Читать книгу Бегство из рая - Илья Борисович Пряхин - Страница 3

Вечером, когда группа получила команду «отбой», стояла идеальная погода, и очень хотелось верить, что неутешительный прогноз, полученный при регистрации маршрута на базе МЧС, окажется простым недоразумением. В тихих безветренных сумерках на темнеющем небе робко проявлялись первые звезды. Вечерние тени сгущались на дне Геналдонского ущелья, постепенно скрывая лежащее на нем тело смертоносного ледника Колка. Некоторое время единственным источником света еще оставалась освещенная последними солнечными лучами вершина горы Майли-Хок, возвышавшейся в верхнем торце ущелья грозной снежно-ледовой стеной.

Но за ночь нагнало плотную многослойную облачность, и к утру зарядил нудный мелкий дождь, отдававшийся на стенах палаток не дробным стуком, как положено нормальному дождю, а чуть слышным шелестом.

– Макс, что будем делать? Эмчеесовцы говорили, что циклон на подходе, похоже, не соврали.

Димон был сегодня дежурным, поднялся за полчаса до подъема и, установив на газовую горелку кан с водой, выкладывал на импровизированную полиэтиленовую скатерть галеты, пакеты с кашей быстрого приготовления, треугольники плавленого сыра, пластиковые банки с кофе, сахаром и с сухим молоком.

Макс, выбравшийся из палатки по малой нужде и отходивший метров за тридцать к большому поросшему мхом валуну, смачно протяжно зевая, вернулся в лагерь, присел рядом с дежурным, взял кусок плавленого сыра и неторопливо стал его разворачивать.

– А что делать? Здесь нам торчать, точно, смысла нет. Сегодня поднимаемся к верхним нарзанам. Участок этот нудный, но совсем не сложный, пройдем и в такую погоду. Там стоянки удобные и безопасные – скальный гребень от камней прикрывает. А завтра будем смотреть на погоду, но то, что на контрфорсе делается. Тогда и решим. Если это действительно циклон – считай, вам с пацанами не повезло. Резерв на погоду два дня, значит, если за это время не прояснится – горы в этот раз не будет, валим вниз. Ну, а если прояснится, еще посмотрим, как маршрут будет выглядеть.

– А как ты поймешь про маршрут? Слушай, а Казбек с тех стоянок виден уже?

В отличие от многих других гидов, Макса никогда не раздражали вопросы, которыми новички, впервые оказавшиеся в горах, часто засыпали руководителя.

– Казбек увидишь только с плато на четыре двести. Если, конечно, погода позволит туда добраться. А маршрут с тех стоянок оценивается визуально: есть ли снег на контрфорсе и, если есть, какое состояние покрова. Лавиноопасность определяется количеством снега в кулуарах. В общем, есть всякие признаки, по которым решение принимается.

–А че, на верхних источниках, говорят, прикольно стоять. Там ванны горячие. И еще, помните, вчера старлей-пограничник сказал, что две группы туда ушли и одна наполовину из девчонок состоит? Погоды не будет – всяко не соскучимся.

Веселый голос прозвучал из палатки, в которой ночевали двое других участников группы и откуда уже несколько минут слышались приглушенные голоса, шелест спальников, и звук расстегиваемых молний.

Макс посмотрел на часы.

– Давай, народ, подъем. На завтрак и сборы час. Погода лучше не станет, так что засиживаться нечего. Пройдете ущелье – посмотрим, у кого сил на девочек останется. Обвязки и веревка сегодня не понадобятся, каски – или сразу на себя, или на внешнюю подвеску рюкзака – по травке нам идти не долго.

Через час с небольшим группа из четырех человек вышла на маршрут. Сначала поднимались по чуть заметной тропе, часто проламываясь сквозь ветви небольших, с человеческий рост, чахлых деревьев, местами продирались через густой колючий кустарник. Капли воды обильно падали с ветвей, иногда попадая за шиворот, но большей частью оседая на защитных накидках рюкзаков. Но тропа, вместе с травой и другой растительностью, вскоре исчезла, уступив место голым мокрым камням, подъем стал заметно круче. Лыжные палки, от которых в «зеленке» было больше мороки, чем пользы, сейчас заметно облегчали движение, обеспечивая две дополнительные точки опоры. Слева всего в нескольких метрах тянулся крутой каменистый обрыв, образующий край широкого желоба пролегавшего по дну Геналдонского ущелья русла реки Геналдон. Все русло, насколько хватало взгляда – от погранзаставы внизу и до языка ледника Майли вверху, – было почти наполовину заполнено где-то вспученной, где-то покрытой извилистыми трещинами грязно-серой массой. Кое-где из нее торчали черные бородавки огромных валунов, местами виднелись пласты грязи и даже расщепленные обломки стволов толстых деревьев. Здесь лежал уже не опасный, уже израсходовавший в несколько коротких минут свою чудовищную энергию, ледник Колка.

Вечером 20 сентября 2002 года на склонах горы Джимара произошло обрушение ледяного карниза. Огромная глыба льда рухнула вниз и упала на верхнюю часть ледника Колка. От удара ледник сорвался со своего ложа и, быстро набирая скорость под действием собственной чудовищной массы, помчался вниз. Стена изо льда, камней, грязи, вырванных с корнем из земли деревьев высотой около 100 метров и весом, по более поздним подсчетам, около 120 миллионов тонн, продвинулась почти на 30 километров, разогнавшись до скорости 200 километров в часть и убив 125 человек, в числе которых оказалась съемочная группа режиссера Бодрова.

Сейчас они поднималась по ущелью вдоль русла реки, параллельно пути схода Колки. Было начало мая – не самое комфортное на Кавказе время для трекингов и восхождений. Если внизу, в долинах уже стояла поздняя весна с ее яркой зеленью и цветущими садами, то в горах, начиная уже с двух тысяч метров, хрупкое равновесие между зимой и весной нарушалось попеременно обеими сторонами. Ночью прихватывал мороз, нерастаявший снег сковывался ледяной коркой, превращался в плотный фирн. Но к середине дня при хорошей погоде солнце начинало уже заметно, по-весеннему припекать, снег становился рыхлым, тяжелым и мокрым, под собственным весом на крутых склонах и в кулуарах он начинал сползать, вызывая многочисленные лавины. Проливной дождь внизу оборачивался густым снегопадом вверху, что только усиливало лавиноопасность. Когда под большим камнем растаивали пласты намёрзшего за зиму льда, а шустрые весенние ручейки слегка подмывали грунт, камень нередко выходил из состояния покоя, в котором провел, может быть, сотни лет, начинал катиться вниз, сшибая и увлекая за собой множество своих собратьев, и окрестности оглашал грохот очередного камнепада.

