Читать книгу Память совести или совесть памяти - Игорь Сотников - Страница 6

– В чем дело? Сегодня у нас общее собрание коллектива, тобою и анонсированное, – вбивает слова в голову Лу Гера.

– Но как ты оказался у меня? – Лу попытался восстановить ход событий.

– Давай иди, приводи себя в порядок, – кинув ему полотенце, засмеялся Гера.

Лу же, сгорбленный и примятый уже собственной совестью, которая, решив отомстить за печень, принялась за свои утренние терзания: «Ну что, красавец!», – начала совесть, глядя ему прямо в глаза из зеркала. – «Как самочувствие?». Лу взял зубную щетку и молча начал чистить зубы, ведь не ему ли не знать, что ее не переспоришь, ее можно разве что только заглушить. «Что-что?», – возмутилась совесть, для которой ничто не остается не замеченным. – «Так ты еще и пить собрался?», – заорала она так, что это даже отдалось в его висках. «Да потише, ты!», – держа щетку во рту, схватился Лу руками за свои виски. «Так что, пить еще будешь?», – не унималась совесть. «Не буду!», – пробурчал Лу. «Обманешь же?», – снисходительно спросила она. «Ага!», – покачал в ответ головой Лу. «И как жить дальше будем?», – спросила она. «Наверное, по прежнему…», – сведя плечи, ответил Лу. «Ну, тогда я с тобой не разговариваю!», – обиделась совесть и ушла в себя. «Наконец-то!», – обрадовался Лу, дочищая зубы. «Я все слышу!», – где-то эхом отразился голос совести…

Оставшись наедине с самим собой, Лу продолжил с остервенением вычищать свои зубы, пока не удосужился все-таки немного посмотреть по сторонам, а посмотреть – было на что, как, впрочем, и всегда после бурного вечера. Масштабы разрушений были не столь значительны, из чего Лу сделал вывод, что, по всей видимости, вчера было не слишком весело (даже можно сказать: слегка уныло), если всего лишь подтопили ванну, да свернули кран, принявший теперь изящную форму фонтана. Хотя разбрызганная кровь на стенах ванной все же слегка смягчила эту унылую картину, заявляя: что все не так уж плохо, раз кому-то еще и кровь пустили. Заметив же последний кровяной штришок, Лу машинально схватился за свою разбитую бровь, он вынужден был к вящему своему неудовольствию признать, что вчерашним ванным дизайнером все-таки был он. Вместе с этим памятливым воспоминанием, в его голове пронесся калейдоскоп вчерашних похождений.

