Читать книгу Бегство из рая - Илья Борисович Пряхин - Страница 6

Из города надо было уезжать, – с каждым днем это становилось все очевидней.

Отец приходил с работы мрачный, на осторожные расспросы матери о том, есть ли хоть какие-то обнадеживающие новости, что думают о ситуации сослуживцы, как настроение начальства, отмалчивался или отделывался хмурым «Нормально все», выпивал за ужином не менее двух стаканов водки (привычка, появившаяся в последний год), и, вопреки устоявшейся годами традиции, не включая телевизор, уходил в свою комнату, служившую сразу кабинетом и спальней.

Мать, словно компенсируя отсутствие информации от мужа, сама каждый вечер заваливала его свежими новостями, полученными из телевизора, услышанными на рынке, передаваемыми через знакомых и соседей. Васильевы вчера уехали, продали все – дом, машину, даже вещи, которые не смогли увезти. Бабы на рынке говорили: сегодня ночью еще одну русскую семью вырезали, из квартиры все вынесли, потом вообще дом подожгли. У продавщицы из овощного муж ушел утром на работу – пропал, три дня уже.

Огромный двухэтажный каменный дом, за каменным же трехметровым забором с широкими стальными воротами больше не казался, как прежде, оплотом надежности, стабильности и благополучия. Ни забор, ни ворота не выглядели серьезной защитой от тех, кто, поняв свою полную безнаказанность, мог теперь походя, без излишних проявлений злобы застрелить случайного прохожего, чтобы снять понравившиеся ему ботинки или вытрясти из кошелька мелочь. А такие явные признаки благополучия, как большой дом за глухим забором стали представлять серьезную угрозу, слишком наглядно демонстрируя, что здесь наверняка есть, чем поживиться.

В городе на вымирающих к вечеру улицах почти каждую ночь слышались выстрелы. По телевизору на местном канале передавались приметы поступивших в морги неопознанных трупов, чтобы родственники знали, где их можно опознать и забрать.

Девятилетняя Ира очень остро чувствовала поселившийся в доме страх. В ее жизни вдруг все резко изменилось, и непонимание причин этих изменений, тайные слезы матери по ночам, суровая замкнутость отца и явно наигранный, изображаемый специально для нее оптимизм брата, пугали больше, чем ночные выстрелы. Она больше не ходила в школу: во-первых, русские дети с недавних пор подвергались там постоянным издевательствам, угрозам и, нередко, избиениям, во-вторых, и официальные сводки и слухи были полны сообщениями о бесследных исчезновениях детей, и ей было строжайше запрещено выходить за ворота одной. Отец в августе где-то достал комплект учебников за третий класс, и старший брат Андрей, так же находящийся под вынужденным домашним арестом (семнадцатилетний парень, высокий, вызывающе крепкого телосложения и с самой, что ни есть славянской внешностью был в последние месяцы не самым желанным гостем на улицах города) занимался с сестрой сам.

…В начале семидесятых новоиспеченный выпускник «Керосинки» – института нефти и газа, прихватив с собой млеющую от только что обретенного семейного счастья жену, ушедшую ради мужа с третьего курса пединститута, полный радужных надежд и энергии, готовый к преодолению любых препятствий на пути к карьерным вершинам и не страшащийся первоначальных бытовых проблем, прибыл по распределению в Чечено-Ингушскую АССР.

В первые годы их жизнь ничем не отличалась от жизни миллионов подобных молодых семей, разбросанных по большой стране: комнатушка в семейной общаге, хроническая нехватка денег, трояки до получки, придирчивый выбор продуктов на рынке, где было все, но не все оказывалось по карману, поиск «приличных шмоток» в полупустых магазинах, абстрактные мечтания об очереди на «Запорожец». Николай мотался по буровым, искренне расстраивался из-за изношенного оборудования и отказов Москвы в его обновлении, Наталья со своим незаконченным педобразованием устроилась воспитательницей в детсад, чтобы хоть как-то поддержать мизерной зарплатой дырявый семейный бюджет.

Вскоре Николай получил хоть и малозаметную, но более спокойную и лучше оплачиваемую должность в республиканском министерстве в Грозном. Систему мелких махинаций при учете прокачиваемой нефти и сливе образовывающихся «излишков» хозяевам подпольных минизаводов или при составлении актов приемки «нужных в хозяйстве» агрегатов и материалов, он вычислил и хорошо изучил, еще работая «в полях», однако лишь сменив промасленную штормовку на деловой костюм и пройдя негласный испытательный срок, когда к нему незаметно и осторожно присматривались, он смог занять в ней свое скромное место.