Макс вел группу, ни на секунду не забывая о практически отсутствующем горном опыте своих клиентов. Он тщательно выбирал направления, старался обходить участки опасной сыпухи, прокладывал путь там, где вероятность попасть на «живые» камни казалась минимальной.

Часа через три после выхода среди водяной взвеси непрекращающегося мелкого дождя замелькали первые снежинки, и, по мере дальнейшего подъема, дождь стал плавно переходить в снег. Веселые шутки, звучавшие в лагере утром, давно смолкли. Сейчас Макс слышал за спиной лишь тяжелое, в такт шагам, дыхание и скрежет лыжных палок о мокрые камни.

Сделали большой привал (обычный длился 10-15 минут через каждый час) для обеденного перекуса. Погода не располагала к привычной на привале релаксации, обмену впечатлениями о пройденном пути и наслаждением открывающимися видами. Поэтому, молча и сосредоточено закинув в себя «быстрые калории» – шоколад, орехи, курага, сухофрукты и по куску колбасы с галетами, – запив все это родниковой водой, набранной в пластиковые бутылки еще на стоянке, двинулись дальше.

Появление этих клиентов оказалось неожиданным, произошло в самый последний момент, но пришлось для Макса весьма кстати. Интересных планов на праздники как-то не сложилось, с деньгами было туго, поэтому, когда уже в двадцатых числах апреля директор фирмы «Альп Тур» сообщил, что есть три клиента на майский Казбек, Макс долго не раздумывал. Трое московских студентов имели неплохой трекинговый опыт, правда распространялся он на походы по низким горам – Крым, Хибины, Урал, – оказались вполне прилично обеспечены снаряжением и, что самое главное, были готовы оплатить тур с услугами гида на первый в их жизни пятитысячник. Это восхождение с категорией сложности 2Б по альпинизму, кроме заработка, давало Максу возможность увеличить свой официальный личный опыт. Пока в его активе была лишь одна самостоятельная проводка туристов на Эльбрус. Кроме того, он несколько раз работал одним из гидов в больших группах на Кавказе и Памире. Он давно решил, что будет водить туристов «Альп Тура» за весьма скромное вознаграждение только до тех пор, пока не получит сертификат гида с допуском не ниже 5А, после чего окончательно уйдет на вольные хлеба и зарегистрирует собственную контору. Для этого нужно было набирать официально подтвержденного опыта самостоятельного руководства группами на как можно более сложных маршрутах. Еще был нужен свободный английский – по настоящему хорошо зарабатывать можно только на иностранцах, причем даже на традиционном Эльбрусе, не говоря уже о Памирских семитысячниках. Так что, путь к достижению цели выглядел весьма просто: учить язык (чем он усиленно занимался уже больше года) и чаще водить в горы зарегистрированные группы.

Стоянки появились неожиданно. Преодолевали очередной невысокий, но довольно крутой подъем, за краем которого угадывался ровный участок, обещавший уставшим ногам хотя бы недолгий путь по горизонтали, когда глаз непривычно уловил пестрые, красные и желтые пятна, столь не вязавшиеся с унылым черно-белым пространством вокруг. На почти идеально ровной площадке, размерами примерно пятьдесят на двадцать метров, стояло штук семь наполовину облепленных мокрым снегом палаток. Это и были известные всех восходителям на Казбек стоянки у верхних термальных источников, расположенные на достаточно комфортной высоте две тысячи триста метров.

Чуть дальше, за палатками, от земли медленно поднимались рваные клочья серого пара. Там располагались ванны – естественные углубления, заполненные горячей минеральной водой. В супермаркетах эта вода продавалась под маркой Кармадон, здесь же просто била из земли объятыми паром ручьями.

Вся площадка была тщательно очищена от крупных камней, в нескольких точках виднелись специально оборудованные под палатки места – невысокие аккуратно сложенные каменные стенки, призванные защищать от сильного ветра. Летом, в сезон восхождений, здесь бывало довольно многолюдно, сейчас же для размещения маленькой группы в двух палатках места было предостаточно.

Макс подошел к двум огражденным под палатки площадкам, расположенным рядом друг с другом и немного в стороне от мест стоянок других групп, снял рюкзак, прислонил его к импровизированному каменному заборчику.

– Димон, нашу здесь поставим, Витя с Юрой, тут, рядом.

Как всегда в случаях совместных стоянок нужно было идти знакомиться с соседями. Традиционно обменяться информацией: что за группа, откуда, сколько человек, когда собираются наверх (хотя, учитывая погоду, последний вопрос мог оказаться риторическим), обсудить с коллегами-инструкторами состояние маршрута, актуальный прогноз и перспективы восхождения при разных раскладах, пригласить самому или принять приглашение на совместное чаепитие. Судя по расположению палаток, на стоянке присутствовали две группы.

Макс с наслаждением потянулся, чувствую приятную ломоту в спине, освободившейся, наконец, от сорокакилограммового рюкзака и увидел, что к нему уже направляются два человека. Молодая невысокая девушка двигалась быстро и целеустремленно, будто спешила сообщить хорошему знакомому важную новость. За ней с каким-то, казалось, растерянным видом поспешал мужичок лет пятидесяти. Что-то в них обоих сразу же показалось Максу странным, как-то не вписывались они в общую картину альплагеря на майском Кавказе. Спустя мгновение он понял: смущало то, как оба были одеты. Девочка выглядела вполне стильно: короткая приталенная курточка с отороченным белым мехом капюшоном, горнолыжные штаны с множеством мелких карманов на молниях, яркие красно-белые кроссовки (симпатичные, конечно, но вот надеть на них кошки будет проблематично). В общем, все элегантно, модно, но в данной ситуации абсолютно нефункционально. А сопровождавший ее мужичок, вообще оказался в джинсах (чего Макс за свою многолетнюю практику в горах не встречал ни разу) и в дутом пуховике явно городского фасона. Правда, на ногах у него были нормальные горные ботинки – единственный подходящий к обстановке элемент одежды.

«Ну, ладно, – подумал Макс, – сюда они добрались, тем более что погода была хорошая. Но наверх-то они что, так идти собираются? Интересно будет посмотреть на гида, который ведет таких персонажей».