…Изящно обойдя «белокурицу» на выходе из ресторана, Лу, почувствовав одиночество, вдруг решил навестить свою сестру, работающую, как и все сестры важных господ в одном из благотворительных фондов, и это не их блажь, а всего лишь объективная реальность. Ведь наши «архи», очень застенчивы и скромны, они не могут вот так напрямую нести добро людям. Для этого ими используется посредник, тот самый благотворительный фонд, который приносит: как добро самим несущим добро, в виде весьма немаленьких зарплат (но таков удел всех, кто взял на себя столь ответственную миссию), так и добро, которое доносится до всех нуждающихся в нем. Ведь должен же сомневающийся человек видеть, что добро всегда полезно – как для получателя, так и для самого дающего. И не зря посредники между богом и человеком, несущие в мир его слово, так пышут богатством. Все имеет свой проникновенный смысл и символизм, так и человек, видя это богатство и славу, всенепременно отбросит все свои сомнения и вступит в эту лигу добра. Наверное, оттого-то так высока конкуренция на этой стезе добродетели, раз не всем удается туда протиснуться и создать свой благотворительный фонд. Сестра же Лу, Надежда, как и все сестры «архов», занимала пост руководителя этого «фонда спасения утопающих», а с каким девизом – вы, наверное, сами знаете. Хотя, быть может, я не столь объективен, и Надежда заняла место руководителя исключительно благодаря своим деловым и личным качествам, да и символизм, исходящий от ее имени – чем не аргумент в поддержку этого мнения. Но нет, везде и всегда найдутся маловеры, которых, как они говорят, на мякине (и надежде) не проведешь: «А разве фонд существует не на средства братца Лу?», – с подковыркой заявят эти злобные мизантропы. «А я бы вас попросил без фамильярности, и скажу, что это всего лишь косвенные доказательства, и Надежду выбрали при весьма открытом голосовании!», – сражу я этим своим откровением сих зловредных господ. «Угу, в кругу семьи!», – все же добавят любители дегтя. Но мы их не будем слушать, а будем с удовольствием упиваться своим медом, оградившись от сих недостойных господ. Надо сказать, что Надежда была всего лишь на пару лет младше своего брата, но при этом выглядела даже несколько старше его, но это неудивительно, ведь общественная нагрузка всегда возьмет и не преминет сказаться на тебе, как в плане личной жизни, так и на твоем внешнем виде. Все-таки Надежда, слишком уж сильно отдавалась работе, раз имела такой изможденный вид. Но таковы реалии жизни: если «некому» отдаваться вне работы, – то приходится полностью отдаваться «чему-то», но уже на работе. И эта отдача, редко приносит удовлетворение всем участникам этого цикла: как субъекту, так и объекту. И ведь сразу и не поймешь, что стало первопричиной такого положения вещей – ведь когда-то у Надежды была благополучная семья, со своими планами на будущее. Но после того как ее брат решил ей помочь в финансовом плане, поставив ее на руководство фондом, как-то все разладилось у нее в семье, и все чаще на смену мыслям о семейном вечере, приходили думы о рабочих буднях. Но как говорят, не только одна работа стала причиной охлаждения Надежды к своей семейной жизни. Память о первой своей чувственности (при встрече с героем ее прошлых грез, работающим у Лу доверенным лицом) изменила весь уклад ее прежней жизни, и она, забросив свой дом, все чаще стала пропадать на работе, дабы влить в эту старую памятливость новые ощущения во исполнение грез наяву. Но, запретная для законов приличия (но кого они пугали) и несовместимая с гражданским семейным кодексным положением участников процесса, связь между ними, разбилась при рождении «лапуль» у Геры, который и поставил точку в их отношениях. Надя же, вместо того, чтобы собрать осколки своего разбитого сердца, даже не стала думать об этом, пытаясь их склеить, и полностью погрузилась в работу, что, собственно, не содействовало ее семейной жизни, а совсем наоборот (как следует из положения такого рода вещей) – это приводит к одиночеству. А одиночество… На то оно и среднего рода, что не имеет полового различия, и в своем коварстве не знает себе равных. Оно погружает человека на самое дно самого себя, и он уже оттуда мало что может различить, кроме самого себя, постепенно размывая свои черты половой принадлежности и стираясь в нечто в среднее – «оно-я». Но это уже – конечный результат действия, к которому стремиться одиночество. В начале же оно сладко умасливает свою жертву, расписывая все плюсы «сам-себе-хозяина» жизни: «Да посмотри, ты, на себя!», – призывно заявляет оно из-за «по ту сторону зеркала», – «Да все они в подметки тебе не годятся. Ты еще сто себе таких найдешь. Надо себя ценить, а для этого не надо распыляться, на что попало. Так что, будь строг (а) в своем выборе. Жизнь дается тебе всего лишь одна!». И как завершающий штрих – стихотворная часть в виде рубаи Хайама:

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.

Два важных правила запомни для начала:

Уж лучше голодать, чем что попало есть;

Быть лучше одному, чем с кем попало

И так, человек, живя с подобной мудростью, все больше привыкает к этому образу жизни и, в конце концов, уже не думает его менять, считая, что так оно и должно и быть, а другого и не надо, да пожалуй, уже и нет сил что-либо менять в этой жизни. Привычка же, заключив вас в свои оковы, уже вряд ли куда вас отпустит от себя, оставляя вас наедине с самим с собой и придумав для вас новое оправдание: быть одному – это еще не значит быть одиноким. Угу. Конечно же, все так. А как же иначе может быть для вас, легковерных. А ведь и сама мудрость проявляется через одиночество, при этом заявляя: что нет ничего хуже одиночества. Вот так они и живут, сами в себе, любя и ненавидя друг друга. Но жизнь с подобной мудростью для многих – непосильная ноша, и они все-таки не слушают одиночество, и делают первый шаг, пытаясь вырваться из этого порочного круга, но для этого тоже нужна своего рода (другого рода!) мудрость, но это уже – другая история…

