Читать книгу Патологоанатом. Анатомия патологии. Мистический детектив - Игорь Родин - Страница 7

Постучав в двери флигеля, расположенного в больничном саду, Женя позвал:

– Дядя Рома! Вы тут?

Никто ему не ответил, зато сама дверь немного подалась внутрь. Она оказалась незапертой. Женя ещё раз окликнул патологоанатома по имени, но тот безмолвствовал. Потоптавшись немного на пороге, санитар толкнул дверь ладонью и несмело вошёл в полумрак помещения флигеля. В другой руке он сжимал бумаги с результатами лабораторных исследований. Уже рассвело, поэтому искать выключатель он не стал. В окна проливалось достаточно света, а молодые глаза быстро привыкли к полумраку.

Убранство жилища Романа Андреевича оказалось необычным и даже странным. Да, он жил не в городе, в квартире или в общежитии, а обосновался тут. Прямо в больнице. По ряду обстоятельств. Главврач выделил ему пустующий старый флигель, помнивший ещё довоенные годы и использовавшийся долгое время, как склад для потенциально нужного больничного барахла. Всё, что ломалось, отказывалось работать или просто ветшало, сносилось постепенно сюда, где ждало во мраке своей окончательной участи. Были надежды, что появится некий мастер, способный починить и наладить этот хлам, только с каждым годом они истаивали и превращались в призрачные тени.

А потом появился прозектор. Он снимал жильё на другом конце города после тех мистических неприятностей, что с ним приключились ранее, что было неудобно в плане ежедневных походов на работу. И через некоторое время, при протекции и содействии главного, он переселился сюда. Почивший в бозе хлам он перетаскал на свалку, а то, что мог починить, использовал в хозяйстве. В основном мебель и разную бытовую мелочь.

Женя озирался внутри жилища патологоанатома, находясь тут впервые. Раньше он просто звал Романа Андреевича, и тот сразу выглядывал наружу. А вот теперь его не оказалось дома. И Женя смог внимательно рассмотреть всё вокруг себя. И многое его удивило.

Удивило отсутствие какой-либо сложнобытовой техники. Стирался прозектор в больничной прачечной, ел в столовой, благо его всегда были рады там угостить местные ленивые повара, почитая его за коллегу: им тоже приходилось копаться во внутренностях трупов, только мёртвых животных, вроде куриц и свиней. Да и на деле не копались они во внутренностях. Тушки скота и птицы приходили в столовую уже потрошёными. Однако причаститься к таинству хотелось всем.

А вот отсутствие телевизора, не говоря уж о компьютере или чём-то подобном, Женю сбило с толку. Как же он тогда тут развлекается? Ответ на этот вопрос зримо присутствовал тут же. Висевшие по стенам полки были заставлены книгами, разноцветные корешки которых поблёскивали тиснёными буковками и вензелями. И подбор их оказался довольно причудливым, претенциозным и вычурным. Собрания сочинений Шекспира, Конан Дойля, Гоголя, Булгакова. Две нетленные поэмы Гомера, «Божественная комедия» Данте. Стихи Пушкина, Есенина и Гумилёва. В углу затёрты десяток томиков Стивена Кинга и столько же Звягинцева. Отдельная полка выделена для иной литературы. Библия, а далее – Шопенгауэр, Ницше, Сведенборг. «Моя борьба» в самиздате. Индийский трактат о прошлых жизнях Будды со странным названием: «Джатаки». «Молот ведьм» Инститориса и Шпренгера. И увиденный Женей впервые «Трактат Сатаны» Андреаса Шлиппера завершал этот непостижимый логический ряд. В общем, чтиво патологоанатома оказалось таким же странным, как и он сам.

