Читать книгу Последние рыцари. Фантастическая сага «Миллениум». Книга 1. Том 2 - Игорь Соловьев - Страница 11

Солнце, хоть и зимнее, ничуть не согревая тело, тем не менее отчаянно и яростно светило в глаза. Элли почти никогда не надевала темных очков – как-то не идут они ей. А тут волей-неволей придется.

Испания встретила шумом и каким-то суетливым, муравьиным движением. Высокие белые здания, слегка обезличенные, были разукрашены портретами и транспарантами – красными и оранжевыми. Флаги торчали отовсюду, буквально из каждого дома – и испанских было в разы больше, чем Королевских. Нет, про Испанию конечно говорили, что там до сих пор «последняя диктатура Европы», но что конкретно под этим подразумевалось… Вот теперь это и выяснится. Более-менее.

Люди тоже были интересные и слегка странноватые. Во-первых, довольно-таки шумные, даже по сравнению с французами, примерно такие же, как итальянцы. Нет, испанцы, в общем, никогда и не были особо тихими, но у себя на родине просто-таки кишели и жужжали, как возбужденный улей.

Странность, однако, была не в этом – перед Элли и Алексом промаршировала колонна школьников лет примерно двенадцати, распевая какую-то бодренькую песню, очевидно, марш, и шагая дружно, в ногу, как на параде. Шедший впереди нес портрет пожилого человека в военной форме, с мрачным широким лицом, небольшими черными усами, залысиной, опущенными щеками. Это и был диктатор Испании, генерал Габриэль Игнасио Рамирес Ортис, правивший страной уже почти тридцать лет.

Что ж, видимо, здесь тоже работают с молодежью… на свой лад. Элли использовала магический слух, чтобы понять смысл стишков, скандируемых детьми. Заключался он в том, что личная заслуга генерала в том, что страна живет так замечательно, урожаи хороши, армия сильна и все глубоко счастливы и любят родину. Это странно. Нет, Элли и раньше знала, что Испания – страна с авторитарным лидером, но чтобы было какое-то вот такое прославление вождя… Это настолько контрастировало с Королевством в целом, что заставило, и не в первый раз, задуматься о том, как так выходит, что вроде бы крайне гуманистическая политика Королевства со всей своей строгостью по части прав человека и независимости власти не только терпит, но даже слишком активно не осуждает диктатора страны, входящей в свой состав. Что интересно, этот вывод немедленно подтвердился – навстречу Элли и Алексу прошла колонна уже взрослых, но одетых в униформу молодых людей – серая куртка с оранжево-красной символикой. Они точно так же, как и школьники, шагали строем. – Как думаешь, они как со школы начали, так до сих пор и маршируют? – пошутил Алекс, и Элли засмеялась – к счастью, не так громко, чтобы это услышали. Впрочем, радоваться было рано. К ним подошел довольно уродливого вида молодой человек – весь какой-то сплюснутый, плюгавенький, ростом не выше самой Элли, но, кажется, даже более тощий, чем она, и тонким голосом обратился:

– Alto! Sus documentos!

– No habla español, – ответил Алекс, – somos de Francia! – А, метрополия. С чем пожаловали? Каков ваш статус?

– Мы, собственно, военные. А приехали в отпуск.

– Семейный статус?

