Читать книгу Самые обычные люди? - Игорь Филатов - Страница 16
Часть третья
Глава вторая
Оглавление– Ну и где ты там? – Звонарь стоял на колокольне и смотрел в отверстие в полу, из которого показалась голова Володи.
– Да тут я, – прокряхтел он, перебираясь с лестницы на ярус звона.
– Вот он, твой мучитель, – усмехнулся Звонарь, указывая на массивный колокол.
– А как ты его раскачиваешь?
– Никак. Я язык раскачиваю… Много ему ещё нечистой силы из тебя изгонять, – чуть улыбнувшись, тихо пробормотал Звонарь, подняв руку и прижав к колоколу ладонь, – поздоровайся тоже…
Вова неуверенно прижал руку к древней бронзе, ощущая тяжесть и мощь благовестника.
– Ну, молнией тебя не поразило, уже хорошо. Значит, не совсем ты человек потерянный.
Володя опасливо посмотрел на Звонаря.
– Да шучу я. Хотя, как известно, в каждой шутке… На Руси говорили, что колокольный звон грешника пугает, а истинно верующего человека радует.
Звонарь отвернулся, скрестив руки на груди. Он стоял, неспешно блуждая взглядом по открывающимся с высоты колокольни просторам полей и низким белоснежным облакам.
– Считается, будто у колокола есть душа, и я в это верю, – продолжил он, не глядя на Довганика, который просто сел на дощатый пол, обхватив руками колени. – У каждого колокола свой уникальный голос, своя судьба. К ним относились как к живым, но и наказывали как людей – за проступки людей: за сбор народа для бунта, за дурные вести, за молчание о приближающейся беде. Их секли розгами и били батогами, отрубали уши, вырывали языки и отправляли в ссылку. Царь Петр Первый указывал переплавлять их в пушки. Большевики уничтожали их сотнями тысяч и продавали за границу наиболее ценные. До революции в России звонило больше миллиона колоколов – двести пятьдесят тысяч тонн колокольной бронзы, почти вся она пошла на индустриализацию. С тридцатых годов на десятилетия в России наступили времена молчания. А согласно народным поверьям, злые духи появлялись и начинали пакостить только после того, как отзвонит колокол. В древние времена в это верили, и я верю сейчас – в то, что колокольный звон исцеляет и грозу отводит, нечистую силу изгоняет и развеивает её злые чары.
Звонарь надолго замолчал. Он словно мысленно блуждал где-то в глубинах времени и собственных переживаний. Вову обволакивала тишина. Как будто весь мир поставили на паузу.
– Но есть и научные данные, – продолжил Звонарь, – огромное количество резонансных звуковых волн, излучаемых колоколами, не воспринимается ухом человека – и инфразвуковых, и ультразвуковых. Эти вибрации очищают окружающее пространство от болезнетворных микробов на десятки километров. Резонанс разрушает структуру микробных клеток. Могут погибнуть даже споры сибирской язвы и вирус гепатита. В старину при эпидемиях и страшных морах полагалось неустанно бить в колокола. В тех сёлах, где была церковь и постоянно звонили, мор был значительно меньше, чем в тех местах, где не было храма. Колокольный звон может сильно влиять на душевное состояние человека. Учёные считают, что для каждого органа есть свои биоритмы и резонансные частоты. Низкие частоты успокаивают, а высокие – возбуждают. Появились специальные методики использования колокольных звонов для лечения душевных расстройств, исцеления беспричинного беспокойства, страхов, нервозности и бессонницы…
Звонарь повернулся к Володе и продолжил, глядя ему в глаза:
– По колокольному звону можно определить состояние своей души. Возникает ощущение торжественное, светлое, радостное, причастности к чему-то духовно-высокому, либо овладевают печальные, тревожные чувства, щемящие сердце. Но он очищает любую душу – а тому, кто звонит сам, многократно сильнее. Попробуешь? – Звонарь продолжал пристально смотреть на Владимира.
– Да нет… Может потом как-нибудь…
– И правильно, – довольно покачал головой Звонарь, – рано тебе ещё. Каждый удар колокола слышен не только на земле, но и на небе. Его называют «молитва в бронзе». Если неготовый звонишь, в нечистоте, тем более в гордости или прелести – это сразу слышно. На это сразу… обращается внимание.
– А в прелести – это как?
– Духовная прелесть… Это ложь, самообман, самообольщение. Человек думает, что он идёт по правильному пути, а на самом деле идёт по ложному.
Он снова отвернулся от Вовы и подошёл к колоколу, тихо произнося:
– Повсюду, где слышен звук сего колокола, да удалятся враждебные силы, также и тень призраков, налёт вихря, удар молнии, падение грома, разрушения бури и всякие духи ураганов.
