Читать книгу Календарь с картинками. Повесть о русской Америке - Ирина Атнаева - Страница 5

Вот так они и зажили: Анна, Андрей и Соня наверху, в своем уютном и чистом мирке, а Галина, Ники и Декси внизу, куда спускаться было просто пыткой для брезгливой Анны. Такой грязи в доме она не видела за всю свою жизнь. Особенно поражал контраст с суперчистой Америкой снаружи. Какое-то время спустя Соня, когда ее нарядили по какомо-ту случаю в нарядное платье и отпустили на время поиграть в сад, и велели быть аккуратной, чтобы не испачкать новое платье, в ответ мудро заметила: «Ну как я могу испачкаться, ведь грязь бывает только дома».

В доме совершенно точно не убирались несколько месяцев, те что на памяти Андрея. Он старался по мере возможностей поддерживать порядок на кухне и в комнате Ники – там он проводил много времени, но все остальные комнаты буквально заросли хламом и грязью. Вдобавок, никто не выводил любимого пса на улицу, ссылаясь на то, что у него больные ноги. Ему стелили в коридоре газеты, и Декси пользовался для отправления своих нужд их тоненькой стопкой, которая быстро промокала насквозь и обновлялась не каждый день, так что в доме постоянно стоял запах собачих экскриментов; запах был настолько сильный, что проникал даже на их «чистый» этаж. Еще большим бедствием оказались блохи: невозможно было, побывав внизу, не принести к себе наверх парочку насекомых – приходилось держать рядом с лестницей балончик с антиблошиным ядом и обрызгивать себе ноги, прежде чем ступить в комнаты. Чем-то похоже на обстановку с секретной лабораторией, где при входе наверх нужно было пройти специальную дезинфекцию. Соне вообще запрещалось подолгу находиться внизу, она чаще всего быстренько пробегала по лестнице и играла в саду. Тем более, что дочь боялась Декси, пес был препротивный: он трусливо жался по углам, пока Галина была на работе, но с ее приходом вдруг задирал свою слюнявую морду и начинал злобно лаять на всех.

Ники болел, у него был неоперабельный рак. Он как раз прошел большой курс радиации, куда его возил Андрей, и теперь страшно ослаб, еле волочил ноги и почти не выходил из своей спальни. Галина ездила на работу – она работала в каком-то государственном учреждении, после работы сразу же ехала домой, шла в свою спальню, звонила в ближайший магазин, и заказывала десяток ненужных продуктов и обязательную пузатую бутылку крепленого вина. Через минут десять стучали в дверь, заходил посыльный с коробкой продуктов, Галина выписывала ему чек, а после его ухода вытаскивала из коробки бутылку и еще что-нибудь сладкое, типа мороженого или торта и шла к себе в спальню. Включала громко телевизор и «отдыхала» от тяжелого дня. Весь заказ был ради бутылки вина. Остальные продукты так и оставались забытыми в коробке на столе. После такой дозы алкоголя женщина засыпала сном богатыря, с могучим храпом, слышным даже им наверху. Засыпала прямо в одежде; недопитая бутыль и остатки еды часто так и оставались у ее кровати. Утром она исправно вставала, – она была ответственной американкой – не могла опоздать или пропустить работу, и в той же одежде садилась в машину и ехала на работу.

Ники тоже не мылся, у него едва хватало сил, чтобы дойти до туалета, он почти все время лежал в своей спальне у телевизора. Спали муж и жена без простыней, несмотря на то, что специальный шкаф в коридоре был сверху до низу забит стопками с хорошим постельным бельем. Ники постоянно мерз, и на его широкой кровати громоздилась куча из одеял и пледов. Еще в его комнате помимо обычного бардака имелись два стола со «священным» бардаком: книги, чертежи, справочники, предметы непонятного назначения. Все это неприкосновенное «богатство» было связано с Никиными бизнесами; оказалось, – кто бы мог подумать, что больной был по натуре «прожектер», и в течение всей своей жизни придумывал проекты, чтобы быстро обогатиться. Образование у него было далеко не гарвардское, но его этот факт не смущал: ему казалось, что у него достаточно смекалки, чтобы придумать простую по исполнению, но очень нужную всем вещь. (Не секрет, что таких «мечтателей» в Америке пруд пруди, и порой действительно единицы вдруг обогащаются с поразительной быстротой, но большинство из них, – увы, просто теряют вложенные деньги).

