Читать книгу Эпоха ХХ съезда: международная деятельность А. И. Микояна в 1956 году - Игорь Николаевич Селиванов, И. Н. Селиванов - Страница 4

Политический опыт накапливается годами, но задатки дипломата и переговорщика обычно являются врожденными и здесь никакими «специальными» знаниями, ни международной практикой их никак не компенсировать.

Ставшему наркомом внутренней и внешней торговли, Микояну, самому молодому среди коллег по советскому правительству, пришлось практически сразу начать международные переговоры по экономическим вопросам с рядом полномочных представителей зарубежных государств. Ему удалось найти общие точки соприкосновения с НКИД, в частности по вопросам получения кредитов от Германии, экспорта за рубеж зерна, леса и нефтепродуктов с дальнейшим использованием полученных валютных средств для проведения советской индустриализации.

Микоян, вне зависимости от политической конъюнктуры, всегда с большим уважением относился к представителям североамериканского бизнеса, явно видел в них не «бездушных империалистов, пьющих кровь у американского народа», но, прежде всего, успешных менеджеров, сумевших своим трудом и талантом создать те богатства, которыми они распоряжались. Конечно, по известным причинам, подобного рода взгляды им не высказывалась публично, но даже такая «осторожность» вызывала неоднозначную реакцию у некоторых его коллег, ориентированных в основном на административно— командные методы работы.

С приходом нового наркома сотрудники ведомства стали придавать большое значение укреплению советских торговых позиций на территории США как наиболее динамично и успешно развивавшегося в тот период государства. В 1924 г. там была создана внешнеторговая организация Амторг (Американская торговля). По мнению наркома, в Амторг, несмотря на отсутствие дипломатических отношений между двумя странами, следовало направлять более квалифицированные кадры в связи с повышением роли данной организации в развитии двусторонних торговых связей[23].

В те годы Микоян неоднократно принимал в Москве торговые делегации из США и призывал сотрудников Амторга не поддаваться на провокации, периодически чинимые американской стороной.

Микоян на уровне Политбюро ЦК ВКП(б) старался по мере возможности «лоббировать» вопросы, связанные с облегчением для североамериканских промышленников и финансистов организации поездок в Советский Союз. По его мнению, это могло бы стать одним из эффективных способов сближения с этой страной[24]. Они там у себя, наверняка считал Микоян, могут не любить коммунистов, но перспективы получения коммерческой выгоды у представителей американского бизнеса должны в большинстве случаев преобладать над политическими предпочтениями.

Микоян в конце 1920-х гг. сумел добиться, чтобы советское торгпредство в США начало вести переговоры с ведущими американскими фирмами для покупки необходимого СССР оборудования. Для этого были нужны большие финансовые средства, и способы их получения могли быть самими разными.

В 1920-е гг. Микоян, по согласованию с НКИД, принимал в Москве дипломатических и экономических представителей из Германии, Великобритании, Франции, Швеции, Чехословакии, Латвии и ряда других европейских стран. Во время проходивших переговоров или неофициальных двусторонних контактов он стремился, в пределах своей компетенции, искать главное: как добиться от этих стран видения в Советском Союзе, в первую очередь, не потенциального врага, а взаимовыгодного партнера.

Деятельность Микояна на этом и на других направлениях советской международной и внутренней политики не всегда одобрительно оценивалась его соратниками по Политбюро, в частности, Сталиным, считавшим Микояна еще малоопытным, хотя и весьма перспективным политиком[25].

В 1929 г. Микояну по поручению Политбюро ЦК ВКП(б) пришлось вплотную заниматься выстраиванием экономических отношений с Японией на Дальнем Востоке, поскольку там наблюдалось явное доминирование японской стороны. И на этом направлении ему удалось добиться хороших результатов в преддверии японской оккупации осенью 1931 г. граничившей с Советским Союзом территории Северо-Восточного Китая (Маньчжурии).

С 1930 г. Микоян возглавил союзный наркомат снабжения, и на этом посту ему также пришлось участвовать в международных контактах, в том числе и с представителями США. После установления в 1933 г. между двумя странами дипломатических отношений, у него появилась возможность оценить потенциальные возможности американской индустрии для Советского Союза. В том году большие экономические и проблемы испытывали как в США, только что начавших выходить из мирового экономического кризиса, так и в Советском Союзе, где ряд регионов охватил голод. Поэтому стремление к налаживанию экономического сотрудничества, в том числе и в сфере снабжения, во многом было взаимным.