– Не женат. – Не замужем. – Ясно. Правила знаете? – Какие именно? – уточнил Алекс. – У нас общество особого типа. Никакой ерунды про равенство. Представителям лучших классов привилегированные пляжи, места в очереди, в распределении… – Лучших классов? – Мы отвергаем ложную концепцию всеобщего равенства. У нас есть классы, которые в силу специфики, в силу как врожденных, так и приобретенных особенностей несут больше пользы обществу, способны к управленческой и идеологической работе. Это, прежде всего, работники военной, полицейской, тяжелопромышленной сфер… И, конечно, партийная элита. Кроме того, идеологический актив. В общем, те сферы, где с людьми не сюсюкаются, где если ты отстаешь, ноешь, не можешь – тебе не по пути. – А что вы понимаете под врожденными качествами? – уточнил Алекс. – Вы не знаете? Наша отечественная наука сделала ряд важных открытий. Во-первых, есть люди, склонные от рождения к обычной, так сказать, обывательской жизни. Это всякие там рабочие, сфера обслуживания, крестьянство… А есть небольшой процент пассионарных личностей, заточенных под управление, борьбу, отказ от личного эгоистического интереса, объединяемых общей идеей. Это и есть ключевой принцип формирования элиты. Мы проводим тесты и собеседования с вышестоящим руководством. – И как? – ухмыльнулся Алекс. – Я, Уго Санчез Бустос, являюсь представителем элитного типа. Мои качества – способность к административной работе, силовому и волевому контролю, управлению, руководству крупными группами людей, политическому управлению, созданию систем и иерархий, расстановке сил…

Элли с трудом сдержала улыбку. Вот этот вот плюгавец – оказывается, силовой специалист? Да, забавно. – Если вы представители высоких профессий, вам полагается средний статус. Не высокий, потому что вы не являетесь проверенными пассионариями. Так. Раз вы у нас впервые, оглашу правила. Здесь нельзя, во-первых, публично критиковать власть и лично Генерала Ортиса. Поясню – никакого этого «высказываться должен каждый» мы здесь не поддерживаем. Вся эта свобода слова для умственно неполноценных здесь не признается. Здесь высказываются только заслуженные люди, доказавшие свою состоятельность и пользу для общества. А то расшатывать систему, которая уже работает – на таких любителей у нас есть специальная полиция. Ну, это я увлекся. Так вот. Портить атмосферу нельзя также. К этому относится занудство, споры ради споров, дурацкая критика идеологии – «а вот у вас тут такой факт не сходится, а там сякой…». Это все мелочи. У нас есть четкая идеологическая система, структура, и если сам принцип, идея верна – просим не занудствовать. Вам, как представителям метрополии, за неоднократное нарушение наших правил грозит выдворение и запрет на въезд.

Еще, конечно, про уважение традиций и нашей истории – никаких негативных комментариев, будьте любезны. Вообще, не создавайте негатива и ведите себя в рамках – и проблем не будет. Мы – народный режим. Что еще… Если вас интересует деятельность Партии Борьбы и Спасения Испании, вот буклетик. Я – руководитель звена второго уровня. У нас у единственных сохранился и возрожден дух Века Героев. Вопросы какие-нибудь есть?

– Как нам найти подходящую для нашего… ээ… статуса гостиницу?

– А. Пожалуйста. Я продиктую адрес. Приятного пребывания. Парень козырнул и ушел, бодро вышагивая вслед за остальными.

– Нда, – Алекс насмешливо упер руку в бок, – видела бойца? Сразу видно – специалист по боевым… как он там сказал?

– Мысли читаешь, – прыснула Элли, – даже у меня мышц больше, чем у него.

– Да уж. И он, видите ли, высшего сорта. В общем, снова Карфаген, да?

– Ты про пояса-то? Я так поняла, здесь не любят торгашей и все такое. А вот про Век Героев… Отдам буклетик Антуану, ему-то все так интересно было. И когда этот наш сопроводитель наконец явится… – Предлагаю вечерком на пляж. Мы ж в Испании!

– Не холодновато? – Ну все равно… Представь – ты, я, море, солнце… – Алекс шутливо приобнял Элли, и она несильно двинула его локтем, смеясь. Нет, его приставания никто никогда всерьез не воспринимал – ну о чем может идти речь, когда ты с семи лет с человеком знаком? И дрались, и дружили, и списывали… Впрочем, при Давиде он так не шутит, тому трудно объяснить, что не все надо воспринимать всерьез. Ну да ладно. Ждать, к счастью, долго не пришлось.