Опрятно убранная постель выдавала в хозяине основательность, а общий порядок – нотки перфекционизма. С другой стороны, чем тут ещё заниматься, если даже «телека» нет? У кровати стояла тумба со старинной лампой-абажуром, видимо помогавшая коротать время за чтением. Пол не скрипел и выглядел чистым. Зато стены несли следы прошлых катаклизмов и были в самых разгромных местах заклеены постерами со странными репродукциями, похоже, что одного и того же автора. На этих картинах изображались какие-то уродцы и совершенно фантастические существа, не похожие ни на одно животное, и ведущие себя, как люди. Не то, чтобы страшные или сильно уродские, но какие-то неприятные, не принимаемые душой. Они что-то ели вилками с тарелок, несли стяги, кучковались митингом в обсуждении, изображая как бы людские занятия, только уродливо трансформированные в это мутировавшее сборище. Смотреть на них было тревожно и неприятно. Был в картинах какой-то недобрый посыл смотрящему. Намёк, будто художник невзначай приподнял край того покрывала, которое поднимать не стоило. И в этом посыле заключался безусловный талант автора, так уверенно сумевшего зацепить неказистыми фигурками и созданием вида осмысленной деятельности бессмысленных на первый взгляд существ.

А вот и стол, на котором стоят знаменитые чайные чашки тонкого китайского фарфора. Говорили, что прозектор иногда любит попить чайку с покойниками в холодильном отделении, соединённом с секционным залом. И заодно побеседовать с ними «за жизнь». Женя пока не удостоился такого зрелища, но он нарочно и не пытался выследить Романа Андреевича за его слабостью или причудой. А вот теперь эти чашки навеяли мысли, что увидеть такой номер было бы очень интересно. Воспоминаний и впечатлений хватит надолго. Он решил как-нибудь попытаться ненавязчиво заглянуть в «холодную», когда прозектор решит там позабавиться диспутом с очередным трупом. А если повезёт, то и незаметно снять этот процесс на камеру телефона.

А может, ради такого случая, стоит взять у кого-то из знакомых настоящую видеокамеру?

Эта мысль увлекла санитара, и он не услышал, как бесшумно открылась дверь, и в помещение мягко шагнул патологоанатом. Заметив гостя, он чуть усмехнулся и аккуратно приблизился к нему со спины, стараясь не вызвать никакого шума. А когда встал почти вплотную к Жене, заглядевшемуся на вазочку с конфетами, раздумывая, наверное, стоит ли стащить одну, то своим непередаваемым плотным, как рокот мотора голосом, выдал:

– Чаю?!

Женя подпрыгнул натурально к потолку. Потолок во флигеле оказался высок и он не достиг его макушкой, хоть попытка и оказалась почти осуществимой. Бумажки с данными экспертиз от неожиданности веером разлетелись, тихо шелестя.

– Ой! – только и смог выдавить посеревший и выпучивший глаза санитар, а прозектор коротко хохотнул, радуясь произведённому эффекту.

– Не всё ж тебе меня врасплох заставать, – он прошёл к столу, сдвинул чашки и сел на заскорузлый стул, протянув руку и включив свой уютный ночник на тумбе. Комнату залило тёплым ламповым светом, сразу стало уютнее и светлее. Женя торопливо бухнулся на колени и принялся собирать непокорные листки, подавая их по одному прозектору. Роман Андреевич брал их степенно, складывая один к одному и пробегая глазами наискось. Ничего интересного результаты анализа тканей и содержимого разных полостей умершего Вадима «Панкратовича» не несли.

– Сам смотрел? – деловито поинтересовался патологоанатом, имея в виду результаты.

– Ага. Ничего они там не обнаружили. Ни наркотиков, ни веских причин для летального исхода. Сплошные стандартные отписки. Они теперь там голову ломают и нервно курят. Что теперь будет-то?

– Содержимое желудка описали?

– Да. Вот! – Женя протянул листок.

– Что в нём?

– Доценко долго разбирался. Покойник при жизни много чего там намешал. Но потом всё-таки понял, что же там за коктейль. Сначала покойник пил виски, потом пиво. А в конце догонялся вином.

– Вино! – патологоанатом довольно откинулся на спинку. – Именно! Вино!

– А что вино?