Времена хронического безденежья как-то незаметно ушли в прошлое. Наталья бросила хлопотную и неблагодарную работу в саду, супруги перебрались из общаги в ведомственную «двушку», появился первый, купленный с переплатой, но без всякой очереди «Москвич», Николай добился в министерстве выделения земли под строительство собственного дома.

Вскоре родился Андрюша, а, спустя восемь лет (они уже перестали надеяться на второго ребенка), на свет появилась дочь Иришка.

…26 ноября 1994 года силы оппозиционного Дудаеву Временного Совета Чеченской республики предприняли штурм Грозного.

Почти сутки с дальних северных окраин города доносились густая трескотня автоматных очередей и гулкие удары орудий. Город замер, ожидая своей судьбы. Наутро стало известно о полном разгроме оппозиции, о большом количестве пленных и захваченной технике. Кто-то вздохнул с облегчением, решив, что избежал ада уличных боев, кто-то, наоборот, потерял все надежды на хоть какую-то нормализацию жизни, прекращения поголовного бандитизма и стал спешно готовиться к отъезду.

– Коля, уезжать надо, – почти умоляла Наталья. – Ясно ведь, что лучше не станет. Лидка еще когда звала? Давай к ней пока поедем, у них дом в Пятигорске, хоть и маленький, но нас, сказали, приютят на первое время. Не могу я так больше, сколько можно жить в этом страхе?

– Погоди, мать, не гоношись. – Правота жены раздражала Николая, по сравнению с ней собственные аргументы казались несостоятельными и мелочными даже ему самому. – Сам знаю, что ехать надо. Поедем. Скоро уже. Усман обещал рассчитаться за последние три сделки. Он свое слово всегда держал. Получу деньги – сразу поедем. А так – с чем мы там окажемся? От того, что столько лет копили, сама знаешь, что осталось – за месяц проедим. У Лидки твоей вчетвером в одной комнатушке ютиться будем? Да и работы в этом Пятигорске нормальной нет, надо в Москву сразу двигать, а для этого тем более деньги нужны, хоть на первое время.

После того, как в девяносто первом году Чечня стала де-факто независима от России, торговля добываемой в республике нефтью частично перешла под контроль дудаевских наместников, но по большей части абсолютно бесконтрольно осуществлялась всевозможными группировками, имеющими доступ к скважинам и трубопроводам. Через многочисленные врезки нефть из труб поступала на кустарные минизаводы для переработки в соответствующего качества бензин, отправлялась в Грузию и соседние республики.

Николай, который к тому моменту не только существенно вырос в должности, но и сумел обзавестись широкими связями, сверху донизу охватывающими всю отрасль, долго и безуспешно пытался вклиниться в этот бизнес, стать одним из звеньев цепочки, по которой двигались тогда весьма внушительные суммы. Заметно мешали нечеченское происхождение и, как следствие, отсутствие за спиной интересов влиятельного и хорошо вооруженного тейпа.

В конце концов, уже перед самой войной, ему удалось поучаствовать в организации крупных поставок серьезным покупателям из Грузии, и теперь он надеялся получить свою комиссию, чтобы выехать, наконец, из катящейся к кровавому хаосу Чечни и начать обустройство на новом месте с нуля. Многолетние накопления, которые он по советской традиции хранил в Сбербанке, раскидав ради нехитрой конспирации солидную сумму по нескольким книжкам, постигла участь, общая для всех сбережений тех времен, – они превратились в пыль. Из всего богатого имущества, оставшегося с прежних времен – большой двухэтажный дом, заставленный дорогой мебелью, гараж, в котором легко разместились 31-я Волга и «семерка» Жигулей, пятнадцать соток ухоженной земли, баня, обширная хозяйственная пристройка, теплицы, вырытый в земле и обложенный плиткой пятиметровый бассейн, – забрать с собой представлялось возможным только одну из машин. Продать остальное можно было за такие издевательски маленькие деньги, ради которых не стоило и рисковать, объявляя о своем скором отъезде и привлекая лишнее внимание.

– Так что, Наташ чуть-чуть еще подождать надо. Надеюсь, неделю-полторы, не больше. Ты, главное, детей из дома не пускай никуда, да и сама не особо выходи. Продукты я привозить буду, нам в конторе дают пока, тот же Усман организовал, кстати.

Но времени на то, чтобы ждать у них, похоже, уже не оставалось.

…11 декабря одновременно с трех сторон – с запада из Ингушетии, северо-запада из Осетии и с востока из Дагестана на территорию Чечни вошли три группировки федеральных войск и, подавляя разрозненные очаги сопротивления, двинулись на Грозный. Дудаевцы активно готовили город к обороне: на площадях и перекрестках появились танки, в подвалах оборудовались огневые точки, на улицах практически не осталось безоружных людей, – те, кто не собирался воевать, в страхе сидели по домам.