Ники определенно относился ко второй категории: он уже спустил все деньги Галины (она была единственной дочкой небедных родителей) и года два назад взял деньги под залог их уже выплаченного дома. Сейчас как раз наступало время выплачивать долг, а Никин новый бизнес так и остался на столе. Ну, и самое трагичное, – у Ники обнаружили раковую опухоль, и уже не было надежды не только на эфимерные доходы от бизнеса, но даже на то, что он вернется на работу. Не мудрено, что Галину так тянуло к спиртному – ее психика уже не могла выдержать всех свалившихся на нее проблем.

Ники знал, что Галина напивается каждый день, знал, что значит вечерний стук в дверь после прихода Галины с работы, но у него уже не осталось сил как-то реагировать. Его недовольство выражалось в его постоянном раздраженном тоне в общении с Галиной. Он презирал ее за пьянство, за ее равнодушие к его состоянию, за то, что дом превратился в помойную яму; но он понимал, что не имеет права предъявлять ей претензии – ведь именно из-за его нереализованных проектов они находятся на грани нищеты, и Галине приходится работать.

С приездом Анны уход за Ники переходил в основном на Анну, исключая те дни, когда Андрей возил его к доктору. Особенного ухода больному пока не требовалось: главное – присутствовать в доме на случай, если ему станет плохо, приготовить еду, сварить кофе, ну и прочие мелкие услуги. На второй день Галина принесла Анне исписанный листок, под заглавием Agreement, и пояснила, смущаясь: – Вы знаете, Анна, мы уж так привыкли в Америке обо всем заранее договариваться. Я вам сейчас переведу на русский, тут совсем немного, а если у вас будут несогласия, мы сделаем «коррекцию».

И она зачитала: «Договор. Галина Митрохин и Анна Алпатин заключаем договор: 1. Анна обязуется оказывать услуги Николаю Митрохин в течение года». Тут Галина сказала: «Вы понимаете, так тяжело найти подходящего человека, а Ники к Андрею так привык», и продолжала: «или до специальных обстоятельств, определяемых Галиной Митрохин». Тут она опять улыбнулась извинительно и пояснила: «Ну, не знаю, всякое может случиться, может Ники совсем скоро поправится». Но обе понимали, что «специальные» обстоятельства» означают скорее всего смерть Ники.

2. Галина Митрохин обязуется обеспечить жилье и продукты семье Алпатин в течение года. Если же обстоятельства изменятся, Галина Митрохин должна сообщить за 30 дней до истечения договора».

Галина добавила: «Мы вам будем платить еще $300 каждый месяц на мелкие расходы, но я не могу включить это в договор – мы не имеем права нанимать за деньги, если у вас нет легального разрешения на работу», – и она опять улыбнулась виноватой улыбкой. Они обе подписались под договором, и Галина отнесла листок к себе в комнату.

Уже позже Анна не раз имела возможность убедиться, насколько, несмотря на постоянное пьянство и бардак во всем доме и особенно в ее комнате, Галина была до мозга костей американкой: она умудрялась платить по всем счетам, в срок заправлять налоги, отвечать на запросы по страховкам, назначать визиты к докторам. Вся документация хранилась у нее в пластиковых продуктовых пакетах тоже рядом с кроватью среди пустых бутылок, коробок от недоеденной еды и бесконечного мусора и комков шерсти Декси. Оставалось загадкой – каким образом она находила в них нужную информацию. Скорее всего их договор тоже поместился в один из таких «надежных» пакетов.

