Читать книгу Память совести или совесть памяти - Игорь Сотников - Страница 4

«А мне-то представлялось, что техническая часть будет наиболее трудоёмкой!», – размышлял по дороге из офиса к своей машине Лу, а уже выходя из здания своего проектного центра, резюмировал: «Что ж, сейчас нужно ехать на встречу в ресторан, а уж вечером, можно будет более детально изучить этот вопрос».

Что сказать, у каждого человека, от того, насколько он независим от такого внешнего фактора, как его места под солнцем, жизнь строится согласно им определенного плана. Или может быть, уже сам человек встраивается в чей-то, там, наверху задуманный план. Так жизненный цикл рабочего осуществляет свое движение по малому недельному кругу, который разбивается на дневные сектора, которые в свою очередь, в зависимости от дня недели, делятся на часовую константу. Ну, а рабочий день для служащего строго регламентирован на рабочие часы (от восьми до двенадцати) и остаточные часы отдыха. По окончании же пятидневной рабочей недели, он может, без зазрения совести, забыть о своей работе. К тому же, кроме этого малого круга, существует еще один, большой годовой круг, делящийся по тому же принципу, что и малый. Так, одиннадцать рабочих месяцев в конце года, сменяет один месяц отпуска. Что же касается тех, кто, как им кажется, решает судьбы и вносит конструктивность в жизнь человека – их жизнь нормирована своей ненормированностью и ненормативностью. Они не могут жить в четко запланированном мире. Ситуационность, вот что движет этой частью человечества, у которого в подчинении столько человеческих судеб. И ведь, что интересно, такой человек, имея столько подчиненных, сам в своем роде оказывается в подчинении у этой жизненной ситуации. Так бы и сказали: его жизнь подчинена служению и т. д. и т. п.

«Ну, а как же сопутствующие его положению возможности, власть, богатство. Разве это не достойная плата за его, так называемую подчиненность?», – спросит достойный, как он думает, большего. «Почему бы и нет!», – соглашусь я. – «Вот только они, почему-то, все больше находятся в подчинении у этих самих сопутствующих вещей, как богатство и власть. Даже не знаю и почему!». «Вот когда узнаешь – тогда и скажешь, а сейчас лучше не говори о том, в чем не разбираешься!», – заметит грозный господин в золотой оправе для очков.

Лу же, садясь в свой автомобиль, называет адрес водителю, и они мчатся на очередную его встречу в ресторан. Там у него запланирована аудиенция со своими давними партнерами, а также с несколькими блюдами из меню ресторана. Если с первыми все более менее ясно, то со вторым объектом встречи – еще решение не принято. Желудок еще с утра (почему-то?) очень сильно разговорчив, и это обстоятельство слегка беспокоит нашего героя.

Ведь, кажется, нет причин для этого, и он не особенно много, или скажем так, относительно много вчера выпил, и при этом даже не был непоследователен в своих действиях, укладываясь спать, где не попадя, а взял, и спокойно лег в кровать. И ведь совсем не важно, что в ней в тот момент уже присутствовала парочка так влюбленных друг в друга гостей. Разве им жалко уголка кровати, где так мирно улегся уставший хозяин квартиры. И что страшного в том, что он слегка помят и невкусно пахнет из-за пролитого на себя вина. А разве грязная обувь может встать между ними. Хотя, ее все-таки надо было поставить на пол, а не в виде разделительной полосы на кровать. А ведь они даже не снизошли до понимания уставшего хозяина, и уже после словесной перепалки, выдворились куда-то вон из дома. А ведь он всего лишь хотел поделится своим теплом с незнакомыми для себя людьми. Правда, надо признаться, что в тот момент он вряд ли мог кого бы то ни было узнать, уж больно он был удручен выпитым. И поэтому он, столкнувшись с таким непониманием, не найдя для себя успокоения в кровати, расчувствовался, и всю меру своего огорчения выплеснул на свою домашнюю прислугу, в частности на телохранителей. А в особенности досталось тому, энергично подающему надежды, а еще, по настойчивому требованию хозяина, подливающего вино в бокалы. Скажите, что это не входит в его обязанности? Отвечу: «Скажите это вон тому типу, от которого зависит ваша зарплата и, в данный миг, жизнь, так как ваше оружие в данный момент, находится в его руках и направлено на вас». Но Лу надоедает махать оружием, его вновь окутывает меланхолия, и он, присев на ступеньку, погружается в задумчивое созерцание отражения самого себя в своих лакированных туфлях. Трудно сказать, чем ему не угодил тот тип в отражении, но, видимо, его гримасничанье совсем не пришлось по нраву нашему Лу, и он, вскипев от бешенства, схватив бокал, со всего маху угодил им в ухо нашему подающему надежды охраннику. И ведь всегда такая напасть, как только решишь засветить бокалом кому-нибудь в глаз – непременно промахнешься и скорее разобьешь его об пол рядом с собою, чем попадешь в цель, а тут – такая неожиданная удача. Ну и поделом охраннику, раз не смог оградить тело хозяина от ударов судьбы, так что – все по делу и по существу. Ведь душа, терзаемая сомнениями (в свою очередь усиленными парами алкоголя), также не дает покоя и телу. И она все свои душевные порывы берет и переносит вовне, тем самым, заставляя это тело принимать на себя различные удары судьбы в виде падений с лестницы и неудачных проходов мимо косяков. Но все же, в конце вечера, он: то ли от потери сил, то ли скрученный охраной (что является наветом неблагожелателей), был все-таки водворен в комнату и уложен назад в кровать.

А ведь утром никто из охраны и не заикнулся о его вчерашних поползновениях дать кому-нибудь из них в нос. Так что версия о том, что он был вчера кем-то из охраны скручен, не выдерживает никакой критики. Правда, судя по виду одного из охранников, ему все же удалось заехать одному из них в ухо. Но ничего страшного, видимо, он был туг на ухо, и Лу пришлось разрядить обстановку непонимания с помощью таких действенных методов. На то он и слуга, чтобы находить общее понимание со своим хозяином. Конечно, сейчас не те прежние времена, когда слуга был опорой и почти членом семьи хозяина. Сейчас эта категория людей называется «наемный персонал», и от него уже не стоит ждать той преданности и верности, так присущей слугам прошлого. И теперь на место обслуги пришел интерьер, необходимый для обозначения твоего общественного статуса. И ведь какие-то слова неживые все чаще употребляются по отношению к казалось бы живым людям. «Телохранитель», тоже что и валенок – «ногохранитель», можно смело употреблять к любому виду согревающей одежды. «Бойфренд», здесь хоть слово и заимствовано из иностранного лексикона, но в адаптации к нашим реалиям можно только употреблять: бл… ть, бл… ть… – так и слышится эхо от крика очередного френда твоей подружки, после того, как ты покажешь ему свой бой.