Надежда же (не пытаясь склеить свое сердце) перестала стремиться к чему-либо, и результат не преминул сказаться, и на ее жизни, и на ее внешнем виде. Их родители уже давно оставили о себе только память, рано закончив свой земной путь, так что только одна работа осталась единственной Надиной заботой. Правда, неожиданные заезды ее брата вносили некоторую оживленность в ее существование, но, как правило, Лу появлялся в таком состоянии чувственности – что лучше бы он вовсе не приезжал. Ведь Лу вспоминал о сестре только в те моменты, когда за него слово уже держала початая бутылка водки. Его обостренная душа, в такие моменты, требовала от него проявлений своих родственных привязанностей, и Лу бросался стремглав к своей сестре, дабы раскрыть перед ней эту эфемерную свою субстанцию. Но, как правило, дорога делала свое темное дело (ведь просмотр мира из-за тонированного окна наводит на совсем неопределенные мысли), и Лу, прибыв на место, забывал зачем он приехал сюда, и уже вел себя в соответствие со своим видением окружающих мимолетностей, сквозь затемненные очки. И уж совсем трудно приходилось Наде при отражении этих приступов братских чувств, не говоря уж, о ее подчиненных, которым покой лишь только снился. И вот, Лу врывался в тихую жизнь этого общества, принося с собой суматоху и сумятицу, а также свежую струю жизни (с запахом алкоголя) и как он говорил, вносил нужный дисбаланс в смету бухгалтерии – ведь не всегда же только пополнять этот самый баланс. Один из таких визитов требует отдельного рассмотрения, как наиболее полно отражающий явление в целом.

…Лу ворвался в зал для совещаний, наперевес с бутылкой коньяка, и заняв место рядом с Надей, стал усердно совещаться с этой самой бутылкой, не допуская никого к прениям. Конечно, поначалу кто-то из заседавших (видимо не сильно знакомый с реалиями местности) попытался образумить Лу-наглеца. Этот «кто-то», придав себе и своему голосу грозный вид, заявил: «Но, позвольте…». Но разве ему позволят? Ему даже договорить-то не дали и заткнули рот метким броском выуженной из кармана брюк потекшей шоколадкой. Видимо, «непозволительному» гостю такое ротозатыкание совсем не понравилось, и он со словами: «Я этого не потерплю!», – полный негодования, ринулся прочь из зала, оставив остальных во власти нового оратора, прибегающего в своем ораторском искусстве хоть и к неординарным, но очень убедительным приемам, против которых уже никто не посмел возразить. Зал погрузился в полную тишину, нарушаемую только голосовыми и ротовыми заявлениями Лу. «Не может он терпеть, так бы и сказал, что приспичило!», – сделал глубокомысленное заключение Лу, после бегства его визави. Но и Лу, после своего острометного довода (когда пришла пора закусывать), поняв, наконец, что разбрасывать камни – все же не совсем удачная идея, и что занюхивать рукавом не так приятно, как закусывать шоколадом, несколько даже расстроился. Но кроме этой неприятности его ждало еще одно открытие. Как оказалось, потекший шоколад (не только своей жидкостной бесформенностью) эффектно нанес урон противнику, оставив глубокую рану на его репутации, но также, своей липкой массой, прочертил свой следи на рабочей руке метающего. Заметив этот непорядок в своем ансамбле (что, если честно сказать, было очень к месту), Лу, недолго думая, решил, что если рубашка еще потерпит свое несовершенство – то ему не приличествовало ходить с запачканными руками, которыми, еще возможно, придется здороваться, а может быть и обнимать вон ту красотку. «Так ведь?», – сказал он, подмигнув сидящей на углу стола милой барышне, которая получив этот знак внимания, сильно встревожилась и, покраснев до кончиков волос, напряглась, готовясь при следующем заходе этого типа, во всю прыть улепетывать отсюда. Лу же, решив, что чистоты надо добиваться любыми способами, взял левой рукой бутылку и стал коньяком поливать свою правую, дабы как-то очистить ее от шоколада. Видимо, результат был – так себе, или может быть Лу пожалел коньяка, но он отставил эту затею и решил воспользоваться лежащими на столе бумагами. Наверное, важные документы несут в себе столько основательности, что их применение (даже совсем не по своему назначению, в особенности в плане очистки тела от нежелательных загрязнений) всегда приводит к желательному успеху. Так что, взяв бумаги, Лу скомкал их, как это требует физика, считающая, что ровность поверхности скорее размазывает, чем очищает, а вот применение неровностей зарекомендовало себя с наилучшей стороны, и частично убрал частицы шоколада. Затем он, прислушавшись к настойчивым советам остатков коньяка, решил, что их доводы заслуживают внимания, и с задумчивым видом, последовал совету поехать и докупить им еще пол-литровую подружку. Замахнув на дорожку еще приличную порцию, Лу подошел к сестре, как все подумали, чтобы обнять ее на дорогу, но этот подлец всего лишь воспользовался своими родственными связями, дабы исходящим запахом от ее волос перебить стойкий носовой выхлоп коньяка, или проще сказать – он просто занюхал ею.

