Читать книгу Человечество: путь прогресса - Илья Рабинович - Страница 6

Переход от Средних веков к Новому времени начался с технологической революции. Дело в том, что количество продукции, которое мог произвести средневековый мастер со своими подмастерьями в единицу времени, было ограничено. Можно было увеличивать количество мастеров, но лишь в той мере, в какой позволял рост населения городов. Была и ещё одна беда: изготовление ремесленных изделий требовало большого количества ручного труда мастера, а ручной труд что тогда, что сейчас стоит дорого. Да и чтобы дорасти до звания «мастер», нужно было потратить большое количество времени, энергии и энтропии, что также закладывалось в себестоимость производимой продукции. В пересчёте на современные деньги, в Средние века ручной труд был очень дорог, поскольку продукты питания и амортизация орудий труда, дома и одежды стоили каких-то немыслимых денег!

Однако выход был найден: изменения в сфере производства средств производства, а также общее развитие науки и инженерной мысли в определённый момент дали человечеству машины – механизмы, способные производить продукты ремесленного труда и не требующие длительного периода обучения оператора механизма, управляющего этим процессом. В самом начале такой машиной, заложившей основы для первой промышленной революции, стал обычной прядильный станок, запатентованный в 1769 году и работавший на энергии падающей сверху воды. Почти что гидроэлектростанция, но только для выработки хлопчатобумажной ткани, а не электричества! Очень быстро выяснилось, что машинное производство тканей, кроме скорости, даёт ещё одно преимущество перед ручным – гарантированный стандарт качества продукции. Если уровень качества конечного продукта производства варьировался от мастера к мастеру, то машина выдавала одинаковый по качеству товар. Кроме того, машинное полотно оказалось значительно ниже по себестоимости и гарантировало сверхприбыли при продаже на рынке. Иными словами, центр максимальной прибавочной стоимости сместился от традиционного земледелия и скотоводства, царивших во времена Древнего мира и Средних веков, к производству промышленных товаров. А где максимальная прибавочная стоимость, туда и идут инвестиции.

Поскольку требования к уровню подготовки людей, управляющих ткацкими станками был минимальным, то появились первые предприниматели, которые создавали прообразы фабрик – работные дома, а в качестве рабочих ставили у станков беспризорных детей, бездомных и сбежавших от своих феодалов крестьян – эта рабочая сила стоила дешевле всего. Ведь уменьшая стоимость рабочей силы, можно увеличить прибыль акционеров-инвесторов.

Вслед за хлопком в прядильные машины пошла шерсть, и тут быстро выяснилось, что при существующих закупочных ценах на шерсть британские землевладельцы получали бо́льшую прибыль с единицы площади с помощью выращивания и стрижки овец, чем при использовании традиционного земледелия. Тогда аристократы прибегли к методам насильственного вытеснения крестьян с феодальных земель, что было впоследствии названо «огораживанием», а также дали крестьянам возможность получить свободу от феодальной зависимости – лишь бы они покинули землю и дали возможность пасти овец! Тогда среди британского народа стала популярной шутка: «овцы съели людей», и в этой шутке была лишь доля шутки. Согнанные с земли крестьяне пошли пополнять ряды тружеников работных домов, что лишь увеличило кумулятивные прибыли предпринимателей, зарабатывающих деньги на промышленном производстве.

Эти процессы шли по всей Европе: мануфактурное, промышленное производство начало вытеснять полукустарное ремесленное, старые гильдии и цеха затрещали по швам, не выдерживая ценовой конкуренции с промышленным производством товаров с помощью машин под управлением малоквалифицированной рабочей силы. Разумеется, кустари-ремесленники были недовольны – кроме как производить дорогие товары, которые больше никто не покупал, эти люди не умели ничего. В Великобритании возникло движение луддитов, основу которого составляли разорившиеся ремесленники-ткачи, которые начали громить работные дома и мануфактуры, уничтожать машины. Однако поскольку феодалы и государство имели с промышленного производства хорошие деньги, то очень быстро на подавление народного восстания против машин были выдвинуты части регулярной британской армии, которые вступили в бой с противниками станков и, вполне естественно, победили, а за умышленную порчу производственных механизмов в Соединенном Королевстве стали вешать.

Массовое производство товаров потребовало массовых же рынков сбыта. Уже очень скоро выяснилось, что лучший способ обеспечить себе рынок сбыта – это собственная армия, контролирующая этот рынок. А лучший способ получить сырьё для производства товаров – это собственная армия, контролирующая места добычи сырья. Так европейские страны стали основывать всё больше и больше колоний по всему миру. Большая часть Юго-Восточной Азии, Ближнего Востока, Африки, Тихоокеанского региона оказались поделены между европейскими странами. Так началась эпоха колониальных захватов, в процессе которых европейские христиане, в числе прочих, вторглись и на те земли, которые мусульмане уже давно считали своими по праву – потому, что в своё время совершенно честно их завоевали и исламизировали. Мусульмане терпели тяжёлые военные поражения. Ислам, пребывавший в стагнации, получил страшный, болезненный удар по самолюбию: христиане, люди второго сорта, которых Аллах должен передать в руки мусульман для «правоверного» управления, просто не смогли бы победить мусульман, если бы на то не было воли Аллаха! В результате небольшая, но социально значимая часть мусульман пришла к выводу, что Аллах отвернулся от них, потому что они отошли от «правильного», «чистого» ислама и погрязли в неправильных интерпретациях священных текстов, неверии и нечестивом поведении. Эти люди совершили исламскую реформу, основанную на тех же принципах, что были использованы при Реформе христианства в Европе: возврат к корням, прямые трактовки изначальных священных текстов. Вот только если в ранней истории и базовых текстах христианства деятели Реформации нашли воззвания к добру, миру, любви и братству, отказу от церковников как посредников при обращении к Высшей Силе, то мусульмане увидели в Коране и Сунне призывы к убийствам, грабежам, войне с немусульманами, ненависти к инакомыслящим и прямому внесудебному физическому насилию. Именно под эти знамёна и встали ревнители «правильной» веры, названные впоследствии «салафитами». Мир «истинного» ислама вышел из спячки в плохом расположении духа, уязвлённый и готовый драться насмерть, убивая всех безбожников-атеистов, неверных и несогласных…

