Читать книгу Носители. Сосуд - Иннокентий Лаженицын - Страница 6

Практически все носители были моими сверстниками, возрастной диапазон колебался от двадцати пяти до сорока пяти лет. Причина тому была проста. Во-первых, это возраст так называемых человеческих кризисов, когда индивид способен самолично напитать себя доминирующим чувством. Во-вторых, носители не стареют, и гораздо гуманнее инициировать людей среднего возраста. Вечная жизнь подростком или стариком нелегка. Именно поэтому, когда Сава Презрение переступил порог квартиры, я несколько секунд пребывал в ступоре. Передо мной стоял мужчина в глубоко преклонном возрасте. Но он не был из тех немощных неопрятных стариков. Гладковыбритый череп, аккуратно подстриженная борода, темные очки, серьга в ухе, зауженные джинсы и рубашка в клетку с подвернутыми рукавами, из-под которых виднелась татуировка, говорили о том, что его возраст лишь оболочка.

– Вот он, мой любимый клиент! – увидев Васю, воскликнул Презрение. – Кто в этот раз посмел оскорбить твою честь девичью и сравнить тебя с любителем мужских ягодиц? Когда же ты уже поймешь, называя тебя педерастом, оппонент далеко не всегда намекает на мужеложство. В современном обществе это такая форма оскорбления.

Значит, все-таки был у Василия какой-то бзик или комплекс по поводу его половой ориентации, если уже не в первый раз люди, подозревающие его в любви к мужчинам, расстаются с жизнью. На всякий случай сделал себе пометку в голове: «Злорадство не понимает голубых шуток».

– В этот раз не было никаких намеков. Меня открытым текстом назвали гомиком, а вот этого, – махнул он рукой в мою сторону, – моим партнером.

– Не самый страшный вариант, – рассматривая меня, сказал Сава, – он недурен собой. Ему бы только сбрить свою неухоженную бороденку и избавиться от этого конского хвоста. Молодой человек, – обратился он уже ко мне, – ваш внешний вид не то чтобы устарел, он во все времена считался неопрятным, заявляю авторитетно. Кстати, приятно познакомиться, – протянул он мне руку. – Савелий, но лучше просто Сава.

– Алексей, – поздоровался я с Презрением.

– Перейдем к делу, кто в этот раз несчастная жертва Васиной гомофобии? – будь мы простыми людьми, Савины подколки можно было бы воспринять как шутку, но на самом деле так он выражал презрение к Злорадству.

– Катя, – лаконично ответил Вася.

– Этот прекрасный цветок? Ты посмел убить человека, который в злорадстве и искрометности юмора мог дать фору всем моим знакомым? А у меня их ой как много было. Василий, это несерьезно, твое поведение было бы простительно, был бы гневом, злостью или ненавистью. Но ты же по природе своей должен быть нейтральным.

– Сав, давай без твоих нравоучений. У нас сегодня очень тяжелый день. Заезд за вещами превратился в скандал и убийство, а нам еще к Алексею на квартиру заезжать и в новой устраиваться, – голос Васи звучал уставшим, и я его в этом поддерживал, день близился к концу, а дел еще было много.

– Погоди-ка, – протянул Сава, – так этот юный отрок – один из тех подозреваемых, у которого из-под носа убежала кукла? А тебя, Вась, поставили его сопровождающим? – Злорадство утвердительно кивнул. – Тогда вам действительно не до шуток, перейдем к делу. Где тело? Родные искать будут?

– Тело в спальне, будут ли искать? Не знаю, она в ссоре с матерью. Больше пяти лет не общались, – ответил Вася.

– Хорошо, пойду погляжу размеры бедствия, которое ты натворил в этот раз. Надеюсь, все необходимое у меня с собой, – постучал Сава по большой кожаной сумке элитного бренда, висевшей у него через плечо.

Проходя мимо меня, Презрение неожиданно остановился и полушепотом, так, чтобы Вася услышал, сказал:

– Ты поосторожней с ним, «голубые» шутки вообще не воспринимает. Какая-то детская травма, что-то там с его дядей связано, темная ночь, сеновал, липкие руки… Такое за пару веков не забывается.

– Савелий! – взревел Вася.

– Тихо, тихо, тихо. – Презрение поднял руки. – Убьешь меня – некому уборку будет проводить. – Пятясь спиной и пристально смотря на Васю, он наконец-таки ушел в спальню.