Но что же наш слегка удрученный охранник? Вот Лу выходит из дома, чтобы отправиться на встречу и, проходя мимо охранника с разорванным ухом, смотрит на него немигающим взглядом. И что вы думаете случилось дальше? «Что, что. Да зарядил ему охранник так, по самое не хочу, что Лу и забыл про свои помидоры, летя кувырком через свою голову!», – выдвинет свою версию очень справедливый человек. Но в мире нет справедливости, или же может, потому что все же слуги никуда не исчезли, а поселились глубоко в человеческой душе. А в нашем охраннике, как раз по хозяйски расположился один из них, и которому для его комфорта проживания не нужны никакие честолюбивые тревоги человеческого я. Так что наш Лу, не встретив сопротивления: ни свободного духа охранника, ни собственной совести, спокойно добрался до своего автомобиля, где, садясь в него, решил, что разодранное ухо охранника будет портить интерьер внешнего фасада дома, и что, вообще, раз он не смог себя оградить от пьяных поползновений – то тогда и его, Лу, сохранность находится в опасности. Так что, надо бы его уволить, а пока что у него есть более важные дела, и он, сев в автомобиль, унесся на встречу, где мы и застали его беседующим с Консультантом.

Но вот Лу прибыл в ресторан, где у него должна состояться встреча с его партнерами по бизнесу. Хотя, по большому счету, эта встреча скорее была заседанием нескольких давно друг друга знающих людей, собирающихся за столом, чтобы за между прочим (их бизнес), перекинуться своими мыслями по поводу современной событийности, пытаясь тем самым понизить свой дефицит общения. «И даже, как-то странно об этом слышать!», – могли бы они возразить, не подумавши. Казалось бы, при всей их общественной жизни, когда приходится быть в гуще событий, когда к твоим словам не просто прислушиваются, а исходя из них, делают выводы и прогнозы, разве может возникнуть какое-то подобие (как там назвали?) а, дефицита общения. Но мы не будем их переубеждать, да и не сможем, ведь демагогия – их конек, и они в два счета заткнут нам рот. И мы даже не станем заглядывать в глубину их души, откуда исходит эта волнительная побудительность, заставляющая их раз за разом встречаться вместе в одном и том же месте. Пусть это останется на их…? Их, а вот на чем, я, пожалуй, и сам не знаю. Что же рассказать о тех великих людях, с кем так часто столовается наш Лу. Это были его старшие деловые партнеры по ведению бизнеса, как в плане владения инвестиционного портфеля, так и в плане возраста. Лу же для них, несмотря на его положение, был своего рода ученик, типа Пралинского, которого они учат уму-разуму. Им импонировал их прилежный, внимательно слушающий ученик, и от этого они, даже иногда выпив лишнего, рассказывали также немало лишнего, чего в принципе не следовало бы делать. Но Лу не видел для себя (в таком к себе отношении) ничего обидного. Он слушал их разглагольствования и, поддакивая им, только смеялся про себя, а уже когда оказывался у себя дома, сверяя баланс поступивших средств, и вовсе разрывался от смеха.

На этот раз за столом, кроме его известных партнеров, чьи имена мы не будем раскрывать в виду их большой известности, ведь эта их известность является той веской причиной, чтобы не предавать их имя известности, иначе сопутствующие с их стороны известные шаги, приведут к известным последствиям (да чтоб тебе пойти подальше по известному адресу!!!). В общем, вместе с ними за столом находилась еще одна известная (своей известностью) весьма колоритная личность. Весь внешний вид которой: взъерошенная прическа, костюм, свободный от правил сопоставимости, как цветовой гаммы цветов, так и предметов входящих в ансамбль, этот вид не оставлял вам сомнений в принадлежности этого типа. «Но вы, что-то уж совсем заговариваетесь, заявляя о принадлежности. Разве может либерал кому-то принадлежать? Заблуждаетесь господин… Как вас, там?», – возмутится сей тип человеческого я. «Да, конечно, прошу прощения. Ведь я совсем забыл, что свобода – это дорога с односторонним движением!», – пытаюсь оправдаться я. Но что же делает здесь, среди нас, простых смертных, сей выдающийся человек? А оказывается все просто. Они, представители сего свободного течения, еще не достигли всех вершин свободы и скорбно должны признать, что все-таки земное, человеческое, зачастую берет в них верх, и им приходится идти на поводу требований их желудка. В общем, скажу без всякой патетики, наш Веня (а именно так звали эту выдающуюся личность) был приглашен на обед нашими деловыми партнерами, дабы он мог внести свои предложения по дальнейшей деятельности, спонсируемого нашими партнерами проекта просветительной направленности в сторону тех ценностей, которыми дорожили его спонсоры. Иначе сказать, наш Веня был рупором, глашатаем свободной мысли, еще треплющейся в головах у некоторых представителей большого бизнеса, и как любой рупор, он имел громкий голос и стальные нервы, но для смазки его связок, всегда требовались дополнительные средства, ради которых он и присутствовал здесь, в кругу сильно-уважаемых им господ. Веня же, прибыв на встречу и решив, что на голодный желудок трудно соображается (да к тому же и отказываться совсем невежливо), и поэтому, не долго думая, последовал примеру приглашающей стороны и накинулся на мясные блюда, дабы восполнить свой запас железа, так необходимого для твердости его убеждений. А ведь голод имеет странный побочный эффект, так с его возникновением, ваши убеждения начинают терять свои силы, подтачиваясь сонмом сомнений, и в твоей голове уже зреет провокационный, неумолимый вопрос: а стоит ли оно тех жертв? На который, в конце концов, всегда слышится один и тот же ответ, правда, так трудно различимый из-за набитого рта говорящего. Вот сытость, да еще с накопившемся жирком – совсем другое дело, она создает у борца за справедливость ощущение твердой основы, на которую он может опереться, черпая из нее свои силы. Все-таки материалисты со своим тезисом о первичности материи, всегда сумеют вставить палки в колеса их противникам, идеалистам безнала.

Что ж, когда наш герой подошел к столику – то застал следующую картину: его партнеры, не спеша ковыряясь в блюдах, вели меж собой застольную беседу, когда как их гость, решив, что будет лучше им не мешать, в одиночку пересчитывал перышки у принесенной официантом птицы.

– А я ведь говорил Каланче – не торопись. Подожди. Ведь для того чтобы выйти на большую политическую сцену, нужен какой-нибудь взрыв. Штиль в политической жизни – самая неблагоприятная погода. Но нет, он никого не хочет слушать, – рассуждал степенный партнер в очках с золотой оправой.

– Так, наверное, с его места ему видней, – засмеялся второй степенный господин, склонный к язвительным шуткам над другими участниками-партнерами рынка, а также страстно любящий поучаствовать в играх на фондовых биржах, где его шутки с голубыми фишками часто оставались недопонятыми, и приводили к обвалу рынка.

– А вот, наконец-то, и ты, – заметив Лу, сказал благодушный степенный господин.

– «Ай-Ти», чего задержался? – опять подшучивая, добавил язвительный господин.