После этой последней его выходки, Надя решила, что к правилу: «предупрежден – значит вооружен», пора бы прислушаться, и теперь, в случае появления ее братца в офисе здания, ей незамедлительно об этом сообщали блюстители порядка, находящиеся на проходной внизу.

Вот и в этот раз она, получив сообщение о приближающейся напасти в виде Лу, отправила всех присутствующих из кабинета и принялась ждать, что ветер на этот раз принесет ей. Надя мысленно представляла себе: вот он зашел в лифт, если без происшествий, он уже через полминуты должен быть на этаже. Что дальше? Значит, от лифта, если не делать круг и не заглядывать в двери – то идти до нас еще столько же. Ага, уже слышу его смех, значит навеселе, правда, еще не ясно, что лучше – навеселе, либо наоборот – в мрачных тонах. Вот слышатся приближающиеся шаги и (надо же!) стук в дверь.

– Можно, – заглянув внутрь, спросило улыбающееся лицо Лу.

– Даже если скажу, что нельзя, разве тебя это остановит? – без улыбчивой взаимности ответила Надя.

– Да ладно, ты. Перестань дуться, – подходя к ней, попытался обнять Надю Лу.

– Что хотел. Говори и выметывайся, у меня еще работы дополна, – не собираясь с ним рассусоливать, заявила она.

– Да в чем проблема-то? Вон, на улице весна. Все цветет и радуется, и только ты – все бука, – не меняя радостного настроя, продолжил Лу.

– Ну я и вижу, что ты с утра уже настроен в нужный тон, – ответила Надя.

– Не буду же я идти против природы. Ты ведь сама знаешь: демисезонье обостряет чувства жаждущих, вот они и срываются, – сказал Лу.

– На родственниках, – заметила она.

– И на них, тоже, – засмеялся Лу.

– Да пошел, ты… – заявила, раздражаясь, Надя.

– Ну и ладно, пойду встречать осень жизни, то есть – весну, – развернувшись, сказал Лу, потом постоял задумавшись и сказал. – А я ведь даже не знаю, когда меня больше подташнивает: весной, или осенью. – И он направился к выходу.

– Когда выпьешь больше, – не выдержав, крикнула Надя вдогонку. Затем задумалась и выразила вслух свое недоумение. – И чего приходил?