Уже очень скоро европейские предприниматели-промышленники стали не менее, а то и более богатыми, чем старая наследственная аристократия, но при этом, поскольку они являлись всё теми же «простолюдинами» в глазах аристократов, социальный лифт для того, чтобы они стали новой элитой был для них заблокирован практически намертво. Основной причиной такого отношения было то, что европейская аристократия была наследственным военным сословием, а новые элиты были не только не наследственными, но и даже не военными. Промышленники не могли выстроить законодательную базу государства так, чтобы защитить свои инвестиции от произвола чиновников и аристократов; не могли организовать логистику и землеотведение под мануфактуры наиболее оптимальным для себя образом. В результате социальный класс промышленников стал трансформироваться в политический класс промышленной буржуазии, поскольку имел единую политическую платформу требований к власти, представленной наследственной аристократией и деятелями церкви. В некоторых странах, чтобы выпустить пар недовольства буржуазии, было решено продавать аристократические звания тем, кто может их купить, читай – промышленникам и предпринимателям, но «старая», наследственная аристократия всё равно смотрела на «новообращённых» как на недостойных себя выскочек «из грязи в князи».

Второй и, как я лично считаю, основной инновацией Первой промышленной революции стало изобретение Джеймсом Уайтом паровой машины в 1775 году. В этот момент человечество стало использовать в целях производства материальных благ не только ту солнечную энергию и энтропию, которую сумело запасти в виде дров, падающей воды, ветра и мускульной силы живых существ, но и ту, что запасла сама планета Земля на протяжении миллионов лет в виде горючих полезных ископаемых. Это подняло энерговооружённость промышленного производства на невероятную для Средних веков высоту, а также позволило создать первые паровозы и самоходные экипажи, ставшие прообразом автомобилей. Правда, самоходными они были лишь на небольшие расстояния. Но вот паровозы стали чрезвычайно полезными, поскольку давали очень недорогой по себестоимости вид транспорта, который мог конкурировать по эффективности и цене с перевозками по воде, которые со времён Древнего мира и до сих пор были самыми дешёвыми.

Так окончательно формируется новая экономическая система аккумулирования и консервации энергии и энтропии, полученной от Солнца, и названной «промышленным капитализмом» – эксплуатация инвестируемого товар-эквивалента, который принято называть «капиталом». Капитал вкладывали в производство товаров и услуг, и это стало основным способом получения максимальной валовой прибавочной стоимости. Капитализм базируется на идее добровольного обмена денег, товаров и услуг, который поощряет людей улучшать свои профессиональные навыки, принимать самостоятельные решения, рисковать своими материальными ресурсами и временем с целью создания новых предприятий для удовлетворения спроса. Потому этот способ создания товаров и услуг, в отличие от феодализма, характеризуется индивидуалистичным характером производства и присвоения прибыли. Краеугольным камнем капитализма является конкуренция производителей товаров и услуг за потребителя, что приводит к оптимизации баланса цены и качества конечного продукта и поощряет инновации. Акционеры предприятия получают прибыль, которая является платой за новые идеи, принятые на себя риски, использование капитала, работу по созданию и оптимизации производственных процессов. Новая экономическая система вырастила новый социальный класс промышленно-производственной элиты, которая стала называться «буржуазией».

На волне становления промышленной буржуазии в качестве новой мировой элиты вышеозначенная буржуазия поднимает бунт против аристократов и церковников, правда, поначалу только интеллектуальный. Видный мыслитель эпохи Просвещения, Джон Локк, объединяя идеи предшественников, высказывает тезисы о том, что власть должна быть разделена на независимые ветви, у человека существуют неотъемлемые естественные права, такие как право на собственность и право на свободу. Государство должно служить человеку и защищать его права, свобода и равенство в распоряжении собственностью есть естественное право каждого человека, люди имеют право на демократическое восстание против тирании. Джон Локк стал основоположником того, что впоследствии назовут либерализмом – идеологического бунта новообразованного класса буржуазии против власти наследственной аристократии и христианской церкви. Политический либерализм является реализацией либерального способа разрешения конфликтов применительно ко всему обществу и к государству. Ведь промышленники и предприниматели в основной массе своей стремятся использовать такую стратегию разрешения конфликтных ситуаций, при которой все стороны остаются в плюсе, – а это основа либерального варианта утихомирить ссорящихся. Как и любой бунт, либерализм – это «концепция наоборот», то есть стремление сделать все прямо противоположным способом по сравнению с тем, как делали те, кто господствовали в средневековье. Прямо как поётся в известной песне: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…».