Вторым, и последним деятельным шагом со стороны Галины явилось решение дать им отдельный телефонный номер. Теперь Алпатины могли звонить всем без ограничения и стеснения, что получалось очень удобно. Но, как выяснилось вскоре, удобство имело свою обратную неприятную сторону. Дело в том, что как у всякого обычного человека, у Галины после первых двух стаканов вина, когда уже мозг начинал расслабляться, появлялось желание пообщаться. Ники для роли собеседника не подходил – пьяный вид жены вызывал в нем отторжение, доходившее до ненависти, звонить просто знакомым часто выходило неловко и, получилось, что Анна оказалась самым подходящим собеседником. Разговоры длились по часу и более, причем темой разговоров был обычно Ники, вернее, забота о Ники. Галина, как правило, начинала с расспросов – как он сегодня, потом, не вникая в ответ, быстро переходила к главному – как улучшить заботу о больном. О, нет, у нее не было претензий к Анне, ей просто хотелось поделиться своими идеями о возможности сделать жизнь Ники более комфортной.

Бывают в жизни моменты, когда жизнь строит гротескные ситуации, которые похлеще любой выдумки. И, участвуя в них, кажется, что ты сходишь с ума. Так было и с вечерними разговорами. Галина, которой было в тягость зайти в комнату Ники и справиться о его здоровье, звонила Анне и говорила бесконечно о своих переживаниях по поводу мужа: о его аппетите, настроении и предпочтениях. Говорила она громко, не стесняясь, так, что Ники мог слышать о трогательной заботе супруги, а для Анны создавался стереоэффект: одним ухом она слушала голос Галины в трубке, и параллельно те же слова шли снизу, из комнаты Галины, – голос ее по мере опьянения крепчал.

Разговор начинался приблизительно одинаково: – Здравствуйте, Анна. Это Галина вас беспокоит. Ну, как вы? – и сразу же (слушать ответ ей не хотелось) – как Ники сегодня? Я вот вчера не могла заснуть (спала она после выпитого беспробудно), и думала, а что если нам… Дальше она делилась своей очередной идеей: покупка соковыжималки (у них в шкафу их было две), специальных витаминов, его любимой колбаски в русском магазине, особой подушки, аквариума и т. д. – фантазии Галины оказались неисчерпаемыми.

Потом слышно было, как Ники прибавляет звук телевизора у себя, чтобы заглушить голос Галины, а порой, разозлившись, в отместку начинал громко звать жену. В таких случаях разговор временно прерывался, и слышно было, как Галина шлепала к нему в комнату. Потом Ники кричал на нее своим ослабевшим голосом, на что у Галины была заготовлена одинаковая реакция, типа: «Ну, Ники, ты почему-то сегодня не в духе, может тебе чего-нибудь хочется, чтобы развлечься, может фильм заказать или пиццу», и в ответ звучало еще большее раздражение: «Галя, ты пьяница, у меня все болит, а ты – развлечься. Иди отсюда». Галина с чувством выполненного долга шаркала назад, выпивала там еще стаканчик вина и опять звонила Анне.

– Вы знаете, Анна, я сейчас была у Ники, думала, может он захочет посмотреть какой-нибудь фильм, чтобы не скучать, но он что-то сегодня не в духе. Я тут видела на телевизии рекламу одеяла с грелкой внутри, я думаю, ему понравится, ну, вы знаете, он потерял вес и ему холодно спать. Как вы считаете, стоит ему купить такое одеяло? Я, пожалуй, закажу…

На следующоий день она забывала об одеяле, и уже делилась с Анной другой идеей. Но, тем не менее, порой в выходные с утра она ехала делать shopping, и приезжала с новой соковыжималкой или же с чудо-подушкой. После таких «заботливых сюрпризов» Ники раздражался на Галину еще больше, пользуясь тем, что она еще трезвая. Галина спокойно переносила его вспышки бешенства и при первой же возможности скрывалась у себя в комнате, чтобы по случаю выходного начать приятную часть дня пораньше, с чувством выполненного долга.