Рука Звонаря уверенным движением легла на верёвку, привязанную к языку колокола, качнула его, и глубокая, неудержимая волна понесла свою мощь во все стороны, проникая в каждую клетку любого живого создания на многие километры вокруг.
– Ну не будешь пробовать, тогда пойдем вниз – тут место его голоса, – он вновь прикоснулся к колоколу и, протиснувшись мимо Довганика, привычно соскользнул вниз по лестнице. Тот задумчиво полез следом.
– Ты говоришь, история с чеченцами плачевно закончилась? Почему? – спросил он на ходу.
– Да… Сейчас расскажу.
Они спустились, вышли из колокольни и опять расселись по скамеечкам.
– Для многих ребят плачевно закончилось почему? – Володя как будто продолжал физически ощущать только что пережитую близость с местом зарождения колокольного «слова». – Я просто забегу вперед… а потом отмотаем обратно. Арсаев и Хашиев, находясь в СИЗО, естественно, связались с родственниками. Те приехали, привезли какой-то магарыч[68], с кем-то как-то договорились… В общем, через два месяца Хашиева осудили условно, но у него срок службы уже истёк, он перестал быть военнослужащим. То есть его просто освободили и отправили домой. А Арсаев закосил под дурака. И его реально признали на комиссии сумасшедшим – тяжело было не признать такого идиота. И его освободили по той причине, что он невменяемый, но обязали проходить лечение по месту жительства, в своём Ачхой-Мартане. Но в часть они один раз вернулись за своими вещами. Они приехали, и приехала вся их родня – человек двадцать, все эти аксакалы. И эти две твари, они когда выходили… А я как раз около КПП был, не помню, что я там делал. И он так на меня посмотрел… И ещё ребята были из роты. И Арсаев: «Суки, вы ещё пожалеете…» – Ну и уехали. Мы особо не придали значение – ну, погрозил пальцем, уехал. В результате потом уже, в конце службы – то есть мне до дембеля оставалось, ну, условно говоря, месяц… И тут подтверждённые слухи, что в Четвёртый посёлок стекаются чеченцы, в количестве – пересчитать невозможно. В результате оказалось, что их приехало около трёхсот человек. И приехали они только с одной целью – мстить. Сначала они вылавливали любых солдат, которые выходили за территорию части, неважно, в увольнение или в самоволку. Всех дико избивали. Потом… Уже слухи были, я не знаю откуда они брались. Скорее всего те чечены, которые были нормальные и оставались в полку, они общались с этими и какие-то слухи доносили. И они говорят: «Парни…» Особенно нам, потому что девятую роту расформировали, кого-то в четвёртую отправили. Я и большая часть девятой роты попали в шестую. У Арсаева были конкретно мстительные планы по поводу меня, Сугроба, Романца и вообще всех бывших солдат девятой роты. Командир роты – майор какой-то, я даже фамилию его не помню – был вообще никакой. Он появлялся, гордо проходил по «центряку», смотрел, всё ли чисто, подшиты ли воротнички, уходил – и всё. Он не пил, он никого не бил, он просто… Его не было! Остальных офицеров я вообще не помню. То есть мы были предоставлены сами себе. Ну офицеры, наверное, понимали, что они сделать ничего не могут. Тревогу бить? Ну как тревогу бить? Советский Союз. Межнациональный конфликт? Его ещё нет. Убить – ещё пока никого не убили. Ну приехали чеченцы – они граждане Советского Союза… И нам чеченцы, наши, которые в четвёртой роте служили, говорят: «Вот те, которые приехали, они собираются сегодня ночью штурмом взять шестую и перерезать вас всех». Ну чего делать? Надо держать оборону. Мы запаслись арматурой, топорами, ножами – кто что смог достать, украсть в столовой… И ещё что мы сделали – всё-таки русская смекалка, она работает. Я как рассказывал – у каждой роты был свой вход и своя лестница. А лестничный пролёт был узкий – разойтись могли два человека. Мы поснимали с турников цепи-растяжки и где-то на уровне… Ну, так чтоб нам удобно было, чтобы у нас был плацдарм перед входом в шестую роту, и на пролет ниже… Во-первых, мы на эти цепи повесили гантели, во-вторых, как паутиной, опутали эти все перила – чтобы невозможно было ворваться толпой. Чтобы это нужно было преодолевать как-то, перелезать… Так оно и случилось. Где-то после часа ночи поползли злобные чечены, и мы лихо отбили атаку, нанеся им значительный урон. Потому что кому-то из них и гирей прилетело в голову, кому-то и цепью. В общем, мы их хорошенько потрепали. Но они, естественно, не отступили. И вот эти боевые вылазки продолжались месяц!