К ним подошел мужичок средних лет в свободном плаще, с длинными загибающимися книзу усами. – Буэнос диас, друзья! Я Хавьер Кабрера Куэнка, ваш, так сказать, гид по замечательной Стране Солнца. Ну или Стране Его Превосходительства, если угодно.

– Значит, вы нас сопроводите и… – Да, да. К вам уже успели пристать на улице?

– Да уж, – Элли недовольно нахмурилась. – Здесь это нормально. В порядке вещей, так сказать.

– И как это все вышло? – спросил Алекс, – под носом у наших либеральнейших… – Очень просто. Сначала было предыдущее правительство, тоже большие либералы, только с уклоном в левизну покруче вашего, центрального, ну и довели народ до митингов по теме нехватки хлеба. Тогда военные и увидели возможность, взяли власть. Сначала, в первые лет десять, действительно экономику поправили, а потом… Ну, как водится. Бизнес прикрыли, государство под крыло взяло. Друзьям там раздали, сподвижникам. В итоге последние лет пять живем похуже, чем тогда – а жаловаться уже некому. Всех быстренько заткнут, кто «воздух портит». Везде доносчики, осведомители, контрразведка, «Щит и Меч Народа и Партии». Так что никаких лишних слов, а то быстренько будет провал и все. – А как живут те, кого… – За кем вас прислали? Ну, они живут так, как подобает жить «пассионариям» и «высшему сорту нации». Ну, то есть, не так, чтобы аскетически… Ну, увидите. А, вот и пример, – он ткнул пальцем в медленно проплывающий диск, в котором развалился довольно-таки объемистый в талии дяденька в окружении двух красавиц и двух же дисков с охраной.

– Неплохо, да? Дамы, не думайте, тоже не абы какие, из отдела пропаганды или какие-нибудь капитанские дочки… – А вот сейчас и проверим, – Алекс как раз, кажется, заприметил одну такую девушку, в дорогом ярком платье – она шла слегка впереди.

– Красавица! – крикнул Алекс, подходя к девушке, – вы знали, что в Карфагене подают на сладкое?

Та повернулась и воззрилась на него с недоумением. А потом ответила, высоким, с визгливыми нотками, голосом, на ломаном французском: – Ты вообще какое право имел обращаться ко мне? Мне, представителю народной аристократии, высшего сорта? Ты что о себе возомнил, ничтожество? Да ты знаешь, под чьим началом я работаю? Да один мой звонок, и тебя увезут так далеко… Свободен!

Алекс даже опешил от такой ярости. – Ладно, ладно, бамбина или как тебя, я… – СВОБОДЕН Я СКАЗАЛА! Не сметь больше со мной заговаривать, ясно?!

Элли не удержалась от смеха. – Да, к такому тебя жизнь не готовила. – Да что она о себе вообще… – Не удивляйтесь. Дочка какого-нибудь чиновника, или, что вероятнее, подстилка генерала. Это что, у нас тут посадили одного ученого – не липового, которые идеологические, а настоящего, он занимался проблемой копирования заклинаний между фолиантами без ручной переписи… Так вот. Уж не помню, чем он такой вот одной любовнице генеральской не угодил. То ли место ее занял, то ли замечание какое сделал. Ну и что вы думаете – посадили. За критику верховной власти и политики партии.

– Да это дурдом какой-то! Науку еще какую-то придумали… национальную. – А, это. Типичное шарлатанство. Но у них на все один ответ – раз идея верна, то отдельные не сходящиеся факты и критиканство – это диверсия, и баста. Ладно. У меня вам лучше не останавливаться, следят. В следующий раз встречаемся…

Он молча взмахнул рукой, и у Алекса на запястье возникла сияющая запись – и тут же потухла.

– Оригинально, – признал Алекс. – Давний метод, на самом деле. Не нами, как говорится, придуман. Тераномом пользоваться не советую – шанс невелик, но прочитать могут.