Но если бы она видела, с кем Лу выходит из здания – ее недоумение сменилось бы яростью, которую она все равно обрушила вечером, правда, на ничего не подозревающего Геру. Лу уже давно заприметил одну весьма привлекательную служащую фонда и, прибыв сюда, решил, что сегодня у нее есть шанс доказать свою лояльность девизу фонда «нести добро людям», а так как он, Лу – тоже человек, и к тому же весьма нуждающийся в этом самом добре – то она должна непременно составить ему компанию на сегодняшний вечер. То, что до конца рабочего дня осталось еще полчаса – за это она может не переживать и смело с ним идти, так как все уже улажено (что только не скажешь, чтобы все было «уложено») с ее начальницей. Так что Лу уже садился в свой автомобиль вовсе не один, а наоборот – с весьма красивой дамочкой, привлеченной и завлеченной сладкими надеждами на будущее. И куда же, в какую сторону закрутилось колесо черного, внушающего уважение окружающим зевакам, автомобиля? Конечно, этой даме (да и многим другим романтичным натурам) желалось бы, что автомобиль доставит нашу пару, объятую ореолом романтики, в аэропорт, где их уже ждет частный самолет, который приняв их на свой борт, понесет далеко отсюда, от этой серой жизни, и где-то там, в стране, состоящей из одних красок, их закружит водоворот приключений, полных любви. Но дело в том, что любовь – субстанция первичная, она и раскрашивает наш серый мир, наполняя его красками радости, но мир (даже переливающийся яркими красками и огнями) так же и останется серым, если твои чувства не получили вакцину восприимчивости под названием «любовь». Так что, жадные до грез без ее любовной основательности, не смогут рассчитывать на обоюдность и останутся (разве что!) только со своей жадностью. И наш автомобиль, следуя по проторенной дорожке, не свернул куда не следует, а строго приехал туда, куда и было заказано его хозяином. Но спутница Лу не выразила никаких возмущений, и со стойкостью, присущей всем представительницам женского рода, проследовала в клуб вслед за Лу. В клубе же Лу, заняв, приличествующий своему статусу стол и сделав заказ, вдруг потерял интерес к своей спутнице, а стоило ему только выйти из-за столика – уже потерялся и сам в этой танцующей массе. Первые полчаса, пока спутница Лу (пробуя принесенное официантом) можно сказать была занята делом, она ничего не имела против того, что ее занятию никто не мешает, но в следующие полчаса она слегка заволновалась, спрашивая себя: «А куда, собственно, он пропал?». Но людской водоворот, кружащий вокруг и выбивающий из головы децибелами мысли, не заострил своего внимания на существующем порядке дел, а именно, на отсутствии Лу, и наша дама, имея за столом порядочную дозу спиртного, решила не расстраиваться и плыть по течению жизни, тем более, вон тот так импульсивно танцующий «чел» уже не раз задерживал на ней взгляд. Лу же, после посещения дамской комнаты, (по случаю нарушения координации, что уже не плохо, а то некоторые стремящиеся туда заглянуть и вовсе меняют гендерную ориентацию, вот сколь вожделенна эта комната для многих особей иного пола), несильно удивившийся случившемся, а скорее даже не заметивший этого и выйдя в зал, обвел его взглядом и решил, что надо бы заказать столик, правда, почему он этого сразу не сделал, а сразу оказался в туалете – так и осталось для него не выясненным (как и для нас – его забывчивость). Но тут его заметили какие-то знакомые, и в результате чего, уже он заметил, что можно обойтись без заказа отдельного столика, присоединившись к ним. Компания, к которой присоединился Лу, уже находилась в той стадии своего мироощущения, когда уже ненадобно ходить вокруг да около. Дозировка алкоголя сделала свое черное дело, прикрыв глаза нравственности и заменив ее на нравы, она раскрыла душевные объятия для всех желающих приобщиться к слепому зову страсти, так что степень открытости и откровения в этом кругу практически достигла своего апогея, что вполне устраивало Лу, находящегося на той же волне. И каждый, кто вступал в этот круг, должен был принять его правила поведения, а так как миропонимание строилось через осязательные ощущения – то каждый слепо полагался уже только на свои инстинкты. Ощутив себя и еще рядом с собой несколько горячих тел, готовым к жизни без сожалений. Лу, после очередного разогрева себя и оказавшейся в опасной близости к нему «черной лошадки», решив заарканить ее, накинул для начала на нее брудершафтный крючок, затем еще сделал несколько заходов, как с бокалом так и без него, и почувствовав, что лошадка уже не будет брыкаться, захватил ее, а вместе с ней и ее нагрузочную компанию, дабы уже продолжить вечер у себя дома. По дороге к выходу из клуба Лу заметил за одним из столиков одну до боли знакомую даму, так вольготно себя чувствующую в объятиях мулатного парня, что это вызвало в нем волнительный приступ дежа-вю. «Но где же я ее мог видеть?», – до самой посадки в машину не смог Лу прогнать мучащую его мысль. Но как только «черная лошадка» взгромоздилась на его колени – то этим сразу же заставила Лу пересмотреть свое мнение на счет ее переклассифицирования в лошади, что, впрочем, имело свои плюсы. Так ее весовая статичность напрочь очистила его мозг, оставив в нем только напряженные думы о безысходности его зажатого положения. И если, в менее стесненных условиях, давление располагающего к тебе тела вызывает в тебе реакцию опоры – то на этот раз, ввиду совокупности таких причин: как перевес – одного партнера, и перепой – другого, привели к тому, что по приезду на место у Лу уже не было никаких желаний, кроме того, как найти покой уже только на дне бутылки. Что в принципе и случилось дальше, когда их застал приехавший в очередной раз расчищать эти Авгиево-Луисовы конюшни, Гера.