В 1934 г. Микоян получил очередное назначение – стал наркомом пищевой промышленности СССР и начал работу на этом относительно новом для себя направлении. По поручению Сталина, в те годы высоко ценившего личные и деловые качества Микояна, ему в 1936 г. в течение двух месяцев пришлось находиться в США для изучения опыта, накопленного в различных сферах пищевой индустрии и в других областях. По возвращении советского наркома в Москву началось внедрение некоторых передовых американских достижений в практику советской пищевой промышленности и торговли[26].

В 1938–1949 гг. Микоян занимал должность наркома (с 1946 г. – министра) внешней торговли СССР и ему на этом посту пришлось решать много вопросов, так или иначе связанных с международными делами. Например, после нападения Японии на Китай при активном участии Микояна было разработано двустороннее советско-китайское соглашение о предоставлении режиму Чан Кайши экономической и военной помощи.

Летом 1939 г. Микояном от имени советского правительства были подписаны договор с Китайской Республикой о реализации выделенного Москвой кредита на 150 миллионов американских долларов, а также отдельное соглашение о поставках из СССР в Китай специального имущества[27]. В 1940 г. контакты Микояна с китайскими представителями разного уровня были продолжены[28].

В тот период Япония для Советского Союза вполне обоснованно представлялась как наиболее сильный потенциальный противник в дальневосточном регионе, и в Москве вполне логично рассчитывали, что, оказывая сопротивление японским войскам, китайская армия будет способна сковать силы своего исторического соперника и тот откажется от планов нападения на СССР. Кроме того, у китайского правительства не будет возможности предпринять попытки силового возвращения под свою юрисдикцию Внешней Монголии (с 1924 г. официально именовавшейся «Монгольская Народная Республика», МНР). Микоян в качестве члена советской делегации участвовал в переговорах с прибывшим в 1940 г. с визитом в СССР главой монгольского правительства и реально ее высшим руководителем – Х. Чойболсаном[29].

В 1939–1940 гг. Микояну, уже снискавшему авторитет в качестве опытного переговорщика, по поручению Сталина пришлось вести консультации с германскими экономическими делегациями и дипломатами посольства Германии в СССР по экономическим вопросам[30].

Советское руководство в тот период делало все возможное, чтобы оттянуть неизбежное – начало вооруженного противостояния с Германией. К большому сожалению, в сегодняшних реалиях исторической политики этот непростой вопрос стал предметом многочисленных спекуляций, имеющих мало общего с поиском исторической истины.

Перед началом Великой Отечественной войны Микоян также проводил очень непростые встречи по экономическим вопросам с полномочными представителями Японии, Финляндии, Бельгии, Дании, Югославии и ряда других государств[31].

Уже в период войны он активно участвовал в переговорах по торговым и военным поставкам с полномочными представителями Великобритании и США, в частности, с американским политиком Г. Гопкинсом и представителями британской экономической миссии и др. В это непростое время Микоян накопил немалый внешнеполитический опыт во время ведения непростых переговоров с союзниками по антигитлеровской коалиции, особенно по поставкам по линии ленд-лиза[32].

Вскоре после окончания войны у Сталина случился первый инсульт, и основная тяжесть руководства страной легла на плечи т. н. «четверки» в лице Молотова, Микояна, Булганина и Маленкова. Им приходилось много заниматься и международными вопросами. Не всегда принимаемые решения автоматически одобрялись Сталиным, в том числе и по причине опасений в сохранении собственного до того времени непоколебимого авторитета.

В качестве примера можно привести реакцию Сталина на данные «четверкой» указания опубликовать в советской печати хвалебные оценки Советского Союза и лично Сталина отставным британским премьером У. Черчиллем, а также отменить цензуру на подготавливаемые зарубежными корреспондентами материалы, отправляемые ими на родину. Сталин выступил резко против, его соратники вынуждены были с ним согласиться и признать «вину»[33].

Начавшаяся «холодная война» не сулила ничего хорошего в плане улучшения состояния отношений СССР со странами Запада. Значительная часть территории Советского Союза лежала в руинах, из-за неурожая во многих регионах начался голод. При этом требовались значительные средства для реализации советской ядерной программы, прежде всего для ликвидации монополии США на атомное оружие и показа собственной силы для тех стран, которые попадали в сферу советского влияния в Восточной Европе и в Азии.