На том и согласились. Элли с Алексом отправились в указанную гостиницу, памятуя об очевидном – не говорить о деле в очевидно прослушиваемом месте.

Поэтому, едва расположившись, они принялись просто дурачиться. Ну, например, Элли поддела Алекса, вспомнив, как поколотила его однажды в пятом классе (и правда, было дело, но он сам был тогда виноват).

Он, конечно, высокомерно бросил, что «до двенадцати мы все – девочки», и что, мол, не показательно. – Да я бы тебя и сейчас отделала только так, – Элли подняла голову с вызовом, наблюдая, как Алекс распаляется от детской провокации. – Только если я захочу. – Ой, не хвастал бы… – А проверим?

– А давай! Только без магии, а то еще… – Да знаю, дурак я что ли…

И началась потасовка. То есть сначала Элли старалась не подпускать Алекса близко, встретив его ударом ноги в самоуверенный лоб, но тот был не дурак: уклонялся, блокировал, теснил в угол. Элли сделала последнюю попытку, высоко подпрыгнув и крутанувшись в воздухе – пятка ударилась во что-то твердое, но и ее обхватили сильные руки – и оба повалились на пол, борясь. Конечно, Элли отбивалась как могла – ногами, руками, локтями, коленями, но Алекс все же обездвижил, скрутив руку, да еще и больно шлепнул. – Ах ты чертов сексист! Мог бы и уступить слабой женщине… – А ведь кто-то тут только что… – Вот будь у меня больше пространства, а не эти шесть на шесть, ты бы у меня… – Да-да, конечно… – Да иди ты! И вообще, я есть хочу. Поели, посмеялись – вечер прошел, в общем, быстро, и уснула Элли легко. Заморачиваться с двумя номерами все равно не стали, пусть думают, что хотят. Раздеваться при «своих» парнях Элли не стеснялась, она и при Антуане долго ходила в нижнем белье, пока не… Нет, ну не из-за этого же он в нее влюбился? По крайней мере, хочется надеяться. Но уж Алекс-то точно свой. Нет, он, конечно, всегда остается Алексом и не может не присвистнуть и не отпустить пошловатый комментарий – но кого волнуют такие мелочи?

Утром Элли проснулась первой – привычка рано вставать. Нехотя оделась, сходила в ванную, размялась… Скучно. Спустилась вниз, в столовую. В основном там были, конечно, туристы – возбужденно переговаривались на десятке языков, кивали, щелкали перед лицами друг друга тераномами. Элли заказала простой салат и сок – перед возможным важным делом как-то не хочется с утра наедаться. Вообще, иногда хотелось мяса, хоть и нехорошо. Хотя… Антуан вот ест, а Элли его раньше осуждала, спорили даже. Она вообще раньше была жутко категоричной. Нет, она и сейчас не начала смешивать в кучу хорошее и плохое, добро и зло, моральные и аморальные поступки – но многое, что казалось раньше просто неприемлемым и недопустимым, теперь, если подумать, вроде бы не так уж и плохо само по себе. Вот то же вегетарианство взять. Конечно, животных жалко, и это естественно, защищать их. Но по-другому посмотреть – в природе одни едят других. Нет, мы люди, и не должны вести себя, как хищники, но на тех же фермах условия лучше, чем в природе… Хм, а ведь именно это Антуан и говорил ей. Она что, становится сговорчивее? Теряет ориентиры? Вроде бы нет. А может, дело в том, что за последние два года в жизни поменялось столько, что на целую кучу вопросов взгляд теперь поменялся в корне?

Раньше, например, Элли считала в целом оправданными жалобы тех, кто считал себя ущемленными, кому недодали каких-то благ, или кого триггерят чьи-то слова в тераноме… Нет, сама она подобным не страдала, но всегда говорили, что это важно, что это переживания людей, и они имеют ценность. Все так, но… Почему теперь это уже не воспринимается всерьез? Почему теперь выглядит, как нытье избалованных деток, которым не купили дорогущий подарок?

