Читать книгу Собрание сочинений. Том 2. Проза - Илья Кормильцев - Страница 34

Перед тем, как заснуть, он подолгу лежал в постели с закрытыми глазами и восстанавливал в памяти черты ее лица, пытался поймать в воображении взгляд огромных серых глаз, представлял пышные ее каштановые волосы, покатые плечи; вспоминал также отзывчивость протуберанцев сосков, длинных, твердых и пористо-розоватых, детскую гладкость массивных бедер, золотистый пушок крепких лодыжек, а также шоколадного цвета кольцо пигментированной кожи вокруг плотно сомкнувшей створки раковины. Кроме того, движения ее тела, прерывистое дыхание, вкус губ и запах кожи.

И прежде ему доводилось вспоминать таким образом женщин, но всегда покинутых или ушедших, словом, утраченных. Эта же принадлежала ему – правда, редко, слишком редко. И потому-то ночами он восполнял редкость встреч работой воображения.

Однажды вечером, выключив свет и улегшись в постель, он начал упражнять память, сосредоточившись на запахе ее тела. Не прошло и двух минут, как он ощутил этот знакомый растительно-горький аромат. Но тут прозвучал запоздалый телефонный звонок, и ему пришлось прервать свои упражнения, чтобы подойти к аппарату.

Вернувшись в комнату, он обнаружил с удивлением, почти со страхом, что запах вовсе не исчез – напротив, стал интенсивнее. Он понюхал свои руки, затем подушку – они пахли нежно и пьяняще. Весь воздух в комнате благоухал этой женщиной. Он открыл форточку, но легкий городской зефир, веявший с улицы, обладал тем же запахом. Тогда он распахнул дверь и вышел на балкон, но тусклое ночное небо с редкими звездами тоже дышало ароматом ее волос и кожи.

Тогда он посмотрел вниз и увидел, как отяжелели и согнулись ветви лип. «Это липы расцвели, – подумал он. – Это запах лип. Я становлюсь слишком впечатлительным». Подумав так, он успокоился, вернулся в постель и заснул с легким сердцем.

Но другой ночью он снова проснулся, оттого, что руки его были мокрыми, а рот полон солоноватой влаги, вкус которой он так хорошо знал.

Он приподнялся в постели и коснулся рукою стены – стена была мокрой. В тишине было слышно, как жидкость тягуче капает с потолка. Он кинулся к выключателю и включил свет. Весь потолок промок, а по побелке стен, по обоям, змеились разводы и потеки. Наспех одевшись, он вышел в подъезд и стал звонить в дверь этажом выше. Никто не открывал. Он вспомнил, что сегодня ночью должны были дать горячую воду и отчасти успокоился. Очевидно, верхние соседи куда-то уехали, забыв завернуть кран. Он вернулся домой, затер лужи на полу, не удержавшись от того, чтобы опустить в воду палец и попробовать ее на вкус. Это была самая обыкновенная вода теплоцентрали, противная, отдающая сероводородом, и он снова подумал, что сходит с ума.

Ни об одной из этих ночей он не сказал ей ни слова.

Несколько дней он спал без сновидений, а затем ему приснилось, что он перебирает пальцами ее густые каштановые пряди и целует их. Проснувшись же утром, он обнаружил, что вся подушка покрыта длинными тугими каштановыми волосами. Он взял волосок в пальцы и подошел с ним к окну, чтобы получше рассмотреть его, но на солнечном свету тот внезапно испарился. Сперва ему показалось, что он просто неосторожно обронил его, но, посмотрев на подушку, он увидел, как солнечный луч, скользивший по белому полотну, испепелял волосы, стирая их, словно тряпка – буквы с грифельной доски.

«Все, я сошел с ума!» – подумал он.

Успокоившись же и поразмыслив, он предположил, что его психика повредилась вследствие ненормальных предсонных фантазий, и принял решение немедленно отказаться от опасных игр со своим воображением.

Сперва это благотворно сказалось на его сне, который стал плотным и непроницаемым для сновидений.

Однако, к своему неудовольствию, каждое утро он продолжал находить следы ее присутствия, в то время как она несомненно проводила вечер и ночь у себя дома. Это был то отпечаток ее губной помады на краю бокала, то заколка, забытая под подушкой, а как-то он с ужасом обнаружил у себя на плече следы укуса и царапины от ногтей на предплечье. Чувствуя себя полным идиотом, он попытался дотянуться ртом до плеча. С одной стороны, выходило, что он мог сам себя укусить во сне, с другой – ему от этого вовсе не стало легче.