Эпоха Просвещения характеризуется интеллектуальным, идеологическим бунтом против всего того, что лежало в фундаменте средневекового общества – сословной аристократии и власти церкви. Монархи самовольно устанавливали законы для всего остального населения своих стран, но сами этим правилам не подчинялись. Поэтому мыслители-бунтари того времени решили, что нужно делать всё наоборот: порядки и закон в стране должны устанавливаться неким универсальным Человеческим Разумом на основе философской концепции универсального врождённого, естественного права, и подчиняться этому обязаны все. Аристократическая среда управляла рыночными отношениями силой, и потому либералы утвердили свободный от вмешательства государства рынок как основу благосостояния страны. В старом обществе судьба человека определялась его кастой, то есть, происхождением родителей. Как мы помним, социальные лифты средневекового общества были заблокированы: рождённый в аристократической семье становился аристократом и землевладельцем, и если это мальчик, он служит в армии своего сюзерена; рождённый в семье ремесленника должен стать ремесленником; рождённый в крестьянской семье – обречён пахать землю и доить коров; один человек не имеет значения, важен лишь коллектив, община; государство в виде наследственной аристократии полностью контролирует поведение и разговоры людей. Идеологи Просвещения выдвинули контртезис: каждый человек рождается «белым листом бумаги», «tabula rasa», и потому нет никакого предопределения в социальной группе либо роде занятий, которую каждая отдельная личность может себе выбрать. Если воспитать человека аристократом, то он будет аристократом; если воспитать учёным, то будет учёным; а если воспитать предпринимателем, то будет такой человек строить фабрики и производить лампочки накаливания. Многие мыслители того времени полагали, что люди изначально хорошие, тянутся к добру и свету, но лишь плохое воспитание в детстве и психологические травмы мешают им проявить всё лучшее, что есть в них. Коллектив в рамках либерального подхода замещается индивидуализмом, для которого характерна изначально более высокая ценность отдельной личности по сравнению со значимостью общества. Тиранические аристократические режимы устанавливали строгие общественные порядки, потому идеологи Просвещения предлагали бороться с ними при помощи либеральной социальной анархии, основанной на идеях свободы слова и личности, где люди независимы и отделены друг от друга. Естественно также, что деятели Просвещения восставали против церкви, выдвигая вперед науку, которая к тому моменту уже оформилась примерно в том виде, как мы её знаем сейчас, как основной инструмент познания мира. А главное, она уже воздействовала на него, ускоряя и увеличивая эффективность аккумуляции и консервирования энергии и энтропии человечеством в виде материальных ценностей. Современная наука, разумеется, давно уже доказала полную несостоятельность как гипотезы «tabula rasa», так и предположение об изначальной доброте человека. Homo sapiens – это агрессивная социальная идеологизированная обезьяна без хвоста, но с большим количеством врождённых параметров. Жёстко заданы обычно такие:

1. Верхняя планка развития физического тела и внешняя привлекательность;

2. Обучаемость, интеллект, пластичность головного мозга человека, уровень его внутренней мотивации и скорость приспособления к внешним изменениям;

3. Степень социализации и когнитивных способностей, эмоциональная чувствительность и безусловные реакции, предпочтения и базовые потребности, основные черты характера и темперамент, стратегии выживания и размножения.

Составной частью Просвещения стал также светский гуманизм, который базируется на двух идеях, перешедших из иудаизма в христианство:

1. «То, что ненавистно тебе, не делай другому» (идея рабби Гиллеля, еврейского законоучителя, жившего в I веке до н.э.).

2. «Возлюби ближнего своего, как самого себя» (идея рабби Акивы, еврейского законоучителя, жившего в I—II веке н.э.).

Для евреев ближними являются члены семьи, родственники, друзья, народ (причём именно в такой последовательности), христиане под ближним подразумевают брата или сестру во Христе, а гуманисты Эпохи просвещения видели ближнего в каждом человеке на Земле, провозглашая его право на счастье, развитие и проявление своих талантов наивысшей ценностью, в противовес церкви, которая считает наивысшей ценностью Создателя этого мира, а также преданное служение Ему.

Именно в это время парламент стал менять свою структуру: представителей трёх сословий эпохи феодализма начали сменять депутаты от политических партий. Любая политическая партия – это общественное объединение, предлагающие способы решения социальных проблем с помощью государственной машины принуждения и насилия. Каждая партия имеет перед собой задачу получения максимального количества мест в парламенте страны на основании результатов выборов. Любой отдельный человек, имеющий право голоса, принимает решение о том, какую именно партию ему поддержать, ориентируясь на свой личный опыт урегулирования жизненных ситуаций, соотнося его с программой политического движения. Потому способы решения социальных проблем, которые предлагают политические движения, напрямую соотносятся с четырьмя основными шаблонами разрешения конфликтных ситуаций, описанными мною в первой главе этой книги. Ведь ни за какие другие варианты люди просто не проголосуют, поскольку посчитают их неэффективными! Общественное влияние политических партий становилось всё сильнее и сильнее, они стали замещать церковь в качестве социального института, способного решать проблемы простых людей на государственном уровне.