Из недавних союзников по обе стороны биполярного мира пропагандистские службы начали создавать образы «коллективного врага». Такие политики как Микоян с его стремлением снизить накал напряженности и продолжать взаимовыгодное сотрудничество с Западом в глазах Сталина казались «подозрительными».

Тем не менее, и в этот непростой период Микоян по указанию Сталина, который лично активно занимался внешнеполитическими проблемами, успешно контактировал по самым разным направлениям с зарубежными политическими деятелями. Так, ему пришлось специально заниматься решением вопросов, связанных с получением Советским Союзом американских кредитов[34].

В апреле 1947 г. тогда еще молодому английскому политическому деятелю лейбористу Г. Вильсону пришлось на себе испытать талант Микояна в качестве переговорщика по торгово-экономическим вопросам[35], о чем он позднее вспоминал, отдавая должное советскому политику[36].

С большой долей вероятности можно предположить, что в этот очень сложный для советской внешней политики период Микоян в вопросах дальнейшего развития связей с внешним миром начал довольно заметно расходиться со Сталиным и группировавшейся вокруг него части консервативно настроенной партийно-государственной верхушки[37].

Стоит также отметить, что при жизни Сталина за малым исключением выезды за рубеж высших руководителей СССР были эпизодическими. Как правило, если дело не касалось выполнения служебных обязанностей работниками МИД[38], это могли быть специальные «миссии» для выполнения каких-либо конфиденциальных поручений Сталина. Часто о них не появлялось вообще никакой информации в советской и зарубежной прессе[39].

Такого рода «задания» не требовали от сталинских эмиссаров какой-либо «самостоятельности», а лишь по большей части воспроизведения директив, лично разработанных или одобренных вождем. В случае Микояна мы имеем дело с некоторым исключением из правил.

Так, в январе – феврале 1949 г. Микоян по поручению Сталина выполнял важную миссию на территории северной части Китая, где вел переговоры с Мао Цзэдуном и другими лидерами местной компартии о будущем этой страны под их властью. На режиме Чан Кайши, с которым СССР в августе 1945 г. подписал договор о дружбе, в Кремле уже поставили крест, и основная ставка была сделана на коммунистов, которые провели ряд успешных операций и вышли на подступы к Пекину[40].

После той успешной поездки в среде советского руководства и лично Сталина Микоян стал пользоваться авторитетом «лучшего знатока» проблем Востока.

Дальневосточная дипломатия Микояна не ограничилась коммунистическим Китаем. В марте 1949 г. он принимал участие в переговорах с северокорейским лидером Ким Ир Сеном и министром иностранных дел КНДР Пак Хон Еном, уже начинавшими вынашивать авантюристические планы силового захвата юга Корейского полуострова и нуждавшихся в советской поддержке[41].

В рамках созданного в начале того же года Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), Микояну было поручено курирование вопросов о распределении советских кредитов и финансовой помощи для стран «народной демократии»[42].

При этом он, зачастую, руководствовался не политическими соображениями, а конкретной экономической выгодой, которую мог бы потенциально получать СССР от такого рода связей.

Некоторым политикам в этих странах (т. н. «национал-коммунистам»[43]) микояновский подход не явно нравился, и они осуществляли «обходные маневры» в стремлении получения от Советского Союза в одностороннем порядке больших объемов помощи. Так, например, албанский лидер Э. Ходжа за глаза неодобрительно называл Микояна «купцом», для которого прагматические интересы своей страны были выше «политической солидарности»[44].

В марте 1949 г., как писал в своих мемуарах сам Микоян, его совершенно неожиданно, по единоличному решению Сталина, освободили от должности Министра внешней торговли. Но с начала 1950 г. он продолжил курировать это направление уже в статусе руководителя постоянной внешнеэкономической комиссии Политбюро ЦК ВКП(б)[45].

В декабре 1949–феврале 1950 г., во время нахождения в Москве высших руководителей Китайской Народной Республики (КНР) – главы компартии и правительства Мао Цзэдуна и министра иностранных дел Чжоу Эньлая, Микоян принимал участие в подготовке советско-китайских договоров о дружбе, а также двусторонних экономических соглашений[46].

В марте 1950 г. Микояну поручили исполнять обязанности уполномоченного с советской стороны по обеспечению поставок в КНР в счет предоставленного Москвой кредита[47]. Во время визита Чжоу Эньлая в Москву осенью 1952 г. Микоян вновь принимал активное участие в состоявшихся советско-китайских переговорах[48].