– А периметра нет, что ли, в части? Они как туда зашли?
– Он есть, но он очень легко проходим. Это стройбатовская часть. Это куча дырок. «Колючка» – она давно порвана, где-то дырка в заборе – ходи пешком, и так далее. Часть охранялась комендантским взводом, но очень условно. И это, практически еженощное, отражение атак – оно продолжалось месяц. Потому что я пришёл домой в первых числах ноября, а это всё началось где-то с октября, с конца сентября. То есть ещё было более-менее тепло. Соответственно, мы не спали, посты организовали. Причём к утру это приходилось всё разбирать, потому что офицерьё приходило. Они может об этом и знали, но тем не менее… Ну это реально была война! Потому что мы понимали, что, если чечены в таком количестве прорвутся к нам в роту, по крайнем мере нам троим, в том числе и мне, не жить, сто процентов. Двести! Миллион процентов! Я даже хочу сказать, что, когда уезжал – мы на поезде уезжали – мы не через КПП выходили в парадной форме и с вещами. Мы выходили через какую-то дыру, шли лесом, чтобы попасть на автобус, который идёт в город. Мы понимали, что если нас где-то отловят, то нам будет кирдык. Это что касается чеченов… Других каких-то стычек, серьёзных проблем с ними не было, но хватило одной этой истории. Были массовые драки с узбеками и таджиками. Потому что «мудрое» командование решило из них сделать отдельную роту – восьмую. Они были разного призыва, но, видимо, так ими было легче управлять. Пару раз я к ним заходил – обхохочешься…
Владимир действительно не смог удержаться от смеха, вспоминая эту картину.
– У них, начиная со второго этажа, всё было выстлано коврами. Ковры, ковры, ковры. Даже сортир. Всё в коврах. Даже стены частично были коврами обиты. Всё время играла национальная музыка, откуда-то пахло пловом. И у них, соответственно, тоже появлялась какая-то иерархия. И получилось так – один или два раза кого-то из их баев[69] как-то кто-то оскорблял. А они другую тактику выбрали… Они утраивали массовые побоища на плацу. Вот их выводят чистить снег, соответственно, у них в руках лопаты. Они их ломают и идут в бой с этими черенками на ту роту, где обидчик. И всё бы смешно, но не только же черенками. И ломы, и ломы с приваренными топорами, чтобы лед отбивать. И в такой массовой драке убили двоих. Одного с их стороны, а одного вроде с шестой роты. Потом эти все разборки продолжались и после отбоя. Одного замочили – ну просто зашли ночью, дневального[70] за шкирку: «Где он спит?» – «А там спит». Подошли, по голове дали дубиной и всё, парень не проснулся. Это… В общем, как сказать? Самое страшное была война с чеченами. Вот эти массовые драки – это тоже было страшно, но там другие ощущения. Там толпа на толпу, и ты не знаешь – прилетит тебе, не прилетит, или ты кого-то уделаешь… Причём комендантский взвод достаточно быстро вмешивался. Они начинали стрелять в воздух, поверх голов, и всё это рассасывалось. Но всё равно трое жмуров[71] было. Такая «весёлая» служба…
– Придумали себе врагов, придумали войну… – отстранённо пробубнил себе под нос Звонарь. Володя пожал плечами и вернулся к воспоминаниям.
– Но были и действительно положительные моменты. Ближе к окончанию службы я уже был более-менее знаком с начальником медсанчасти, капитаном Коротичем. Ну, знаком как? Просто приходил с чем-то. Мне уже было почти двадцать лет, я уже обладал неким опытом общения с людьми и понимал, кто из себя что представляет. Я мог элементарно доброго человека от злого отличить. Отзывчивого – от сухаря какого-нибудь. В общем, было понимание, что Коротич нормальный. И вот как-то я в очередной раз к нему зачем-то обращался – а дело было месяцев за шесть до дембеля. И я ему говорю: «Слушай, а можно я, это, тут, в санчасти, пару дней полежу?» – А он: «Да господи, санчасть свободная». А санчасть – это половина первого этажа казармы, отдельный вход, ключи только у Коротича. Приходит раз в сутки санитарка, промывает всё хлоркой. У него есть часы приёма, условно говоря, два раза в неделю, когда он там появляется. Он говорит: «Да вот тебе ключи от палаты, ключи от входной двери – живи». Причём это без каких-то подношений. И я пару дней… А ты представляешь кайф? В роту ходить не надо, никакого отбоя. На разводы, в музвзвод, я ходил по времени, точно так же играл, потом возвращался. Я говорю: «Ну вот, болезнь какая-то у меня сложная, положили пока к санчасть. Лежу». Ребята: «Это не заразно»? Я: «Не, не, всё нормально».