Но была одна страна в мире, где никакого идеологического бунта против старой наследственной аристократии и церковников не было – это Соединённые Штаты Америки. Эта держава как союз нескольких государственных образований была создана в 1776 году последователями европейской Реформации из Великобритании на севере американского континента, вдали от Европы. Отцы-основатели и первые президенты США искренне полагали, что они являются новым Народом Израиля, и потому последовательно выстраивали своё государство по принципу «Второго Сиона» – державы-светоча для всех других народов и стран мира. Последователи этой идеи сформировали идеологическую нацию – общность людей, тесно связанных друг с другом идейно, но слабо связанных семейно, – на основе христианско-протестантских ценностей, персональных прав и свобод, а также «американской мечты» о том, что каждый имеет право стать богатым и счастливым, если будет много и плодотворно трудиться. Только это всё совершенно не касалось неграждан США – индейцев и чернокожих рабов: в отношении первых добрые христиане-протестанты устроили форменный геноцид, а вторых за людей не считали. Это происходило по причине того, что культура англосаксов несёт в себе элементы жестокости и бессердечия по отношению к людям. Неудивительно, что именно британским философам пришли в голову идеи социального дарвинизма, имеющие в своей основе простой принцип: выживает сильнейший, погибает слабейший. Хотя на самом деле теория Дарвина имеет совсем иную идейную основу: наибольшее потомство дают самые приспособленные к окружающей среде особи, а наименее приспособленные оставляют меньшее количество детей или не оставляют их совсем. Данный принцип хорошо работает не только в биологии, но и в экономике.

Бизнес в Соединённых Штатах Америки в условиях полной свободы, низких налогов и практически полного отсутствия государственного регулирования расцветал. Правда, практически сразу выявились родовые болезни неконтролируемого, правого либерального капитализма в виде безудержной сверхэксплуатации природных ресурсов и наёмной рабочей силы, частых кризисов перепроизводства, монополизации и картельных сговоров, а также циклично надувающихся и лопающихся «пузырей» на бирже, приводящих к массовым разорениям инвесторов.

Это и неудивительно, ведь отцы-основатели Соединённых Штатов Америки, создавая этот политический проект, заложили в него бомбу с тикающим часовым механизмом под названием «Конституция США». Проблема этого основного закона в том, что, провозглашая права и свободы человека и гражданина, он ни в одном из своих пунктов не говорит про социальные обязанности и степень ответственности людей перед лицом общества и государства. Это стало возможным потому что отцы-основатели Соединённых Штатов Америки были типичными представителями христианских протестантских церквей, истово веровавших в Бога. И они были уверены в том, что основной груз обязанностей и ответственности человек имел только перед Высшей Силой, а не государством или обществом, поскольку именно так им говорила их религиозная идеология. На тот момент подобное мировоззрение было достаточно распространено во всём мире. Все права и свободы были прописаны отцами-основателями США в её конституции, а обязанности и ответственности людей – в Библии, которая являлась самой распространённой книгой в Соединённых Штатах. Таким же образом они утверждали свою мораль как универсальную, поскольку верили в единого Бога – создателя всего мира, который установил единые стандарты нравственности для всех людей планеты. Поэтому вся идеологическая и политическая система США опирается на страх перед неминуемым наказанием со стороны Высшей Силы в случае неисполнения прописанных в Библии норм морали и закона. Это защищало страну от социально безответственных членов общества и иждивенцев. Но если вытащить стержень боязни перед Богом из этой системы, то она неизбежно начнёт рушится по причине индивидуализма людей, напирающих на свои права, игнорирующих требования социума и не желающих принимать на себя никаких обязанностей. Однако в начале истории Соединённых штатов Америки сила веры в высшие силы в людях была настолько сильна, что её вполне хватало на то, чтобы сохранять баланс сил внутри ориентированной на поддержку массового промышленного производства системы правого либерализма, которая явно начинала превосходить старую феодальную практически во всех аспектах.

В Новое время в ответ на ослабление влияния наследственной аристократии происходит усиление институтов государственной власти. Раньше, в Древнее время и Средние века, права и жизнь простого человека защищали профессиональные наёмные стражники того землевладельца, на территории которого он имел право постоянного проживания. В новых реалиях армии становятся массовыми и призывными, и профессиональные дружинники наследственной аристократии перестают быть особой кастой. Поскольку население любой страны нуждается в защите, в Новое время был введён институт гражданства вдобавок к старому механизму аристократического подданства. Он означает, что теперь не землевладельцы, а государство, поданным которого является конкретный человек, предоставляет ему свою территорию для постоянного проживания, а также защищает его права и саму жизнь. Взамен за эти услуги граждане обременены некоторыми обязанностями, например, службой в армии, а главное – с них взимаются налоги. Однако сама возможность влиять на систему управления государством продолжала оставаться в руках наследственной аристократии и иных высших социальных слоёв, при этом женщины обычно к процессу формирования власти не допускались.

