Читать книгу Больная любовь - Игорь Дихтер - Страница 5

Квартира Брайтона была такой же, как её хозяин: небольшой беспорядок, лёгкая мебель, мало света. Казалось, Бертран не стремился ни к комфорту, ни к роскоши. Уотсен прикасался к стульям и шкафам, желая оставить свои отпечатки, свой след. В тот день в Лондоне опять шёл дождь и холодная вода билась в оконные стёкла, оставляя на них прозрачные разводы.

Мужчины пили чай и ели лимонный бисквит. Уотсен выглядел чересчур напряжённым, сидел на краешке стула, словно находился на аудиенции у представителя королевской семьи.

– Всё хорошо? – спросил Брайтон, отправляя в рот очередную порцию бисквита, лежащую на десертной ложке.

– А? Да-да, конечно… – натянуто улыбнулся писатель и поспешил сделать глоток чая.

Он видел сиреневых бабочек, летающих над головой возлюбленного. От них исходило потрясающее золотистое сияние и Редьярду до боли хотелось рассказать Бертрану об этом. Но он боялся…

– Если бы тебя спросили, что главное в литературе, что бы ты ответил? – откинувшись на спинку стула, поинтересовался Брайтон.

Уотсену показалось, что в глазах цвета жидкого серебра мелькала усталость. Он ведь так мало знал об этом человеке. Быть может, у него проблемы? Редьярду было непросто посмотреть на мир вокруг, увидеть эмоции людей, он жил в закрытом пространстве, где обитали его чувства и произведения.

– Любовь. Важнее её ничего нет, – зачарованно глядя на Брайтона, хрипло ответил писатель.

Бертран мягко улыбнулся и взял со стола серебристый портсигар:

– Ты так на меня смотришь…

– Как?

– Не знаю. Будто я… особенный.

– Так и есть.

– Ты меня смущаешь… – тихо рассмеявшись, Бертран достал сигарету, вставил её в рот и несколько развязно закурил. Одна из бабочек села на плечо мужчины и Уотсен протянул руку, чтобы спугнуть её. Конечность замерла в воздухе, создавая неловкий момент.

Брайтон вопросительно посмотрел на руку и, выпустив дым носом, сжал кисть мужчины в своей тёплой ладони.

Так они и сидели, слушая заунывную песнь лондонского дождя. А потом писатель вдруг встрепенулся:

– Давай поедем в Баколи!

– Боже, зачем? – затягиваясь, добродушно спросил Бертран.

– Солнце, море… Действие моего нового романа будет происходить в Баколи. Да, именно там!

– Хорошо, давай в Баколи. Я никогда там не бывал.

В эти секунды Уотсен ощутил себя самым счастливым человеком на свете.

Разумеется, когда Бенджамин узнал о поездке, то тут же забыл о своей английской сдержанности. Он пылко уверял, что им нечего делать в чужой стране, без сопровождения и знания языка. Уотсена раздражало, что кузен считал его малым дитём, оторванным от мира, но в тот день испытывал такую чистую и блаженную радость, что не стал вступать в спор.

– Ты пишешь гениальные книги. Ты один из самых лучших писателей во всём мире. Я не назову страну, в которой тебя не читают! Но… Редьярд… ты должен беречь себя, – настаивал Бенджамин, следуя за братом от гардероба до кровати, на которой стоял открытый чемодан, и обратно. – Да, ты увлёкся. Сильно. Но это не повод бросаться в омут с головой.

– Я не «увлёкся». Ты не смеешь говорить на эту тему, ясно тебе? Ещё раз услышу подобное – останешься без работы! – прошипел Редьярд, поджимая губы и бросая на Бенджамина злобный взгляд.

Тот поднял ладони вверх и кивнул. Никто не хочет остаться без куска хлеба. А Уотсен был живой легендой, которая хорошо платила. Очередь из желающих стать его секретарём выстроилась бы до самой Аляски. Посему Бенджамин не хотел рубить сук, на котором сидел. Но дело было не только в деньгах – он действительно опасался отпускать Редьярда в чужую страну. Иногда тот совершал странные телодвижения, мог подолгу смотреть в стену, а потом, стараясь проморгаться, соображать, где находится.