– Ну, в принципе, воспаление хитрости может и заразным быть, – улыбнулся Звонарь.
– И в общем я стал жить такой полувольной жизнью. И к тому моменту Романец с Сугробом подсуетились – они весь музвзвод устроили грузчиками, на продовольственную базу. А находилась она менее даже, чем в километре от части. Нужно было перелезть через забор, пройти лесочком, потом через дорогу, и вот тебе ворота. Это центральная продовольственная база города Ангарска! Сугробов с Романцовым работали карщиками на электрокарах, а мы, все остальные, простыми грузчиками. И мы разгружали вагоны – всё, что приходило в Ангарск. А в Ангарск приходило всё! Начиная от спичек, сигарет – мясо, курица, овощи, фрукты – всё, всё, всё приходило на эту базу, а с неё уже распределялось по магазинам. По-другому никак. Централизация же, Советский Союз. И я прикинул, думаю, блин, мне на построение и на какой-то объект ехать не надо – я могу пешком из санчасти ходить на работу. Играть на разводах, утренних, вечерних, всякие вечерние поверки, я и так могу. А почему бы мне с Коротичем не договориться за пару пузырей – оставить меня здесь на подольше? И у нас был такой Илья Бурков – возрастной, и выглядел внешне как взрослый дядя. Он не работал нигде и никогда. Даже если на какие-то объекты его и прикрепляли, то он ничего там не делал. Он просто собирался и уходил к своей сожительнице. А она работала на каком-то ангарском предприятии и заведовала талонами – потому что в то время уже была талонная система. Мыло по талонам, мясо по талонам, водка по талонам, вино по талонам. И у Ильи всегда можно было купить талоны, а потом их отоварить в магазине. Я ему объяснил ситуацию, и он говорит: «А, Вован, я тебе даже не продам – я тебе на две бутылки водки и две бутылки вина талоны дам просто так». У него пачка талонов! У них, наверное, бизнес был. И я иду в магазин, получаю две бутылки водки, две бутылки вина. Прихожу к Коротичу и говорю: «Товарищ капитан. Вот». Он: «За что?» – Я говорю: «На подольше бы». Он: «Понравилось? Я так и знал». Ну и он со спокойной душой оставляет мне по-прежнему ключи. То есть, представляешь? У меня отдельная палата, где я один, она закрывается на ключ. В ней туалет, в ней душ, стол. Ну телевизора не было… В общем, всё. Всё в моем распоряжении. Всё помещение тоже закрывается – у меня ключи от него. И я начинаю жить – это такой период, как сказать? Когда не свинушка выросла, а что-то более съедобное. И я несколько месяцев жил в санчасти. Просто жил. Ходил оттуда на работу и играть в оркестре. Работа на продбазе – она тоже была очень денежная, очень денежная. Потому что мы воровали всё, что можно. Мы даже умудрились своровать у азербайджанцев персики, которые они нелегально привезли из Азербайджана в вагоне с яблоками. Это тогда было явление распространенное. Кто имел доступ ко всем этим поставкам продуктов, обогащались таким образом. К примеру, в Ангарск шёл вагон колхозных яблок, как сейчас помню, сорт назывался «Слава гвардейцам». А хитрожопые азера, из своих садов или ещё откуда-то, они среди этих ящиков в вагоне прятали ящики с персиками. Соответственно, вагон приезжал, они, как представители грузоотправителя, его встречали, при них его открывали, и они контролировали выгрузку яблок – азербайджанцы эти. Но всегда можно было договориться, что некоторые ящики – они крестом были помечены или ещё как-то – они не в склад ехали, а ехали мимо и потом на рынок. И мы, когда, разгружая яблоки, наткнулись на персики, поняли, почему два азербайджанца толкутся прямо у выхода из вагона… И мы сделали так – каждый заправил ВСОшку, куртку, в штаны, но заправил так, что штук восемь персиков помещалось. То есть что мы делали? Натыкались на ящик с персиками, быстренько выкладывали всё в какой-нибудь другой ящик, вниз яблоки, сверху несколько персиков обратно, и они видели…
68
Магарыч – угощение (сленг).
69
Бай – богатый землевладелец или скотовод в Средней Азии.
70
Дневальный – солдат суточного наряда, который следит за соблюдением чистоты и порядка в помещениях, за выполнением военнослужащими распорядка дня и т. п.
71
Жмур – мертвец, труп (жаргон).