– И не просите, я свою долю не продам. Говорил вам, что за ай-ти-технологиями – будущее, – улыбаясь, ответил Лу.

– Ладно, ладно. Давай присаживайся, – сказал язвительный степенный господин. – Кстати, познакомься с будущим уже наших информационных технологий, с Вениамином, мастером слова риторики. И я скажу – он может все, и даже больше. Ведь каждый продвинутый политический риторик использует свое риторическое имя на всю катушку, имея право не отвечать за свои слова. Ответ вы, конечно же, получите, но ответственность за него – вряд ли вам гарантирована. Вот такие у нас работают кадры.

Веня же, когда речь зашла о нем, отставил от себя тарелку и, с казалось бы смущенным видом, стал слушать свою презентацию. Что поделать, наш Веня очень скромен в кругу столь известных господ, и по его виду вряд ли догадаешься, что именно он – тот пламенный оратор, громящий и пускающий под откос эшелоны коррупционной власти. «Но в чем же дело, и что послужило столь странной метаморфозе?», – спросит проницательный читатель. «Да, пожалуй, вы не слишком проницательны, раз спрашиваете об очевидных вещах!», – корю я за наивность проницательного читателя.

– Вениамин, что вы стесняетесь? Давайте, расскажите нам вашу теорию голоса избирателя в связи с его избирательностью, – хлопая по плечу Вени и посмеиваясь, заявил язвительный господин.

– А я не вижу в этом ничего смешного! – вдруг разошелся покрасневший Веня, затем снял очки, протер запотевшие стекла и, одев их, продолжил источать свой гнев. – Да, я имею на этот счет свое неоспоримое мнение. И скажу со всей ответственностью – что нет ничего более эфемерного, чем голос избирателя. И даже для самого избирателя, его голос – есть нечто непостоянное, имеющее характер налета. Это, то же самое, что и твоя голосовая речь, услышав со стороны которую, ты с трудом можешь распознать ее, а распознав – останешься весьма этим недоволен, и получается так, что ты скорее отдашь предпочтение чужому голосу, чем своему. Так что «избирательность избирателя», скорее прислушается не к своему голосу, а к чужому, поданному в нужном месте и с нужной интонацией. – На одном дыхании отрапортовал, пылающий от самосознания своей личности, Вениамин.

– Ну, не надо так экспрессивно, – заметил степенный господин, успокаивая Вениамина.

Веня же, решив для себя: «Что с них взять еще, кроме презренного металла!», – залил внутрь себя бокал вина, и тем самым успокоил рвущееся наружу желание декламировать, прижигая каленым железом язвы этого малосвободного общества. Затем они обменялись рукопожатиями, и Лу присоединился к сотрапезникам, чтобы составить им компанию, для чего и погрузился в принесенное официантом меню. А его партнеры, решив дать ему освоится, вновь погрузились в свои насущные дела, когда как Веня, придвинув к себе тарелку, вновь принялся доделывать недоделанное, ведь, что поделаешь, вот такой он человек, раз взялся за дело – то доводит его до конца. Степенные же господа, вновь продолжили свою беседу о человековидении, и его роли в политической жизни общества. Ведь вопрос: человек для политики, или политика для человека – так и остался нерешен для человека-политика, также как и для политика-человека.

– А ты меня вчера у Соловья лихо припечатал, – улыбаясь, начал разговор благодушный степенный господин, – я аж вначале чуть дар речи не потерял.

– Бывает, – покряхтывая от удовольствия, ответил его вечный антагонист медийных площадок, язвительный степенный господин.

Но давайте, оставим закулисье в распоряжение самих кукловодов и манипуляторов, ведь, иначе, мир станет скучен, лишившись всех своих тайн и загадок. Разве нам интересен сам механизм работы системы? Нам более по нраву красота самих кулис, с их огнями и переливами красок, а за ними – все тускло и мрачно, да и кардиналы, и то – все сплошь серые. А так, немного налетного престижа и вы, сидя у себя дома напротив экрана, предаетесь разгадке очередного квеста в поисках правых и виноватых, которые, чувствуя все мимолетные желания публики, до нас стараются донести очередные мастера словесности.

Что ж, Лу для проформы пробежался по меню, ведь когда ты постоянный клиент этого заведения, и, когда количество твоих посещений перевалило за трехзначное число – то, пожалуй, можно его простить за легкую небрежность в деле изучения этого самого меню. Просто здоровье нашего героя слегка ухудшилось после того, как он прибыл сюда. Видимо, все-таки он вчера слегка перебрал свою норму перебора, принятого на грудь, и в результате чего, погрузившись в меню, решал для себя непростую задачу: либо перенести стойко приступы головной боли, либо подлечиться настойкой, чтобы потом чувствовать себя стойко. Поначалу Лу, все-таки придерживался первого варианта развития событий, но после того, как он увидел, как Веня опрокидывает в себя стакан лучезарного напитка, его одолели сомнения в верности выбранного варианта, и теперь он, вглядываясь в названия предлагаемых напитков, производил сложные арифметические расчеты степени их градусного воздействия на его неокрепший организм. Все же решившись, Лу наконец-то заказал для себя прозрачного, как слеза напитка, и когда напиток обжег его внутренние стенки желудка, решил для себя, что он не ошибся, как в своем выборе действий, так и в напитке. Затем он, следуя вековым традициям еще прописанным, как утверждают, самим Гиппократом, для закрепления эффекта плацебо (наш герой придерживается того мнения, что эффект от принятия алкоголя, по большей части, зависит от самого пациента, и его действие очень часто весьма внушительно для окружающих его людей), кинул вдогонку еще одну дозу лекарства. Закрепив результат приема внутрь и слегка перекусив, Лу откинулся на спинку стула и стал изучать (опять же для проформы) присутствующую публику. Ведь правила нахождения в помещении требуют от тебя хотя бы осмотреться вокруг себя и определить – с кем ты дышишь одним кислородом под сводами этого здания. Конечно, решение об общих кислородных процедурах было принято еще с самого открытия этого достопочтенного заведения. Ценовая палитра, так весело разукрашивающая своими нулевыми окружностями цифры, стоящие напротив блюд в меню, очень четко просеивает число желающих вкусить здесь чего-нибудь, оставляя только ту небольшую категорию избранных с большими карманами, для которых пафос является обязательным ингредиентом, придающим остроту заказываемых ими блюд. Так что, местный контингент, заседающий за соседними столами не отличался разнообразием, и Лу, покивав знакомым, уже было собрался принять участие в дискуссии за столом, как заметил залетную молодую парочку, не понятно каким образом забредшую сюда. Почему залетную? Ну, это не трудно определить по внешним факторам, о которых, наверное, и не стоит упоминать носителю дорогого костюма и различных сопутствующих нему аксессуаров. Да и по лицу зашедшего сразу же видно, что он не отличит аксессуар от писсуара, да ему это и не нужно, а его спутница своей натуральностью, уже вызвала немой укор и негодование среди дутой женской присутствующей публики, от которого она еще больше раздулась, правда уже естественным образом, а уж эту разборчивую в знакомствах, и неразборчивую в связях прослойку женской общности ни на какой мякине не проведешь. И уже нахмурился официант, заметив оплошность администратора (впоследствии стоившей ему места), который, к слову сказать, виноват лишь в том, что отлучился на мгновение по личным нуждам, и дал незаметно проникнуть под сей священный свод этим возмутителям спокойствия, особенно, перед носителями дорогих костюмов от какого-нибудь «Арма Бри», и их заменимыми носительницами бриллиантов (ведь нынче сейфы ненадежны, вот и приходиться ими обвешивать очередную пассию, чтобы ими любимые брюлики были всегда на виду). И что теперь делать всем этим «носителям» собственности, когда простота бросила им вызов, вначале заведя молодежь сюда, а затем, показав всю их неприглядность, заставила уйти твердой опоре из-под ног вершителей судеб, еще пять минут назад считавших себя так твердо стоящими на этой самой опоре. Но дело разрешилось само собой. Парень, взглянув на ценник меню (с той же простотой как, видимо, все и делал), заявил, что обедать им здесь не по карману, взял под руку подругу, и они также быстро исчезли, как и появились, оставив после себя растревоженный осиный рой. В душе же от увиденного, у Лу что-то как-то нехорошо заскребло, екнув смутной памятливостью, и он автоматически налил себе дополнения, дабы вытиснуть из своей памяти, эту, непонятно с чем связанную, памятливую потерю.