Она со стыдом подумала, что критикует других, а ведь она сама, если объективно, сама была избалованной – разве дядя Генри в чем-то ее ограничивал? Хоть раз наказал? А ведь было за что – в определенный период Элли и приходила под утро пьяная, и курить пробовала, и одевалась вызывающе, а уж хамить и огрызаться… И больше всего ненавидела эти «душевные разговоры» – «мы тебя понимаем, у тебя сложный период…». Да что они понимают! Как будто так сложно увидеть, понимают тебя или просто делают вид. Но она тогда тоже была неправа. Жалели – и потому избаловали, вместо того чтобы в определенный момент взять и привести в чувство, по-серьезному. Потому что ей, конечно, повезло не забеременеть, не подхватить болячку из тех, что плохо лечатся, не пристраститься к зелью… А ведь было и это, и случайные связи… Такое противное осталось чувство, будто запачкалась, лишилась чего-то. А тогда мозгов не было. Понимала, что творит, а «хочу и все». Теперь Элли обижалась на дядю, что не остановил ее тогда силой, позволил окунуться во всю эту грязь, пусть даже обошлось и без последствий. И обижалась на себя за то, что обвиняла его – сама ведь должна была понимать… И все же, разве это не обязанность взрослых – предвидеть последствия, которые не видят или не хотят видеть дети, и не допускать совершения ошибок, которые потом не исправить? Или боялись, что Элли пожалуется, если они применят запрещенные меры? Если так, то они ее совсем не знали. Потому что это последнее дело – доносить, тем более на тех, кто о тебе всегда заботился. Лучше уж обидеться и не разговаривать, если наказали несправедливо, пока не извинятся; но понять детей, доносящих на родителей – и не за жестокие избиения без повода (тут действительно другого выхода нет), а за куда меньшее даже, чем заслуженную трепку – этого она понять не могла. Может, потому, что ей просто есть с чем сравнить, на собственном горьком опыте? Легко жаловаться на самых близких людей, когда они рядом и это кажется незыблемым… Впрочем, хватит себя жалеть. «Как это называется? Взгляд со стороны? И почему я так легко отношусь к насилию? Это ведь неправильно, по всем понятиям…». Действительно, это тоже вопрос, тоже перемена – хотя перемена ли? Сколько Элли себя помнила, постоять за себя она никогда не боялась, драться умела, и даже, можно сказать, любила. Есть в этом что-то особенное – завораживающая сила момента, когда время течет иначе, даже почти останавливается, когда остро чувствуешь все свое тело, все пространство, его движение – и когда ты быстрее, ловчее других, когда твои удары безошибочно достигают цели… Поэтому, конечно, она и занялась боевыми искусствами, и сомнений, кем быть, никогда, в общем, и не было. И само дело по ней – защищать людей и общество, сражаться, быть среди опасности и риска, за правое дело – и продолжить дело родителей, отстоять их имя и – отомстить убийцам. В этом она, едва сделав для себя окончательный вывод – лет, кажется, в одиннадцать, так и не поменяла мнение, хотя задумывалась не раз. И всегда выходило одно – нельзя продолжать жить и позволить убийцам торжествовать, спокойно существовать так, словно ничего не случилось, будто теперь все позади. И никакие слова о неприкосновенности жизни ее не убедили. Нет этого, раз люди убивают и убивали. И неприкосновенности тела – по той же причине. Хочешь быть неприкосновенен – умей не дать себя избить. Нет нигде в природе обратного. Человек имеет право на безопасность – но бумажка с правом тебя не защитит, а только ты сам, собственные руки, ноги и голова. И если сражаешься, тем более смешно говорить о неприкосновенности. Уж точно не выродкам, с которыми они уже имели дело, а ведь эти наверняка еще не худшие. А если человек слаб – что ж, на то и есть такие, как Элли – чтобы защищать слабых, а для этого нужно быть сильной, не жаловаться на всякую ерунду, иметь принципы и дисциплинировать себя. Поэтому чем обманывать людей, что им ничего не грозит, и что иметь всегда все по максимуму, в избытке – это норма, а на любое отклонение от идеала надо отвечать истерикой – вредная глупость. А еще, раз всегда были и будут люди, готовые добиваться своего силой, должны быть те, кто не боится ответить тем же. И раз были и будут те, кто готов добиваться своего жульничеством, наглостью, беспринципностью, и даже не молчат, а открыто хвастаются, кичатся своими пороками, как доблестью – того же Трэвиса взять… Как же хотелось иногда врезать ему в пузо, скрутить руку, и смотреть, как исчезает с лица самодовольная ухмылочка. Поэтому Эври прав. Иногда надо пренебречь формальностями, раз те придуманы крючкотворами и бюрократами для обеспечения себе сытой жизни, неуязвимости от народа и реального правосудия… Не будет ли диктатуры? Риск есть, конечно. Но что теперь – вообще ничего не делать? Это как не идти в бой из страха проиграть. Всегда есть риск, всегда это возможно и вероятно. Станет Эври не дело делать, а устанавливать личную диктатуру – будем бороться с ним. А пока что – мы на одной стороне. Элли вздохнула и улыбнулась – наконец, все более-менее встало на свои места. Нечасто она так глубоко задумывалась обо всем. Но иногда надо.