– Здравствуйте. Скажите, в этой группе вы старший?

Девушка явно прилагала огромные усилия, чтобы держать себя в руках и казаться спокойной. Голос звучал напряженно, в широко раскрытых глазах были видны следы недавних слез, губы чуть заметно дрожали.

– Да, я. Меня Максим зовут.

– Я Вика. А это, – небрежное движение головы в сторону хлипкого мужичка, который почтительно остановился в шаге за спиной девушки и казался перепуганным не меньше ее, – Василий. Максим, я вас очень прошу, пожалуйста… мой папа, он… они… ушли на гору. Уже пять дней… до сих пор нет. Тут группа одна сегодня пришла, там два гида. Говорят, сегодня нет смысла идти, завтра надо. А они там… у них еды на четыре дня. Я их просила, мы с Василием просили…

– Стоп, стоп. Вика, давайте по порядку: где ваш гид?

– Я же говорю: ушли они с папой…

– Вечер добрый. Влад.

В парне, подошедшем со стороны палаток и протянувшем руку для приветствия, Максим безошибочно угадал коллегу.

– Макс. Слушай, чего тут у вас происходит?

– Да проблема одна, похоже, вырисовывается. Возможно, завтра спасработы придется начинать. А может, все еще и обойдется, по-моему, рано что-то решать. Вика, можно я сам все объясню человеку? – не допускающим возражения тоном Влад пресёк попытку девушки вмешаться в разговор. – Обрисовываю ситуацию кратко: некий господин, пятьдесят восемь лет, из Москвы, судя по всему, серьезный бизнесмен и, по совместительству, папа очаровательной мадемуазель, – галантный поклон в сторону Вики, – проводил во Владикавказе какие-то переговоры с местными властями по строительству чего-то там, по окончании деловой части визита частным образом нанял местного гида и решил покорить Казбек. Вроде, в молодости ходил куда-то невысоко, вот и решил показать, как говорится, что есть еще порох. Прогуляться с собой до верхних нарзанов пригласил дочку и вот – Василия, своего референта. Заметь: только дочку и референта, то есть, домработницу, личного шофера, секретаршу и охрану он с собой не взял, за что мы, безусловно, должны быть ему благодарны.

Макс заметил, как Вика плотно стиснула челюсти, побелевшие губы вытянулись в тонкую полоску, а в обращенном на Влада взгляде мольба мгновенно уступила место раздражению и даже злобе. «Зря он так. Видно же, что девочка на грани. Может, специально заводит ее, чтобы злостью перебить слезы и избежать жалостливой истерики? Психолог, блин. А девочка, между прочим, очень даже ничего».

– Гид вроде опытный, имеет все допуски, на Казбек водит группы много лет. Рассчитывали обернуться за четыре дня: два дня – подъем на плато с ночевкой на три пятьсот, день – вершина, день – на спуск.

– Неплохая физуха нужна – такие дневные наборы высоты и без акклиматизации, – заметил Макс, вопросительно покосившись на Вику. – Пятьдесят восемь лет…

– Да папа в отличной форме! – она правильно поняла невысказанный вопрос. – Он четыре раза в неделю в спортзал ходит. И еще, он в молодости ходил и на Алтай и в Саяны и вообще…

– Ну, если в спортзал – тогда конечно. Вика, я все-таки закончу с твоего позволения. Так вот, сегодня пятый день. Погода была отличная, так что, застрять они нигде не могли. У Василия бинокль хороший, мы, как пришли, тоже пытались маршрут изучить. Отсюда контрфорс просматривается почти до выхода на плато, примерно до четырех тысяч. На контрфорсе их нет – площадки на три пятьсот пустые, у жандарма на три семьсот никого, а больше и встать негде. Судя по состоянию кулуаров, больших сходов не было, да и не поперся бы опытный гид в кулуар. Вывод: они вообще еще не начинали спуск. Короче, мы с Андрюхой – Андрюха – это напарник мой – решили так: если до темноты не появятся, завтра поутру надо идти искать. Погода вряд ли улучшиться – это, похоже, циклон, – но я этот маршрут ходил раз пять, так что, путь оптимальный найду. Ты, Макс, вообще, как? Не присоединишься? Втроем было бы сподручней, если сразу не найдем, придется ставить лагерь и искать на леднике и у вершинного купола, а там пространства – будь здоров.

Макс покосился на своих ребят, сидящих на рюкзаках и внимательно прислушивающихся к разговору, слегка пожал плечами.

– Вообще-то, в таких просьбах обычно не отказывают.

Не переставая скрытно наблюдать за Викой, он заметил, как она чуть расслабилась и даже попыталась улыбнуться. Новость о появлении еще одного потенциального спасателя ее явно обрадовала.

– Тогда предлагаю сейчас все обсудить, определиться с тем, сколько снаряжения берем, время выхода, маршрут, план поисков, короче – все. У нас там чай есть горячий. Пошли к нам. И своих зови.

Макс повернулся к своим ребятам, которые еще даже не начали ставить палатки.

– Ну, чего сидим, мужики? Все слышали? Соседи на чай приглашают. Пятнадцать минут на распаковку рюкзаков и установку лагеря. Димон, подготовь закладку для ужина и поставь каны кипятиться.

Повернувшись к Владу, он добавил:

– Хорошо. Сейчас подойдем – за чаем обсудим все на завтра.

Макс снял каску и, склонившись над рюкзаком, начал сосредоточенно копаться в его бездонном чреве, извлекая вещи, необходимые для стоянки и ночлега: налобный фонарь, сухие носки, алюминиевую посуду, теплый свитер и массу других мелочей.

В отличие от Влада, который пошел к своей группе, давая возможность вновь прибывшим спокойно обустроить лагерь, Вика оставалась рядом.

– Скажите, Максим, а сегодня никак нельзя пойти их искать?

Под действием жалостливого взгляда со смесью испуга, надежды и преклонения перед авторитетом, и робко-просящего тона Макс почувствовал себя большим мудрым дядей, от силы и смелости которого, словно в голливудском триллере, зависели теперь жизни людей. Ощущение было приятным, а девушка – симпатичной. Захотелось ее успокоить, сказать что-то утешительное, слегка добавив самоуверенной снисходительности профессионала, бывавшего и не в таких переделках.