Аристократическая и церковная элиты, несмотря на тенденции к обнищанию и потере рычагов управления, отдавать власть буржуазии и науке не собиралась. Аристократия ещё полностью контролировала аппарат насилия в виде армии и флота, так что не боялась всех этих «интеллектуальных бунтов», надеясь, что восстания в салонах для «думающей публики» неопасны, а любую революцию можно расстрелять из пушек и мушкетов. Но аристократы просчитались в главном: рост промышленного производства и массовая миграция бывших крестьян в города для работы на фабриках и мануфактурах привела к стремительной маргинализации бывших крестьян – из своей общины землепашцев они уже ушли, а вот к осознанию себя городским рабочим классом ещё не пришли. Эти люди зависли где-то между этими двумя социальными группами, что привело к проблемам самосознания и самоидентификации. Именно эти люди, возглавляемые нарождающейся промышленной элитой, и стали основной движущей силой буржуазных революций, начавшихся, разумеется, с Английской революции и прокатившихся в дальнейшем по всей Европе. Самым крупным подобным событием, наиболее массовым вооружённым протестом против средневекового общества стала, безусловно, Великая Французская Революция. Под лозунгами «свобода, равенство и братство» господа революционеры исключительно из благих намерений Просвещения и Гуманизма залили кровью сначала саму Францию, потом Европу, затем Россию и, потерпев сокрушительное военное поражение, фактически обескровили Францию в тщетных попытках защитить завоёванное.

Всё это случилось потому, что армии Нового времени стали более массовыми и поголовно вооружёнными огнестрельным оружием, ещё более точным, ещё более простым и удобным в обращении и обслуживании. Для того, чтобы научить вчерашнего горожанина или крестьянина стрелять, армии нужно было тратить всё меньше и меньше времени. Потому сами войны стали жестокими и кровавыми, в них первыми гибли самые храбрые и напористые, самые мотивированные и бесстрашные, в общем – пассионарная элита общества. Эта тенденция в дальнейшем лишь только усилится.

Всеобщая воинская повинность привела к тому, что в странах, где присутствовала выборность властей, начали постепенно снижать и, в конце концов, отменять избирательные цензы для мужчин. Это происходило потому, что решения по поводу хода жизни страны принимают те люди, которые важны с экономической и военной точек зрения. Любое государство стоит на плечах людей, готовых убивать и умирать за него. Когда важными с экономической и военной точек зрения были феодалы и их небольшие профессиональные отряды, то именно наследственная феодальная аристократия управляла страной. Но когда ценность аристократии в военном и экономическом планах стала снижаться, значение простолюдинов, задействованных в армии, экономике и массовом промышленном производстве, наоборот, возросло. Соответственно, и система принятия решений о стратегии и тактике развития государства сменилась более демократической, в рамках которой страной управляют путём голосования все взрослые мужчины (если только они не признаны судом недееспособными). Так начала складываться система всеобщего избирательного права. При этом национальные государства, население которых спаяно чувством единой национальной принадлежности, называемым обычно «национализмом», оказались более эффективны в военном и экономическом плане, чем оставшиеся со времён Средних веков наднациональные империи. За свой народ, за родственников и соседей, убивать и умирать получается намного лучше, чем за императора, которого в реальной жизни можно увидеть лишь на картинках.

Несмотря на поражение Великой Французской Революции, наука всё активнее вытесняла религию, а буржуазия всё увереннее перехватывала власть у наследственной аристократии. Бремя принятия государственных решений брал на себя избираемый парламент, а единоличная центральная власть становилась всё более и более «витринной». Примерно в это время было сформулировано современное понятие «прогресса» как процесса уменьшения издержек и увеличения возможностей человека, бизнеса, общества или государства. И если все Средние века люди больше стремились улучшить себя самих с помощью религиозной этики и морали, то с началом краха христианской церкви приоритеты европейцев изменились, и они сконцентрировались на совершенствовании окружающего их мира. Причём «прогресс» стал восприниматься людьми как нечто априори хорошее, ведь именно он улучшал жизнь простого человека, делая материальные блага дешевле и доступнее. Всё то, что было старым, люди всё больше стали воспринимать как «плохое», отжившее своё и нуждающееся в замене более новым, новаторским, причём это касалось как материальных объектов, так объектов идеологических и культурных. А мыслители, политики, учёные и инженеры, служившие на благо прогресса, воспринимались отныне как священнослужители нового культа науки. Таким образом, религия ушла, а религиозные люди остались, их новым культом стал «прогресс», а его адепты стали называться «прогрессистами». Это все истово верующие в то, что моральные принципы и социальные нормы, пришедшие из прошлого, устарели и нуждаются в полной замене. Внедрение со стороны прогрессистов в общество механизмов и идеологий, которые соответствовали их идеалам социальных, политических и экономических отношений, было названо ими «социальным прогрессом», который считался чем-то априори хорошим, а любой отход от идеала объявлялся прогрессистами «архаикой», «средневековьем», и подразумевал что-то априори плохое. Религиозный фанатизм обрёл новую, облагороженную научно-техническим прогрессом форму, только вот содержание осталось неизменным: всё то же примитивное двоичное восприятие мира, поделённого на «светлое будущее» и «тёмное прошлое», единомышленников и еретиков, союзников и врагов. Вера в прогресс подобна вере в единого трансцендентного и изначально благого бога, которому нужно служить и поклоняться. Сознание монотеистического религиозного человека работает примерно в одном понятийном поле, вне зависимости от названия его религиозной идеологии, различаются только боги, пророки, святые, еретики, враги и правила построения рая – мира Светлого Будущего для всего человечества.