«Казалось бы – ничем не примечательный случай (да даже и не случай, а так – пустяк: мало ли чего не бывает в жизни), а все же что-то затеребилось в тебе, и вот уже ты потерял покой, ища это что-то.», – размышлял Лу, глядя на усердно жестикулирующую молодую, с позиции относительности местного бомонда, даму. «Может жизнь, в созданных обществом рамках, соответствующих твоему «я» приличий, стало тяготить тебя? И, ворвавшаяся в твой мир простота другого мира, напомнила тебе о существовании совсем другого круга людей, существующего без светских условностей, людей, просто живущих своей жизнью. Видимо, не я один почувствовал эту позолоту сковывающих нас рамок, раз появление этой пары вызвало такой нервный переполох. Но разве кто-нибудь из присутствующих согласится сбросить с себя и сковывающий их: лишний вес бриллиантов, ботокса, нала, и обменять это все на бедную молодость. Хотя, наверное – это все-таки риторический вопрос.

– Так ведь, Веня? – спросил Веню, ни с того ни с сего Лу, чем привел последнего в некоторое беспокойное непонимание.

Степенный же господин, поспешил успокоить Веню, заявив, что пусть не обращает внимания на подобные странности его коллеги, любит он, видишь ли, поразмышлять вслух. Затем наш степенный господин, отправив Веню покурить, попросил Лу, чтобы тот уделил ему (Вене!) немного своего времени и, разобравшись в сути дела, помог бы в становлении нового общего проекта. Лу же, заявив, что мало смыслит в подобных вещах, попытался откреститься от данного предложения, но его партнеры, как приверженцы совсем другой концессии, не приняли его столь решительный шаг и заявили, что общее дело требует этого, а так как у них и так забот полон (совсем не золотых зубов) рот – то, на этот раз, пусть и Лу проявит себя на этой еще непаханой ниве политических возможностей. Лу же, ослабленный вчерашней невоздержанностью и сегодняшней крепостью напитка, все-таки был взят в оборот, суливший немалые прибыли своими партнерами, и пообещал свое содействие пришедшему после курительной паузы Вениамину. Он, вручив ему визитку и приняв еще успокоительного, распрощался со всеми и направился к выходу. Наши же степенные господа, еще слегка пообсуждав такие далекие: «Я же говорил, что не надо было Бориску на царство», – кипел язвительный господин»; и такие близкие времена: «Да, Влад – совсем другое дело! Слегка не политкорректно – зато ориентировано выдержанно», – заявлял степенный господин. «Хотя скажу, это были божественные времена!», – ностальгически выпуская дым, молвил степенный господин, – «Ведь я был для людей царь и бог, и только я решал: когда для них будет радость – выдав зарплату, а когда горе – задержав ее!».

Но что ж теперь поделаешь, жизнь вносит свои коррективы, провозглашая монотеизм. Но мы не станем их осуждать за эти мимолетные слабости, таковы люди, и даже самые великие из них подвержены ностальгическим воспоминаниям. Пока же наши господа предавались воспоминаниям, Веня, оставшись в одиночестве, решил выставить себя напоказ, и тем самым обратить на себя внимание вон той весьма симпатичной дамы. А предпосылки для таких его действий уже в полной мере имелись в наличии, ведь, если быть нескромным и посчитать, сколько бутылок переменило свой статус из «полная» в «порожняя» благодаря усилиям Вени в борьбе со своей неутолимой жаждой – то можно даже удивиться, почему он еще так кроток, аки агнец. Но наш Веня, как говориться, человек привычный и, по его заверениям, еще не через такое проходил (правда, конечно, чаще все же переступал) – он только слегка размяк от выпитого и, чувствуя свое вселенское одиночество, заметив, как ему показалось, весьма неровно дышащую к нему даму, стал проявлять по отношению к ней весьма нешуточные знаки внимания, выраженные в виде различных подмигиваний, надувания щек, сногсшибательных и многозначительных взглядов. Жаль, что только никто ему не объяснил, что предмет его вожделений был всего лишь предметом интерьера на стене заведения, в виде изображения какой-то голливудской звезды. А ведь наш Вениамин, уже впав в этот визуальный обман, готов был подойти к ней и со словами: « Мы с вами раньше не встречались? Уж больно ваше лицо мне знакомо!», – пригласить ее совместно продолжить вечер. Но его планам не суждено было осуществиться из-за неожиданной помехи в виде официанта, принесшего очередную порцию алкоголя. И стоило нашему Вене только отвлечься на секунду, дабы обратить свое внимание на процесс долива в его бокал (а затем и его опорожнения самим Веней), как все это привело к потере объекта его вожделений. А ведь Вениамин всегда подозревал женщин в ветрености, и сейчас же он, в очередной раз, удостоверился в этом их коварстве. Расстроившись, обвинив их в таком ужасном преступлении против его личности, как пренебрежение им, Веня решил, что мир женщин недостоин такого индивидуума, как он, и вообще – его никто не понимает, а решение этого вопроса (как он тонко чувствует) находится на дне бутылки – за это прямо сейчас необходимо выпить. Но мы не будем составлять ему компанию и переубеждать его в обратном, а последуем дальше, вслед за Лу.