– Шутки у него такие дурацкие. Все пытается быть моложе, чем есть, – ответил Злорадство на мой вопросительный взгляд.

Несмотря на наличие всего одного чувства, носители были вынуждены адаптироваться к жизни среди простых людей. Симулировать отсутствующие чувства, такие как юмор, демонстрировать их, например радость, грусть, тоску. Труднее всего было новичкам, разом они переставали понимать шутки, адекватно реагировать на окружающие события, но с опытом это приходило. Чем старше был носитель, тем труднее его было отличить от обычного человека.

– Ну что же, – Савелий вышел из спальни, на нем уже была надета медицинская маска, и он натягивал резиновые перчатки. – Не все так плохо, сейчас там приберусь…

– Я все уже убрал, просто вывези труп, – перебил его Вася.

– В последний раз, когда ты решил, что способен сам справиться и, как ты это называешь, «убрал» все своими силами, – с презрением передразнил Сава Василия. – Мне пришлось еще трех людей закопать, чтоб на твой след не вышли.

– Ну и выходили бы, – огрызнулся в ответ Злорадство.

– И мне бы еще пятерых закапывать пришлось. Когда же ты поймешь, дурак малолетний, каждая жизнь ценна. Будь человек хоть кем, добропорядочным семьянином или маньяком-убийцей, они нам нужны живыми. А благодаря таким, как ты, – с презрением взглянул Сава на Васю, – у нас вообще бы не осталось чем питаться. Эти глупые людишки и так миллионами друг друга истребляют каждый год. Свое стадо надо беречь, а не стрелять по каждому косо посмотревшему на тебя.

Философия Савелия была жестока, но проста. Несмотря на свое превосходство, носителей скорее можно было назвать паразитами на теле человечества. Мы не могли выжить без людей, они без нас прекрасно себя ощущали.

– Поступай как знаешь, – не стал спорить Василий, – буду премного благодарен, если начальство не узнает об этом инциденте.

– Все как всегда, – подмигнул Сава, – любой каприз за ваши деньги.

– Тогда мы поехали. Вот ключи от квартиры, – Вася кинул связку, Презрение ловко поймал их, – я теперь тут нескоро появлюсь, пусть у тебя полежат, тем более второй комплект мне теперь не нужен. На кухне над вытяжкой твой любимый коньяк, угощайся.

– Вот с этого и надо было начинать. Как закончу, обязательно испробую. Успехов вам в вашем нелегком деле совместного сожительства. И до скорых встреч, – попрощался с нами Сава и скрылся в дверях спальни.

Василий взял свой чудо-чемоданчик и вышел из квартиры, я следовал за ним, как верный пес.

Дневной зной сменился теплым летним вечером, который выманил на улицы людей. Счастливые влюбленные пары гуляли, то и дело останавливаясь на проявление своих чувств поцелуями и объятиями. Большие и небольшие компании громко пели песни под гитару, кто-то дрался, кто-то валялся пьяный. Несколько ребят с красными глазами глупо хихикали над всем окружающим. Конец субботы был полон чувств, которые перемешивались, сталкивались, разлетались, кружились над жаркими улицами. Лето было плохой порой для меня, люди становились добрее и счастливее, я ждал осени, времени депрессии и апатии.

– Как Сава в одиночку вывезет тело Кати? – спросил я у Васи, когда мы сели в машину.

– Он сейчас вызовет скорую помощь, которая работает на него. Погрузят на каталку, присоединят всякие проводки, пикающие аппараты, чтобы окружающие поверили, что пациент еще жив, и увезут.

– Куда?

– Любопытство не у Любопытства всегда очень подозрительно, а в твоей ситуации это вообще неприемлемо, переставай хотеть все знать, – осек мое стремление узнать все Вася.

К моему дому мы подъехали уже ближе к десяти вечера. У меня экстренного чемоданчика не имелось, он мне не нужен был, весь мой шкаф был как чемоданчик. Быстро собрав все необходимое, я вышел из квартиры.

Нас ждал финальный пункт нашего сегодняшнего путешествия – квартира в элитном комплексе.

Мне казалось, что моя компания уже надоела Злорадству. Весь путь от его дома до моего мы провели в молчании, которое я стоически вытерпел, давая своему невольному надзирателю отдохнуть. Но покинув квартиру и вновь сев рядом с Васей в его машину, я понял, что уже не в состоянии молчать и теряться в собственных догадках.