– Вика, да не волнуйтесь вы так. Поверьте моему опыту, пока серьезных поводов для беспокойства нет. Скорее всего, они просто посмотрели с утра на погоду и решили со спуском денек переждать. С вашим отцом находится опытный гид, знающий весь маршрут, как свои пять пальцев. Уверен, завтра с утра двинем наверх и встретим их спускающихся где-нибудь посередине контрфорса.

Группа, которую вели Влад с Андреем, оказалась многочисленней – девять человек – и более разношерстной по составу. Присутствовали туристы обоих полов и разных возрастов. Они сидели, как у ритуального камня, вокруг большой почти плоской плиты, традиционно используемой в качестве стола. Около плиты на двух газовых горелках подогревался успевший остыть чай. При приближении новеньких народ молча раздвинулся, освобождая место. Судя по лицам, все были немного напряжены и ждали, когда инструкторы обсудят ситуацию, примут решение и, определят, в том числе и их, туристов, будущее в этом походе.

После коротких приветствий и недолгой процедуры разлива крепкого черного чая по кружкам прибывших, три гида начали свое совещание. Все остальные слушали молча, явно борясь с желанием задавать уточняющие вопросы в непонятных местах и благоразумно воздерживаясь от высказывания собственных соображений. Вика, с самого начала отказавшаяся от места в кругу сидящих, стояла за спинами ребят из группы Макса. За ней по-прежнему уныло маячила фигура референта Василия.

– Я так подозреваю, в МЧС группа не регистрировалась? – как бы ни к кому не обращаясь, спросил Макс полу утвердительным тоном.

Василий сделал робкий шаг вперед и с извиняющимся видом забормотал:

– Нет, к сожалению. Понимаете, Валерий Гаврилович сказал…

– Сейчас не важно, что сказал Валерий Гаврилович, – перебил референта Влад. – Сейчас важно, что люди не вернулись с маршрута, а в МЧС об этом ничего не знают. А это значит… – перевел он взгляд на Макса.

– Это значит, – подхватил Макс, – что завтра, когда мы уйдем на маршрут, кто-то должен идти вниз до заставы, от погранцов связаться с Владикавказской базой МЧС и сообщить все о сложившейся ситуации. Надеюсь, вы хоть пропуска в погранзону оформляли, на заставе отмечались?

– Да-да, конечно. – Василий, казалось, обрадовался возможности сообщить хоть одну положительную новость.

– В обычных условиях спуск простой, но при такой погоде, думаю, лучше идти двоим – так безопасней. Влад, среди твоих найдутся двое, кто хорошо ходит?

– Да, без проблем. – Влад обвел взглядом группу. – Вовчик, Гена, задача ясна?

– Конечно, Влад, все ясно. – Парень лет тридцати, сидевший справа от Влада с давно опустевшей кружкой в руках, чуть не подпрыгнул от радостного возбуждения. – Да мы, как двинем с утра, думаю, часов за пять дотопаем.

– Вот, давай только без понтового геройства. Ваша скорость никому не нужна. От вас требуется просто дойти и, желательно при этом, не поломаться на камнях. Выходите в семь часов, когда уже будет светло. Возьмете одну палатку и спальники. Жратвы по минимуму, только на дневной перекус и на ужин. Соответственно, горелка – у Витька есть резервная – и один баллон к ней. Больше ничего – идете налегке. Заблудиться не сможете – справа Геналдон, слева стена ущелья. Слева смотрите внимательно, с крутых сбросов могут сходить камни. Советую каждому взять не палки, а ледоруб – с ним на мокром спуске удобней и надежней. Погранцы дадут связь, доложите в МЧС о ситуации на сегодняшний вечер, потом отзвонитесь в наш Владикавказский офис, скажите, чтобы машину за вами к утру прислали. Заночуете у заставы, потом – в гостиницу, там и встретимся через пару дней. Остальные ждут нас здесь: купаются в ваннах, расписывают пулю, лепят снеговиков, короче – культурно отдыхают. Вот, вроде все.

Влад обвел глазами приунывшую группу.

– Да, народ, горы в этот раз не будет. Завтра начинаем спасработы, сколько они продлятся неизвестно. С погодой тоже задница, а у нас на все про все два резервных дня, из графика мы вылетаем по-любому.

– А что, собственно, в таких условиях смогут сделать эмчеесовцы, когда узнают про нашу ситуацию?

Вопрос Андрюхи, до сих пор не принимавшего участия в разговоре, нарушил повисшее на площадке угрюмое молчание.

– Ну, если погода не изменится, то не очень много. – Ответил Влад. – При такой видимости вертолет они поднимать, конечно, не станут. На плато и, тем более, в ущелье им соваться – верное самоубийство. Скорее всего, высадятся пониже, у той же заставы, и двинут вверх не торопясь. Короче, пойдут нашим же путем, только с отставанием на сутки.

– Ладно, с этим решили. – Подытожил Макс. – Теперь давай подумаем о нашем маршруте. Чтобы их найти, нам надо максимально точно повторить их путь. На контрфорсе до самого плато, как я понимаю, альтернативных вариантов нет. На плато перед выходом на ледник ровная морена с оборудованными стоянками. Тоже верняк, что они там побывали. А вот дальше – есть варианты.

– Ты имеешь в виду участок от стоянок до седловины? – Спросил Влад. – Мы-то свои группы всегда водим по классическому маршруту: подъем к перевалу Майли по правой стороне плато, с перевала чуть спускаемся еще правее, подходим к вершинному куполу, потом траверс склона до седловины.

– Я знаю, что некоторые гиды любят вести по северному краю плато, у Чачского ледопада, подняться на Барт-корт и по его гребню выходить на перевал.

– Да, есть и такой вариант. Путь чуть удлиняется, зато предперевальный взлет проходить не надо. В хорошую погоду оба пути просматриваются с морены почти полностью, но если будет такая же муть, каждый из этих двух маршрутов придется отрабатывать отдельно.

– Вика, Вася, – особой надежды в голосе Макса не прозвучало. – На всякий случай: может быть, кто-то из вас слышал какой-нибудь разговор… ну, может гид рассказывал что-нибудь про то, как пойдут по плато… постарайтесь вспомнить.

Макс заметил, что Вика, внимательно всех слушая, снова впала в подавленное состояние, грозившее в любой момент обернуться бурными слезами. Лихорадочное возбуждение, вызванное мимолетным проблеском надежды от появления нового потенциального спасателя, быстро сошло на нет, девушка время от времени нервно всхлипывала, и Макс почти пожалел, что задал свой вопрос.