И вот как-то раз он проснулся около четырех часов ночи, вернее, вскочил, испуганный, ощущая рядом с собой чье-то присутствие. Открыв глаза, он увидел, что в углу постели сидела она, обнаженная, обхватив колени руками. Даже не думая об абсолютной невозможности этого ночного визита, он привлек ее к себе.

Это была она – он узнавал мельчайшие подробности ее тела, все ее любовные привычки, то, как она властно поправляла рукой его пальцы, скользившие между ее бедрами в поисках выступа паренхимы, горячего, как язычок адского пламени, то, как она властно садилась над ним на корточки, осторожно взяв в пальцы его стержень, проводя им между бедрами неоднократно, чтобы затем решительно погрузить его в тугое нутро, то, как она приподнималась и опускалась, в то время, как он держал в руках ее крупные удлиненные ступни, поглаживая кончиками пальцев прохладную и мягкую округлость пяток, затем, уже обессилев, падала к нему на бедра всем весом, пыталась еще подняться, но уже не могла, потому что у нее внутри пробегали тугие комки сокращений; глаза ее были закрыты, окаменевшее лицо приподнято к потолку, правая рука туго сжимала грудь, левая металась в воздухе, не находя опоры, кончик языка скользил по набухшим губам между излучавших ровный серовато-жемчужный свет прекрасных зубов; то, как она с разведенными, вывернутыми слегка наружу бедрами падала потом на бок, вся содрогаясь, и ее огромная, разверзнутая раковина выступала над параболами ягодиц, похожая на охотящуюся морскую анемону в кружевных оборках щупалец, и тогда он настойчиво брал ее руками за поясницу, ставил на колени, погружался в нее, а когда он подавался назад, щупальца охватывали стержень блестящим розовым кольцом плоти, тянулись следом, словно умоляя вернуться назад, заполнить образовавшуюся пустоту – да, это была она, это могла быть только она.

И он ласкал ее, любил ее, проливая щедрые потоки горячего семени, пока не заснул в серости надвинувшегося рассвета.

Поутру он, один в постели, вспомнил прошедшую ночь, и холодный пот заструился по спине. Сознавая, как это нелепо, он подошел к телефону, набрал ее номер и после обычного приветствия спросил ее, где она была прошедшей ночью. Вопрос удивил ее и обидел. Естественно, дома. Он кое-как замял неловкость, положил трубку и сел в кресло, обхватив голову руками.

В тот же день он встретился со своим приятелем, психиатром, и рассказал ему о произошедшем. Тот, как мог, попытался успокоить его, объяснил все расстроенным воображением и прописал какие-то ни к чему не обязывающие таблетки. Помогли ли таблетки, или дело было в чем-то другом, но эротические видения перестали терзать его совершенно, и вскоре все отошло в область необъяснимого, того, чему навсегда суждено остаться без ответа, того, о чем, вспомнив, сам себе говоришь: «Неужто это было со мной?»

Через несколько лет он прочитал, что в одной из талмудических книг, то ли в «Эсре бенион», то ли в «Рав хашиниил», описано, каким образом проклятые Богом обитатели вечного мрака продлевают свой род. Они, писал талмудист, принимают облик возлюбленных женщин и в этом облике, известные под именем суккуб, проникают в постели погруженных в любовные мечтания одиноких мужчин, совокупляются с ними и зачинают.

Именно в силу этой опасности молодым евреям не полагалось ночевать в комнате в одиночку, а укладываться в компании друга или родственника.

Он попытался представить, как выглядит зачатый им в ту ночь ребенок, огненноглазый демон с черными шелковистыми крыльями летучей мыши, извергающий пламя и серные пары, и его сердце наполнилось гордостью оттого, что у него есть столь могучий потомок. Еще он задумался над тем, была ли она, эта женщина, с которой он уже давно расстался, лишь формой, в неведении своем использованной силами Ада, или сама находилась с ними в тайном и преднамеренном сношении.

Еще он подумал, что его случай вряд ли единичен, подумал обо всех солдатах, отшельниках, жрецах и грешниках, ничтожествах и непризнанных гениях, которые грезят в своих одиноких постелях, подумал обо всех наших многочисленных отпрысках, и в нем забрезжила надежда на то, что столь огромное воинство, порожденное ненасытной, неудовлетворенной любовью, не может в один прекрасный день не одержать победу над благостными и тупыми силами, пытающимися удержать нас, как жалкий скот, на этих зеленых и сонных пастбищах Божьего мира.

2000