Лу же, выйдя из стола, выдвинулся к выходу с прямым намерением ехать домой. Выпитое им, после первых следов облегчения, начало свою коррекцию в сторону движения по туманным областям сознания, и Лу, не раз уже плутавший по этим дорогам, осознавая дальнейшую последовательность своих действий, решил прибегнуть к кардинальным действиям, и дабы изменить эту последовательность, отправился к себе домой для «отлежки» и «отмочки». Но разве человек – сам себе хозяин? Ведь стоит только ему прийти к какому-то благоразумному решению, так сразу же на его пути возникает столько непредвиденных препятствий…

– А вы, разве, уже уходите, – заслонив выход Лу, выразили свое мнение две очень светские львицы. «Да что б их, этих драных кошек!», – подумал про себя Лу, но так, как он был человек весьма культурный (как и все вокруг!), – то выразил вслух совсем не то, что имел в виду. (А что поделаешь, таковы правила в высоконравственном обществе. Все личное должно упрятано подальше с глаз долой, ведь здесь до него никому нет дела. Ваше «нравится» и «не нравится» никому не понравится, поэтому – извольте всем и всему нравиться. Так-то!), Он, не подав виду, спрятав свою эмоциональность за маской безразличия, ответил:

– Да что-то здесь, сегодня скучно.

– Так присоединяйтесь к нам, – заискивающе предложила светская львица.

– Но у вас, ведь, свой прайд, – попытался отговориться Лу.

– Ну, вы умеете рассмешить, – хлопая Лу ладошкой, залилась смехом белокурая львица.

И ведь не мной замечена одна интересная тенденция: чем больше у вас капитал, тем ваши шутки кажутся более искрометнее и смешнее для не обладающих таким запасом (то ли знаний, то ли средств на счетах). Может потому, что эти благодарные слушатели сами постоянно вызывают улыбку (да что там, улыбку – гогот, сводящий животы) у сих обладателей больших капиталов, смотрящих, как вы кичитесь своими очень смешными средствами. Вот и отвечают взаимностью наши обладатели смешных денег, вымучивая у себя улыбку при всяком случае, когда с ними соблаговолит пошутить этакая глыба человечества, а то ведь, он может оскорбиться и обидеться. Так что, давайте будем человечнее, и не оставим обделенными наших капиталистов, ведь им и так тяжело нести свою ношу, и одарим их своей улыбкой, а еще лучше заискивающим смехом, в ответ на хоть и плоскую, но все же шутку.

Лу же, находился в нерешительности, его остаточность вновь заявила о себе, услышав это заманчивое предложение, и тем самым решила использовать эту зацепку, дабы расширить свое влияние на организм Лу через дополнительное вливание в него тонизирующих средств.

– Но что же вы застыли в нерешительности. Вчера-то, совсем иначе себя вели, – подстегнула белокурая львица Лу.

«И ведь – точно!», – вспомнил про себя Лу обрывки вчерашнего дня. «А я, ведь, совсем забыл, что видел их в клубе!».

– Ну, ведите, – согласился Лу, беря так настойчиво зовущую за собой белокурую даму под руку.

«А ведь вчера мы не только вместе пили…», – стал перематывать Лу события, так удачно забытые им. Правда, ему сложно было воспроизвести всю последовательность действий, но что он точно помнит, так это то, как он пытался устроиться спать на коленках этой белокурицы, завалившись головой на них. Но костлявость ее ног, видимо, не сопутствовало его сну, и Лу в отместку пощипав курицыны ляжки, изменил свою диспозицию из лежачей в стоячую, дабы, с более широкого обзора, найти для себя другой объект для чувственных воздыханий. Нашел ли он что искал – трудно сказать, но утреннее пробуждение у себя дома документирует все же бесцельность этих его поисков.

– А где же Летиция? – по дороге к столику спросила «белокурица» у Лу.

«Какая еще на фиг, Летиция!», – возмущался про себя Лу. – «Люся Птицына, одно слово!». А ведь такое имя – это всего лишь небольшая блажь, так любящих быть на виду «персон грата», и давайте не будем к ним подходить (если они еще подпустят!) так уж строго. «Но разве Птицына – не внушает?», – зададутся вопросом любители словесности. – «Внушает, только что-то совсем не то!», – вынужден будет сказать им весьма осведомленный человек, вращающийся в кругах шоу-бизнеса. Ведь высший свет – то же самое, что и реал-шоу, где существуют свои правила игры, отступление от которых ведет к выбыванию из нее. Так что налет таинственности, зывные имена, подборка костюмов, имиджевая составляющая, да и многое другое – являются обязательными атрибутами для участников этого реал-шоу.

– Да где же ей быть, как не дома, – ответил Лу.

«Ответ на вопрос вроде бы и правильный, но где же эта Летиция и, если она все же дома, то у кого именно – у себя-то я ее точно не видел!», – внезапно озарила мысль Лу, и до него начинает доходить понимание того, что он, собственно, уже давно (а сколько – не важно, в общем), не слышал ничего от своей, очень верной благу спутницы жизни. Но Лу не из тех импульсивных молодых людей, с нетерпением бросающихся бить тревогу, разрывая трубки своих и не своих знакомых. Нет, наш Лу обладает выдержкой и может подождать, когда события примут форму безвозвратности. Ведь фатализм у него в крови, и раз суждено ему сегодня напиться – он напьется, а если же выпадет шанс нажраться – то и карты ему в руки. Так рассуждая, Лу поднимал рюмку за знакомство, мигом забыв про Люси. Конечно, новое его знакомство – ни к чему его не обязывало, да и все присутствующие за столом уже номинально друг друга знали (или же слышали), но для вливания в коллектив нет лучше способа, чем этот, и он был опробован в нашем случае Лу. Но почему-то и новый стартовый запал не вызвал в нем ответного отклика в душе, и даже теребение им костлявых ног «белокурицы» под столом, в ответ на ее бедротрение, показалось ему пошлым и не воодушевляющим для дальнейшего развития более близкого кампанейства с ней, так что Лу решил более внимательно подойти к вопросу фатализма, на ходу меняющего свои правила. Но все же наш Лу – тертый калач, и для него судьбоносность – не та субстанция, которой можно позволить вести себя по отношению к нему так, как ей заблагорассудится. И Лу, опрокидывая в себя очередную порцию спиртного, тем самым пытается в споре с судьбой оставить последнее слово за собой, но что получается: то ли он переусердствовал, то ли сказалась привычка «белокурицы» лезть под руку со своими заявлениями – результат этих внешних обстоятельств не преминул сказаться на нем. Поперхнувшись, Лу не смог установить плавность процесса усвояемости принятой дозы и, чувствуя, что возможность дальнейших бесконтрольных действий его организма может привести к мало приличествующим данному месту побочным извергающим эффектам, ринулся в уборную, дабы упредить свой непослушный организм. И надо отдать должное нашему Лу, его скорости позавидовал бы не один спортсмен, занимающий верхнюю строчку по дисциплине «бег с препятствиями», а ведь препятствий по дороге в туалет было не счесть. Тут и вальяжно рассевшиеся за своими стульями гости, тут и снующие везде официанты, так и норовящие подрезать тебе ход, ну, а о скоординированном заговоре сильно принявших на грудь и говорить не имеет смысла, ведь все знакомы с их внезапностью появления в ненужных местах. А еще была велика опасность и того, что наш бегун наступит на устрицу, упавшую на пол у зазевавшегося официанта, и только вездесущее провидение, а также ловкий маневр Лу позволил миновать ему эту напасть, чтобы вовремя припасть к унитазу, и выгнать из себя уже напасть другую. Что касается его застольников – то его исчезновение даже не было ими замечено, кроме разве что «белокурицы», до которой достучалась ее свободность ног. И только она это ощутила, как зал озарился ее кличем в пустоту: «Ты куда?», – повис немой вопрос над его местом. Что ж, со всеми бывает, и Лу, выйдя из туалета уже совсем с другим лицом, чем с тем, с каким он забегал туда (при этом до смерти перепугав вездесущую уборщицу), решил, что если уже ничего не лезет – то чем это не подсказка для него, и следовательно, нужно прислушаться к знакам говорящим ему, что необходимо отправиться незамедлительно домой. Вернувшись за стол, Лу не стал отвечать на заданный ему вдогонку вопрос, и сообщив, что ему необходимо уехать, оставил доуменных сослагательных самим вариться в своем супе. Правда, «белокурица», приняв за авансы действия Лу под столом, всем своим видом изъявляла желание стать на сегодняшний вечер ручной львицей, но на Лу вдруг снизошла какая-то стена непонимания, и он проигнорировав ее, с невозмутимым видом, вначале откланялся за столом, а затем при выходе из зала, отклонился уже от самой «белокурицы», спешащей довыяснить вопрос о порванных колготках.

