Читать книгу Панацея - Илья Тель - Страница 7

Когда толпы журналистов со всего мира съезжались в Н-ский район Подмосковья, за Матушкиным уже летели вертолеты. Суровые люди из Службы безопасности Верховного правителя Российской империи сопроводили Матвея Александровича, не успевшего опохмелиться, в Кремль. Впрочем печень и поджелудочная у Матушкина всегда были отменные, знающие свое дело, и, по обыкновению, выглядел он бодро и солидно.

Конкурентов у Матвея Александровича не наблюдалось. Второй и третий номера выпали людям неподходящим: иноку, насельнику одного из монастырей на Вологодчине, и даме, переживавшей менопаузальный переход, – завсегдатаю психоневрологического диспансера в злополучном Забайкалье.

Все мировые СМИ передавали краткую биографию Матвея Матушкина. Пятьдесят восемь лет. Родился в субботу первого января в Москве. Окончил одну из столичных школ, затем – факультет психологии Московского государственного университета имени Ломоносова. Кандидат психологических наук. Тема диссертации: «Самоубийство как жизненное событие». Преподавал. Работал в медицинских учреждениях столицы, в том числе в психиатрических клинических больницах. Практикующий психолог и психиатр. Увлекается художественной и философской литературой. Большой знаток поэзии. Постоянно проживает в Москве. Располагает двумя сыновьями от двух непродолжительных браков. Воспитывает семилетнюю дочь от гражданской супруги, на двадцать лет моложе…

А дальше все пошло как по маслу. Последовали встречи с Евстафием, многочисленные интервью, органичное вхождение в роль кандидата на должность Верховного правителя Российской империи – как если бы Матушкина к этому давно готовили. Человек образованный и начитанный, фотогеничный, с подвешенным языком (практически златоуст!) Матушкин чувствовал себя в политике как рыба в воде. Судьба, предсказанная ему удивительной смертью Юстаса, начинала свое воплощение. Жизнь Матушкина изменилась и покатилась как колесо всемогущего рокового фатума в древнегреческой трагедии. Матушкин выбирал эту новую жизнь как Ахиллес выбирал Троянскую войну, смерть и славу, отринув бесславное долголетие. Эта новая жизнь влекла Матушкина так же, как Анну Каренину влекла связь с Вронским, обрекающая ее на потерю сына и погибель.

Страна узнавала Матушкина. Многочисленные друзья, коллеги по работе, соседи, знакомые, знакомые знакомых и прочие приближенные приближенных без устали отвечали на вопросы журналистов. И если бы две собаки Матушкина Ахилл и Одиссей умели изъясняться, их бы тоже приобщили и пристрастили к жизнеописанию хозяина.

Говорил Матвей Александрович аккуратно, взвешенно. Обсудим, обсудим, обсудим. Подумаем, подумаем, подумаем. Пока не избрался, не вступил в должность, не хочу ничего обещать. Единственное, о чем Матушкин сказал конкретно, так это о желании вернуть в русскую орфографию букву ятъ. Но на желании не настаивал. На вопрос: «Какое имя возьмет в случае избрания?» отвечал лаконично: «Определимся». На вопросы о роли России в мире, о «малых мировых войнах», о сложных взаимоотношениях с Западом Матушкин отвечал глубокомысленно: «Думаю, Россия не сказала своего последнего слова». И добавлял: «Горячо убежден в этом!».

* * *

В воскресенье шестнадцатого марта Матвей Александрович Матушкин одержал триумфальную победу в первом туре выборов Верховного правителя Российской империи, а спустя полтора месяца – в среду седьмого мая вступил в должность.

Церемония в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца потрясла мир. Матушкин стоял в холщовой рясе, босой, закрыв глаза и скрестив на груди руки. Председатель Конституционного Суда Российской империи произнес: «Веруете ли Вы, Матушкин Матвей Александрович, что при осуществлении полномочий Верховного правителя Российской империи будете уважать и охранять права и свободы подданных, соблюдать и защищать Конституцию Российской империи, защищать суверенитет и независимость, безопасность и целостность империи, верно служить подданным империи».