Пока она сидела и думала, рассеянно любуясь видами, Алекс спустился вниз и даже успел заказать себе поесть. Элли рассеянно кивнула, и когда Алекс закончил завтракать, они быстро собрались и пошли на условленную встречу.

Однако, по пути к месту встречи случилось еще кое-что.

Человек шесть подростков гоняли седьмого, толкали, били кулаками, наскакивали по одному и по нескольку, выкрикивая: – Слабак! Предатель!

В первый момент Элли тут же сжала кулаки и едва не ринулась вперед, но в памяти тут же всплыл момент в деревне и то, что последовало за ним. Голос Грандмейстера в голове повторил: «Всегда думай на шаг вперед, думай о реальном благе, а не о собственном импульсе». Элли, не расслабляя кулаков, быстро соображала. Если она побьет нападающих, ее арестуют, задание будет провалено, а парню, скорее всего, достанется еще больше. Если просто попытаться их устыдить… они уверены в своей правоте. Тогда… – Эй! – крикнула она громко и твердо, – кто здесь смелый вояка? Кто тут храбрый, как шакал? Чем он виноват перед вами?

Вперед выступил длинный черноволосый парнишка со вздернутым носом: – Он сын предателя! И он слабак! – И за это вы должны его бить? А не помочь ему стать сильнее, хотя бы?

– Мы тут не сюсюкаемся с дохляками. Если он своей слабостью ослабляет наш класс, нам такой не нужен! И его отец – предатель. – Его отец, даже если он предатель, за себя ответил сам. Сын за отца не в ответе, если его не арестовали – так?

Парень молчал, думая, что ответить. – Или ты умнее своего начальства? Они не арестовали, а ты вперед их судишь? – Но он слабак! А слабака никто не запрещает наказывать. Зачем нам такой?

– Сегодня он слабый, а завтра будет сильный. Ты хочешь военным стать? – Да!

– А военные у вас умеют только толпой на слабого нападать? – Да как вы смеете! Вы кто вообще? – Я военная. А тебе я вот что скажу. Ты сильный? Или только с приятелями можешь на него полезть? – Могу и один!