Сев в автомобиль, Лу в первую очередь набрал номер своего пресс-атташе (и по совместительству, свое доверенное лицо, или же наоборот – трудно сейчас сказать): «Это, не телефонный разговор. Давай ко мне!», – без лишних разглагольствований, отдал команду Лу. «Опять, пить зовет!», – одеваясь, наверное, пробурчал про себя Гера. А как же иначе, нелегко быть доверенным лицом, да к тому же еще и пресс-секретарем у такого рода господ. Затратное это дело: как для секретаря, так и для его нанимателя. Прессовать нынче надо уметь, это ведь вам не годы подмастерьев и слесарей со своим скобяным инструментом. Сегодня, в век технологий, надо проявлять изобретательность и фантазию, иначе и на твой «порт» найдется свой «канальный провайдер». Так что Гера, одевшись, с кислой миной заявил своим домашним, что его требуют видеть, и что с этим ничего не поделаешь, если всем им хочется проводить отпуск на каком-нибудь «лазурном» берегу, но если есть возражения —он не против их рассмотреть. Но, видимо, его домашние (жена и две белокурые вреднюсины, а в особенности – их любимец кот-ротозей) не имели ничего против того, чтобы провести отпуск, наслаждаясь очень «лазурным» берегом моря, так что наш страдалец был отпущен на все четыре стороны без всяких предварительных ласк. Но почему наш Гера так недипломатично отреагировал на звонок своего босса Лу? Неужели он обладает какими-то экстрасенсорными способностями, и может так, с полуслова, распознать желания и малейшие движения души человека? Вполне может быть, но всего вероятнее, здесь дело в том, что наш Гера и Лу знакомы с самой школьной скамьи, и пожалуй, столь долгое знакомство и налагает на него столь ответственный груз знаний о друге. «А ведь вчера клятвенно заверял, что сегодня даст мне отдохнуть!», – бурчал про себя Гера. – «А хватило его только до вечера!». Конечно, можно понять Геру, его жизнь практически слилась с жизнью его босса, он стал своего рода его тенью, следующей везде за ним по пятам. Без его юридического сопровождения, Лу и шариковой ручки не брал для подписания контракта, что уж говорить о «паркере» и «монблане». «Нет, что бы он там не заявлял, пить я с ним не буду. Да и вообще, завтра важное совещание, и надо быть в тонусе!», – летя к Лу на своем черном, очень престижном авто, размышлял про себя Гера. Но вот, он подъехал к месту назначения, к одному из стандартных для данной местности особняков. Стандартная двухметровая ограда со своей каменной облицовкой в виде охраны. Стандартный газон, рельефно сопровождающий вас по бокам к самому входу в особняк, который, к слову сказать, ничем выдающим не обладает, все стандартно в этой трехэтажном прибежище одинокого олигарха. А ведь можно было бы, даже по мотивам «Иронии судьбы», снять совсем другое продолжение ее первой части, уже с учетом интересов правящего класса, живущего в таких современных стандартных условиях своего бытия. «И ведь стоило Рязанычу только заикнуться об этом, обратившись к нам…», – заявлял один любитель кино, проживающий по данной стандартной схеме, – «Мы бы в один момент, не выходя из парной, нашли бы ему средства на финансирование такого фильма!».

Но вот, Гера заходит внутрь. И что же он видит? А ничего нового, что он раньше не видел. Наш герой Лу все же не вытерпел перепадов настроения и, приехав домой, решил слегка разбавить свою грусть-печаль, непонятно откуда взявшуюся у него. В разбавлении грусти приняла участие, захваченная по пути домой, всегда на все готовая светская и завсегдадатая часть этой тусовки. И ее можно понять в этом, ведь она не ограничена всякими религиозными условностями, и пока она светская – то вполне имеет право на нецелибат. Кроме нескольких дам высокого роста, грусть-печаль Лу разбавляли пару вальяжных типов, претендующих, как они говорят, на «уважуху». Но для Геры подобные типы были не в диковинку, и он всегда при общении с ними требует у охраны обеспечить хорошего лежания вещей, чтобы не случилось соблазна у кое-кого прибрать кое-что к рукам, обеспечивая (уже с их точки зрения) надлежащий порядок в доме.

– А, вот и ты, – отталкивая от себя черноокую брюнетку и вставая навстречу Гере, сказал Лу.

– Я, как смотрю, ты в своем репертуаре, – без обиняков заявил Гера.

– Прости, забыл, но у меня сегодня черная полоса в жизни, – промолвил Лу, опять подхватив брюнетку. – Так ведь, лапа?

– А мне не до шуток, – не меняя тона, ответил Гера. – И тебе пора бы остановиться. Завтра важный день, а ты опять не готов. А решение уже вызрело, и завтра его надо обязательно озвучить.

– Да, да, я все понял, – одним глазом смотря на Геру, стараясь сообразить, что от него хотят и, решив не противоречить, согласился он.