Но Уотсен был непреклонен и спустя сутки они с Брайтоном отчалили в Баколи, которая встретила их медовым солнцем и нежно-розовым закатом. Бледнокожий Редьярд щурился от непривычного изобилия естественного света и выглядел несколько растерянным, но жутко довольным.

Он арендовал дом Пьянко-Ручилло на берегу моря, который представлял собой двухэтажное белокаменное здание с большим количеством роскошно обставленных комнат, залов, дубовых лестниц. Брайтон бродил по нему, присвистывая от изобилия красоты. Когда от колорита позолоченных подсвечников, старинных картин и хрусталя в стеклянных шкафчиках начала кружиться голова, он пришёл в спальню, где Уотсен корпел над печатной машинкой. Его волосы всё ещё были прилежно расчёсаны по пробору, но пара прядей взбунтовались и выбились. Бертран улыбнулся, любуясь гением пера, находящимся за работой, а потом тихо вышел из комнаты, прикрыв дверь.

Когда Уотсен поставил точку и потёр покрасневшие глаза, за окнами сгущался синий маслянистый вечер. На бархате неба загорались звёзды, открылись ночные клубы и рестораны, опьянённые джазом, хлынувшим из Америки. «Ревущие двадцатые», во всей своей блестящей красоте и беззаботной дерзости, меняли не только моду, но и будоражили умы мужчин и женщин. Если в пуританской Англии американское веяние считалось полулегальным, открыто не приветствуясь обществом, то в Италии всё было иначе. Дама могла облачиться в платье с юбкой, собранной из бисера, обрезать длинные волосы, завить их и нарисовать на губах «бантик», а после отправиться танцевать в ближайший клуб. И никто бы не посчитал её «ночной бабочкой». Думая об этом, Уотсен встал, скинул атласный халат и облачился в лёгкие белые рубашку и шорты. Выйдя из спальни, он позвал Бертрана, но ответа не последовало.

Откровенно нервничая, Редьярд вышел из дома и осмотрелся. Далеко впереди виднелись огни уличных кафе. Море было спокойно, зовя в свои тёплые объятия. Пляж, прилегающий к дому, пустовал. Словно чувствуя, что Брайтон отправился туда, где под открытым небом играют джаз и пьют пиво, писатель пошёл вперёд, на огоньки.

Через двадцать минут он оказался возле большого уличного кафе, на танцевальной площадке которого вертелись полуголые мужчина и женщина, танцуя танго. Трое толстых мужчин давали джаз, а посетители набивали животы форелью с овощами и пили пиво. Уотсен заметил Его и в солнечном сплетении возникла странная боль.

Брайтон сидел за столом с пятью мужчинами и что-то живо обсуждал. Возненавидев всех этих незнакомцев, писатель приблизился к столу, не сводя пристального взгляда с Бертрана. Тот вскочил, смеясь:

– Представляешь, встретил здесь американцев. Присаживайся к нам.

– Как ты здесь оказался? – спросил Редьярд, но его вопрос затерялся в экспрессивной итальянской речи, льющейся со всех сторон.

Он опустился за стол, после чего последовала церемония знакомства. Редьярду было плевать на этих американцев и он не сводил строгого и блестящего взгляда с любимого. Что у них может быть общего? Эти американцы походили на пустых прожигателей жизни, на авантюристов и элегантных разбойников.

Вскоре ответ был получен – карты. Они принялись за очередную партию преферанса. Оживлённый Брайтон слишком много болтал и смеялся, пафосно курил и выглядел до неприличия сексуально. Уотсен испытывал дикое желание ударить его.