Наряду с «восточными» делами, ему приходилось заниматься и другими, более неоднозначными проблемами международного характера. В ноябре 1951 г. г. Микоян ездил в Прагу с еще одним специальным заданием Сталина: проверить на месте как под руководством Президента Чехословакии К. Готвальда идет подготовка к суду над объявленным «врагом» и «титовским агентом» генеральным секретарем ЦК Компартии Чехословакии Р. Сланским и другими лицами, привлеченными по этому делу[49].

В доступных для изучения документах, хранящихся в федеральных архивах, этот эпизод никак не отражен. В фондах АП РФ (особая папка) и РГАСПИ есть достаточно большой блок документов, из содержания которых следует, что решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 16 августа 1951 г. Микояна «обязали» поехать в Чехословакию с группой специалистов для оказания экспертной помощи в налаживании промышленного производства дружественному чехословацкому государству[50]. Ничего подобного в практике внешнеполитической деятельности Микояна ранее никогда не было. Отсюда может возникнуть предположение, что направляли его туда один раз и только по этому вопросу.

Вряд ли Микоян, если такая поездка по «делу Сланского» имела место на самом деле, испытывал удовлетворение от выполнения такого рода поручения, но партийная дисциплина и чувство самосохранения не позволяли ему, к тому моменту уже находившемуся в негласной опале, возразить всесильному диктатору, которого своим другом давно не считал[51].

Необходимо также отметить, что Микоян, с 1935 г. являвшийся членом Политбюро ЦК ВКП(б) (с 1952 г. – Президиума ЦК КПСС), участвовал в многочисленных заседаниях этого фактически высшего органа власти в СССР, в ходе которых постоянно обсуждались и выносились решения по важнейшим вопросам советской внешней политики.

К каждому такому заседанию члены Политбюро получали конфиденциальные служебные материалы, информация в которых была недоступна даже специалистам-международникам, разве что некоторым из них, имевших специальный допуск работы с секретными и совершенно секретными документами[52].

Естественно, что «международный кругозор» Микояна по этой причине (даже не беря в расчет его хорошо известные способности анализировать общедоступную информацию) был намного шире, чем у менее высокопоставленных представителей советской номенклатуры[53].

В последний год жизни Сталина Микоян окончательно вышел из его доверия и если бы не скоропостижная кончина «вождя народов», сложно сказать, как бы дальше сложилась не только его политическая карьера, но и судьбы членов семьи[54].

* * *

Приведенный ниже отрывок из пока неопубликованных полностью в печатном виде диктовок Микояна дает определенное представление о нем как полномочном представителе советского руководства, выполнявшем важное конфиденциальное поручение Сталина на начальном этапе холодной войны». Оно напрямую относилось к предыстории создания «социалистического лагеря», где коммунистическому Китаю предстояло сыграть одну из ключевых ролей. Не случайно советские пропагандисты позднее представляли победу коммунистов на территории материкового Китая в качестве второго по значимости события в истории XX века вслед за Великой Октябрьской социалистической революцией.

Из содержания диктовки хорошо видно, как Микоян выстраивал свое общение с Мао Цзэдуном и другими руководителями КПК, как происходил процесс согласования им различных вопросов со Сталиным, какими он к тому моменту обладал дипломатическими навыками.

Кроме того, становится понятным, что в 1956 г. был далеко не случайным выбор советским руководством кандидатуры Микояна для ведения переговоров с Мао Цзэдуном по весьма непростым вопросам двусторонних отношений, а также важным международным проблемам[55].

В этой связи выглядит не случайным, что именно после возвращения Микояна в Москву Сталин распорядился послать в освобожденные районы Северного Китая группу советских кинодокументалистов. Они получили от него специальное задание – снять фильм о жизни местного населения со вставлением в него отдельных сюжетов о Мао Цзэдуне как выдающемся руководителе КПК и других его соратниках[56].

Приложение

Из воспоминаний Микояна о поездке в Китай в январе – феврале 1949 г.[57]

В конце 1948 года происходил обмен мнениями с Мао Цзэдуном о его приезде в Москву. Была целесообразность такого приезда и готовность принять его для обсуждения вопросов китайской революции и советско-китайских вопросов.

