Читать книгу ПОЭЗИЯ КАМНЯ: ТРОПАМИ ПОТАЕННОГО СТАМБУЛА - Игорь Ярмизин - Страница 3

С. Дали Дезинтеграция постоянства памяти

Да что сказать, мистер.

Этот Город всегда выглядит как в последний день Карнавала.

Неизвестная местная жительница, 1878 г.

Священный город Константина. Царьград. Он не раз рождался, и был на краю гибели. Его предсмертные стоны заставляли холодеть от ужаса весь христианский мир. Его закаты исполнены то величия трагедии, то печали и тоски. Это центр притяжения огромных пространств на разных континентах, а для европейцев – сияющий град на холме, исполненный святости и чудес. У него всегда было высшее предназначение, но главная, самая амбициозная цель, – стать центром конца времен – так и не была достигнута.

История священного мегаполиса началась в дыму жертвенной курильницы дельфийского оракула, сквозь который впервые проступили неясные контуры великого будущего. Посланец города Мегары по имени Виз, потомок бога Посейдона и нимфы Кероссы, участник, по утверждению хрониста Дионисия, легендарного плавания аргонавтов, благоговея, выслушал пророчество и исполнил его. Здесь, на пустынном берегу, глядя на изменчивые и бурные воды пролива Босфор, он заложил город. За послушание боги и скромный немецкий филолог Иероним Вольф1 щедро наградили его, – через тысячу лет крупнейшее государство на обломках античного мира, станет носить его имя. Да, это была Византия. И был Византий, история которого теснейшим образом связана с проливом Босфор, этим «коровьим бродом» в переводе с греческого. Бродом он был, разумеется, только для одной коровы в истории. Для Ио, – дочери царя Аргоса Инаха, возлюбленной Зевса. Который и превратил ее в корову, чтобы спасти от преследования Геры, своей жены. Но Гера пылала ревностью. Она создала гигантского овода, который терроризировал несчастное божественное животное, гоняясь за ним по всему Восточному Средиземноморью. Отзвуки этой драматической истории сегодня мы можем услышать в названии не только Босфора, но и Ионического моря. Оно ведь от слова «Ио»2.

А потом на эти земли пришел Рим. И было видение императору Константину. Явился сам Господь, указав место для новой столицы. Божественное предписание было в точности исполнено. В одночасье стены, башни, храмы Нового Рима взметнулись ввысь, к небесам. Со всех концов Империи сюда свозилось все лучшее, что великие мастера создавали на протяжении веков. Так возник город-музей, город-сказка. Ушли в прошлое провинциальность и прозябание на окраинах империи. Появилась избранная самим Господом великая столица. Как когда-то неожиданно предстал пред взором изумленных народов Рим. Как потом из пустынной окраины мира, нищей Аравии выйдет один избранный. Пророк, который сплотит народы и поведет их за собой. Спустя восемь веков наследие Виза и Константина, последний оплот христиан в Азии, будет уничтожено. Но и возрождено к новой жизни. К новому блеску новой империи, но, увы, и к последующему закату, упадку, блеклости красок, тишине и запустению.

Герои тех времен совершили множество подвигов. Знаменитых и незаметных. Один из них, – спасение для нас великого наследия античности. Как позже оказалось, оно стало важнейшим фактором взлета средневековой арабской культуры3, европейского Возрождения, а следовательно и начала формирования новой цивилизации, в которой все мы живем до сих пор. Трехвековое противостояние варварскому миру, волнами накатывавшему на твердыню, сбережение наследия античности стало подвигом целых поколений.

Эта земля была столь щедра, что давала расцвести любому, кто бы к ней ни прикасался, вне зависимости от религии или национальности. На смену Византии пришла другая великая империя, – блестящая Порта. Уже вечером победного дня 29 мая 1453 года Мехмед II Завоеватель отдал приказ о переносе своей столицы в лежащий у его ног город. Константинополь сохранит свое значение, только уже в мусульманском мире.

Империя пала. Ее Город, – в руинах, словно мумифицированный, но по-прежнему великий. Он будто бы спрашивал Мехмеда, а достоин ли ты Меня? Достойна ли твоя империя? Выдержишь испытание Мною? Ведь множество великих городов древности канули в небытие из-за того, что новые владельцы оказались недостойны их. Не смогли ни наследовать им, ни предложить новое продолжение великой истории. Свой Путь. Где та великая Антиохия? Великая Александрия? Эфес? Мехмед и его приемники приняли вызов, брошенный Константинополем, и смогли стать достойными его, предложив новый путь и новое будущее.