Что было дальше, нам уже известно, хотя взгляд на это со стороны Лу, был бы нам не безынтересен ввиду своего оригинального видения этих события. Хотя, какое там видение! Разве разфокусированный взгляд через стекло бутылки может внести хоть какую-то ясность в твое видение окружающего? Пожалуй, что нет, и он скорее только размоет очертания окружающих предметов, чем позволит их рассмотреть, даже если этот взгляд будет с самого близкого расстояния. Конечно, можно попытаться и представить, что, возможно, со своей стороны видел Лу, ведь для этого даже разработана своя регламентирующая формула – «сон разума рождает чудовищ». Но ввиду того, что эти чудовища – есть плод фантазии самого Лу, которых он заслужил в свое личное пользование (в отличие от нас, которые, к слову сказать, тоже имеют право на свой собственный зверинец), так что мы оставим этот зоопарк под охраной совести Лу и пройдем мимо, не заглядывая туда.

Лу же, почесав еще раз свою разбитую бровь, уже было собрался выходить из ванной, как воспоминания об этом бровном инциденте (которые, к слову сказать, не отличались последовательностью и отчетливостью видения, в отличие от яркости того света, которым было освещено само падение, другими словами: ему запомнилась яркая вспышка, вызванная ударом, и частично, водные процедуры, вернее то, как он пробовал перебраться через этот непреступный бортик ванной, постоянно скатываясь с него) навели его на одну определенную мысль, с которой он решил поделиться вечером в своем кабинете с ведущим его частный проект Консультантом.

– Вот и я, – выйдя через полчаса в холл, заявил, приведший себя в порядок, Лу.

– Ну смотрю, ты совсем в порядке, – ответил Гера.

– Хм, в порядке, – хмыкнул Лу, – конечно, если следовать тому, что я под этим подразумеваю.

– Так просвети, – с иронией спросил Гера.

– Так порядок, это по своей сути, некоторая последовательность, либо действий, либо расположения вещей. И значит, сам по себе порядок не несет в себе чего-то именно положительного, ведь последовательность может состоять, как из черных, так и из белых полос. Также расположение вещей – это всего лишь место их нахождения: в одном месте лежат негодные вещи, а рядом с ними, соседствуют более качественные, и это все также будет определенным порядком местного мироустройства. Так про какой именно порядок ты говорил? – выдал на гора свое видение Лу.

– Надеюсь, про белую полосу, но твое философствование меня все же несколько пугает, – ответил Гера.

– Ладно, не дрейфь! Мне уже все порядком надоело, так что я сегодня перехожу на белую сторону добра, – заявил Лу.

– Ты, случайно, не про добрую водку говоришь? – засмеялся Гера.

– Да пошел, ты! – махнул рукой Лу, и они двинулись в путь, потратив на болтовню три с половиной минуты.