– Нет, ничего такого, вроде. Помню только, он говорил папе, что в день восхождения выходить из лагеря надо будет очень рано, потому что на вершину идти часов шесть-семь и обратно спускаться часов пять.

Референт в ответ лишь молча покачал головой.

Быстро стемнело. Снегопад давно прекратился, но из ущелья понесло клочья тумана, которые становились все гуще, а просветы между ними – короче, и вскоре весь лагерь оказался закутан во влажную белесую мглу. Люди зашевелились, стали зябко поеживаться, натягивать на головы капюшоны. Почти все надели налобные фонари и их бледные лучи, борясь с плотной, стремительно несущейся мимо белой взвесью, освещали лишь немытую посуду на каменной плите, узкий круг прижавшихся друг к другу туристов и, уже на излете, обозначали призрачные силуэты ближних палаток. Ребята из группы Макса чуть раньше ушли к своим палаткам готовить ужин, и сейчас из тумана изредка доносилось позвякивание алюминиевой посуды, чуть слышный гул газовой горелки и обрывки тихого разговора.

– Ну что, бойцы и бойчихи, – громко объявил Влад. – К задушевным беседам под звездами погода не располагает, так что пора отбиваться, тем более что некоторым завтра рано вставать. Дежурные моют посуду, кто привык перед сном принимать горячую ванну – ни в чем себе не отказывайте.

И, обращаясь к Максу и Андрею, добавил:

– А нам, кажется, осталось обсудить только один вопрос: чего завтра берем с собой. Сколько и какой снаряги может понадобиться с учетом того, что возможно придется спускать по контрфорсу травмированного, газ, понятно, аптечку оптимально скомплектовать одну из двух, раскладку по жратве прикинуть. Давайте все порешаем сейчас и тоже разбегаемся, тем более что Макс, вон, не ужинал еще…

…Вышли из лагеря в четыре часа. Ночь была абсолютно безветренная, небо закрывал сплошной слой плотной облачности, резко обрезавший белеющие в темноте снежные склоны метрах в семистах выше стоянок.

– Могло быть и хуже. – Прокомментировал погоду Андрей. – Нижняя кромка поднялась. Хорошо, а то пришлось бы ждать рассвета.

Спустились в небольшую ложбину, на дне которой грохотал неширокий, но мощный поток реки Колка, чуть ниже по течению впадавший в Геналдон. Функцию моста здесь выполняла перекинутая через реку грубо сколоченная деревянная лестница. Весенняя вода поднялась так высоко, что стремительные водные валуны, покрытые белой шапкой пены время от времени полностью скрывали под собой толстые, почерневшие от влаги доски. По очереди переправились, сделали короткую остановку – решили заранее надеть кошки и повязаться в связку. Дальше начиналась обширная морена ледника Майли. Летом пришлось бы идти по камням, сейчас же все было покрыто плотным, подмерзшим за ночь снегом.

Шедший первым Влад, зная, что за спиной не новички, сразу задал хороший, ровный темп. Тишину, наступившую по мере удаления от реки, нарушали лишь давно привычные для всех троих звуки: скрип снежного наста, пробиваемого зубьями кошек и штычками ледорубов и ритмичное позвякивание многообразной металлической «сбруи», пристегнутой к страховочным системам – карабинов, ледобуров, крючьев, жумаров и спусковых устройств. Свет налобного фонаря выхватывал из темноты причудливо переливающиеся кристаллы льда, провисшую почти до земли веревку, которая тянулась к впереди идущему, и крупные камни, выступающие над снежным покровом.

Спустя полчаса после переправы через Колку впереди вновь раздался рокочущий шум быстрой воды. Они подходили к ледяному мосту – огромной арке из грязно-серого льда, под которой, невидимый в темноте, грохотал могучий поток. Мост переходили по одному, с попеременной страховкой.

После моста подъем стал круче, и вскоре в свете фонарей из тьмы проступила пересекающая путь бесформенная снежная масса, на поверхности которой были в беспорядке разбросаны крупные глыбы льда. Стена высотой почти в человеческий рост тянулась от крутого склона контрфорса слева и, постепенно уменьшаясь в размерах, рассыпаясь и сужаясь, уходила вправо к ледопаду Майли. Это был лавинный конус – тело недавно сошедшей лавины, которая, хорошо разогнавшись и набрав массу в узком почти отвесном кулуаре, вырвалась из его тесного желоба, разлетелась по ровной поверхности в обе стороны, образовав огромный треугольник. Растянувшись на всю длину пятидесятиметровой веревки, связка проходила конус в ускоренном темпе. Вероятность схода сейчас, при легком утреннем морозце, была минимальной, но играть в рулетку с горами никто не хотел.

Ночная тьма заметно разбавилась предрассветной серостью, когда группа сделала первый большой привал. Перед ними высилась громадная каменная стена, уходящая в совсем уже близкие облака. Это и был западный контрфорс вершины ОЖД – крутой скально-осыпной гребень высотой тысяча четыреста метров, пронизанный узкими снежно-ледовыми кулуарами.

– Значит так, мужики, – оценивающим взглядом рассматривая предстоящий маршрут, Влад жевал шоколадку и прихлебывал из крышки термоса горячий чай. – Снега на контрфорсе много, наледь на камнях, наст пока держит, так что, до площадки на три сто кошки снимать не будем. Дальше – посмотрим. Летом здесь за весь переход до самого плато перила вешаются только в одном месте – как раз в самом начале, вон, видите, между двумя валунами взлет крутой начинается? Как будет сейчас – не знаю.

– Скоро в тумане пойдем, – заметил Макс. – Видимость будет, наверно, метра три. Путь хорошо помнишь?

– Я тут группы водил раз пять, да один раз еще ходил соло – не собьёмся. К тому же, в прошлом году, по крайней мере, до жандарма на три семьсот путь был турами промаркирован. В общем, рассиживаться нечего, собираемся.

За пару минут термосы, недоеденный перекус и ненужные уже фонари были упакованы и убраны. Влад накинул рюкзак, слегка подбросил его на себе, подтягивая регулировочные стропы плечевых лямок, застегнул и чуть затянул поясной ремень, бросил короткий взгляд на спутников, тоже уже готовых к выходу.

– Ну что, мужики, с богом.

Как это обычно бывает в горах, гребень или склон, издалека кажущийся почти отвесным и обещающим восходителям непрерывную работу с веревками, по мере приближения к нему как будто выполаживается, частично теряя свою суровую неприступность.