– Истина в вине! Мой юный друг! In vino veritas, in aqua sanitas! Плиний Старший.

– В смысле?

– Без смысла. Смысл тут один. В вине и есть истина. А санитары пьют воду, а не вино, потому что не учат латынь.

– Я только пока санитар. Временно. Потом буду врачом. А латынь я учу. И, не: «пьют санитары воду», а: «в воде – здоровье».

– Оценка «пять». Впрочем, теперь все эти угрюмо-понурые головы в лаборатории могут вздохнуть спокойно. Я разгадал всё-таки загадку кончины нашего недоумка и наркомана.

– Наркотики?

– Безусловно. Но! Именно вино сыграло тут свою фатальную ключевую роль. Чаю будешь? Евгений?

– Ну-у-у, – раздумчиво протянул санитар, растерявшийся от резкой смены темы.

С одной стороны выпить чаю в гостях у патологоанатома, у легендарного дяди Ромы, как тот позволял Жене себя называть, было весьма лестно и круто. А с другой – не хотелось притрагиваться к фарфоровым чашкам. Пусть покойники и не касались их, но – как знать?

А вдруг?

Вот и пей потом после мертвяка чаёк! Но прозектор разрешил сомнения молодого студента, вытащив из тумбы толстостенный привычный бокал с какими-то вишенками на боку. А одну из чашек убрал на его место. Потом включил электрический чайник и принялся разливать заварку. Вместо сахара он предложил конфет, на что голодный и благодарный Женя охотно согласился, уже смело присев на соседний шаткий стул. Он быстро освоился и, имея живой и любознательный характер, проявил его в той ситуации, когда его не могли использовать для того, чтобы заставить выполнять некую необязательную работу. То есть, он открывался тогда, когда не чувствовал, что его истинная суть будет нагло подмята в чужих интересах. Как, например, сейчас. Ведь патологоанатом не собирался его «запрягать», а даже наоборот, предлагал расслабиться и почревоугодничать. И для затравки Женя принялся ненавязчиво накидывать простые вопросы:

– Интересный у вас выбор того, что можно почитать…

– Да? – Роман Андреевич обернулся на свою полку, будто забыл, что у него в жилище есть книги. – И что тебя смутило?

– Да вроде некоторые и на определённого любителя, а некоторые так, популярные. Но есть и совсем нетривиальные.

– Хотел бы полистать?

– Не знаю, – засомневался санитар. – Я книг не читаю. Кроме учебников. Я аудиокниги слушать люблю.

– Книги, они как уравнения. В школе ты же не сразу принялся вычислять интегралы и прочие тангенсы с котангенсами? Так и книги. Идти нужно от простого к сложному. Сперва к уравнениям с одним неизвестным, потом с двумя, и так далее. И ещё очень важно читать между строк. Или составлять своё мнение, основываясь на совершенно противоположных точках зрения разных оппонентов во взгляде на одну и ту же проблему. Смекаешь, о чём я?

– Примерно, – Женя неопределённо пошевелил ладонью и, решив, что сейчас разговор может неожиданно завернуть куда-то в дебри философии, сменил тему: – А что у вас за картинки на стенах? Уродцы какие-то?

– А, эти? – улыбнулся прозектор. – Это трюлики.

И принялся разливать заварку и кипяток по чашкам и бокалам.

– Вроде гномов? – робко уточнил Женя.

– Нет. Так их называл сам художник, который их выдумал. Гелий Коржев. Хороший художник, кстати. Основательный. Прямой. Честный. Тут не только трюлики, тут и другие его картины есть. Вон там, – он махнул рукой на дальнюю стену, погружённую во мрак, – «Егорка летун». А справа – «Указ короля».

Женя пригляделся. Егоркой оказался мальчик в рубахе, штанах и лаптях, распластавшийся на сложной конструкции из ремней, рам и дерюги, вроде крыльев Икара. Он, то ли отдыхал после удачного полёта, то ли лежал мёртвым после неудачного. Было не ясно до конца, но Женя, как почти профессионал, сразу определил отсутствие на мальчике повреждений, а значит, всё с ним было хорошо и беспокоиться не о чем. А вот следующая картина была скорее аллегорична. На ладони великана пролетарского вида стоял микроскопический король в мантии из горностая и в золотой короне, сильно смахивавшей на шахматную. Ироничный смысл полотна был предельно ясен.