В это время боевые действия китайских коммунистов развивались быстрыми темпами в благоприятном направлении… было ясно, что на освобожденной территории будет образовано революционное правительство. Поэтому на заседании Политбюро ЦК при обсуждении ответа Мао Цзэдуну о времени его приезда Сталин высказал такое соображение, что вряд ли целесообразен приезд Мао Цзэдуна теперь, когда он находится в роли партизанского руководителя, он наверное, должен приехать инкогнито. Это оторвет его от руководства делами на месте в решающий момент. Было бы более целесообразным отложить приезд на несколько месяцев, т. е. до момента, когда будет образовано революционное китайское правительство, тогда он мог бы приехать как глава Китайского революционного правительства. Нo чтобы не откладывать рассмотрение актуальных вопросов, интересующих китайских товарищей, было признано целесообразным послать в Китай одного из членов Политбюро для обсуждения с Мао Цзэдуном и руководителями Китайской компартии необходимых вопросов.

На этом заседании 14 января 1949 года Сталин продиктовал проект телеграммы Мао Цзэдуну… где говорилось, что Политбюро ЦК ВКП(б) готово послать ответственного члена Политбюро для обсуждения вопросов.

Через некоторое время мы получили согласие Мао Цзэдуна на это предложение. Сталин предложил поехать в Китай мне, на что я, конечно, дал согласие.

Чтобы иметь минимум трудностей в переговорах в Китае и быть лучше подготовленным, я набросал список возможных вопросов, которые могут китайцы перед нами поставить, обдумал для себя возможные ответы с моей стороны и попросил Сталина не на заседании, а один на один выслушать меня о том, какие вопросы могут быть по ставлены китайцами и как я собираюсь ответить на них и правильно ли это будет и как лучше сделать. Я мотивировал это тем, что очень трудно будет по каждому вопросу, который китайцы поставят перед нами во время бесед, все время спрашивать указания Москвы. Хорошо бы по тем вопросам, которое можно предвидеть, заранее иметь нашу позицию, а вопросы непредвиденные и иные можно согласовать через шифрованную связь и разрешить их в ходе переговоров.

Сталин согласился, и мы обсуждали с ним в течение более часа эти 17 вопросов, которые были мной намечены. (…) Китайцы, конечно, дали согласие на мою поездку. (…)

Было условлено, что о моей поездке в Китай никто не должен знать.

Сталин лично интересовался, кто будет моим переводчиком. Он боялся, чтобы не попался политически ненадежный человек. Поэтому он поручил Маленкову через аппарат ЦК [ВКП(б)] подобрать надежного переводчика китайского языка. ЦК предложил кандидатуру Ковалева[58] – работника аппарата ЦК по Китаю. (…)

Потом Сталин предложил взять с собой бывшего Министра путей сообщения Ковалева[59]… Сталин сказал, чтобы взять его и чтобы он поучаствовал, а потом послать его в Китай в качестве нашего представителя при ЦК в Китае. (…)

По вопросу об отношениях к американцам и англичанам в беседах (проводимых в Сибайпо – в 343 км от Пекина – И. С.) получалось расхождение между советами, которые дал Сталин перед отъездом и мнением Мао Цзэдуна. И тогда уже было ясно, что здесь более прав Мао Цзэдун, чем Сталин. А теперь тем более это ясно. Сталин говорил, что не надо сразу обострять отношения с американцами, что китайским коммунистам необходимо направлять острие оружия против англичан, поскольку они являются колониальной державой, занимают китайскую территорию – Гонконг, и, конечно, преследуют империалистические интересы, находящиеся в разрезе с китайскими национальными интересами.

Американский же империализм почти не имеет колоний, тем более в Китае. Он действует другими методами, экономическим и политическим закабалением, а не путем прямого колониального грабежа.

С общей точки зрения, этот аргумент правильный… я считал, что он правильно говорит. Но когда беседовал об этом с Мао Цзэдуном, тот привел другие, более убедительные аргументы…

По ряду других вопросов… тогда я думал и теперь думаю, что Мао Цзэдун занимал не совсем правильную позицию…

Должен отметить, что Сталин перед моим отъездом сказал, что надо с собой взять специалиста по аппаратам тайного подслушивания. потому что он предполагал, что американцы, прежде, чем покинуть Пекин, оставят шпионскую агентуру, будут иметь в тех помещениях, где разместится правительство, аппараты подслушивания и все, что будет говориться на заседаниях, будет известно им. Чтобы этого не имело места, он командировал со мной двух специалистов по выявлению наличия аппаратов подслушивания, а также замаскированных бомб замедленного действия. (…)

У Сталина всегда била шпиономания, думал, что кругом шпионы, могут всюду пробраться, все делать, опасался, что около китайского руководства есть американские и английские шпионы…