Затем, еще семь минут им понадобилось чтобы занять свои места в автомобиле, следом последовали тридцать семь скоростных минут, слегка растянутых до таких пределов ввиду некоторой торопливости отдельных участников дорожного движения, приводящей к тому, что им уже не приходиться торопиться (из-за встречи с таким же дорожным торопыгой, или же наоборот – неторопливым, но зато твердым в своей основательности отбойником), а вот уже нам – другим участникам дорожного движения, благодаря их поспешности, приходится плестись в стесненных пробковых условиях. Затем, следует еще семь минут, и Лу с Герой оказываются в окружении парочки местных репортеров, ведущих освещение этого заседания. Если же Лу не стал задерживаться – то Герины обязанности требовали от него уделить время для небольшого интервью. Конечно, это мелкое интервью – совсем не тот масштаб, где бы мог проявиться весь набор Гериных способностей, и где он, без всяких проблем, мог бы дать широкую развернутую пресс-конференцию, но перед ним в тот момент стояла еще одна задача, а именно: ему нельзя было оставлять Лу в одиночестве, из-за расстройства его поведения, вызванного не иначе как весной.

Зал для заседаний постепенно заполнился руководителями отделов и подотделов, заведующими структурных подразделений, а также множеством других важных персон, несущих большую ответственность за какой-нибудь сектор работы компании, были и те, чью важность многим так и не удалось разгадать, но тем не менее – раз они были приглашены, значит – были важны для компании. Зал для заседаний, несущий в себе идею общих собраний, как безликое помещение, не имеющее в своем обрамлении индивидуальных черт, четко отражал свою занимательность этой идеей скукоты. Большой, выполненный в прямоугольной геометрической проекции, общий стол занимал одну треть зала-кабинета. Одна стена с противоположной от входа стороны была полностью из стекла, другая же, вдоль стены от входа, служила своего рода пристанищем для совсем малых руководителей, еще более маленьких подразделений, где они и сидели, наблюдая за ходом дискуссий ведущихся за большим столом.

Войдя в зал для заседаний, Гера обнаружил Лу, сидящего по центру стола и хмуро наблюдающего за окружающими.

– Ну что ты? – заняв место рядом с ним, спросил его Гера.

Лу же ничего не ответил и все также хмуро наблюдал за присутствующими, ему хотелось, чтобы все это как можно скорей закончилось. Так что Лу, отдав бразды ведения совещания Гере, все также молча пытался пронести через себя это мучительное действо. Но, как часто бывает в таких случаях, твое желание по-быстрому все закончить, внезапно натыкается на упорное непонимание каких-то лиц, раз за разом встревающих со своими: либо вопросами, либо предложениями в ходе дискуссионного течения совещания. Особенно в этом отличилась вон та, со вздернутым носом, противная тетка. «За который бы ее не мешало и подвесить!», – глядя на эту не умокающую особь, думал Лу. «Ну и рожа, так бы и дал ей пинка, а еще лучше – вылил бы на нее бутылку воды, из которой она все себе подливает!», – слегка осклабившись от своей фантазии и откинувшись на спинку стула, продолжал представлять Лу.

– Руководитель должен знать не только все нюансы технического процесса, для него не менее важным должен быть сам человек, со всеми своими вопросами и проблемами. И для того, чтобы суметь это решить, руководитель должен уметь вникнуть в них, найти свой подход к рабочему, – лилась речь Геры на заседании, и он тут же задал вопрос. – Вот только, почему у нас в последнее время наметилась тенденция к текучке кадров?

– Так ведь, эта проблема не вчера возникла, – опять влезла эта противная тетка.

Неожиданно для всех в диспут вмешался Лу, заявив с ненавистью, глядя прямо ей в глаза.

– О-кей. Вы, видимо, не слышали. Так что – вы уволены.

Неожиданность вступления в диспут Лу поначалу всех заставила очнуться от монотонности заседания, затем, осознание сказанных им слов и вовсе всех ошеломила, что, в свою очередь, вызвало бодрость духа у всех, пока еще не уволенных. Тетка же, ошарашенная сказанным, вся вытянулась, придав своему лицу выражение фокусника, вытаскивающего изо рта очередное яйцо, при этом этот фокус вызвал удивление не у самих зрителей, а у самой тетки, которая не переставала хлопать своими хлопьями ресниц.