– Извини меня, пожалуйста, но я точно не смогу молчать все время нашего соседства.

– Жаль, – вздохнул Вася, – спрашивай, раз уж начал.

– Как ты считаешь, что же все-таки происходит?

– Ты пытаешься лезть не в свое дело, и это все плачевно кончится для нас обоих.

– Очень остроумно, – оценил я его уход от ответа. – Но давай без ерничества, мне просто интересно твое мнение.

– Ты же все равно не отстанешь? – я отрицательно помотал головой. – Хорошо, – вздохнул Злорадство. – Мнение тут одно, и скорее всего, оно совпадает с тем, кто ведет твое дело, и с комиссарами: виною всему политика.

– В смысле?

– Живая кукла на улицах города может быть полезна только в наведении хаоса. И если одна – это еще не проблема, то десяток на разных концах города способны принести значительные проблемы. Их опасность не только в неадекватном, неконтролируемом поведении и огромной силе. В поисках пищи она будет вытягивать силы из всех встречных. И если носители это делают аккуратно, забирая лишь излишек из жертвы и восстанавливая баланс чувств в человеке, то кукла будет забирать подчистую, полностью убивая одно из чувств в индивиде, что может спровоцировать появление еще большего количества кукол. Результат – беспорядки, марши недовольных, революции и прочие действа, расшатывающие стабильность страны.

– Ты считаешь, что Сивку специально так активно накачивали ненавистью, а я не вовремя попался под руку, и Скуке пришлось не дать мне убить куклу…

– Ты начинаешь обвинять и строить теории, – перебил меня Вася, – в этом я участвовать не буду. Ты такой же подозреваемый, как и Скука, именно поэтому меня поставили следить за тобой. Не дай мне повода подумать, что ты пытаешься меня запутать.

– Хорошо. Значит, твоя версия – это очередная попытка какой-либо диверсии на фоне политических игр?

– Да. Все проблемы только от политики. А самая худшая – это внешняя политика любого из государств, потому что то, что хорошо для одной страны, однозначно плохо для какой-нибудь другой.

Я не полностью был согласен с Васей. Политика лишь инструмент, вопрос был в том, в чьих он руках. Ее негативность или позитивность определялась лишь тем, на кого она работает. Если власть стремится улучшить жизнь всей страны, то политика позитивна, если же власть интересует исключительно безбедное существование правящий элиты, политика негативна.

То же касалось и внешней политики, каждая страна сама выбирает себе цели и пути их достижения. Можно вкладывать деньги и силы в то, чтобы в твоей стране было лучше, чем в других. А можно финансировать терроризм и революции, делая, чтобы всем прочим странам было плохо, и на их фоне твоя родина казалась бы более успешной и развитой.

Но все это было применимо только к миру людей.

– Насколько бы было проще всем конторам в мире работать сообща, зачем нужна эта политика нам? – озвучил я свои мысли. – Элементарный круг обязанностей по защите себя и вторично всего человечества от угрозы кукол. – Злорадство посмотрел на меня как на идиота.

– Я, пожалуй, не буду уже злорадствовать и просто привыкну к твоему пока еще фиолетово-радужному взгляду на жизнь. Это ты такой милый парень, возненавидевший самого себя, а есть же те, кто возненавидел чужую страну, национальность, религию, что угодно. Люди способны ненавидеть друг друга потому, что живут на разных улицах, причем соседних. Вопрос в том, на ком или чем было сконцентрировано чувство во время инициации. Именно такие люди, став носителями, наиболее опасны. Рвутся к власти и реализуют свои амбиции, о которых мечтали, будучи простыми смертными. Восприятие мира личностью меняется, уходят лишние чувства, и потребности соответственно, но желания, близкие к их единственному чувству, становятся еще более желанными.

– Почему их просто не устранять?

– Потому что есть еще более мерзкая подноготная. Нам необходимы такие люди. Нам всем нужны конфликты, войны, теракты, геноциды. Для простых людей это самый прибыльный и успешный бизнес, для носителей – самый лучший источник чувств, которыми можно питаться. Особенно это касается негативных чувств, которых большинство. Но и для положительных все это тоже выгодно, только в катастрофах рождаются самые сильные, искренние, чистые позитивные чувства. Именно поэтому никогда не будет мира во всем мире.