Гера же, выйдя в центр гостиной, похлопал в ладоши, дабы обратить на себя внимание. Это у него вышло только на среднюю троечку, ввиду большой увлеченности присутствующей публики совсем другими интересными вещами. Но наш Гера – дока в разрешении подобных несоответствий его желаний, с встречными желаниями противостоящей ему праздной публики. Он, заручившись поддержкой мышечной массы охраны, кого – своим ходом, кого – не своим, вывел всех вон из дома, отправив их в дальнейшее восвояси, где они так любят быть. Правда, на этот раз не все прошло так гладко, как хотелось бы, черноокая девица, решив для себя, что все эти призывы выйти вон к ней не относятся, продолжала настаивать на своем особом статусе, вцепившись в диван, на котором и располагался до прихода Геры весь этот бомонд. Гера, видя, что словесность в данном случае совсем плохой аргумент, и что ручной метод будет куда эффективней, не раздумывая, пустил его в действие. Черноокая девица только и успела окнуть, когда пара крепких мужских рук потянули ее с дивана, и уже, казалось, дело сдвинулось с мертвой точки, как вдруг девица сумела вывернуться (видимо, змеиная скользкость позволила ей это сделать), так вот, она изогнувшись переместила вес своего тела с заднего «крепкого» аппарата на верхний и, тем самым, опрокинулась вместе с охранником на пол. Затем она вытянулась и вцепилась своими руками в ноги всякое видевшего Лу, при этом далеко не безмолвная (по этическим и цензурным соображением у меня рука не поднимается опубликовать эти трехэтажные словосочетания, да и цифровая бумага – уже не столь терпима) мольба отразилась на ее, размазанном от потекшей краски, лице. Лу же смотрел на все это происшествие с невозмутимостью находящегося в нирване последователя Будды. И даже завершающий штрих в устах этой доверчивой дамы, поверившей в обещание халявы в обмен на необременительную сдачу в наем ее столько раз доверявшего различным проходимцам тела: «Да, козел ты!!!», – совершенно не вывел из себя это погруженное в созерцание еще одно воплощение тиртханкары. Ну, а что поделаешь, ведь истина – одна, и итог поиска этой вечной субстанции, как правило, не блещет разнообразием. Как только до представительницы женского пола доходит данная истина – она тут же, с чувством собственного достоинства удаляются прочь искать уже другого, более покладистого козла. (А поиск истины для женщины – это зачастую, не так уж и легко, ведь даже многочисленные подсказки не возымеют своего действия, если вы обладатель больших капиталов, которые так сбивают с толку наших истиноискательниц. Ведь ради этих капиталов они готовы смириться с данной участью, правда, если выпадет удача наградить вас еще не одной парой рогов – они это сделают, не моргнув глазом. Но как только они понимают, что их счастью не суждено случиться – то они, ожидая поразить всех своим откровением, а самого обидчика сразить, сбив с копыт наповал, во всеуслышание объявляют эту горькую квинтэссенцию истины: «Козел, ты!»). Но разве сатира проймешь, ведь вся его жизнь построена на таком роде развлечений, пьянства и ловли в свои сети нимф, и которым, к слову сказать, только козла и подавай. Так что не козлы мужики, а всего лишь рогатые сатиры. Правда существует и контристина, которую со своей стороны использует мужская половина человеческого рода. Но она не носит характер монументальности, она, в некотором роде, плавающая субстанция, и во многом зависит от женского козлизма, хотя и существуют свои, независимые от женского мнения, эксперты, со своими твердыми убеждениями в овцовости женского рода. В этом случае, любой расклад их взаимоотношений приводит к обязательному «козлиному» ответу со стороны женской половины, в сторону «овцовому» привету мужского «я». Другая часть мужского сообщества, наиболее многочисленная, скорее доходит до этой приложной истины, в результате действий дам такого рода, обвиняющих их в сходстве с этим рогатым скотом. Так что их ответ: «Сама, овца!», – есть всего лишь защитная реакция на подобные поползновения в сторону их достоинства. И существует третья, самая малочисленная категория мужского населения, которые на все «козлиные» нападки их благоверных, стойко переносят эту их блажь, но в этом случае, они находят (как ни странно!) свою защиту как раз в женском стане, представители которого выносят свой неумолимый приговор этой паршивой овце, возводя ее в ранг козлухи.

Гера же, проводив даму до развилки ее жизненных дорог, правда, ведущих всех в одну сторону, вернулся назад и, подойдя к Лу все также сидящему в одной позе, спросил его.

– Ну что, пожалуй, надо закругляться.

Лу же, глядя в одну точку и не шелохнувшись, с какой-то горечью в голосе промолвил:

– А ведь это – итог моей эволюции мечты.

Гера же, зная Лу с его подобными отступлениями от реальности, в поисках объяснений этих самых реальностей, взял его под локоть и повел укладывать на кровать, где, по его мнению, философствовать будет более комфортно и результативно.

– Помнишь, ведь, как мы хотели прославиться, играя в группе? – разбавлял словами свой ход Лу.

– Да, да, – поддакивал ему Гера.

– А ведь это желание публичности и есть первая вступительная этапность мечты. Она, мечта, вообще по своей структуре проявления, как зебра, чередуется своими целеустремлениями. Первоначальная публичность мечты, сменяется на твои узколичностные желания, и так – по кругу. Я же пришел к тому, что мне уже ни того ни этого совсем не хочется, – рассуждал Лу, пока его не довели до кровати.

– Давай отдыхай, и завтра – чтобы был, как огурчик, – не обращая внимания на его разглагольствования, заявил Гера и вышел из спальни. Что ж, он, Гера, выполнив подработку на дому по очистке территории от сопутствующей твоему распутству грязи, теперь может отправиться к себе домой, правда, надо не забыть уведомить охрану о нежелательности беспокойства их хозяина, а то придется опять приезжать на новый вызов. Видимо, на этот раз его звали не составить компанию, а наоборот – расстроить уже поднадоевшую, что, не смотря на некоторую хлопотность, весьма экономит личное время Геры.

Но все же Гера не сразу отправился домой, этому его действию помешало неожиданное столкновение в дверях дома с сестрой Лу.

– Где этот козел? – с горящими глазами ворвавшись внутрь, закричала она.

– Да постой ты, Надя, – остановил ее Гера. – Он уже успокоился.

Надежда, младшая сестра Лу, в гневе была прекрасна, что, в принципе, не ново по отношению к женскому полу, вот только почему-то, мужской род в этом случае, вызывает совсем другие чувства, и на них при этом совершенно не хочется смотреть. Но это, видимо, все-таки игры природы, рисующей устрашающие маски на защитниках дома, чтобы они своим видом могли устрашить неприятеля, и тем оградить дом от опасности.

– Так, где он, – остановившись в проходе, строго спросила она. Гере же это ее состояние определенно нравилось, и он, в упор посмотрев на нее с улыбкой, ответил ей.

– Знаешь, когда в течение часа слышишь от разных людей в чей-то адрес одно и то же определение – то это заставляет задуматься. Может и вправду есть в этом что-то близкое к истине.

– Я что-то не пойму, ты это о чем? – спросила Надежда.

– Да так, о своем. А насчет Лу, можешь не беспокоиться за него. Он уже отключился. Так что, пусть он с утра лучше встретит надежду, чем безысходность.