В реальности существует лишь три базовых вида прогресса, которые обладают принципиально измеряемыми объективными параметрами:

1. Экономический прогресс, измеряемый экономические показатели развития страны.

2. Культурный прогресс, измеряемый по таким показателям как:

– процент людей, одобряющих нормы общества;

– индекс взаимного доверия людей друг к другу;

– уровень физического насилия в социуме;

– процент осуждённых за нарушения закона;

– общий уровень удовлетворённости жизнью;

– количество самоубийств на тысячу жителей.

3. Научно-технический прогресс, измеряемый по таким показателям, как эффективность того, что люди делают, а также уровень развития прикладных научных дисциплин, например, технологий и медицины.

Все остальные виды «прогресса» являются субъективными, оценочными, поскольку не обладают объективно измеримыми параметрами. А раз так, то можно смело считать, что иных видов прогресса не существует. Например, не существует социального прогресса. Любое изменение взаимоотношений людей в социуме основано на биологическом и культурном развитии человека, но при этом биологически обусловленные изменения в среде homo sapiens протекают очень медленно, а все остальные изменения социальной среды обусловлены культурой.

В Древности и в Средние века люди понимали время как нечто циклическое. С появлением науки время стало восприниматься в Европе практически всеми, кроме европейских евреев, как прямая, направленная из прошлого в будущее. Но евреи Европы продолжали относиться ко времени как к циклически-прямолинейной, винтовой структуре. Как в дальнейшем выяснится, они оказались правы: многие процессы протекают в обществе циклично, но на разных уровнях технологического и культурного развития. Правы они оказались и в том, что всё это время стойко держались своей цивилизации и не стремились ассимилироваться с другими народами мира, ибо именно на Новое время приходится эмансипация евреев и снятие с них де-юре дискриминационных норм, правда, не везде и не сразу, но тем не менее. И тут выяснилось, что евреи – это прекрасные учёные, торговцы, инженеры, врачи, учителя, журналисты, писатели и поэты. Из мест компактного проживания евреев поступали людей тех профессий, нужда в которых остро встала перед европейскими промышленниками в середине-конце XIX века. Европейские страны одна за другой начинают снимать дискриминационные меры со своих подданных иудейского вероисповедания, начинается еврейская эмансипация, сопровождающаяся стремительной интеграцией евреев в культурную и общественную среду стран проживания. Этому способствовало установление во всех развитых странах мира института гражданства – отныне за права и жизнь еврея вступалась не еврейская община, падая на колени перед королём, а само государство. Теперь евреям нечего было опасаться. Им даже не обязательно было проживать в общине. Скрепляющим всех евреев раствором мог стать только иудаизм, но он перестал удовлетворять духовные потребности большинства евреев, что породило идеологический кризис и раскол в еврейском обществе. Какие-то евреи стали идентифицировать себя исключительно как религиозная группа, что начисто вычеркнуло момент семейственности, национальности, а также связи с Землёй Израиля – религиозной группе нет нужды ассоциировать себя с территорией собственных предков, достаточно ассоциации с текущей страной проживания, идеологией и гражданством. Другие религиозные евреи провозгласили – «всё новое запрещено Торой» и превратилась в ультраортодоксальную банку консервов, полностью убив внутри своих общин живой иудаизм и сделав из еврейской традиции жестяной саркофаг. Ещё одни крестились, полагая, что этим уберегут себя и своих потомков от притеснений. Правда, дело Дрейфуса многим европейским евреям, ступившим на путь ассимиляции, раскрыло глаза на их истинное положение. Что только подтвердилось в середине ХХ века.

Однако не все евреи, вышедшие из мест компактного проживания, были согласны с тем, что они – не более чем ценный трудовой резерв для европейцев, равно как и то, что они лишь религиозная группа, внутренне не связанная родственными, национальными узами. На волне европейского романтического национализма начинается подъём светского еврейского самосознания, Так возник сионизм, основная идея которого, почерпнутая из священных книг иудаизма, состояла в возвращении евреев в Землю Израиля и создании Государства Израиль на территории тогдашней провинции Палестина Османской Империи. Так началась подготовка к реконкисте Страны Израиля её коренным населением – евреями.

Сама идея самоидентификации людей как части национальной группы, естественная для евреев еще со времен Древнего мира, была совершенно чужда европейцам вплоть до XVII— XVIII веков, когда на территории Европы начинают формироваться национальные государства в противовес наднациональным империям. Суть национализма заключена в двух формулах:

1. Любовь к своему народу, его традициям и культуре – это то, что называют «культурный национализм».

2. Каждый народ имеет право на создание своей собственной страны либо национальной автономии – это «государственный национализм».

Параллельно с национализмом в Европе появляется идея превосходства своего народа, традиции и культуры над другими народами, традициями и культурами, которая получила название «шовинизма». Эту идею питает сильное чувство ксенофобии. Национализм, к сожалению, часто путают с шовинизмом, хотя ничего общего у этих идей нет: если шовинизм базируется на чувстве неприязни и ненависти к чужим, то национализм базируется на чувстве любви к своим, и это совсем разные чувства и диаметрально противоположные концепции. Любовь к своему народу помогает человеку полюбить другие народы мира на основе принципа взаимоуважения, ненавидящий других ненавидит, по сути, и свой народ также.