Совсем скоро Галины телефонные беседы стали просто наказанием, и они с Андреем старались поменьше бывать дома, до позднего вечера ездили по окрестностям, сидели в парке или на берегу океана или заходили в Shopping Mall, где, как туристы смотрели бесконечные товары в бесконечных магазинах – на покупки у них не было денег…

Но все это случилось потом. А пока Анна и Соня впервые проснулись в новой стране для новой счастливой жизни. Была суббота, и их ожидали чудесные выходные втроем – то долгожданное время, совсем недавно казавшимся недосягаемым раем.

И они себя оправдали по полной – эти два дня. Они определенно вошли в копилку самых счастливых дней. Соня, как проснулась, запрыгнула в родительскую кровать и стала тискать Андрея, разбудила их обоих и, довольная, радостно защебетала обо всем: о самолете и о злой вчерашней старухе, о вкусной газировке и о собаке, о бабушке Нине, об умной Лиде и о книжках, что они привезли, и, видно было, как Андрей соскучился по ней, как он гордится тем, что у него такая милая и смышленая дочка.

Они бы долго валялись втроем, им и так хватало счастья, но их ждало знакомство с Америкой, и Андрею пришлось первому вылезать из кровати и идти вниз, делать им первый завтрак. Вскоре он появился на лестнице с огромным подносом. На нем был свежевыжатый (!) апельсиновый сок, йогурты (что это такое?), омлет с шампиньонами, кофе для них с Анной и шоколадный пудинг для Сони. Он поставил поднос на столик, и любовался произведенным эффектом. Что-то такое Анна видела в зарубежных фильмах, когда герою с утра приносили поднос с изысканным завтраком (обязательно с кофе и апельсиновым соком). Поэтому она даже не удивилась – иначе и быть не могло в их первый день, только так – все, как в чудесном фильме.

Андрей включил телевизор, и на экране вдруг запрыгал веселый фиолетовый динозавр, а вокруг него резвились радостные раскованные дети, – не иначе, специально отобранные. Они вместе с динозавром пели песни, танцевали и смеялись. Тут Соня широко открыла глаза и буквально прилипла к экрану, забыв даже о пудинге. Передача, к счастью для них, скоро закончилась, и Андрей велел ей быстро доедать и одеваться, чтобы ехать на океан. Соня задумчиво доедала, но, видно было, что увиденное на экране не отпускало ее. Уже одевшись, она спросила Андрея: – А тот, фиолетовый, в телевизоре, он что – динозавр? – и получив положительный ответ, спросила, – а он что, настоящий? Разве настоящие динозавры бывают фиолетовые? – и обрадовалась, услышав от Андрея, что динозавры бывают разные. Потом добавила, как бы между прочим: – Да я сама узнала, что он настоящий.

Андрей шепнул Анне: – А то, что он песни распевает на английском, – это в порядке вещей для настоящих динозавров.

Тут Соня заявила, что она не будет надевать новые ботинки, потому что у нее болит ножка. Анна подумала, что Соня устала от избытка впечатлений и просто капризничает, но потом осмотрела ступню дочери и ахнула, – на нежной пятке красовался большой набухший волдырь. Бедная Соня вчера даже не пожаловалась на боль, терпела до вечера. И когда она только успела так натереть ногу, ведь они почти не ходили целые сутки. И главное – это были совершенно новенькие ботиночки, купленные перед отьездом на рынке за огромные деньги.

Им пришлось первым делом ехать в магазин за новой обувью для Сони. Андрей не очень ориентировался в магазинах, сказал, что покупал себе полукеды в ближайшей аптеке. Поехали туда. Анна вспомнила читаные ею романы об Америке, где упоминались аптеки со странным выбором товаров, начиная от таблеток, заканчивая спиртными напитками, и подумала про себя: «Ну, вот, я увижу первое из того, что мне тогда казалось странным».