Пока он глазел, Роман Андреевич быстро что-то настрочил на листке бумаги, вложил его к остальным документам. Потом подвинул налитый чай гостю и зашуршал обёртками конфет.

– Чтобы понять то, что хотел сказать гений, надо углублённо изучать всё, что он создавал, – назидательно пояснил патологоанатом санитару. – И находить кроме общего смысла ещё один, скрытый. А то и второй, и третий. Как и во всём остальном. Например, в Библии. Ты читал Библию?

– Так… – пожал плечами Женя и откусил от конфеты половину, а потом всосал первую порцию горячего напитка.

Чай оказался превосходным. В меру крепким, терпким и душистым. Не то, что заваренный из одноразового пакетика суррогат и опилки, сметённые в упаковочный агрегат усталыми рабочими на чаеразвесочной фабрике. Такой чай, как у прозектора, не стыдно выпить в любой компании.

Даже с покойником.

– Так в ней, – продолжил прозектор, – смыслов столько, что можно находить каждый раз новый. С совершенно иного ракурса, изменяющий предыдущие кардинально, можно сказать, изменяющий их полярность. Собственно, не только и не столько в Библии. Скажем, в «Мастере и Маргарите» намешано не меньше. Или Стругацкие. Жаль, пришлось продать в своё время их собрание. Перечитывая их каждые пять лет, всегда находишь новые оттенки скрытых ранее смыслов. Но, это сложно. На это можно потратить всю жизнь. Это как крутить калейдоскоп, всё время наблюдая новые, неповторяющиеся узоры.

– Так вы в Бога верите? – решил в лоб прервать вновь начинающуюся риторику Женя.

– Хм, – смутился Роман Андреевич. – Почему нет?

– Так ведь Бога нет? – слукавил, открыто идя на конфронтацию упрямый пройдоха санитар.

– Запомни, Женя, – веско пояснил патологоанатом, – истина, в отличие от правды, которая у каждого своя, находится всегда где-то посередине. Не рядом, как у Малдера и Скалли, а в центре ото всех крайностей. Закон симметрии. Часть считает, что Бог есть. Другая часть считает, что его нет. А истина, она между ними. Что-то есть, но это не Бог в любом виде, каком его пытаются представить те, кто в него верит. Практически он не отличим от пустого места, в которое верят те, что не верят в Бога. Только вселенная не терпит пустоты, а значит, там что-то есть. Недоступное пониманию, но от этого не менее материальное. Пусть оно не напрямую влияет на наш простой трёхмерный мир, а через новые, недоступные нам пока измерения, но что-то определённо есть. Возможно, это мы же сами из будущего, где научились управлять временем или ещё какой ипостасью пятого или шестого измерения, а возможно – то, что нам будет привычно называть Богом. И дело не в вере. Есть там что-то или нет, от нашей веры не зависит. Когда придёт время нам узнать, мы вольно или невольно, но обязательно и непременно будем открывать для себя эти новые горизонты познания. И вот тогда в свете открывшейся истины все утерянные пазлы общей картины понимания мира встанут для нас на свои места. И всё станет просто и понятно. Чтобы совершить, в свою очередь, новый виток. Где вновь всё станет под сомнение и вновь нас начнут терзать новые неразрешимые на том этапе вопросы. Но, уже совсем другие. В общем, я пока в процессе познания. Более конкретно пояснить не могу. Не весь материал собран и обработан.

– Это вам покойники рассказали?

– И показали. И просили передать, если ты не оставишь меня в покое до того, как всё будет в порядке, они тебя в пекло утащат одной прекрасной ночью. Допивай, давай, любознательный ты наш.