Но и с прошлым решено было не порывать. Мехмед II официально принял титул Цезаря Римской империи (Qayser-i Rûm), легитимность чего вскоре подтвердил глава православной церкви, константинопольский патриарх. Таким образом, де-юре Римская империя продолжила свое существование. Причем сразу в двух ипостасях. Как Священная Римская империя германской нации (рыхлое политическое образование, сумевшее, однако, продержаться более 800 лет, вплоть до Наполеона), и как колоссальная по размерам Османская империя, «протянувшая» еще больше века – до 1922 года4. Удивительно, сколько людей, представлявших самые разные культуры, национальности, эпохи, пытались возродить или продлить существование Римской империи. Видимо, стоит признать, что в мировой истории не было и не будет более популярной и уважаемой страны. В итоге, совместными усилиями, де-юре жизнь Римского государства, во всех его ипостасях, удалось растянуть почти на 2700 лет!

Свои притязания на престолонаследие Мехмед основывал не столько на покорении Византии, сколько на кровном родстве с прежней императорской семьей: один из его предшественников султан Орхан I был женат на ромейской принцессе. Кроме того, хотя последний император Константин XI не оставил потомков, но ему могли наследовать племянники. Почти сразу после падения Константинополя Мехмед принял их на службу. Старший стал Хас Мурадом, фаворитом султана и генерал-губернатором Балкан. Младший, – Месих-Паша, – адмиралом флота и губернатором провинции Галлиполли. Позже, при сыне Мехмеда Баязиде II, он занял пост Великого Визиря, – второго человека в Империи.

Как на небе не может быть двух Солнц, так и у Рима не могло быть двух наследников. А потому в XVI веке разразился ныне уже порядком подзабытый скандал, – турки возмутились тем, что австрийцы использовали титул «цезарь» применительно к своему императору. Столь вопиющее нарушение этикета привело к войне, по окончании которой в 1533 году был подписан мирный договор, который закрепил эксклюзивное «право на бренд» за османами.

*** *** ***

Великая столица четырех империй – Римской, Византийской, Латинской и Османской – Константинополь всегда был, по определению Фернана Броделя, настоящим чудовищем, без устали пожирающим овечьи отары Балкан; рис, пшеницу и бобы Египта; лес черноморских стран; верблюдов и лошадей Малой Азии. Да еще людей, десятками и сотнями тысяч затягивая в себя, как в воронку, со всех концов империи, и рабов из гигантского средиземноморского региона и России, которых продавали на громадном рынке Бешистан в самом центре Города. Он «стягивал», замыкал на себя невероятные пространства. Он много получал, но и отдавал не меньше. Житие Иоанна Акатция свидетельствует: «Все те диковинки, что в других городах можно найти по отдельности, здесь обретаются одновременно. Наш Город можно уподобить общей мастерской всей земли. Сюда свозят все, что произрастает повсюду, что-то на судах, что-то на повозках. В Константинополь стекается все, подобно тому, как все реки впадают в море». Для византийцев он был магнитом человечества, ключом Вселенной, оком Востока, семихолмным господином, светилом небесным, акрополем Вселенной, утренней звездой, святым городом и т. п. В общем, по замечанию Одо Дейльского, «во всех отношениях он превышал умеренность. Насколько он богаче прочих городов, настолько и более развратен».

А в 1920 году он стал настоящим спасением для десятков тысяч наших соотечественников, искавших спасение после поражения в Гражданской войне. Хотя в то время его население едва превышало полмиллиона человек: после Первой мировой Османская империя лишилась 60% своей территории, а ее столица превратилась в политическое захолустье с ветшающими следами былого величия. Вскоре история Константинополя завершится: в 1930 году, вместе с 1600-летним юбилеем, он сменит название на Стамбул5. Еще раньше был утрачен столичный статус. Упадок продолжался долгие десятилетия. Полупустой, заброшенный город-призрак, где даже призыв муэдзина к молитве был как будто обращен не к людям, а к слепым, глухим, порядком обветшавшим домам, давно отжившим свой век.