То, что она увидела, оказалось еще более необычным, совсем не похожее на нарисованную в воображении картинку. Первым делом они зарулили на большую стоянку, окруженную всякими магазинами и ресторанами. Очень красивые и новые машины стояли в аккуратных рядах. Анне на фоне тех машин их старенькая Хонда уже не показалась такой шикарной, как вчера. Дальше она увидела, как из этих машин выходили женщины (!) – конечно, были и мужчины, но именно женщины за рулем таких сверкающих красавиц – машин поразили ее больше всего, каждая из них воспринималась как инопланетянка, садящаяся в персональный космический корабль. Что казалось еще более удивительным: они, похоже, совсем не ощущали своей значимости, напротив, создавалось впечатление, что быть инопланетянкой для них совершенно будничное занятие; они спокойно выгружали продукты в багажник, нередко тут же в тележке сидел маленький ребенок, другие дети просто терпеливо ждали своих мам. Одеты они были совсем не под стать машинам: штаны, майки, кроссовки или сланцы на всех без различия, как униформа: на мужчинах, на женщинах и на детях. Анне тут же стало неуютно, что она выбивается своим видом, в юбочке и туфлях. Она даже обмолвилась Андрею, на что тот неподдельно удивился, и велел «не брать в голову», т.к. «тут никому нет дела до твоего вида», и показал на толстую черную тетку, одетую в обтягивающий розовый трикотаж. Зрелище было уникальное, но никто на нее не обращал внимания, и она сама вела себя совершенно естественно: подсадила своего сына, похожего на черную куклу, погрузила свое большое розовое тело в машину-красавицу и вырулила со стоянки.

Дальше в ряду чудес шла сама аптека. Перед широкими стеклянными дверями стояли горшки с цветами, а в ведрах – прозрачные конусы с букетами. Оказалось, что разноцветный цветник – часть товаров аптеки, с довольно странной системой покупки: выбрав цветы, нужно было зайти внутрь и там расплатиться, т.е. сразу подразумевалось честное отношение – вполне беспрепятственно можно было взять букет и пойти дальше.

Дверь автоматически, как будто получив мысленный приказ, раздвинулась перед ними, и они втроем шагнули в огромный зал, сплошь перегороженный высокими рядами полок. Андрей уверенно повел их вглубь, к обувному отделу, и они одновременно увидели белые детские кроссовки с блестящими камушками. Соня тут же застыла с просящей физиономией, а Анна чересчур поспешно усадила дочь для примерки, как будто боясь, что волшебные башмачки раскупят, и даже не поинтересовалась о цене. Каково же было ее удивление, когда до нее дошло, что такие славные кроссовки стоят всего лишь $5.99. Анна тут же заявила Андрею, что в такой стране даже нищему вольготно жить: машина (их) стоит $1, 500, обувь – $6 – почти коммунизм. Андрей согласился, но как-то совсем без энтузиазма. Совсем скоро и Анин энтузиазм пошел на убыль, оказалось, что за милой маской человечности прячется самый настоящий капитализм.

Но, «всему свое время», и время сетовать, а тем более – плакать, еще ждало своего часа. А пока они со счастливой Соней в новых ботинках и большой конфетой в руке поехали на океан. День был солнечный, и океан появился неожиданно, как будто случайно: они ехали по похожим зеленым улицам и, вдруг, за очередным поворотом в конце улицы, всего в нескольких блоках от них открылась безбрежная живая синева. Показалось, что машина скатывается с горы навстречу волнам. На минутку стало жутковато, но они уже въехали на парковку, и Анне стало смешно за свои страхи: город и океан разделял не только высокий бетонный парапет, но и широкая полоса песчаного берега. На смену глупым мыслям пришло ощущение нереальности, океан поражал и подавлял своей несоразмеримой масштабностью. Огромные волны ритмично и гулко наплывали на песчаный берег, оставляя за собой белую кромку пены, и, не успев отхлынуть назад, опять захлестывались очередной мощной волной, – как будто отмеряя секунды вечности и гипнотизируя сознание заданным ритмом. А дальше – далекая водная гладь, переходящая в высокое небо. Впервые в жизни Анна вместе с восторгом перед вечной мощью природы ощутила свою незначимость, временность своего существования во вселенной. Стало на мгновенье неуютно и страшно, но совсем скоро страх опять сменился радостью: впереди еще целая жизнь, хватит времени на думы о смысле жизни. Но океан со своей магической аурой так потряс сознание Анны, что она загадала: они обязательно будут жить рядом с океаном, слушать его вечный гул и думать о вечном.