В противовес шовинизму возникает иное течение – интернационализм, вдохновляемый любовью ко всему живому на планете. «Полюби чужого (мигранта) как самого себя»… Вот только степень этой любви очень маленькая и, во многом, носит формальный, декларативный характер.

Научный подход к познанию мира позволил практической медицине в Европе и Северной Америке достичь высоких результатов в лечении многих болезней, бывших бичом человечества ещё с Древних времён. Это, а также улучшение качества продуктов питания и времени их хранения послужило толчком к увеличению средней продолжительности жизни населения промышленно развитых регионов. При этом рождаемость пока что не сильно уменьшилась, поскольку основное население промышленно развитых стран всё ещё проживало в сельскохозяйственных районах, с более высокой фертильностью, а не в городах, где традиционно уровень деторождения низок.

В 1850-60-х годах началась Вторая промышленная революция, которая дала человечеству стандартизацию деталей, высококачественные стали, электричество, двигатель внутреннего сгорания, конвейер, динамит, дешёвое казнозарядное оружие, унитарный капсульный патрон, орудийный снаряд, револьверы, автоматические пистолеты, скорострельные винтовки, броненосцы, картечницу Гатлинга и пулемёт «Максим». А также, в числе прочего, следующее поколение промышленных станков, которые были более эффективными, чем предыдущие, но и сложнее в обслуживании. Необходимо было научить рабочих управлению этими новыми станками, поэтому повсеместно стали возникать специальные профессионально-технические училища и рабочие школы. Государства со стремительно растущей промышленностью были вынуждены внедрять системы массового бесплатного образования для всех мальчиков, поскольку бизнес не был готов вкладываться в подобные начальные школы, но очень страдал из-за недостатка квалифицированных рабочих, которые умели бы читать, писать и считать. Образование перестало быть уделом элит и стало массовым. Европа начала повторять путь, которым пошли в своё время евреи, но с опозданием примерно на 1600—1700 лет.

Массовое производство потребовало таких же массовых продаж, а для этого необходимо сначала рассказать потенциальным покупателям о наличии того или иного товара или услуги, о их преимуществах перед конкурентами. Перед крупными промышленниками встала необходимость реализации промышленно-конвейерной системы продвижения и сбыта всего того, чтобы было ими изготовлено. С этой целью были созданы первые крупные национальные газеты и журналы, охватившие все грамотные слои населения своих стран. Но человек для полноценной жизни нуждается также в информации об окружающем его мире. Набравшая силу пресса в качестве инструмента массового средства информирования населения стала всё больше и больше диктовать правила игры в обществе за счёт того, что, фактически, это было единственное средство получения новостей, за исключением слухов. Тут, разумеется, сыграла свою роль всё более массовая грамотность населения. Известные журналисты имели высокие рейтинги доверия и берегли свою репутацию, стараясь публиковать только проверенную информацию, однако так называемая «жёлтая пресса», выпускающаяся массовыми тиражами на дешёвой бумаге, не брезговала распространять сплетни и домыслы. Врожденные проблемы средств массовой информации уже давали о себе знать: журналисты были вынуждены подчиняться политике акционеров и главных редакторов своих изданий, поэтому часто не следовали за реальностью, а формировали её за счёт доверия общества к печатному слову. Впоследствии это будет названо «пропагандой».

Уже очень скоро стало очевидно, что вчерашний неграмотный крестьянин не может просто прийти на оснащённый станками по последнему слову техники завод и через неделю обучения в стиле «смотри, как делаю я и запоминай» начать на этих самых агрегатах работать. Чтобы стать профессиональным промышленным рабочим, теперь нужно было специально учиться. Именно это послужило толчком к окончательному формированию рабочего класса как отдельной социальной общности – пролетариата. Вскоре после этого у них сформировались политические требования к буржуазии, что стало началом процесса формирования одноимённого политического класса.

Дело в том, что если крестьяне того времени были защищены социально как своей общиной, так и феодалом, то промышленные рабочие были совершенно беззащитны. В случае получения травмы на рабочем месте, к примеру, человек просто увольнялся, а на его место нанимали другого. Промышленные рабочие жили зачастую в кошмарных условиях, работали по 12—14 часов в день за небольшие по меркам города деньги и не имели никакой возможности оградить себя от произвола нанимателя. Так появились первые профессиональные союзы промышленных рабочих, которые представляли и защищали их социальные интересы от произвола промышленных капиталистов, отстаивая право рабочих на адекватную заработную плату, ограниченное время труда и отдых, отпуск и оплачиваемый больничный. Профсоюзы видели себя силой, коллективно противостоящей вседозволенности промышленников, это подразумевало коллективизм в качестве философской основы их мировоззрения. Коллективизм унаследовало от профсоюзов и всё левое политическое движение. Однако у деятельности профессиональных союзов была и обратная сторона: выполнение их требований оборачивалось издержками: повышалась стоимость рабочей силы, что, соответственно, увеличивало себестоимость выпускаемой продукции и уменьшало прибыли владельцев заводов и фабрик, а также возможности инвестиций в расширение и модернизацию производства.

Наниматели в виде промышленной буржуазии также хотели оградить свои инвестиции и себя от произвола властей, а также шантажа со стороны наёмных рабочих и их профсоюзов, им также важно было иметь наиболее комфортные условия для ведения бизнеса и собственную социальную защиту. Для класса промышленников в рамках индустриального конвейерного производства капиталисту нужен был индивид, социально оторванный от других и служащий системой интеллектуального управления станка, что подразумевало индивидуализм в качестве философской основы мировоззрения.