– То есть если он тебя слабее, то ты можешь его побить? – Могу! Потому что никто с ним возиться… – Тогда сейчас я тебя побью, потому что я тебя сильнее. – Больно много о себе думаете! Вы вообще… девчонка! – Ну давай, тебя побьет девчонка. А нос разобью – жаловаться побежишь? – Да никогда! – Тогда если проиграешь, будешь его – защищать. Дашь при всех слово – или боишься? – Я ничего не боюсь! – выпалил парень быстро и громко, чтобы никто не заметил неуверенности. Элли встала в боевую стойку, и решимости у парня еще сильнее убавилось. Он выставил кулаки и тут же бросился вперед, попытавшись ударить ее в лицо. Элли присела и крутанулась, сделав молниеносную подсечку – парень упал. Остальные подростки засмеялись. Он встал, неуклюже, и еще яростнее бросился на нее с кулаками – Элли шагнула назад и ударила ногой с разворота – попала в печень, несильно – но парень сжался и сел на землю. Никакой жалости Элли к нему не почувствовала. Заслужил.

Парень прижал руку ко рту – видимо, чтобы не расхныкаться. Остальные смеялись, и Элли рыкнула на них, чуть подавшись вперед – те испуганно отпрянули: – А вы еще лучше! Из вас всех он один хотя бы вышел вперед! Хороши избранные бойцы – только толпой да на самого слабого!

Подростки затихли, опустив глаза, тщательно избегая встречаться с ней взглядом. «Кажется, встали и ждут, что я их бить буду. Вот где мерзость – привычка терпеть от вышестоящих и издеваться над слабыми и подчиненными. Боюсь, уже не вытравить».

– Вот и запомните: слабость – это относительно. А ты – как тебя зовут? – спросила она «слабака». – Хуан, – ответил тот не сразу. – Хочешь быть как я?

Парень торопливо кивнул. – Я девчонка, я была слабее в твоем возрасте, но никто не смел ко мне подойти. Не жди, что тебе помогут, иди и займись спортом. Они – трусы, ты это видел. Понял меня?

Парень кивнул. – Что смотрите? Пошли вон отсюда! – прикрикнула Элли на других, и они поспешно разошлись.

– Иди, помоги ему, – указала она Хуану на главаря хулиганов и громко добавила: – Если он не законченный мерзавец, то хоть что-то да понял из этого.

И поспешно ушла: наверняка Хавьер уже давно их заждался – а опаздывать Элли жутко не любила.

Алекс наблюдал за всем со стороны, и как всегда, улыбался – но не ехидно, а вполне одобрительно. – Воин Света на страже справедливости, – пошутил он. – А как же. Всегда готов! – Элли тоже хихикнула – как ни смешно, но и этот небольшой урок занял немало сил. …Хавьер, конечно, был недоволен опозданием, и весьма – поворчал как следует. Потом, не теряя времени, изложил положение дел и выявленных им подозреваемых. Конечно, это был в основном генералитет и высшая бюрократия. Все они тщательно охранялись, проникнуть к ним представлялось занятием весьма трудным, но для рыцарей Ордена невозможного нет. Тем более, что у господ генералов и министров была вполне конкретная слабость: деньги и женщины. Жили они на широкую ногу, в дворцах и особняках, скрытых от народа за высокими заборами. Конечно, и их могли «вызвать наверх» всесильные служащие «Щита и меча», но на место одного всегда приходил другой. Да и не роскошь и деньги служили причиной этих «вызовов», а предполагаемый заговор против Лидера Нации. Лояльность дороже честности. Еще один прекрасный здешний принцип.

Подумав, Алекс и Элли поняли, что особого выбора нет. Алекс решил проникнуть в бордель, где был завсегдатаем министр торговли, Хуан Гарсиа.

Элли не оставалось ничего другого, кроме как соблазнить генерала Рамиреса, который имел обыкновение проезжать по улице Победы и забирать с собой самых красивых девушек. Что ж, то что надо. Нет, конечно, никакой мерзости не будет, об этом и помыслить нелепо. Но кое-что изобразить придется…

…Вечером Элли прогуливалась по бульвару, одетая даже не откровенно – вульгарно. Прическа высокая, волосы блестят, косметики тоже с избытком. Спина вообще открыта, несмотря на довольно прохладную погоду (шрам на память от Карфагена, проклятье), живот тоже – внизу живота, кстати, была татуировочка – руна силы и здоровья. Так, баловство еще школьных лет, но выглядит соблазнительно. Грудь тоже полуоткрыта, шортики такие короткие, что сзади почти все видно, и стринги торчат… Нет, видел бы ее Давид – тогда бы точно скандала не избежать. А Алекс ничего, знай себе ржал, когда увидел. Конечно, на улице приставали, но Элли выучила манеру той девушки, которая так грубо отшила Алекса. Помогало.