– Так вы еще, к тому же, и не поняли, – не сводя глаз с тетки, продолжил Лу.

Тетка же, в свою очередь, осознала, что от нее требуют, вскочила и, откинув с ненавистью стул, с тем же чувством захлопнула за собой дверь. Наверное, не надо говорить, что следом за ней улетучились все конструктивные мысли, решаемые на заседании, и каждый из сидящих в зале, принялся переваривать для себя случившееся. Гера же, попав в столь неординарную ситуацию, с трудом, как показалось ему (для всех остальных это не имело значения, так как все были поглощены совсем другим), свел к окончанию сегодняшнее заседание.

– Ты что делаешь? – накинулся Гера на Лу, когда они остались одни. – Тебе что, лавры Сержа Радиоактивного не дают покоя? С тем-то все понятно, он ради активов и своего обогащения ведет подобный образ жизни. Он иначе и не может, ведь его период полураспада несет в себе опасность для контактирующих с ним людей, и требует осторожного к себе отношения. Но, так или иначе, для безопасности все равно придется оградить его от окружающих: либо, поместив в клинику, либо, захоронив память о нем! – продолжал Гера.

– Так ведь она действительно ничего не поняла. Нам не нужен флюгер – нам нужна помощь! – на своей волне, ответил Лу.

Гера, видя что с ним в данный момент не имеет смысла спорить, достал свой блокнот и стал перечеркивать что-то в нем.

– Я здесь отменил практически все встречи на сегодня, но со священнослужителями встретиться все-таки надобно, – сказал Гера.

– А мне не надобно, – подстроился под Геру Лу.

– В чем опять проблема? – нахмурившись, спросил Гера.

– А что им еще надо? Станут учить, что нужно жить под диктовку господа, а я скажу: жить не под его диктовку – дает куда больше возможностей в этой жизни. Так что, мне не о чем с ними говорить – я сам диктую правила, по которым живу.

– Все ясно. Значит, и духовное вычеркиваем. Ну, а что насчет земного? – спросил его Гера.

– Что ты имеешь в виду? – озадачился Лу.

– Звонила твоя бывшая. Интересуется, когда соблаговолишь повидаться с детьми, – выложил ему расклад Гера.

– А, ведь точно, – хлопнув себя по лбу и выразив свою «эврику», ответил Лу. – Я уж и забыл, когда виделся с ними. Так, глядишь, и забуду, как они выглядят.

Затем Лу прошелся вдоль зала, осушил стакан воды и спросил:

– А чего она тебе звонила, а не прямо мне.

– Ну, этого уж я не знаю, я могу лишь догадываться. Но если смотреть, на эту ситуацию с позиции последнего твоего с ней разговора, на тонах, к которым эпитет «повышенные» и в подметки не годиться – то ее можно было понять, а вот тебя – как раз крайне сложно, ввиду твоего особенного состояния, – продиагностировал Гера ситуацию. – А, кстати, где твоя благоверная Летиция?

– Ну, здесь все нормально. Она, видите ли, устала от меня и решила уехать к маме, – ответил Лу.

– Смотри, чтобы не к папе, – засмеялся Гера.

– Да я не сильно-то и обижусь, если она найдет себе нового, – поддержал Геру Лу.

– Ничего. Деньги понадобятся – сразу же отдыхать разонравится. Так что сказать твоей бывшей? – спросил Гера.

– Ну, давай скажи, что на следующей неделе. Пусть мне позвонит. И скажи ей, что я уже образцово-показательный, и что от меня грубого слова больше не услышит, – ответил Лу.

Затем они сверили еще пару контактных встреч и расстались на клятвенном заверении Лу, что сегодня он Геру уже точно не побеспокоит, но все же он, на всякий случай, пусть будет, как всегда, на связи.

– Конечно, – ответил Гера, и отправился делать то, что не в силах был сделать Лу.

Лу же, выйдя из кабинета, направил свой шаг к месту вчерашнего своего конфиденциального посещения.