Женя почти допил чай и съел уже четыре вкуснейших конфеты. Настоящий «Мишка на севере» питерской фабрики. Он немного заскучал, то теряя нить разговора, то вновь улавливая знакомые сочетания, но вдаваться в спор ему расхотелось. Уж больно массивные доводы громоздились на его усталую, почти не спавшую всю ночь голову. Впрочем, общее направление мыслей Романа Андреевича не напрягало его. Прозектор говорил убедительно, но без фанатизма и лишнего нажима для убеждения. Он не убеждал, он размышлял.

Вот, значит, о чём патологоанатом беседует долгими ночами с трупами в «холодной». О жизни и смерти. О грани, их разделяющей. О том, что там такого интересного и недоступного за чертой. Но те ему тайн пока не открывают. Судя по его речам, они дают ему лишь намёки. Хотя, как мёртвые могут что-то там давать? Они ж трупы! Совсем без сна голова не работает! Дурит меня дядя Рома что ли? Прикалывается? Или нет? Да какая разница! Пора сваливать из больницы и заваливаться спать. А то вечером ещё надо переделать кучу дел. Санитар благодарно и сыто посмотрел на говорящего прозектора.

– Понимаешь, о чём я, мой юный наивный друг Евгений? – подвёл итог разговора, тоже насытившийся Роман Андреевич. – Вижу, что не очень. До лампочки тебе эти мои бредни. Да оно и правильно. Тебе об этом пока задумываться рано. Не того уровня упражнения. Не интересны они тебе пока. В тебе жизнь сейчас бьёт ключом через край. Энергия плещет. И тратить её на мыслительные процессы, когда тело требует своего, совершенно абсурдно. Тебе гулять надо. Совершать безумства и подвиги, очаровывать девчонок, побеждать врагов и лезть на самые высокие пики рекордных достижений для самоутверждения и самоуважения. Всё верно. А потом всё сам поймёшь. Если поумнеешь. Или не поймёшь, и будешь проживать серую жизнь обывателя с цикличным процессом-кодом: «кровать-работа-дом-пиво-телевизор-кровать».

– Ох, – встал из-за стола санитар. – Такой судьбы я себе не хочу. И постараюсь понять, ну, когда время подойдёт. А теперь мне пора. Спасибо большое за чай, дядя Рома!

– Пошли, – патологоанатом тоже встал со стула. – Сейчас «следак» с утра пораньше пожалует. Надо будет ему ответ держать. Слава Богу, всё разрешилось как нельзя лучше. Покойник не стал долго кривляться и поведал мне всю правду о своей кончине. И никто в итоге не виноват, кроме самого виновника торжества. Ибо незачем было мешать наркоту со спиртным.

– Кстати, дядя Рома, – вспомнил Женя, – к нам вчера вечером Наташку Перезрелову подвезли.

– В морг?

– Зачем в морг? В «травму». Представляете, она на своём «Порше» под трактор въехала! Теперь переломанная лежит в коме. Представляете?

– А что тут представлять. Кома – это пограничное состояние. Отдельная тема. Что они там видят, никто не знает. А когда просыпаются, ничего не помнят. Будто вновь рождаются. Иногда даже себя не помнят. Потом, конечно, память возвращается, но это очень напоминает глубокое похмелье. Пока кто-то другой тебе не расскажет о твоих вчерашних подвигах, сам ни за что не вспомнишь. Иногда, конечно, бывают исключения. Например, вспоминают свои прошлые жизни. Или вспоминают языки, на которых отродясь не говорили. Но это редко. Кома – дело не менее тёмное, чем то, о чём мы с тобой тут вскользь побеседовали. Это к главному нашему, к Науму, он по коме спец.

– Точно! У меня пару раз так было! – развеселился Женя. – Амнезия. С бодуна…

– Давай, дуй домой, а я пойду к себе, в прозекторскую, – хлопнул его по плечу патологоанатом.