Рубашка Бертрана была расстёгнута почти до пупа, на груди блестел серебристый католический крест, синие пиджак и брюки, подчёркивающие его стройную фигуру, слегка помялись (он ведь так и не переоделся после приезда в Баколи).

Уотсен молчал всю игру.

– Для меня большая честь познакомиться с самим господином Уотсеном, – заговорил черноволосый и горбоносый парень, когда все деньги, поставленные на кон, отошли седовласому и бородатому мужчине с хищным взглядом.

– Ваш роман «Крушение» – просто событие в области литературы. Искупление грехов посредством написания музыки – это великолепно, – поддакнул тот, что носил маленькие чёрные усики и обладал смазливой внешностью.

– Спасибо, – глухо ответил Уотсен, не отводя взгляда с Брайтона.

– Это всё, конечно, безумно интересно, – пряча деньги в карманы серебристого пиджака, заметил седовласый, – но сегодня я намерен играть и выигрывать. Поняли, придурки? Едем в казино.

Все начали подниматься.

Бертран не сдвинулся с места, глядя на бледное лицо писателя. Тогда седовласый похлопал Брайтона по плечу, ухмыляясь:

– Поехали, красавчик. Ты классно играешь.

Уотсена словно ударило молнией. Он был готов вскочить и ударить наглого ублюдка, что посмел так разговаривать с Бертраном, да ещё и трогать его… Но неведомая сила удержала писателя на месте. Он лишь процедил:

– Мы идём домой.

– Какой у тебя нервный парень, – хохотнул американец и, смерив Редьярда насмешливым взглядом, пошёл в сторону дороги. Его дружки последовали за ним.

Домой возвращались в гробовой тишине. Бертран смотрел под ноги и был мрачнее тучи, в то время как Уотсен злился. Злился и ревновал.

Лишь оказавшись в уютно освещённой гостиной, мужчины заговорили. Первым начал Бертран:

– Почему ты был против моего нахождения в этой компании?

– Ты не видел, что это за люди? – усмехнулся Уотсен и начал расстёгивать рубашку.

– Но ведь дело не в этом.

– Разве?

– Да будь хоть попы на их месте – ты бы всё равно смотрел на меня так, как несколько минут назад. Будто я предал тебя, – Брайтон хмуро смотрел в пол, держа руки в карманах брюк.

– Тебе виднее. Я думал, мы хорошо проведём время. Только ты и я. Зачем ты ушёл в это кафе? – почти обессиленно ответил Уотсен. Он ощутил ужасное головокружение и поспешно стянул рубашку, бросая её на диван.

– А мне нельзя было дойти до кафе? Неужели ты настолько собственник? – уязвлённо выпалил Брайтон и тут же прикусил язык. Разговор летел в яму банальности.

Писатель развернулся и, свернув в коридорчик, прошёл в ванную. Его трясло. Обнажившись, он встал под душ и крепко зажмурился. На чёрном фоне возникали блестящие цветы, ягоды, животные и чудесные птицы. Это всё любовь. Мужчине хотелось заорать на всю чёртову Италию: «Ты мой! Ты только мой!», но вместо этого он болезненно скривил губы. Дверь в ванную открылась и кожа покрылась мурашками.

Редьярд с замиранием сердца слышал шелест одежды, чувствовал запах любимого тела и то, что мужчина встаёт рядом. Тёплые ладони легли на его узкие бёдра. Манящий голос шепнул: «Прости меня».

Писатель облизал пересохшие губы и ничего не ответил. Через секунду он ощутил, что его мягкий член оказывается в горячей полости влажного рта. Содрогнувшись, Редьярд застонал и откинул голову назад, ладони легли на мокрые удлинённые волосы. Бертран брал член всё глубже, делая резкие движения головой. Толстая головка скользила по языку, оставляя на нём свои выделения и иногда касалась гланд, заставляя писателя рычать от блаженства. Он крепко сжал волосы Брайтона в кулаках и начал двигать бёдрами, подстраиваясь под темп. Короткая мокрая борода Бертрана касалась яичек, даря им дополнительное наслаждение. В какой-то момент Брайтон взял орган во всю длину и головка упёрлась в дёргающиеся гланды. Нос, приникший к заросшему лобку, опалял его горячим дыханием. Редьярд громко застонал, на чёрном фоне тысячи разноцветных фейерверков разлетались на искры. Густая сперма полетела прямо в пищевод Брайтона.