Как много вещей окружали меня, о которых я просто не задумывался. Всю жизнь нас учили, «что такое хорошо, а что такое плохо», деля людей на хороших и плохих. А на деле весь мир состоял только из плохих, которые отличались только мастерством оправдывать свои поступки благими намерениями.

Трудно было сказать, хотел ли Злорадство так загрузить меня, чтобы я замолчал и не докучал ему, но именно таков и был итог нашей короткой беседы.

В районе одиннадцати вечера мы подъехали к закрытым воротам жилого элитного комплекса. Он был освещен яркими огнями и выглядел действительно красиво и завораживающе. Сильнее огней горели только широко открытые глаза охранника, который нашел в своем списке пропусков номер нашей машины. Наверное, он еще никогда не открывал ворота старой, слегка сгнившей десятке.

– Живут же люди, я на такое за двести лет не заработал, – сказал Злорадство, восхищенно глядя на всю эту красоту. – И для чего им этот ненужный пафос? Все равно все умрут, я вот бессмертен, и мне этого не нужно.

– Конечно, не нужно, тогда над тобой злорадствовать не будут, – ухмыльнулся я.

– Именно, а вот тебе такое должно быть по душе. Прекрасный способ, чтобы тебя ненавидели люди – это быть богатым, красивым и успешным. Так что ты подумай все-таки о смене своего имиджа. Жертвы сами будут образовываться вокруг тебя, – посоветовал мне Вася.

– Да откуда ж у меня деньги такие? Я год только с вами, а зарплаты у вас чуть выше среднего, даже на машину не скопить.

– Это потому что ты дурак и ленивый, уже давно бы нашел дополнительный заработок, – в очередной раз упрекнул мой образ жизни Злорадство.

Оставив машину во дворе между чьими-то мазерати и бентли, мы пошли в подъезд, который скорее был похож на холл дворца. Присутствовал даже швейцар, который проводил нас такими же широкими глазами, как и у охранника. Особенно впечатлил его чемоданчик Злорадства, которому было, наверно, лет сто.

– Добрый вечер, господа, вы к кому? – поприветствовала нас девушка-администратор.

Она была высокой стройной брюнеткой с длинными волосами, собранными в хвост, одета в пиджак поверх белой блузки, нижнюю часть гардероба не позволяла разглядеть стойка. Весь этот прекрасный образ завершал легкий цветочный запах духов.

Как завороженный, я разглядывал ее, не в силах произнести ни слова. Странное, давно забытое чувство за доли секунды пронеслось по всему телу и испарилось так же неожиданно, как и появилось. Это была словно фантомная боль в конечности, которой уже нет, только с чувством, миг влюбленности, которую я не мог испытать.

– К себе, – голос Злорадства вывел меня из ступора.

– Прошу прощения, но раньше я вас тут не видела, поэтому хотела бы уточнить, из какой вы квартиры, – учтивым тоном разъяснила причину допроса девушка.

– Из новой, – Вася, широко улыбаясь, гнул свою линию. Я не мог понять, то ли он так флиртовал, то ли решил полностью войти в роль богатого хамоватого провинциала.

– Поздравляю вас с приобретением, – девушка стоически выдерживала незаслуженный прессинг, – мне необходимо внести вас в базу жильцов и подписать договор коммунального обслуживания, а для этого мне необходим номер квартиры и ваш паспорт.

Неожиданно улыбка сползла с Васиного лица.

– Я не помню, – самоуверенный голос тоже куда-то исчез. – Точнее, даже не знаю номер квартиры.

– Хорошо, давайте попробуем поискать по базе, можно ваш паспорт? – девушка продолжала невозмутимо пытаться помочь нам.

Василий залез в задний карман джинсов и, достав два паспорта, протянул их администратору.

– Вот, пожалуйста, это мой и сына. Он у меня хоть и взрослый уже, но туповат слегка, может важный документ потерять. – Девушка глянула на меня и улыбнулась.

– Да, так оно и есть, – наигранно печальным голосом сказал я, – мама, царство ей небесное, всегда говорила: «Сына, ну что же ты такой тупой, прям как твой батя?» Зато за память меня всегда хвалила. А помнишь, бать, ты и в Тюмени все время забывал номер нашей квартиры? Хотя в нем была-то всего одна цифра – один. А тут дом большой, небось в номерах по три цифры, вот ты и забыл. – Администратор едва слышно хихикнула, не поднимая головы от компьютера.