Бродя по его глухим улочкам, кое-где до сих пор можно увидеть внушительную железную дверь с облупившейся краской, высокую и широкую, замшелую, но крепкую стену, деревянные ставни и резные балконы, и другие следы канувшей в Лету цивилизации. «Здесь некогда жили люди, немного похожие на нас, только жизнь у них была совсем другая. Эти времена давно прошли, и мы отличаемся от тех людей – по сравнению с ними мы бедны, слабы и провинциальны», – пишет коренной стамбулец, лауреат Нобелевской премии Орхан Памук.

Нынешнее богатство и возрождение города после многовекового упадка не должны вводить в заблуждение, – это блеск и могущество безличного техногенного мира постчеловеческой эры. В нем погас блеск божества, а люди превратились в «колесики и винтики» безжалостного, хотя и дарующего внешний комфорт, механизма эпохи заката нынешней цивилизации. Да, Стамбул из пластика, стекла и бетона, как раньше, деловит, суетлив, устремлен в будущее. Но все же он стал лишь одним из многих. Поправ великие руины. Без блеска и без Бога.

Правда, его душа еще живет, но все более истончается, истекая Печалью. В ней, как писал Орхан Памук, «и настроение его музыки, и чувства его поэзии, и некая субстанция жизни, – все сразу». А сколь печальна была традиционная стамбульская забава, – наблюдать за сгоравшими в пламени пожаров старинными особняками. «С ними навсегда уходила великая эпоха, которой мы оказались недостойны, и чувство вины у зрителей смешивалось с желанием поскорей перелистнуть эту страницу истории, забыть о ней и построить, наконец, в Стамбуле второсортную, бледную копию западной цивилизации».

Печаль Стамбула в корабельных сиренах, ревущих в тумане; в полуразрушенных городских стенах; в руинах монашеских обителей; в чайках, неподвижно сидящих под дождем на ржавых, обросших мидиями и водорослями бортах барж; в еле заметном дымке, поднимающемся из трубы огромного старинного особняка холоднющей зимой. Она в аистах, которые, курлыкая в осенней тишине, летят на юг. Сумерки года… Они оставляют позади Босфор, а стоящие внизу люди, задрав головы, провожают их взглядом. Печаль в сохранившимся еще со времен Юстиниана зоопарке, когда-то крупнейшем в мире, а ныне – участке парка Гюльхане, где в клетке сидят две задумчивые козы и три утомленные жизнью кошки. Эта печаль незримо присутствует везде, – на улицах, в людях, в тумане Босфора. Порой она становится почти видимой: куда бы вы ни посмотрели, она живет здесь, и избежать ее невозможно.

Иногда стамбульцы пытаются заглушить печаль, смотря на Босфор и подсчитывая проплывающие корабли. Каждый маленький силуэт, чернеющий среди блестящих на солнце волн, отдается в сознании. Горечь мечтательной тоски по бесконечным просторам, загадочным далям и океанской свободе вытесняет одиночество печальной заброшенности городских кварталов. Со временем эта привычка к борьбе и единству моря и города, мечты и утраты становится потребностью, и, бывая в других странах, жители Стамбула ностальгируют именно по Босфору, «где в море тонет печаль». Да еще, может быть, по своей душе, оставленной на его берегах.

*** *** ***

Древний Константинополь. Здесь легенды и быль смешались до полной неразличимости. Здесь тишину полночной молитвы разрывает конское ржание, исходящее… от лошади, нарисованной на стене. Здесь обычные девушки вдруг оборачиваются сивиллами и пророчествуют между бушующим морем и неистовствующим ветром. Здесь император равен Богу, но почтительно благоговеет пред грязным, заросшим, почти диким человеком6. Здесь безымянный затворник выскакивает из своего убежища и, схватив под уздцы коня императора, на глазах целого войска требует от монарха немедленно отказаться от арианской ереси. Здесь через полторы тысячи лет после смерти можно получить «пожизненное» с отсидкой в общей камере. Как то случилось с египетской мумией. Здесь мумия может найти свою любовь. Здесь нищие и юродивые нередко провидцы. Здесь мужчины либо бородачи, либо евнухи. Причем евнухов во дворце, по словам Константина Багрянородного, было столько же, сколько мух по весне в овечьей ограде7. И сегодня этот город готов поделиться с нами своим сокровенным. Надо лишь услышать его.