Подъем по контрфорсу ОЖД требовал больших физических нагрузок, но особой технической сложности, особенно в летние месяцы и в хорошую погоду, для опытных альпинистов не представлял. Однако вряд ли хоть кто-нибудь проходил раньше этот маршрут в условиях почти нулевой видимости, да еще в майское межсезонье.

Человек, много ходивший в горах, поднимаясь по крутой каменной осыпи, интуитивно выбирает место, куда поставить ногу, опытным взглядом отмечая и обходя ненадежно лежащие камни, которые могут вырваться из-под ботинка, покатиться вниз, на идущего сзади. Сейчас же снежный покров обозначал лежавшие под ним камни лишь плавными волнистыми изгибами, поэтому всем, кроме первого в связке, нужно было ставить ноги точно в отпечатанный на насте след. Влад, которому приходилось тропить неглубокий снег, периодически оступался, – в тумане раздавался скрежет зубьев кошек по камню, шорох потревоженной сыпухи, и, время от времени, предостерегающий крик «камень!». Макс, шедший вторым, лишь изредка различал впереди размытый силуэт Влада.

Дважды при особо крутом подъеме вешали перила. Упершись в такой участок, Влад останавливался, поджидая остальных, Андрей отстегивал от рюкзака бухту веревки, Влад лез наверх, делая станцию – крепил веревку на вбитых в трещины камней крючьях или закладках. Макс с Андрюхой поднимались с помощью жумаров, причем Андрей, как замыкающий, снимал станцию, сматывал и крепил к рюкзаку веревку.

Часов через шесть после начала подъема вышли к ночевкам на три пятьсот – ровной площадке, на которой можно было, не особо теснясь, поставить три-четыре палатки. Почти двухкилометровый дневной подъем от верхних нарзанов до плато был по силам только хорошо тренированным людям, поэтому площадка, благодаря своему расположению – прямо посередине контрфорса – и подходящим размерам, пользовалась популярностью у всех идущих на Казбек групп, – здесь неизменно ставили лагерь.

Сделали большой привал. Пожевали орехов с курагой, съели по полплитки шоколада, порезали батон сырокопченой колбасы. Вокруг по-прежнему висела серая мгла, но туман этот не был статичен, как летним утром в низинах на равнине, он постоянно менялся, то становясь чуть гуще, то слегка светлея, а если посмотреть на находящийся рядом неподвижный предмет, можно было заметить, как его плавно обтекают податливые белесые струи. Вверху не наблюдалось ни малейших просветов, и надежды на то, что окончание контрфорса находится выше слоя облачности практически не осталось. Температура чуть повысилась, снег стал подтаивать, и дальше решили идти без кошек.

После часового отдыха быстро собрались, Влад каким-то чутьем выбрал направление, и группа вновь двинулась вверх. Вскоре справа по ходу сквозь туман проступил небольшой сброс, за которым угадывалось обширное белое поле. Вспоминая схему маршрута, Макс понял, что это длинный и широкий заполненный льдом кулуар, и весь дальнейший путь до самого плато будет пролегать параллельно его краю.

Макс начал уставать. Ноги постепенно наливались тяжестью, вес рюкзака, казалось, увеличивается с каждым часом, в ушах раздавался ритмичный стук крови. После каждого движения, сбивающего с размеренного ритма ходьбы (оступился и, чтобы сохранить равновесие оперся на ледоруб, перескочил через неширокий заледеневший ручей, резко ускорил шаги, почувствовав под ногами ненадежную сыпуху), приходилось делать частые лихорадочные вдохи, чтобы восстановить мгновенно сбившееся дыхание. Быстрый, без акклиматизации, набор высоты, полгода сидячего образа жизни (не считая периодических посещений фитнесс-зала для работы на беговой дорожке) в офисе «Альп Тура», зима, проведенная в загазованной Москве – все это сказывалось сейчас в полной мере.

Черно-белая поверхность присыпанных снегом камней перестала вдруг вздыматься вверх бесконечной кручей подъема, стала более пологой. Веревка натянулась, выбрав слабину, – Влад ускорил движение.

– Все, народ, кажись, поднялись! – раздался его довольный возглас. – Осталось только разыскать стоянки в этой мутной херне.

Макс понял, что контрфорс закончился, – они вышли на Майлинское плато на высоте четыре тысячи двести метров.

***

Приступы боли приходили внезапно, и к этому невозможно было ни привыкнуть, ни подготовиться. Боль вгрызалась в ногу, разливалась волнами, заполняя собой тело и сознание. Каждый вдох, каждый удар сердца отзывались резкими толчками боли. Боль приняла образ глупого щенка, забавляющегося с любимой игрушкой – резиновой костью. С игривым испугом он отскакивал назад, приседал на передние лапы, прижимал уши, опускал нижнюю губу, обнажая клыки. Потом – резкий бросок вперед и молодые зубы жадно вгрызаются в податливую резину, челюсти сжимаются все сильнее, голова яростно мотается из стороны в сторону.

В перерывах между приступами Дарганов постепенно возвращался к реальности, но эта реальность, материализовавшаяся в низкий свод палатки и непроницаемое всегда спокойное лицо Сан Саныча, была так безнадежно тосклива, что он не хотел впускать ее в себя, продолжая неподвижно лежать с закрытыми глазами. В измученном болью сознании медленной рекой текли мысли – иногда вполне спокойные и связные, иногда – панические, проникнутые жалостью к себе, запоздалой злостью на обстоятельства и завистью к тем, кто остался внизу. Он с готовностью отдавался этому плавному потоку, лишь бы не открывать глаза, не показывать Сан Санычу, что очнулся, не выслушивать уверенных заявлений о близкой помощи и несерьезности его травм, и не обсуждать экономию продуктов.

