандрил, на моей лестничной площадке появился новый сосед, выкупивший квартиру напротив. Одинокий худощавый мужчина лет пятидесяти (оказалось пятидесяти пяти). Я не ценитель мужской красоты, всю жизнь меня, слава богу, интересовали только женщины, но было в его внешности что-то, что нравилось женщинам, это было заметно по реакции женской части нашего дома. Тем не менее, жил он очень уединённо. Раз или два в неделю его навещала какая-то очень миловидная женщина лет сорока, возможно не из нашего городка. Я никогда её не видел раньше. Возможно, она приезжала из Одессы или ещё откуда-нибудь, не знаю. Было заметно, однако, что эту свою связь они старались не афишировать, она всегда старалась быстро проскочить мимо случайных соседей и поскорее попасть в квартиру. То же и в обратном направлении. Как впоследствии выяснилось, нового соседа звали Александр, повторяю, он держался очень обособленно, ни с кем близкого знакомства не сводил, но был предельно вежлив и предупредителен. Короче говоря, держал дистанцию. Откуда он появился, почему решил обосноваться именно здесь, никто не знал. Постепенно я отметил для себя ещё одну его особенность. Он часто вежливо улыбался, раскланиваясь с новыми знакомыми, однако, при этом, его глаза оставались серьёзными и даже печальными. Было сильное впечатление, что эта верхняя часть лица его как будто принадлежала другому человеку. Это выглядело довольно странно.

Впрочем, постепенно нам удалось даже свести приятельские отношения, причём такой чести среди окружающих соседей удостоился только я. Как-то Александр пригласил меня к себе домой с просьбой помочь ему что-то перетащить из угла в угол, не помню, экран телевизора, что ли. В квартире была эта его миловидная подруга. Она улыбалась и выглядела счастливой. Её звали Надежда, она представилась очень доброжелательно. Я представился в ответ: «Владимир, можно Вовка». Они рассмеялись шутке, а через три минуты мы уже были на ты, несмотря на некоторое моё преимущество в возрасте. Впоследствии я бывал у соседа ещё несколько раз по разным поводам, в том числе однажды он пригласил меня отведать очень хорошего коньяка, то есть, просто так. О чём-то мы говорили, о политике, как же без неё, о погоде, о каких-то местных новостях. Но никогда о чём-то конкретном, например, о его прошлой жизни, образовании, профессии, бывших жёнах и детях. Его предшествующая жизнь была вне возможных тем для обсуждения, я это почувствовал очень быстро и не настаивал.

Наконец, произошло вполне заурядное событие, которое, собственно, и привело в конечном итоге к появлению данного произведения, правда, в тот момент я догадываться об этом не мог. Как-то вечером раздался телефонный звонок.

– Привет! – услышал я в трубке голос Александра.

– Привет! Как поживаешь? – ответил я.

– Нормально, заходи на рюмашку, поболтаем. Свободен?

– Пенсионер всегда свободен, сейчас буду.

Через пять минут я был у него. Выпили по рюмашке. Затем чаю. Поболтали ни о чём. Ещё посидели. Посмотрели новости, выразили недовольство. Я засобирался.

– У тебя, кажется, дача есть? – неожиданно спросил он.

– Есть немного. Хочешь отдохнуть? Давай в гости ко мне, порыбачим, попаримся…

– Почему нет, как-нибудь съездим, обязательно. А у тебя там печное отопление или газ?

– Есть и то, и то. А печки, по сути, две. Есть камин в гостиной и старая печь, но рабочая вполне. Газ у меня там всегда на минимуме. Я, когда приезжаю, всегда угольком протапливаю, очень даже неплохо получается. Зимой, конечно, не сейчас.

– Тогда у меня для тебя подарок есть, пойдём, – сказал он и повел меня в большую гардеробную, переделанную когда-то из обычной сушильной комнаты.

На плечиках висела одежда для разных сезонов, на специальных подставках располагалась обувь. Валялись какие-то пакеты, видимо у хозяина не доходили до них руки. Ничего интересного. В углу стоял армейский зелёный ящик от артиллерийских снарядов. Его я узнал сразу, я видел много таких в армии. Кроме прямого назначения, их принято было использовать для различных нужд, где может понадобиться такая деревянная ёмкость, в том числе, для перевозки личных пожитков офицерского состава при переездах. На крышке красовался инвентарный номер, написанный чёрной краской от руки. Александр подошёл к ящику, постучал кулаком по каждому запору, дёргая их другой рукой, и откинул тяжёлую крышку. Ящик оказался набитым доверху всякой неприглядной макулатурой. Какие-то подписанные папки с отчётами, просто пачки листов с напечатанным текстом, всё небрежно растолкано по свободным местам. Общие и простые ученические тетрадки иногда в сильно измятом состоянии, подписанные и нет, иногда порванные. Какие-то брошюры, книги с оторванными обложками, в общем, всё что угодно, причём в сильно запыленном состоянии. На мой немой вопрос сосед отреагировал несколько неожиданно:

– Ящик тоже можешь спалить, только железяки отрывай, чтобы в печку не попали.