– Ничего я не забывал, – зачем-то буркнул Злорадство, добавив ситуации еще больше комичности.

– Нашла, – прервала наше дешевое выступление девушка. – Квартира сто семьдесят восемь, пятнадцатый этаж. Ключи у вас с собой?

– С собой, – продолжал бурчать Вася.

– Большое спасибо, Юля, – ответил я, нарочито близко нагибаясь к бейджику на груди с именем, – если бы не вы, ночевать бы нам на улице.

– Спокойной ночи, – попрощалась с нами администратор. – Лифты прямо по коридору и налево.

– До свидания, – бросил через плечо Злорадство, направляясь к лифтам.

Лестничная клетка нашего этажа, как и подъезд, выглядела помпезно и шикарно. По углам стояли ухоженные растения, на стенах висели картины с пейзажами. Всего на площадке размещалось четыре квартиры. Мы направились к своей.

– Надеюсь, это дело будет долго разбираться, несмотря на такого сожителя, как ты, – зайдя в квартиру, сказал я Васе, – так красиво жить можно привыкнуть.

– Дурак ты, ненужная роскошь только расслабляет тебя, делая более уязвимым, – злорадно ответил Злорадство. – Ты и так у нас мальчик-одуванчик, в мечтах пасущий единорогов на облаках и ненавидящий себя. Тебя бы, наоборот, в полевые условия забросить, чтоб ты жизнь почувствовал…

Я уже ушел вглубь квартиры, потому плохо разбирал его последующее бурчание. Мне хотелось первым проинспектировать комнаты и выбрать себе лучшую.

Квартира была двухкомнатная, примерно сто метров. Нестандартная планировка представляла собой большой зал-кухню, с разных сторон к которой примыкали комнаты. У каждой комнаты были свои ванная и балкон. Обстановка была совершенно не подходящая под такие хоромы. Вся мебель была из известного шведского мебельного магазина, простая и дешевая, но главное, свои функции выполняла. Сантехника также была дешевая и простая. В общем, девушку из высшего общества сюда приводить не стоило. Камер в квартире не было, что меня очень порадовало.

Комнаты были абсолютно одинаковые, потому, рассматривая вторую, в ней я и остался.

– Вась, как нас зовут-то? – размеры наших хором заставляли кричать, чтобы собеседник в другой комнате смог услышать меня. – А то пойду к администраторше знакомиться и представлюсь Елисеем. Так она меня тут же пошлет. Мало того что из-за тебя она меня дураком считает, так еще и с таким именем.

– Ну и чего ты переживаешь? Настоящий герой русского народного эпоса, ленивый дурак с непонятным именем. Самой судьбой тебе предписан хеппи-энд, – злорадствовал Василий.

– А если серьезно?

– А если серьезно, то мы с тобой Клювины.

– Замечательно, а нельзя что-нибудь попроще было придумать? Ивановы, Петровы, Сидоровы.

– Тебе ли не все равно? – переставая кричать через всю квартиру, Вася вошел ко мне в комнату. Я же уже лежал на кровати. – Ну что ты за свинья? Хоть бы кроссовки снял, – сказал он, увидев меня растянувшимся на кровати.

– Прости, пап, – пришлось снять кроссовки и скинуть их с кровати.

– Виктор ты, а я Вадим, – он кинул мне мой паспорт. – И вот еще, на, держи, – золотая кредитная карта с фамилией «Клювин» полетела в меня следом, – это твоя карта, используй как хочешь, лимита нет. Но любую покупку дороже десяти тысяч согласуешь с конторой с обоснованием, для чего она тебе. Поддерживай образ жизни человека небедного, но не перебарщивай.

– Именно поэтому мы приехали не хотя бы на такси, а на твоей раздолбанной десятке, чтобы выглядеть как можно более респектабельными? – разглядывая свой новый паспорт, спросил я у Васи.

– Да, именно поэтому, закрыли тему, – передразнил меня Злорадство. – Завтра будем решать, что делать с нашим питанием, насколько это реально вообще в условиях постоянного нахождения вместе. А сейчас отбой, видеть тебя уже не могу.

– Спокойно ночи, папочка, – как можно более нежно сказал я.

– Спокойной ночи, блаженный, – ответил Вася и захлопнул дверь.

День был тяжелый. Наверное, таких дней у меня и не было никогда. Стоило только закрыть глаза, сон накрыл меня.