«Контракт по спирту с осетинами удачный получился. У Завьялова прямо из-под носа увел. Небось, последние волосенки у себя со злости подрал. А теперь чего? Если вообще здесь останусь? Он, сука, быстро все в обратку пустит, условия себе отожмет – осетинам-то деваться некуда будет. Какого хера я сюда поперся? Кому что доказывать? Гид это сраный – спускаться, говорит, нельзя, гробанемся, помощи ждать надо… а где она, эта помощь?.. он чего, хочет дождаться, пока я подохну тут?… кто мне, вообще, его рекомендовал?.. не помню…»

Он не мог простить себе этого мимолетного каприза (именно так он теперь расценивал свое спонтанное решение, воспользовавшись деловой поездкой в Осетию, совершить восхождение на Казбек), который оказался способен в одночасье перечеркнуть все, чего он так долго и с таким трудом добивался в жизни, да и под самой жизнью подвести преждевременную и нелепую черту. И именно сейчас, когда удача, наконец, пошла в руки, когда стали получаться серьезные проекты, когда его уже начали воспринимать всерьез, и появилась поддержка на самом верху, оказаться вдруг беспомощно лежащим в тесной палатке, на четырехкилометровой высоте, поломанным и окровавленным. Самоутверждение – занятие для неудачников и прыщавых юнцов. Зачем же он полез сюда?

Почему-то вспомнилась Вика и ее не понятно, откуда взявшееся равнодушно-пренебрежительное отношение к его деньгам и его стремительно растущему делу. Она с легкостью вела тот образ жизни, который может обеспечить лишь приличное состояние, воспринимая это как должное. Не скрывая своего снисходительного отношения к деньгам, она не знала ничего о том, как они достаются, и не понимала, какую силу и власть они дают. И все же, Вика была единственным человеком, чье мнение о нем было для него по-настоящему дорого. Неужели он пошел на это безумие только ради того, чтобы поднять свой авторитет в глазах дочери – еще ничего не смыслящей в жизни двадцатилетней девчонки?

Дарганов почувствовал, что его вот-вот накроет новой волной боли. Он вступал в очередную схватку, заранее зная, что потерпит поражение – будет кричать, плакать, умолять кого-то, чтобы все это прекратилось. В помутившемся от боли сознании гвоздем засела тревожная мысль о какой-то упущенной забытой возможности.

– Саныч! Саныч!

Дарганов вдруг дернулся, попытался приподняться, но, парализованный болью, не смог даже оторвать голову от капюшона спальника. В свете подвешенного к потолку палатки фонаря глаза его лихорадочно блестели, запавшие, покрытые пятидневной щетиной щеки были влажными – то ли от слез, то ли от горячечного пота.

– Я понял, Саныч, я вспомнил… ты скажи им там, что я денег дам… много… всем дам… пусть заберут меня отсюда… я заплачу… сколько надо… пусть только заберут… я не хочу тут… Саныч!

– Тихо, Гаврилыч, тихо. Не дергайся только, нельзя тебе – рана откроется. Ты не ссы, завтра нас по-любому эмчеэсники снимут, там же Вика с Васькой остались, они сообщат, куда надо. Все нормалек будет, подумаешь – поломался слегка. Я вот на Памире в восемьдесят шестом поломался, думал – все. По кусочкам собирали. А у тебя так – херня. Еще денек покантуемся тут, народ подойдет, и начнем спускать тебя потихонечку. Ну, а там, сам знаешь, импортные костоправы, да за твои-то бабки починят тебя – как новенький будешь. Через пару часиков таблетку еще дам, чтобы не ломало так, с утра повязку поменяю. А сейчас лежи, нельзя тебе шевелиться.

…Все произошло на спуске с вершины.

Утром вышли из лагеря чуть позже, чем планировали, да и весь путь до вершины оказался продолжительнее обычного – Дарганов сильно устал. Преодолев склон вершинного купола и выйдя на седловину, он не менее двадцати минут с хрипом и матюками восстанавливал дыхание. Последние двести метров – подъем от седловины до восточной вершины – он прошел «на автопилоте». На предвершинном взлете Саныч закрепил веревку, по которой клиент должен был жумарить последние метры. Движения Дарганова были то замедленно вялыми, как у зомби, то вдруг становились беспорядочно-резкими, когда он в последних усилиях пытался ускориться, бросками передвигать тело вперед и вверх.

На вершине пробыли минут десять. Дарганов, повалившись на снег, судорожно и шумно дышал, абсолютно равнодушный к потрясающе красивым видам. Саныч взял у него фотоаппарат, сделал несколько панорамных снимков, запечатлел клиента на фоне уходящего на запад зазубренного массива Большого кавказского хребта, близкой западной вершины, подступающих с юга гор Грузии. Дарганов, в отличие от большинства восходителей, не проявил к фотосессии особого интереса, будучи всецело поглощен проблемой восстановления дыхания.

Пошли вниз, когда было уже начало третьего. Саныч понимал, что они чуть выбиваются из графика, – спуск с вершины рекомендуется начинать не позже часа, поскольку во второй половине дня, даже если с утра стоит идеальная погода, в районе господствующей вершины нередко образуются локальные зоны плотной облачности, которые иногда даже несут в себе снежные заряды. К тому же, гида беспокоило физическое состояние клиента, – переход до лагеря предстоял долгий, местами с крутыми, требующими собранности и внимания спусками, а Дарганов выглядел крайне измотанным. Поэтому обратно шли не по пути подъема, Саныч решил чуть сократить путь, не обходить небольшое поле ледника слева, а выйти к морене, на которой находились стоянки, напрямик.

Саныч шел первым, опытным глазом выискивая на поверхности голого льда полосы белого снега, под любой из которых могла оказаться слегка прикрытая снежным покровом трещина. Дарганов тащился сзади, метрах в тридцати. Между ними по льду свободно змеилась веревка. Дарганов шел из последних сил, его шатало, периодически заносило в сторону, в результате чего он заметно отклонялся от пройденного гидом пути. Он помнил о полученной еще утром, при выходе из лагеря, строжайшей инструкции: по леднику двигаться след в след. Он видел цепочку отметин, оставляемых на льду кошками гида, но придерживаться этой линии было выше его сил, все мысли были только об одном – дойти. Тем более что черная полоса морены была уже видна и казалась совсем близкой. Вскоре на ней уже можно было различить красную точку палатки. Саныч периодически оглядывался, бросал короткие подбадривающие фразы, не забывая при этом напомнить об осторожности:

– Давай-давай, Гаврилыч. Чуток осталось. За мной строго держись, не отклоняйся.

Дарганов не отвечал. Он не испытывал сейчас никакой радости от покоренной сегодня вершины, у него просто не осталось сил на подобные эмоции. Страшно хотелось пить, во рту было абсолютно сухо, любая попытка пошевелить языком вызывала боль, словно по нёбу проводили раскаленным наждаком. Ноги, казалось, двигались сами по себе, выполняя заложенную в них программу, время от времени заплетаясь, сбиваясь с ритма и помимо воли уводя в сторону.