Дальше они поехали по знаменитому мосту и вокруг было так пронзительно красиво, что Анна вдруг разрыдалась – ее наконец-то отпустило напряжение последних дней – до нее дошло, что вся немыслимая красота вокруг отныне принадлежит ей, и что Россия с мрачностью и неустроенностью осталась уже в другой жизни, а впереди – совершенно новая страница с таким изумительно-красивым фоном. Она плакала, и Андрей и даже Соня понимали, что слезы Анны – от радости.

После того случая на мосту Анне не раз приходилось плакать, но уже никогда она не плакала от счастья.

Те два дня вместили в себя очень много: первое узнавание страны, первые картинки нового «букваря», совершенно беззаботное настроение, долгожданную радость быть опять вместе, и, главное, абсолютное бесстрашие перед будущим. Как будто судьба подарила им эти дни – затишье и передышку в бесконечной череде больших и маленьких проблем. И они радовались, не подозревая, что будущее далеко не безоблачно, что впереди у их маленькой семьи еще не одна битва, и будут более серъезные и более кровопролитные, – воистину «незнание – смело».

К концу второго дня они встретились всей компанией недавних переселенцев. Собрались все у самой преуспевающей пары – друга Андрея по институту Бориса Ларинцева и его жены Лизы. Ларинцевы уже выбрались из первой нищеты и снимали свой небольшой апартмент. Лиза работала в Русско —Американском сообществе, а Борис в маленькой строительной компании, которая занималась в основном покраской домов. У семьи был устойчивый доход (довольно приличный по общему мнению), они покупали мебель и прочую утварь в магазинах, а не на гаражных распродажах, присматривались к новым машинам, и даже совсем скоро должны были получитъ green card. Ларинцевы вполне закономерно гордились своими достижениями и радушно принимали гостей на правах полноценных граждан Нового Света. Особенно старалась Лиза: она много говорила, особенно о себе и своей работе, как бы между прочим хвалила Бориса и сына, и невинно, но слишком назойливо сводила любой разговор на свои успехи.

Анна знала Лизу давно, они часто встречались в общих компаниях, обе с симпатией относились друг к другу, но подругами так и не стали. Лиза всегда удивляла Анну, – и не ее одну, забавной раздвоенностью; с одной стороны, та была очень способная и бесстрашная особа: она училась в специальной школе с английским уклоном и уже собиралась поступать в ИнЯз, но в старших классах познакомилась со студентом из МАРХИ, и ей вдруг захотелось стать архитектором. Лиза занялась рисунком, и за год так преуспела, что с первого захода поступила в престижный архитектурный. Наделенная отличной памятью и собранностью, она легко схватывала все предметы, и оказалась в ряду первых студенток. Но, с другой стороны, Господь, одарив ее такими неординарными способностями, позабыл позаботиться об ее умении толково житейски мыслить, анализировать поступки и делать разумные жизненые выводы. Лиза, уверенная в своей исключительности, постоянно главенствовала в обществе, совершенно не заботясь о том, какое она производит впечатление, при этом порой несла такие глупости, что начинала всех раздражать, особенно мужа Бориса.

Но именно Лизе они были обязаны тем, что сидели сейчас в Америке. К моменту развала Союза и, якобы, наступившей демократии, у Лизы осталось много школьных друзей, закончивших ИнЯз, и именно через них она и познакомилась с американцами, которые им всем сделали вызов в Америку. Остальное, как говорится, история… И теперь они все – те, кто не побоялся сдвинуться с насиженного места, сидят вместе по другую сторону земного шара. Почти все: жене их третьго друга, Толи, так и не дали визу, поэтому Толя сидел сумрачный и молчаливый, он даже не сделал вид, что обрадовался Анне – как будто она была частично виновата в том, что ее с ребенком выпустили из страны, а его Люду – нет. Было жалко его, особенно с позиции собственной удачи, тем более он был всегда самый симпатичный Анне человек из всей компании Андрея.