– Погоди, – сказал я, – но здесь же документы какие-то, может быть ценные. Ты притащил всё это с собой при переезде. У тебя же был какой-то здравый умысел всё это хранить до сих пор?

– Знаешь, это умысел по хранению старого чемодана. Слышал, наверное? Тяжело нести и жалко бросить. Забирай, доставлю своей машиной прямо к тебе на дачу и прямо к печке. Только отнести мне поможешь, тут только содержимого килограммов на двадцать пять будет. А ещё ящик. Тяжеловато и неудобно. На том и порешили.

Ещё один разговор на эту тему, который я сейчас вспоминаю, состоялся в машине, когда мы везли теперь уже мой ящик ко мне на дачу. Сосед не забыл о данном обещании и через два или три дня сообщил мне, что свободен и готов ехать. Я, как всегда, оказался скор на подъём, мы погрузили ящик в его внедорожник и отправились в недолгий путь. Моя дача находилась километрах в тридцати от города и минут через сорок, несмотря на дырявую и раздолбанную дорогу, мы уже были на месте. Пока мы ехали, я ещё раз успел поинтересоваться, в чём состояла ценность того, что было в ящике, и почему Александр вдруг решил всё безжалостно выбросить. Может быть, там какие-нибудь важные финансовые документы, я не знаю, отчёты, которые ещё могут понадобиться зачем-нибудь. На этот раз сосед оказался более разговорчивым.

– Понимаешь, дружище Владимир, я сейчас окончательно избавляюсь не от документов или каких-то там ещё материальных ценностей. Сегодня знаменательное событие. Я избавляюсь окончательно от одной бесполезной и сильно надоевшей мне привычки, к которой я был приучен моей правильной матушкой с восьмилетнего возраста, точнее, со второго класса средней советской школы, где она тогда работала учительницей младших классов. Она почему то решила, что если её разболтанный и неорганизованный сын будет каждое воскресение вечером, перед сном, вспоминать и аккуратно записывать в тетрадке всё, что с ним произошло за неделю, это сможет придать его жизни какую-то цельность и планомерность и позволит стать более серьёзным и организованным во всех его поступках. Кроме того, это должно было, по её предположениям, значительно стимулировать мою короткую память. По её правилу, я должен был вспомнить самые значимые события за каждый день прошедшей недели и записать их краткими и точными фразами. Должен признаться, что занятие это не нравилось мне совершенно с самого начала. Но родитель есть родитель, пришлось подчиниться. Со временем я приспособился к этой процедуре таким образом, что она почти не доставляла мне затруднений. Я завёл небольшой блокнот и делал в нём пометки вечером каждого дня, когда память ещё свежа. А в воскресение мне было достаточно только взглянуть на свои каракули и отчёт за неделю был готов.

– Погоди, ты хочешь сказать, что вот этой хренью, извини, этим делом ты занимался всю свою жизнь и только сейчас ты хочешь с этим покончить? Я правильно понял?

– Ну, почти правильно. В детстве я считал это занятие важным, поскольку так считала матушка. А потом я просто привык, ну, примерно, как к чистке зубов. И я действительно стал думать, что это занятие меня как-то организовывает. А потом, в связи с тем, что жизнь моя сложилась довольно сумбурно, я стал считать, что когда-нибудь найду время и напишу что-нибудь о моей жизни на основе этих материалов. Ну, роман какой-нибудь или, скорее, детектив, где все преступления не раскрываются…

– И ты делал эти отчёты за каждый день без перерыва, посчитаем, сорок семь лет?

– Ну, нет, конечно. Перерывы были. Два года армии. Другие неприятности, которые случались у меня неоднократно. Например, в конце девяностых за мной в течение полугода гонялись два киллера сначала в Киеве, затем в Москве. Мне было не до записей. Ну и потом, я далеко не всегда делал каждодневные пометки, иногда я вспоминал самые важные события недели без привязки к конкретным дням. Было по-разному. Но всегда, даже если случались длительные перерывы, я старался вспомнить самые важные события того периода, конечно, когда мог себе это позволить, и обязательно конспектировал всё, что удавалось припомнить. А два года назад я сделал свою последнюю запись в этом еженедельнике. Забросил последнюю тетрадку в ящик, закрыл его и оставил в кладовке. Всё.

Разговор продолжился уже на даче. Ящик мы благополучно разгрузили и сбросили в дровяной сарай, а сами зашли в дом откушать чайку.