– Ну, вот еще, – надув губы, заявила она, и затем уже сама внимательно посмотрела на Геру. – Значит так, хватит мне зубы заговаривать. Я знаю, что ты на это мастер. Лучше дай мне попить чего-нибудь.

Гера сходил за водой, а когда вернулся в гостиную, застал Надежду сидящей на диване.

– Вот, как просили, студеная, ключевая, – поднося ей стакан воды, сказал Гера.

Надежда же, глядя на него, не торопясь выпила воду и, поставив стакан на столик, спросила:

– Ну как ты, ведь сто лет не виделись.

– Ну, ты же знаешь мой образ жизни. На работе – вожусь с твоим братцем, дома – ждут моих объятий мои маковки. – С какой-то сострадательной улыбкой проговорил Гера.

– Видишь, я не зря говорила, что когда-нибудь ты будешь хорошей няней для своих детей, – с печалью в голосе сказала Надежда.

– Ты и количество угадала, – ответил Гера.

– Ну, с этим не сложно угадать, – ответила она.

– Ну, а ты то – как? Что у тебя на личном фронте? – спросил Гера.

– Воюем – тихо ответила она.

– А поподробней, нельзя? – спросил он.

– Нет, – зло ответила Надежда, встала с места и продолжила, – все, пошли отсюда.

Гера, не ожидавший такой перемены настроения у Нади, безмолвно последовал вслед за ней к выходу. И уже там, посадив ее в машину и пообещав как-нибудь позвонить, он заметил проступившие слезы на ее глазах. Нельзя сказать, что он остался безучастным к этим проявлениям женской природы, но страх перед болезненными воспоминаниями заставил его память вытравить из себя самые маленькие наметки на них. Вид же Надиных слез начал постепенно прожигать в нем выстроенную им защитную стену, и Гера, решив, что возвращаться к прошлому – задача совершенно непосильная ему, схватился за баранку своего автомобиля, с помощи скорости пытаясь выветрить из себя все возможные глупости, на которые наводит его сердечная мысль. Все же скорость сделала свое дело, заставив его сердце биться учащенно (а некоторых участников движения и вовсе хвататься за сердце, а в некоторых особо чувствительных случаях, и за биту) не только при мыслях о ней, и Гера, напугав соседских котов и праздных прохожих, заехал в свой двор. Влетев домой, он, можно сказать, перепугал своим видом своих домочадцев, и только когда самая маленькая маковка бросилась к нему навстречу, и подбежав со словами: «Папа приехал»», – обхватила его, только тогда Гера, наконец-то, через эту маленькую чувственность, осознал окружающее и пришел в себя.

Лу же, хмуро оглядев свою спальню, наконец-то, решил смириться с ударами судьбы и улечься спать. Но прежде чем завалиться в кровать, он зашел в ванну, дабы удостовериться в своей вменяемости и еще слегка добавить на сон грядущий. Зеркало же, видимо, находясь в сговоре с реальностью, не стало приукрашивать что-либо в своем отражении, и выдало Лу все, как оно есть. Тогда Лу, решив смягчить нрав зеркала, открыл кран в ванной, чтобы набрать в нее воды. «Уж после-то водных процедур, я вновь обрету ясность взора и трезвость мысли!», – размышляя так, Лу стоял в одном положении, наблюдая за тем, как течет вода из крана. А ведь Лу забыл в тот момент о той существующей опасности, которая исходит от твоего долгого стояния на одном месте, а если еще и смотреть при этом немигающим взглядом на текущую воду… Ведь сопряженная с этим текучим действием опасность заворожиться потоком и уйти в вечность, погрузившись в мыслительную глубину при виде этой текучести – весьма не редкая вещь. И только небезграничность вместимости ванной спасла нашего героя от забвения в этой глубине познания вечности. Наполненность ванны водой заявила о себе переливом воды через край, заливая при этом ноги Лу. Брызги воды привели в чувство нашего мыслителя, и он кинулся перекрывать воду. Но его горячность вместе со скользким полом привели его не совсем к тем результатам, на которые рассчитывал он. Поскользнувшись на мокром полу, Лу (надо отдать ему должное) весьма художественно погрузился в свой автономный водоем, совершив при этом очень запоминающиеся полетные обороты. Но если для нас, находящихся по другую сторону литературного листа, они были скорее незапоминающимися, то для самого Лу, приземлившегося, или вернее сказать, приводнившегося головой об стенку ванны – стали даже очень памятным событием. Ведь именно то событие является наиболее памятливым и откладывается в твоей душе, если оно хоть на мгновение, но приводит вас к беспамятству, вот таков парадокс нашей памяти, и с этим ничего не поделаешь, если разве только не забываешь о нем. Но тем не менее, Лу, зацепив головой стенку ванны, сползает с нее и погружается с головой в этот омут воды. Кто хоть раз погружался с головой в воду в своей или чужой ванной, может подтвердить, что звуки, исходящие извне, совсем по-иному слышимы под водой. Каждому издаваемому звуку сопутствует свой определенный гул, видимо, возникающий из-за препятствующей его движению повышенной плотности воды. Лу же, оказавшись с головой в воде, из-за такой внезапности своего погружения не успел ничего расслышать, да и не об этом он думал в тот момент. Вынырнув назад на поверхность, Лу протер глаза, и заметив кровь из раны над бровью, сделал вывод, что падение все-таки прошло не без осложнений для него. Он омыл лицо, а затем закрыл льющуюся воду.

– Ну, как вы? – неожиданно Лу услышал обращенный к нему голос Консультанта.

– Да ничего, как видите, – совсем без удивления и понимания, смотря в сторону Консультанта и, как ему показалось, еще стоявших за ним двоих незнакомцев, сказал Лу, потирая свою бровь.

– Так значит, ваше предложение обмена, посредством погружения, вполне работает, – продолжил Консультант.

– Ну, раз вы так говорите – то мне ничего не остается делать, как согласиться с вами, – с каким-то безразличием ответил Лу, все также сидя в ванной.

– Ну, тогда на первый раз, достаточно. Так что давайте сделаем обратный обмен, – без интонации продолжил Консультант.

– Давайте. А что я должен сделать? – мало что соображая и пребывая все в той же прострации, ответил Лу.

– Вспомните, где вы только что находились, и что делали. И с этими мыслями погрузитесь обратно с головой в воду, – предложил Консультант.

Лу, находясь в состоянии, когда от последних его шагов зависит его сонный покой, подчинился требованию распорядителя сна и вновь погрузился в воду. На этот раз, вынырнув обратно из воды, он уже не застал кого-то из посторонних в своей ванне, да и были ли они, кто знает? Плод ли воображения это был, или побочное явление, как результат падения и удара головой – трудно сказать, а тем более – вспомнить завтра. Так что Лу не стал задумываться о странностях своего воображения, которое не раз извлекало из глубин его фантазии такие сюжеты, что только сильно выпивший мог бы найти в них крупицу понимания…

Он, выбравшись с осторожностью из ванны, добрался до кровати, где и был сражен своей усталостью.