В тот день Николай впервые не поехал на работу. Появление на улице безоружного, не одетого в камуфляж, да еще и русского мужчины было уже слишком опасным для того, чтобы идти пешком, а легковые машины стали повсеместно реквизироваться боевиками «для нужд обороны». И впервые его обожгла страшная мысль, что они, возможно, опоздали, что выехать из города уже не удастся и придется пережидать неизбежный штурм здесь, под пулями и снарядами вместе с женой, девятилетней дочерью и семнадцатилетним по-юношески бескомпромиссным и неуступчивым сыном.

А вечером пришел Хасан – владелец маленького магазинчика, сосед, чей забор почти вплотную примыкал к забору Николая, отец многочисленного семейства. Николай встретил его на пороге, провел в гостиную, предложил кресло. Наталья, почувствовав, что гость явился не с пустыми разговорами и, зная, что чеченцы никогда не обсуждают дела в присутствии женщин, вместе с Ириной поднялась на второй этаж. Андрей садиться не стал, – подперев спиной стену и скрестив руки на груди, он мрачно, с нескрываемым подозрением смотрел на гостя.

Хасан неторопливо обвел взглядом обширную, со вкусом обставленную гостиную, как будто не бывал здесь в последние годы много раз.

– Хороший дом, Николай. Мужчине нужен хороший дом. – Он говорил медленно, будто подолгу подбирая слова. – Хороший дом и хорошая семья. Но, потеряв дом, можно построить новый. Потеряв семью, мужчина остается один.

Он замолчал, и в наступившей тишине можно было уловить доносящиеся сверху чуть слышные веселые голоса и музыку, – Ира в своей комнате поставила кассету с мультиками.

– Почему ты не уезжаешь, Николай? – вновь заговорил Хасан. – Ты знаешь последние новости? Россия двинула на нас большую силу. Скоро здесь будет очень много крови. Люди совсем озвереют. Вас убьют. Убьют просто за то, что вы русские…

– Это мы еще посмотрим! – неожиданно для всех выкрикнул молчавший до сих пор Андрей.

Наверно, он хотел, чтобы его реплика прозвучала самоуверенно и грозно, но не справился с волнением, и в голосе пробилась предательская дрожь. Он почувствовал это, понял абсурдность своей фразы, поджал губы и слегка покраснел от досады и злости на себя.

Хасан даже не посмотрел в его сторону, лишь выдержал короткую паузу и, так же медленно выдавливая из себя фразы, проговорил:

– Хороший у тебя сын, Николай – прямой, горячий храбрый, – Андрею показалось, или действительно в последнем слове прозвучала чуть заметная ирония. – Совсем мужчина стал. Я бы гордился таким сыном. Береги его. Береги семью, уезжай.

Он опять замолчал, очевидно, ожидая от собеседника какого-то ответа. Было видно, что ему трудно и неприятно говорить на такую тему одному, и он предпочел бы диалог, но хозяин молча смотрел на него тяжелым застывшим взглядом, не желая облегчить задачу и поддержать беседу.

–Ты знаешь, у меня пять детей, – продолжил Хасан. – Из них трое сыновей. Я твой сосед, я хочу купить твой дом, когда ты решишь уехать. Я дам тебе пятьсот долларов. Здесь и сейчас это хорошая цена. Больше тебе все равно не дадут. Ты мужчина, я знаю, ты не опустишь руки и сможешь начать все с начала там, в России.

Он, наконец, озвучил главное – то, зачем пришел. И теперь, не зная, что еще сказать, просто ждал ответа.

– Так, значит, да? – Николай заговорил, и с каждой фразой в его словах звучало все больше горечи, смешанной со злостью. – Позаботиться, значит, о нас решил, беспокойство проявить. За пятьсот, значит, долларов вот это все. – Он обвел рукой вокруг, как бы охватывая коротким взмахом гостиную. – Щедро, однако, а главное – вовремя. Не много даешь, а, Хас? По нашим-то временам, не переплачиваешь?

В глазах Хасана мелькнул гнев, на скулах обозначились желваки, но он быстро справился с собой и спокойно, очень тихо сказал:

– Я не хочу с тобой ссориться, Николай. Ты всегда был хорошим соседом и желанным гостем в моем доме. И я пришел к тебе как сосед.

– Да-да, Хасан, я понимаю. Как сосед. Так вот я тебе, как соседу, скажу: у меня в гараже парочка канистр с бензином припасена. Я за пятьсот долларов оболью тут все… сожгу на хрен все, что столько лет создавал. Сам строил – сам сожгу. Твой дом далеко, думаю, на него не перекинется.

Хасан медленно поднялся.

– Я сказал все. Я мог бы вообще ничего тебе не предлагать. Ты все равно уедешь, или тебя убьют – я дом займу.