Потом постоял в тенях деревьев больничного сада, провожая взглядом худую юркую фигурку санитара. И тяжело ступая, побрёл к зданию морга. Там у входа уже маялся Сынков, присев на корточки у лесенки с перилами и куря сигаретку. Роман Андреевич степенно подошёл и поздоровался с ним за руку.

– Утро доброе, Сергей Юрьевич! – крепко сжал он руку поджарому смуглому следователю.

– Здравствуйте, – сухо ответил тот. – Доброе или как, зависит от вашего эпикриза. Или как там это называется?

– Примерно так и называется. Без разницы. Не забивайте себе голову всякими терминами. Вы же, как Шерлок Холмс, должны держать свой «чердак» в образцовом порядке.

– Куда мне до великого сыщика, – чуть оттаял Сергей. – Да и Китежу до викторианского Лондона далековато. Так что там по нашему трупу?

– Несчастный случай. Если сухим языком протокола. Однозначно, несчастный случай. Стечение роковых обстоятельств. А если смотреть на это с угла зрения морали, то это чистое самоубийство. Нельзя же так увлекаться тем, что нас, не делая сильнее, убивает однозначно.

– Это вы о чём? Поясните.

– Покойник намедни принимал сперва много крепкого алкоголя. Судя по общему состоянию его внутренних органов, делать это ему было совершенно противопоказано. Но это пока не самая «мякотка». Приняв на грудь большую дозу виски, он не успокоился, а долил в себя пива.

– Летальное отравление алкоголем?

– Нет, конечно. Всё не так банально. Он решил, что всего этого мало, и вдобавок ещё «закинулся» «льдом». А уж после всего отполировал сей гремучий коктейль винцом.

– Чем? – Сергей нахмурился. Манера патологоанатома легко мешать умные медицинские термины с жаргонными понятиями сбивала с толку. – Я про то, что было до вина?

– «Лёд» – одно из неформальных названий производных амфетамина. Синтетический наркотик, столь популярный в богемных и обеспеченных прослойках нашего общества. Не всем доступный, дорогой, опасный, как королевская кобра и совершенно запрещённый. Так вот, при взаимодействии этих двух взаимоисключающих параграфов, в организме, ослабленном излишествами подобного толка, происходят совершенно фантастические процессы. То, что мог бы пережить организм здоровый, да и то с непредсказуемыми результатами, наш с вами пациент не сдюжил. Возбуждающее действие «мета» и подавляющее алкоголя спровоцировали обтурацию бронхов.

– И что это значит?

– Он банально задушил себя изнутри. Окклюзия бронхов, спазм лёгких, асфикция и смерть. Но не это самое интересное.

– А что?

– А то, что в анализах вы не найдёте и следа этого наркотика. Это я к тому, что в заключении всё подробно описано, однако амфетаминовые производные распались естественным путём в процессе, и поэтому могут быть и не упомянуты в приватных разговорах с тем, кому это интересно. Хоть в «сопроводиловке» и указаны, как возможные причины, таков протокол. Это я к тому, что у папаши могут возникнуть естественные вопросы по поводу того, кто виноват и что с этим виноватым делать. Так вот, забегая вперёд, поясняю, что виноват сам покойник. Никто его насильно не травил наркотой.

– Угу, – кивнул следователь. – Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

– Приятно беседовать с умным человеком.

– И как мне это объяснить Панкрату?

– Я оставил своё дополнение, подкреплённое расшифровкой анализов содержимого желудка. В двух словах, произошло редкое явление. После «мета» он успел ещё выпить изрядное количество красного вина. И пока в нём ещё вяло текла кровь по сосудам, морфин разложился на безобидные составляющие ферментами из вина. И в итоге мы имеем чистый труп без присутствия наркотиков, но труп холодный и необратимый. Увы, я лишь судмедэксперт, а не волшебник. Я не могу вернуть папаше сына, даже такого непутёвого. Придётся ему переживать это горе самому, без отрыва на посторонних и непричастных. Как говориться, пороть надо было, пока тот лежал поперёк лавки.

– Ясно, – заметно повеселел Сергей. – Я тогда заберу все результаты?

