Читать книгу Право на жизнь - Ильвир Ирекович Зайнуллин - Страница 5

Ирина пришла утром, как и обещала, с сумкой, полной полезной еды, которую Лиза вряд ли станет есть. Она хлопотала по кухне, разогревая бульон, заваривая чай, ее голос наполнял мертвую тишину квартиры навязчивой, хотя и заботливой, суетой.

Лиза сидела за кухонным столом, закутавшись в тот самый кардиан, и смотрела в окно. Она чувствовала себя выжатой, пустой. Ночные слезы высохли, оставив после себя лишь опустошенность и тяжесть в векax.

– Надо поддерживать силы, Лизанька, – говорила Ирина, ставя перед ней тарелку с дымящимся бульоном. – Тебе нужно поправляться. Ради памяти о нем. Он бы этого хотел.

Лиза молча взяла ложку. Пластиковая ручка казалась невероятно тяжелой.

– Я была у нашего адвоката вчера, – продолжила Ирина, садясь напротив. Ее голос приобрел деловые, жесткие нотки. – Дело закрыто. Виновный осужден. Получил свой срок. Справедливость восторжествовала.

Ложка в руке Лизы замерла на полпути ко рту. Она медленно подняла глаза на свекровь.

– Осужден? – тихо переспросила она. Это была первая крупица информации о том самом человеке за все это время.

– Конечно! – Ирина вынула из сумки аккуратно сложенную вырезку из газеты и положила ее на стол перед Лизой. – Читать не стоит, тебе вредно. Но ты должна знать, что этот… этот негодяй получил по заслугам.

Лиза опустила ложку. Ее пальцы, холодные и неуклюжие, потянулись к вырезке. Бумага была гладкой, безжизненной. Она развернула ее.

В центре был напечатан черно-белый снимок. Нечеткий, вероятно, сделанный с камер наблюдения или из старого удостоверения. На нее смотрел мужчина. Лет тридцати с небольшим. Темные волосы, обычные черты лица. Ни монстра, ни исчадия ада. Просто человек. Его глаза на фотографии были пустыми, в них не читалось ни злобы, ни раскаяния. Просто пустота.

«ВИНОВЕН.

*Окружной суд вынес приговор по делу о смертельном ДТП на трассе М-9. Матвей Сергеевич Волков, 32 года, признан виновным в нарушении ПДД, повлекшем по неосторожности смерть двух лиц. Приговорен к 4 годам лишения свободы в колонии-поселении. Потерпевшие стороны удовлетворены исходом дела». *

Текст расплывался перед глазами. Она цеплялась за слова. Матвей Сергеевич Волков. Теперь у него было имя. 4 года. Всего четыре года за две жизни. За сломанную жизнь Лизы. Это показалось ей таким чудовищно несправедливым, что внутри все сжалось в тугой, холодный узел.

– Четыре года, – беззвучно прошептала она.

– Это условный минимум! – воскликнула Ирина, сжимая руку Лизы. Ее пальцы были тонкими и цепкими. – Но не в этом дело. Главное – он осужден. Он понес наказание. Тебе не о чем больше думать, детка. Тебе нужно забыть этот ужас и двигаться дальше. Ради Макса.

Забыть. Слово прозвучало как насмешка. Как можно забыть то, что стало твоей плотью, твоим дыханием?

Лиза не сводила глаз с фотографии. Матвей Волков. Она вглядывалась в эти черты, пытаясь разглядеть в них зло. Увидеть того монстра, который отнял у нее все. Но видела лишь усталое, заурядное лицо. Человек, который, возможно, спешил домой, думал о своих проблемах. Человек, который тоже, как выяснилось из заметки, кого-то потерял в той аварии. «Смерть двух лиц». Значит, он был не один в машине.

Мысль была странной и нежелательной. Она пыталась ее отогнать, сосредоточившись на своей боли, на своей потере. Но зерно сомнения было брошено. Он не был абстрактным «лихачом». Он был человеком с именем, лицом и, вероятно, своей собственной трагедией.

– Кто… кто была вторая погибшая? – тихо спросила Лиза, все еще глядя на фотографию.

Ирина поморщилась, как от неприятного запаха.

– Какая-то женщина. Его жена, наверное. Неважно. Они были вдвоем в той машине, и оба, видимо, были не в себе. Не твоя вина, Лиза. Ни капли твоей вины.

Но Лиза уже не слушала. Она смотрела в глаза Матвея Волкова на нечеткой газетной фотографии и не находила в них ответа. Только пустоту, зеркально отражающую ее собственную.

Она медленно отпустила вырезку. Бумага упала на стол, лицом вниз.

– Я устала, мама, – сказала Лиза, вставая. Ее ноги едва держали. – Я пойду прилягу.

– Конечно, иди, отдохни. Я тут приберусь.

Лиза побрела в спальню, оставив Ирину на кухне. Она закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Перед глазами все еще стояло то лицо. Обычное. Человеческое.

И от этого было еще больнее. Потому что ненавидеть абстракцию легко. Ненавидеть же человека, со своей болью и своей судьбой, – непосильная задача. А без ненависти не было и опоры. Оставалась лишь зияющая пустота, в которой бесследно тонули и горе, и ярость, и сама она.

Она подошла к окну и снова уставилась в серое небо. Теперь у ее боли было имя. Матвей Волков. И от этого знания не стало легче. Стало только страшнее.