Так сформировались две политические силы: социалистические рабочие коллективистские левые партии, вышедшие из профсоюзного движения, и капиталистические предпринимательские индивидуалистические правые партии. Оба эти фундаментальных течения базировались на идеях Просвещения и боролись за изменения в законодательстве. Каждое из них отстаивало принципы свободы: правые – свободу частной жизни и предпринимательской деятельности от контроля государства, левые – свободу людей от угнетения. Поскольку многие страны Европы уже имели избираемые парламенты, а мужчины имели избирательное право, парламентские баталии между представителями левых, правых и аристократами, освещаемые массовой прессой, разгорелись с нешуточной силой.

Социалисты боролись со сверхэксплуатацией, низкими зарплатами, трудом маленьких детей, отсутствием социальных гарантий и прав промышленных рабочих. В их представлении весь мир – поле боле битвы между угнетателями и угнетёнными. Как следствие, в основе идеологии социализма лежит идея о том, что богатые силой отняли материальные ресурсы у всех остальных людей, сделав их бедными. Поэтому для левых любой вид неравенства аморален, поскольку является следствием угнетения. Так сложились различные направления «левой» политической мысли, основная идея которой заключается в защите бедных и слабых от богатых и сильных, причём «слабые» были априори правы, а «сильные» – нет. Основной целью социалистов стало счастье всех обездоленных.

Стоит отметить, что желание оградить слабого от произвола сильного, борьба за то, что воспринимается как «справедливость» – это одна из базовых программ головного мозга homo sapiens, так что последователей у левых нашлось немало. Мировоззрение данного вида опирается на тиранической семейный шаблон, в основе которого лежит треугольник Тиран – Жертва – Спаситель. Тиран угнетает Жертву, Жертва страдает и ищет утешения у Спасителя, который жалеет Жертву и ненавидит Тирана. Основным инструментом защиты слабых от сильных становилось государство тиранического вида, которое в понимании «левых» имеет патерналистскую функцию: отбирает денежные ресурсы у богатых и распределяет их среди бедных. Потому для левых политических движений частная собственность не является чем-то, нуждающимся в сильной защите, ведь её можно и нужно отнимать у богатых и давать бедным с целью восстановления справедливости. Социалисты стремились уничтожить иерархическое общество и построить новое, основанное на равенстве и тесных горизонтальных связях между всеми его членами.

Несомненно, что в основе социализма лежит христианское понимание мира и морали, хоть и в сильно извращённом виде, где в качестве Бога-Отца выступает Его Величество Прогресс, всемогущий и благой, в качестве Святого Духа – марксизм, роль Сына берёт на себя государство, а угнетённые пролетарии предстают в виде «малых сих». В такой системе координат рай – это образ «Светлого Будущего» для всего человечества», где каждый будет счастлив и свободен, а традиционное иерархическое общество – это Ад. И в нём царит коллективный Сатана капитала и слуги его – буржуазия. Аналогично выстраивают схему мироздания любые иные прогрессистские религиозные системы, только в качестве Святого Духа, Сына, избранных, Рая, Ада и Сатаны выступают иные сущности. Например, в случае немецкого нацизма, прогрессистской лево-радикальной шовинистической системы, в качестве Бога-Отца был Прогресс, Святым Духом выступала идея превосходства немцев над другими народами, роль Сына играло немецкое национально-шовинистическое государство, Богоизбранным представлялся немецкий народ, Раем был образ пасторальной немецкой фермы, Адом было унижение Германии после Версальского договора, а коллективным Сатаной считались плутократы, евреи, цыгане, негры и прочие «неполноценные» люди. С правого политического фланга мы видим следующие ипостаси: радикальные праволиберальные сторонники свободы, либертарианцы и анархисты, исповедуют религию, в которой Богом-Отцом выступает Прогресс, Сына отыгрывает Личная Свобода Человека, в образе Святого Духа предстаёт горизонтальный самоорганизующийся механизм свободной рыночной конкуренции и кооперации, называемый иногда «невидимой рукой рынка», Богоизбранными стали предприниматели, Раем – нерегулируемые никем рыночные и социальные отношения, Адом – страны с тоталитарным либо авторитарным государственным устройством, а Сатаной является государство. Для них устранение несвободы из мира имеет такое же священное значение, как для христиан – искоренение ненависти, или для левых – угнетения и неравенства. Правые либералы, равно как и адепты прогрессистских религиозных групп, воспринимают мир в простом, двоичном виде: для них любой путь к свободе личности, борьба за эту свободу – безусловное добро, а всё что, что препятствует свободе – зло. В свободе они видят ключ к решению всех проблем человечества, не задумываясь о том, что человек в обществе всегда ограничен, в противном случае мир захлестнёт вседозволенность и анархия. Невозможно построить устойчивую систему коллективной жизни людей без общепринятых правил совместного проживания. Каждому из нас общество указывает на то, как нужно себя вести, с помощью культуры и закона. А борьба за свободу без правил, ограничений и отвественности за их нарушение неизбежно приводит социум к катастрофе. Но и левые прогрессисты, которые считают, что только сильное, всепроникающее государственное регулирование спасёт людей от них самих, ничем не лучше.