Вот и господин генерал. Элли посмотрела на него страстно и преданно, и отвернулась, едва тот подъехал поближе. Генерал окликнул ее – Элли обернулась, все с той же смесью любезности и наглости: – Ваше превосходительство?

Дальше, собственно, все было просто. Она поломалась с минуту (чтобы раззадорить, но не разозлить), села в диск, постреливая глазками (мерзкий жирный боров, сколько же он жрет…), вытерпела сальные толстые руки, бесцеремонно лапающие грудь и спину (хихикаем, легонько отпихиваем). Вот и довезли до дачи. Как же долго еще… Генерал трогает там и тут (чертов Алекс, ему-то сиди себе в засаде, а ей…), шлепает (какие же мужики все одинаковые!), только что язык, как собака, не высунул. Ну любуйся, любуйся, вспоминать будешь да облизываться. Элли дотерпела до момента, когда они уединились. Рамирес уже рвался снять с нее одежду (если это вообще так назвать можно), но Элли капризно протянула: – Ну как же, а налить девушке?

– Ну конечно, бамбина, конечно, все, что пожелаешь этим вечером…

Невербальное заклятие – и генерал застывает в оцепенении. Семь секунд – и в его бокале уже нужное зелье. Еще три секунды – и он приходит в себя. Трясет башкой, вытягивает губы, отпивает. Рот растягивается в предвкушающей улыбочке.

– А теперь рассказывай, все что знаешь. Если будешь молчать – ты покойник. Ты выпил яд (и сыворотку правды). Если попытаешься позвать охрану – проживешь две минуты, противоядия не дам. А если и найдешь, то оно лишь отсрочит твою смерть еще на десять минут. И без точного антидота ты обречен. У нас, поверь, знают, как делать яды. – Ты… ты откуда? Орден? – Считай, как угодно. Тебе важно выложить мне все, от и до. А я буду давать тебе жить, покуда ты говоришь. Генерал, бегая глазками, отчаянно боролся. Страх, ненависть, растерянность, жажда жить – все смешалось в этих маленьких серых глазках, и решение было принято – он заговорил. Каждый раз, когда он начинал кашлять, Элли давала полтаблетки. Один раз попытался отобрать – отшвырнула заклинанием – понял, поумнел. Наконец, генерал был выжат досуха, и Элли дала последнюю таблетку. – Через шесть минут противоядие положат снаружи двора. Но только если я выйду и телепортируюсь в безопасное место. Усек?

Генерал закивал. Пробелов в плане вроде не было, и Элли быстро покинула огороженный бетонной стеной участок в сопровождении генерала.

Там уже стоял человек в маске, ожидая ее. Элли наложила на генерала заклинание слабости и немоты, тот упал, и Хавьер (под маской был он) бросил ему пузырек с противоядием. Элли в этот момент закончила произносить заклинание телепортации – и, едва оказавшись в безопасности отеля, радостно упала на подушки – хоть пару минут можно отдохнуть.

В этот момент раздалась тревожная трель теранома – повторный вызов важного сообщения. Элли тут же схватила его – сообщение от Антуана. «Держи координаты и телепортируйся. Мы в беде. Нужна помощь. Антуан».

Элли, в панике, тут же принялась вычислять координаты. Результат показал – северная Германия, близ Черного Леса. Места, где жил Некромант. Жуткое, тягостное предчувствие скользнуло вдоль позвоночника. «Алекс, где же ты… Скорее, скорее возвращайся! Скорее, а то я сойду с ума».