«Верую», – самозабвенно произнес Матушкин. В этот момент на глазах нового Верховного правителя появились слезы. Было видно, что Матушкин говорит искренне, переживая катарсис.

Клятва произнесена, громогласно отчеканил председатель Конституционного суда, обращаясь к залу и миру. Затем он обратился к Матушкину: согласно Вашему выбору, нарекаю Вас Евстафием Новым.

Председатель надел Матушкину кольцо Верховного правителя Российской империи и поцеловал ему руку. В знак верности все участники церемонии из числа подданных Российской империи преклоняли колено и целовали руку с кольцом. Последним к Матушкину подошел Евстафий Старый. Он обнял нового Верховного правителя, поцеловал его в уста, снова обнял и прослезился. С его плеч свалился тяжкий крест, с годами становившийся поистине непосильной ношей…

* * *

Завертелось, закрутилось. Матушкин работал, не покладая рук. Верховный правитель встречался с членами Совета Безопасности, Совета министров, министрами, губернаторами, бизнесменами. Как с конвейера сходили выпуски передачи «Москва. Кремль. Матушкин». И как раньше – сосед по даче и кум соседа по даче. И давно забытые – «Верховный правитель работает с документами». Мироед Блюдин, крысятничивший и отключавший Матушкину свет за долги, пошел под суд за растрату средств СНТ «Мечта крест»…

До выборов – все то время, пока страна и обескураженное окружение Евстафия Старого знакомились с Матушкиным, он производил впечатление покладистого парня. Но Матвей Матушкин оказался не бесхитростным человеком. И дело не в том, что власть изменила Матушкина. И не в том, что Матушкин хотел изменить власть. Просто он был человеком творческим и твердо верил в силу идей. И видел в своем воцарении проявление высшей воли, к которой нужно присовокупить правильное представление. Ибо в мире нет ничего сильнее идеи, которая овладевает умами людей – пусть и на самое короткое время.

* * *

Вспоминается застольная беседа Сталина со своими присными – Ждановым, Кагановичем, Калининым, Хрущевым и другими государственными мужами.

Судя по всему, беседа эта состоялась в 1946 году, вскоре после переименования отвоеванного у фашистов Кёнигсберга. Древний город, по-немецки – «королевская гора», родина Иммануила Канта, колыбель немецкой классической философии, обрел новое кургузое имя – Калининград.

Сталин поинтересовался у малограмотного «всесоюзного старосты» Калинина, в честь которого назвали город Канта, о главной идее философа. Скорее всего, Калинин о Канте что-то слышал. Но философия была для него непосильной ношей. Сталин предсказуемо и не без ехидства взял инициативу в свои руки. Он заметил, что главной идеей Канта была «вещь в себе» – Ding an sich. «Кант считал, что вне наших представлений находится объективная вещь, “Ding”, которую мы не в состоянии познать, однако она реальна», – сказал Сталин.

Потом добавил, что Кант ошибался. В пример Канту вождь привел другого немецкого философа – Артура Шопенгауэра, который, по мнению Сталина, «оказался ближе к истине». Однако экзаменуемые сплоховали и не смогли назвать величайшую идею Шопенгауэра.

«Величайшая идея Шопенгауэра, – продолжал Сталин насмешливо, – это мир как воля и представление. Это значит, что за видимым миром нет ничего объективного, никакой “вещи в себе”, и чтобы заставить существовать это представление, чтобы сделать его реальным, необходима воля; огромная воля, которая и должна внушить это представление».

И далее Сталин говорит самое важное: «Представлений о мире существует столько же, сколько людей за земле; это неизбежно создает хаос; как же упорядочить этот хаос? Ответ прост: навязав всем одно представление. И его можно навязать только волей, единственной огромной волей, которая превыше всех прочих проявлений воли. Это я и сделал, насколько мне позволили силы». И далее Сталин говорит самое-самое важное: «И уверяю вас, под влиянием сильной воли люди в конце концов могут поверить во что угодно! Да, товарищи, во что угодно!»¹.