Анна привезла всем подарки от родственников из России: хрустальные стопочки для водки (две из которых тут же разбили), шоколад для Олега, сына Лизы и Бори (на который он даже не посмотрел), баночку икры и еще много совершенно ненужных вещей, которые с таким трудом доставали в нищей России. Единственной ценностью оказались письма и фотографии для Толи от его жены, и для него же – золотой крестик на цепочке.

Кроме своих, в гостях оказалась незнакомая Анне пара, Вова и Мила. Как выяснилось из общих разговоров, они примкнули к их привычной, давно сложившейся компании несколько месяцев назад. Кажется, они выиграли green card по лотерее, оба были экономистами и уже работали почти по специальности, хотя жили пока у русской старушки. Анне с первой минуты не понравилось присутствие посторонних людей, вдобавок ee раздражало, что муж и жена оба, как заведенные, жонглировали незнакомыми Анне словами и понятиями, типа insurance, benefits, и постоянно приводили какие-то цифры. Их задорная эрудированность на тарабарском языке казалась скучной и назойливой, но, только позже до Анны дошло, что все непонятные разговоры велись в основном для нее, чтобы произвести впечатление на новичка.

Да и сама пара не понравилась Анне. Вова был, явно из того, почти совсем забытого круга «друзей Игоря Мейера»: с таким же апломбом, самоуверенностью и инфантильностью в одном лице. У него была довольно пригожая наружность, особенно притягивал бархатный взгляд светло-карих глаз, но что-то чудилось в фигуре и в лице как будто немножко непропорциональным (слишком большой рот и черезчур узкие плечи?), что делало его похожим на Буратино. Мила – его жена, несмотря на все старания, выглядела совсем не «мило»: небольшое лицо с острым носом, темные пристальные глаза и надменное выражение лица, – при совершенно ординарной наружности такие женщины на родине почему-то имеют репутацию «знающих себе цену».

Вдобавок, у супругов прослеживались видимые на глаз напряженные отношения: они оба согласно говорили о своей успешной американизации, о смышленности сына (у них был мальчик примерно такого же возраста, как и Соня), но когда обращались друг к другу, что-то тяжелое повисало между ними. Закончились посиделки тем, что Вова напился больше всех и стал открыто приставать к Анне; всем стало неприятно, хорошо хоть Андрею хватило выдержки свести всю некрасивую сцену на шутку – он помнил, что Анна не переносит мужчин такого типа и поведения; но Мила всерьез рассердилась и обиделась на мужа, и поспешила увезти его домой.

Дальше сидели привычным своим кружком, посмеялись над Вовой и его ревнивой женой, а потом Лиза повела Анну на кухню, чтобы «немножко посплетничать», и, действительно, вывалила на Анну поток информации: что и где покупать, какие здесь носят джинсы, какие у них с Борей доходы, как их сын до сих пор не любит школу, и что им нужно будет переехать в район, где школы лучше, и какой он способный, особенно в математике, и дальше: об особых сковородках, дантисте, и о каком—то Николае на работе. Она так простодушно радовалась приезду Анны, ей наскучило быть одной среди мужчин, – поэтому она и привела Вову и Милу в компанию, но «они оказались немножко странные, хотя и ничего».

Анна устала и ей уже хотелось домой (как быстро она стала считать дом Мирохиных домом!), Соня уснула на диване, и еще предстоял неблизкий путь в ночи, да и после таких интересных и необыкновеннх дней Анну утомлял и раздражал разговор о каких-то дурацких мелочах, хотя она и сочувствовала Лизе в ее желании выговориться. Андрей тоже утомился и вскоре пришел за Анной на кухню, чем спас ее от бесконечной Лизиной экзальтации. Отговорившись тем, что теперь они никуда не денутся, и у них впереди много времени для общения, они посадили сонную Соню в машину и поехали в свой новый «дом».