Он направился к дверям. Николай сидел в кресле, опустив глаза, явно не собираясь провожать гостя.

– Хасан? – вдруг окликнул он.

Чеченец остановился уже на пороге, медленно повернулся.

– Я знал тебя все эти годы совсем другим человеком. Почему все так изменилось? Почему ТЫ так изменился?

– Я не изменился, Николай. Никто не изменился. Я тот же. И ты тот же. Просто теперь оказалось, что мы живем в Ичкерии и здесь не место русским. А у меня трое сыновей. И мне нужен твой дом.

Он вышел, тихо закрыв за собой дверь.

С минуту Николай сидел неподвижно, задумчиво глядя на тлеющие в камине угли. Потом, словно усилием воли сбросив охватившее его оцепенение, повернулся к сыну.

– Андрюха, сбегай наверх, позови мать.

Судя по тому, что Наталья появилась лишь спустя несколько минут, она пыталась расспросить Андрея, о чем отец говорил с Хасаном. Она спустилась по лестнице, тревожно глядя на мужа, тихо села за стол, по давней привычке нервно теребя на пальце обручальное кольцо.

– Иринка там мультики смотрит. Вообще-то, ей ложиться пора, но я пока не стала ее тревожить. – Произнесла она просто для того, чтобы что-то сказать.

– Собирайся Наталья, – сказал Николай. – Бери только самое необходимое, что в «Волгу» влезет. Как соберемся – поедем. Попробуем добраться до Пятигорска, у Лидки на первое время остановимся.

– Да у меня уже давно почти все собрано. Иркины вещи упакованы, все, что нельзя оставить – документы, там, деньги, фотоальбомы наши, все ценное – уложено. Ты что, не замечал до сих пор?

Она говорила тихо, в голосе слышался испуг. Сама столько раз уговаривавшая мужа уехать, сейчас, когда ее желание вдруг стало исполняться, она внезапно испытала страх перед предстоящей дорогой, тоску по оставляемому навсегда дому, в котором прожито столько не самых плохих лет.

– Да, действительно, – грустно усмехнулся Николай, обведя взглядом опустевшую каминную полку, с которой исчезли многие редкие и экзотические сувениры и фотографии в рамках, – не замечал, оказывается.

– Коля, ты что, прямо сейчас хочешь ехать? В ночь? Может, утра дождемся, страшно как-то, ночью-то.

– Именно ночью и надо. Теперь днем уже точно не прорвемся – боевиков полный город. Нам бы только до дороги на Червленную добраться, а это реально – через Ленинский район не поедем, я объезд знаю. По крайней мере, вчера выезды из города перекрыты не были, боевики только собираются блок-посты ставить. Если повезет – еще не поставили. Да тут еще Усман мне бумажку какую-то выправил, типа пропуск. Правительство Ичкерии, вроде написано, печати какие-то. Понятно, что таких бумажек сейчас… но, хоть что-то. Короче, давай, мать, собирайся по-быстрому. Я у себя в кабинете буду, мне минут двадцать надо, не больше. Иринке скажи: тетя Лида в гости позвала, ненадолго едем, ну, в общем, сама сообразишь.

***

В промозглых предвечерних сумерках изначально бежевая, но сейчас заляпанная грязью по самую крышу «Волга», заметно проседающая на заднюю ось из-за перегруженного багажника, остановилась на узкой улочке с частной застройкой напротив одного из домов, перед деревянной калиткой в невысоком заборе из рабицы. Очевидно, в доме услышали подъехавшую машину: колыхнулась занавеска в окне, за стеклом появился расплывчатый силуэт лица, сразу исчез, и через несколько секунд на крыльцо выскочила, торопливо накидывая на голову платок, необъятных размеров тетка в черной фуфайке в наспех одетых резиновых сапогах, явно слишком большого размера. Это и была Лида – пятидесятилетняя двоюродная сестра Натальи.

– Наташка! Ох, батюшки, добрались наконец-то!

Встреча прошла бурно: были безудержные слезы, объятья, причитания, торопливые расспросы.

Дружно перетаскивали вещи из машины. Иринка лично отнесла в дом свой маленький рюкзак в виде обезьянки, туго набитый теми жизненно важными для нее предметами – любимая кукла, комплект цветных заколок, незаконченная раскраска, собственноручно сшитые кукольные платья, – которые она, несмотря на заверения в скором возвращении, ни за что не захотела оставить. Петр, Лидкин муж, низенький и хлипкий в прямую противоположность жене, суетливо помогал, находясь в лихорадочном возбуждении от того, что выдался просто «железобетонный» повод выпить, и Лидка – никуда не денется – сегодня выставит бутылку и, скорее всего, даже не одну.