После того, как он впервые разглядел вдали палатку – желанную цель, обещавшую кружку крепкого горячего чая и полное расслабление в теплом спальнике, остатки мыслей о возможной опасности окончательно вылетели из головы, а напоминания Саныча, на которые он уже давно не обращал никакого внимания, стали даже раздражать.

Он провалился в тот момент, когда в очередной раз позволил одеревеневшим ногам сойти с прямого пути, сделав пару заплетающихся шагов вправо.

Правила поведения (а значит, и выживания) в горах, как и все правила, написанные кровью, в любой ситуации диктуют людям последовательность действий лаконично и недвусмысленно. При движении в связке, в случае срыва на склоне или провала в трещину, человек должен громко выкрикнуть команду «Срыв!». Своим криком он дает всем, кто идет с ним несколько коротких мгновений, пока выбирается слабина веревки, чтобы успеть «зарубиться». Услышавший команду «Срыв!» падает вперед, в падении перехватывая ледоруб и с силой втыкая в лед его клюв, надавливает на лопатку ледоруба двумя руками и наваливается плечом, чтобы загнать глубже. При этом бьет двумя ногами по льду, втыкая передние зубья кошек. Если успеть проделать все это до рывка натянувшейся веревки, есть шанс удержать сорвавшегося от дальнейшего падения. Все гиды, ведущие коммерческие группы, всегда, независимо от декларируемого участниками опыта, находят время для проведения ледовых тренировок.

Сан Саныч, ходивший в горах четвертый десяток лет, имевший за плечами экспедиции на гималайские восьмитысячники, сам неоднократно ломавшийся на ледниках и скалах, слишком часто за свою карьеру видел, как жестоко и быстро горы наказывают за хвастливое самомнение, за пренебрежение правилами и за бесшабашный авантюризм. Поэтому еще до начала подъема на контрфорс он целый час гонял уставшего и злого клиента на пологом склоне ледника, отрабатывая технику работы с ледорубом и траверса ледяного склона, после чего вновь и вновь заставлял повторять действия в критических ситуациях. Непривыкший к подобной муштре Дарганов возмущенно пыхтел, периодически чуть слышно бормотал «Тоже мне, блин, мальчика нашел», всячески изображал свое недовольство, но открыто протестовать не решался.

Однако когда правая нога вместо твердой ледяной опоры встретила податливую снежную мякоть, которая мгновенно поглотила ботинок, после чего с тихим шуршащим треском пошла вниз, увлекая с собой почти метрового радиуса кусок поверхности вокруг, Дарганов не вспомнил ничего из заученного на тренировке. Вместо четкого и громкого «Срыв!», прозвучало тихое и досадливое «А-а, б….я!».

Почувствовав, что проваливается, Дарганов не выпрямил сведенные вместе ноги, как это нужно было сделать, а резко махнул ими, инстинктивно пытаясь нащупать опору. Опору он нащупал, – правая кошка зацепила стену трещины, и энергия маха ноги загнала передние зубья в лед. Дарганова резко крутануло, послышался треск выламывающегося коленного сустава, и падение он закончил метрах в трех от поверхности почти вниз головой. Если бы он в таком положении упал на дно, то наверняка сломал бы шею, но трещина внизу резко сужалась, и он просто воткнулся в ледяной клин, сильно ударившись головой и левым боком. Падая, он выпустил из руки ледоруб, темляк которого не был одет на запястье, как это положено по правилам. Ледоруб, пристегнутый к усу самостраховки, совершал падение отдельно от своего хозяина, в сужение влетел перпендикулярно стенкам трещины, острием древка уперся в лед и встал в распор. Дарганов, уже тормозясь о сужавшиеся стенки, налетел на собственный ледоруб, и острый клюв, прорвав куртку, воткнулся ему в левое плечо.

Саныч все-таки услышал тихий и совсем «не уставной» возглас клиента. Чутье опытного гида подсказало, что это не просто машинально вырвавшееся проклятье споткнувшегося или слегка оступившегося человека, и он, не раздумывая, метнулся на лед. Он не успел полностью «зарубиться», но рывок оказался на удивление слабым, веревка натянулась в тот момент, когда Дарганов уже почти затормозился внизу.

Потом был долгий и крайне тяжелый процесс извлечения Дарганова из трещины, причем в первую очередь надо было как-то изменить его перевернутое положение. От самого клиента помощи ждать не приходилось, – он пребывал в состоянии болевого шока, часто терял сознание, а когда приходил в себя, начинал душераздирающе кричать, не слыша и никак не реагируя на подаваемые команды и вообще, вряд ли понимая, где находится и что с ним происходит. Когда Санычу удалось вытащить своего клиента на поверхность, уже сгущались короткие в этих местах сумерки.

Чтобы хоть как-то зафиксировать покалеченную ногу Дарганова, Саныч веревкой примотал к ней древко ледоруба, обработал перекисью рану на плече, наложил временную повязку, взвалил тяжелое тело на спину и начал медленное, часто прерываемое остановками на отдых, движение к такой, казалось бы, близкой стоянке. Уже поздней ночью он затащил Дарганова в палатку, осторожно уложил на расстеленный спальник и, борясь с тяжелейшей усталостью, грозящей в любой момент отключить сознание, стал готовиться к оказанию той нехитрой помощи, которую могла позволить походная аптечка.

***

Над плато висел густой туман. Вокруг стояла абсолютная тишина, лишь время от времени приглушенное туманом эхо доносило шелест мелких камнепадов. Дарганов беспокойно спал, часто издавая во сне еле слышные стоны и что-то бессвязно бормоча. Саныч, по-турецки сложив ноги, сидел на спальнике и сосредоточено зашивал рукав куртки, порванный во время извлечения Дарганова из трещины.

Снаружи послышался хруст приминаемых ботинками камней. Несколько человек приближались к палатке. Их тяжелые шаги были размеренны и неторопливы, – чувствовалось, что люди устали. Шаги на мгновение затихли. Слегка охрипшим голосом кто-то удовлетворенно произнес:

– Смотрите, вот их палатка.

Саныч спокойно отложил куртку в сторону, расстегнул молнию на выходе, достал из тамбура заледеневшие ботинки и стал с трудом натягивать их на ноги. Кто-то похлопал по крыше палатки. С протяжным шорохом по тенту съехал большой пласт подмерзшего снега.

– Тук-тук. Хозяева дома?