Прижавшись спиной к кафельной стене и тяжело дыша, словно от долгого бега, Редьярд видел искры и фейерверки, пёстрые лучи, подрагивая всем телом. Когда ему удалось открыть глаза, он сфокусировался на Бертране. Тот, словно отражение в мутном зеркале, взирал на него, стоя совсем близко. Писатель взял в руку его твёрдый член и начал дрочить, облизывая губы. Брайтон упёрся ладонями в стену по обе стороны от головы Уотсена и полностью отдался ощущениям. Капли воды стекали по его лицу на шею, очерчивая кадык.

– Я так тебя люблю, – прошептал Редьярд, и в следующую секунду Брайтон начал кончать ему в ладонь. Писатель продолжил быстрые движения рукой, забирая всё, до последней капли…

…На следующее утро Уотсен проснулся из-за приятного аромата омлета. Прикрыв наготу лёгким халатом, он прошёл на кухню и замер в дверях. Брайтон колдовал над плитой, что-то проверяя деревянной лопаткой. Писатель сглотнул, ощущая небывалый голод и не в силах отвести взгляд от Бертрана.

А потом они завтракали на террасе и наслаждались запахом моря. Его бесшумность манила, Редьярд хотел окунуться и не сводил взгляда с голубоватой воды. В округе не было и не должно было быть ни души (писатель выкупил всю виллу), поэтому можно было позволить себе немного сумасбродства. Мужчины допили кофе и вышли на пляж. Уотсен не решался снять халат, хоть и понимал, что здесь его наготу, кроме любовника, никто не увидит. А вот Брайтон с лёгкостью снял шорты, бельё и рубашку. Пока он шёл к воде, лукаво поглядывая на писателя из-за плеча, тот думал, что ревнует это тело к воздуху, солнцу и, конечно же, морю.

Скинув халат, он последовал за Бертраном. Они долго купались голышом, обнимаясь и целуясь в воде. Уотсен, привыкший к прохладной английской погоде, не чувствовал дискомфорта. Им овладело одно сплошное наслаждение. Вдоволь накупавшись, они занялись любовью на берегу. Бертран сидел верхом, откидывая назад голову и жмурясь от наслаждения и яркого итальянского солнца. Он совершал резкие движения на члене писателя, а тот смотрел на него во все глаза и стонал, трогая руками его грудь, живот и бока. Он просто ошалел от ощущений и сладости, скопившейся внизу живота. Тем временем Брайтон, словно наездник, упёрся ладонями в его плечи и стал совершать резкие и очень быстрые движения, буквально прыгая на члене. Они вскричали в унисон и одновременно словили долгий, мучительно-сладкий оргазм. Редьярд крепко держал любовника за бёдра, оставляя синяки и не давая соскочить с плоти. Тот дёргался, словно на электрическом стуле, а мокрые удлинённые волосы хлестали его по щекам.

Однажды Брайтон предложил Уотсену посетить местный театр. Писатель нехотя согласился. На тот момент у него уже было готово несколько глав и единственное, о чём он хотел думать – это роман. Но пренебрегать желаниями любимого, по крайней мере слишком часто, было неправильно. Поэтому они облачились в свои лучшие костюмы и отправили в центр Баколи.

Уже после первого акта, в буфете, где подавали земляничный мусс и какао, к Уотсену подошла компания женщин. Лучезарно улыбаясь, они просили подписать экземпляры романа «Зелёная гора». Благо, дамы не знали английского, и Редьярд смог быстро от них отделаться. Опомнившись, он обнаружил, что Бертрана рядом нет.