– Прочая макулатура там, – сказал Александр, – это старые финансовые отчёты по разным моим фирмам, уже закрытым. Старые книги, уже не помню, почему я их хранил, возможно, что-то осталось от матушки. Короче говоря, ничего ценного.

– А если это не секрет, – полюбопытствовал я, – что же заставило тебя так вот взять и резко бросить дело всей жизни?

– А смерть моего единственного сына, – как то обыденно ответил он.

– Извини, я не знал.

– Да ничего, перегорело уже, – буркнул Александр и надолго замолчал. Я тоже молчал, мне было неудобно продолжать эту тему, а другой я ещё не придумал. Неожиданно он продолжил.

– Он не был наркоманом, но любил, как это теперь говорят, забить косячок, тьфу ты, дрянь какая. Разогнался на своей «ямахе», мой подарок на 28-летие, трасса Одесса – Киев, небольшой дождь, скользко. Скорость больше двухсот, точнее никто не знает. Какая разница? Как это принято писать в милицейских протоколах, не справился с управлением. А я думаю, он просто дорожный каток не заметил, рабочие бросили на краю дороги. А может и занесло. Шансов не было, отлетела голова. Одно хорошо, быстрая смерть. Мне бы такую…

Погуляли недолго вокруг дома, спустились к реке. Я не спешил, он вроде тоже. Но разговор больше не клеился. Ходили почти молча, только с моими краткими комментариями насчёт окружающего пейзажа.

– Знаешь, – неожиданно сказал Александр, – а ведь в моей жизни было полно криминала, и не простого криминала, а иногда самого безобразного. За такой много, очень много дают. Но я не сидел ни разу, пронесло, всегда как-то проносило. Другие за десятую часть садились, а я, как видишь, всё ещё стою.

– Я уже понял, что у тебя в прошлом не всё чисто, когда ты киллеров упомянул. Конечно, подробности меня не интересуют. И я не удивлён совсем. Я думаю, мало кто, а может и совсем никто не мог в нашем диком капитализме блюсти закон и приличия. И не может по сю пору. До цивилизации далеко. У кого деньги, тот и уважаемый человек, везде, от магазина до парламента. Это современный закон приличного человека.

– Этот закон действует с момента появления денег, – подхватил тему Александр, – тем не менее, какие-то моральные ценности существуют и существовали всегда. Где они только применяются, не всегда понятно.

Ещё через какое-то время он сообщил, что ему пора. На тот день я дачных дел не планировал, поэтому решил возвращаться тоже, тем более с таким комфортом.

– Ну что, – сказал он уже в машине, – нет больше вопросов? Сгодится растопка?

– Конечно, сгодится, но вопрос есть, – сказал я.

– Задавай без зазрения совести, на всё отвечу.

– Ладно, мне, вроде, всё понятно, и насчёт привычки, и насчёт старого чемодана, которого жалко выбросить. Но если у тебя там содержатся отчёты по криминальным делам, тогда вопрос номер один, как же ты не боялся, что они попадут к ментам после этих дел? И вопрос номер два, почему ты отдаёшь это мне, а не уничтожил всё самостоятельно, с гарантией? Ты не боишься, что я, например, возьму и отнесу все эти подарки к тем же ментам и они с удовольствием закроют старые свои «глухари»?

– Знаешь, я ожидал этих вопросов от тебя, – ответил он без каких-либо признаков заинтересованности, – да, была такая проблема в своё время. И я понимал, что действую неосмотрительно и есть опасность, что всё это отправит меня в тюрьму. Я держал весь архив в разных потаённых местах, у любовниц, которым доверял, у друзей, иногда у родственников. Как видишь, всё проскочило, я всегда был везучим. Но легкомыслие налицо, согласен. А что касается тебя, то здесь всё просто. Во-первых, ты не идиот, я это понял сразу, и в этом моя главная гарантия.

Я благодарно кивнул.

– А потом, – продолжил он, – даже если представить, что ты захочешь всё это перечитать, найти крамолу, а затем со всем этим потащиться к ментам, чтобы меня сдать без всякого интереса с твоей стороны, всё равно результат будет нулевой, скорее всего.

– Это почему? – не унимался я.

– А потому, что ментам это всё уже не нужно давно. Все эти дела уже когда-то и как-то закрыты и нет никаких оснований для их возобновления. Ни заявлений от потерпевших, ни общественного резонанса. Всё уже забыто давно, а у них своей текучки по горло. А чтобы я сам это уничтожал, так мне лень, стар я уже, да и печки у меня в квартире нет.

– Ну, если ты стар, тогда я что, супер стар, что ли, как в том бородатом анекдоте про Брежнева? – пошутил я.

– Да, смешно. А знаешь, ничего смешного, душой я стар, не телом, ощущение такое. Устал. Чувствую, устал, а где от этой усталости отдыхают, не знаю.