– Да. Вот оригиналы. На посту вас уже ждут копии, если нужны. Всё по протоколу. Я вам помог?

– Да! Спасибо большое!

– Тогда такой вопрос. Я не вчера родился, и знаю, как устроена эта жизнь, и эти люди. Бояться надо живых. Мёртвые не кусаются, как говаривал Билли Бонс. Не все, по моему скромному мнению, и не так больно, как живые. Не в этом суть сегодня. Панкрат непременно захочет выяснить, откуда в Китеже «лёд». А у меня есть только одно предположение. И оно теперь лежит у нас в «травме». И зовут его: Наташа Перезрелова. Она, конечно, не образчик целомудрия и морали, но в её теперешнем беспомощном положении с ней может случиться всё что угодно. Особенно, если Панкрат заточит на неё зуб. А зачем нам ещё один труп?

– Это верно. Я подумаю, как обезопасить девушку. Я слышал, она вчера попала в аварию.

– Я вам помогу. Если вы убедите Панкрата в том, что «мет» его сыну принёс кто-то совершенно левый или он сам его как-то достал, это будет приемлемым выходом. Это при условии, что он будет внимательно вчитываться в мою писанину и заострится на тех самых «возможных причинах». А если вы сами ему убедительно всё обскажете, не концентрируя внимания на препарате, доставленном из далёкой столицы ветреной девицей, а просто как о некоем безымянном наркотике, тогда и проблема решится сама собой. В общем, я не занимаюсь делами живых, но имею к ним некоторое сострадание.

– Хорошо, Роман Андреевич, я сделаю, что смогу. Обещаю. Спасибо вам ещё раз. За всё. Извините, спешу! До свидания!

– До скорого свидания, – кивнул прозектор.

Сынков шагнул, потом резко, будто вспомнил что-то, развернулся. Но прозектор увидел, что он не вспомнил, а решился на что-то.

– Да, Роман Андреевич, такое дело, – полез в карман следователь.

– Что-нибудь ещё?

– Угу. – Сынков сунул ему в руку фото с маленькой девочкой крупным планом. – Если к вам в руки попадёт этот ребёнок, отнеситесь к постановлению эпикриза внимательно.

– Не понял?

– Возможно, смерть её наступит от неестественных, скорее, насильственных факторов.

– Есть такие основания полагать?

– К сожалению, есть. Извините ещё раз, тороплюсь…

Сынков попытался развернуться, но был пойман под локоть, и сильная рука развернула его обратно.

– Поясните, Сергей Юрьевич, это важно в дальнейшем понимании ситуации. Конфиденциальность гарантирую.

– Верю. Но много сообщить не имею права. Скажем так, у нас есть опасения, что в городе вновь появился маньяк-педофил.

– Хм, – наморщил лоб патологоанатом, – тот самый с диссоциативным расстройством?

– Возможно, – ушёл от ответа «следак». – Вероятно, что нет, но, не исключено. Но только, т-с-с-с. Тут дело не только в панике, тут дело в тайне. От неё может зависеть жизнь ребёнка.

– Понимаю, – кивнул Роман Андреевич. – И не задержу более…

И вновь проводил очередного собеседника долгим пристальным взглядом, после того, как они пожали руки и разошлись. Какие же всё-таки беспокойные эти живые. Не в пример новопреставленным, имеющим очень рассудительную и основательную позицию и все предпосылки для неё. Нет, всё-таки с мёртвыми иметь дело значительно комфортнее и проще. Они не тяготятся страстями, присущими им при жизни, не видят смысла в умолчании, недомолвках или вранье, если это не противоречит их внутреннему уставу. Они не предают и не убивают.

И не подставляют.

Так думал про себя патологоанатом, совершенно не сомневаясь и веря, что научился понимать покойников. И не знал, что жизнь преподносит порой весьма неожиданные сюрпризы. Она так многогранна и невероятна, что в ней может случиться всё, что угодно.

Но это откровение ещё впереди.