Помолчали.

– А почему бы тебе не взять, да и действительно, не перечитать всю эту мою мазню, – продолжил Александр, – конечно, там далеко не всё интересно и литературных достоинств, скажу честно, не много. Но есть места интересные, как сейчас говорят в молодёжной среде, прикольные.

– Зачем? Для удовлетворения праздного любопытства? Что мне потом с этим делать? В растопку? Так я и так собираюсь, без особого напряга. Повесть про тебя написать? Или роман? Новая повесть о нашем настоящем человеке? Как за ним киллеры гонялись!

– Ну да, ты прав, наверное, – серьёзно и как-то грустно отреагировал Александр.

– Знаешь, может быть, ты и достоин повести, что-нибудь, типа, героя уже нашего времени, продолжил я, – не знаю. И дело тут не в среде обитания самого героя. Наверное, это даже и лучше, если герой находится в отвратительных условиях современности. Чем хуже условия, тем лучше видны человеческие качества личности. Но тут возникает главная проблема.

– Какая ещё проблема? – немного удивился Александр.

– Очень простая, – ответил я, – для написания портрета героя современности нужен Лермонтов, вот главная проблема. А мои литературные способности едва ли до уровня средней школы дотягивают, я терпеть не мог писать сочинения. Что уж мне описывать. Мои главные литературные творения в жизни – это направления на анализы, рецепты, иногда истории болезни, вот и всё.

Александр засмеялся, довольно редкое зрелище.

– История болезни? Может это как раз то, что нужно, если писать обо мне.

Затем, немного подумав, добавил:

– Ну, хорошо, но был же ещё доктор Ватсон у Конан Дойла, он же был врачом тоже!

– Да, был такой персонаж, – ответил я, – но это был вымышленный герой, если ты помнишь.

– Ничуть не бывало, это сам Конан Дойл был врачом, причём практикующим врачом, я думаю, поэтому и Ватсон был врачом тоже. Так что для тебя ещё не всё потеряно.

Посмеялись. Я удивился его литературной осведомлённости, совсем нетипичной для представителя современного бизнеса, или криминала, уж и не знаю точно. Скорее всего, это почти одно и то же.

– Другое дело, – продолжил Александр, – что я совсем не гожусь на роль типичного героя наших смутных времён. Ну, смотри, я экономист по образованию, специализация – бухгалтерский учёт и статистика, не доучился в аспирантуре, не защитился, бросил, поскольку не мог жить на стипендию с больной матерью на руках. Решил заработать денег, обеспечить себя, затем спокойно продолжить занятия наукой. Так наука в прошлом и осталась.

– Во-первых, насколько я помню, Печорин и не был типичным героем, – теперь уже я решил показать свои познания, – если ты его имеешь в виду. Лермонтов сам писал, что это образ, составленный из пороков многих людей. Получается, это был немного искусственный персонаж, необходимый для осуществления идей автора. А во-вторых, я думаю, Печорин вообще не был Героем Нашего Времени.

– Вот это ты сказанул, – теперь уже серьёзно удивился Александр, – это ещё почему?

– А потому, это моё личное впечатление. Я не литературный критик и могу не следовать общему мнению. Скажи, а мелкий подлец Грушницкий разве не герой времени? А драгунский капитан? А доктор Вернер? А Азамат? А Казбич? Перечислять всех? Ты, наверное, удивишься, но я думаю, что настоящие герои нашего времени – это подлость, свинство, жадность, глупость, чванство, лень и так далее, ещё много. Это всё признаки людей, наряду, конечно, с другими, иногда положительными признаками. И в той или иной степени все герои Лермонтова, а вслед за ними и все остальные представители рода человеческого, суть носители этих свойств в их причудливом переплетении, вот и всё. Поэтому название «Герой Нашего Времени» без всяких скидок может относиться к любому времени, и не надо давать указания, к какому точно периоду это относится, это просто НАШЕ время. В этом смысл я думаю.

– Ты знаешь, ты меня удивил, отозвался Александр, – я перечитывал это произведение несколько раз уже в моей взрослой жизни, и мне даже в голову не приходила такая оценка. И я, пожалуй, с тобой соглашусь. Наверное, ты прав. Конечно, прав.

Так, слегка поупражнявшись в литературной критике, мы, наконец, доехали до нашего дома. А уже через некоторое время я совсем забыл о ящике с документами, поскольку было лето и печка не нужна, и почти забыл об этом нашем разговоре. Жизнь продолжалась в обычном своём порядке. Мне осталось описать только один эпизод из этой предыстории, который действительно несколько потряс моё неспешное существование и заставил совершенно изменить моё мнение о судьбе зелёного ящика, а также вспомнить все подробности последнего разговора с Александром во время нашей поездки на дачу.