К слову сказать, у них с Лизой так и не получилось «многих встреч» в новой жизни, каждому из них был уготовлен свой путь, и вскоре от их дружных посиделок остались только нечастые звонки по телефону…

В понедельник начались будни. Анна приступила к работе. Скажем прямо, работы, как таковой, не было: спуститься после ухода Галины вниз, зайти к Ники, пожелать ему доброго утра, спросить, что он хочет на завтрак (тут вариации из трех: хлопья с молоком, теплую овсяную кашу из пакетика или же, чаще всего – «он пока не голоден»). Иногда, когда он уставал от телевизора, то хотел, чтобы Анна поговорила с ним (говорил он один), дальше – обед (чаще всего тунец из банки с соевым соусом) и все. Ей даже не нужно было сидеть у него в комнате, просто быть у них на этаже. Ничего сложного, но как тягостно оказалось такое бездельное многочасовое сидение среди грязи, вони и бардака. Анна в первый же день решила понемножку постепенно прибирать дом. Но Галина, заметив более – менее чистые участки в доме, отреагировала очень неожиданно. Она, как всегда, с извинительной улыбкой, сказала Анне, что не стоит ничего трогать с мест, а то «Ники переживает, когда не находит нужную вещь». Что в переводе Андрея означало: «Галина боится, что ей придется тебе платить дополнительные деньги, она не понимает, что тебе просто противно находиться в грязи». Пришлось смириться с грязью; единственное место, где она действительно навела порядок, была кухня. Кухней никто, кроме нее, не пользовался, и она перемыла всю посуду, вычистила холодильник от прошлогодних продуктов, и чаще всего проводила там весь день. Еще Ники как-то упомянул, что он любит борщ, и Анна взяла за правило пару раз в неделю варить борщи, что всем понравилось: Ники действительно сьедал теперь каждый день тарелку любимого супа, а Галина радовалась, что они нашли подходящую для Ники еду. Сама она по-прежнему питалась пиццей, китайской едой и тортами у себя в комнате.

Все это было терпимо; ужас случился на третий день. Ники вдруг попросил Анну потрогать шишку. У больного была злокачественная опухоль – саркома, и на спине около правой лопатки выпирал довольно большой нарост, заметный даже через одежду. По прогнозам врачей у пациента после сеансов радиации постепенно должно было произойти размягчение опухоли, и потом, при удачном раскладе, она должна бы совсем исчезнуть. Мысли о состоянии шишки справедливо волновали Ники больше всего. Но, как бы в насмешку над ним, больной сам никак не мог проверить результат лечения. И на третий день он, по его понятиям вполне резонно, попросил Анну потрогать его tumor. Она не сразу поняла значение слова, а Ники уже повернулся к ней спиной и задрал пижаму. Анна остолбенела от ужаса и отвращения: на белой дряблой спине совершенно неестественно торчала шишка величиной с картофелину, обтянутая такой же белой кожей. Анна почувствовала, как к горлу подступает тошнота, – чувство брезгливого отвращения оказалось сродни тому, как если бы Ники вдруг снял штаны и попросил потрогать его член.

Она пробормотала что-то, кажется, – «ей нужно помыть сначала руки», побежала в ванную, включила воду, и постояла там в нерешительности. Потом опомнилась, увидела, что стоит в грязной вонючей ванне Митрохиных, двумя пальцами осторожно закрыла кран и пошла на кухню. Там она действительно вымыла руки, решила, что выхода у нее нет, схватила коробку с салфетками и пошла назад к Ники.

Тот так и сидел с задранной пижамой, и шишка торчала так же безобразно, но Анна уже пришла в себя. Она сказала Ники, что у нее холодные руки и она лучше потрогает опухоль через тонкую салфетку, чтобы ему было приятнее. И, не дожидаясь ответа, схватила из коробки несколько салфеток, накрыла ими шишку и уже более хладнокровно стала осторожно жать ее. На деланно-равнодушный вопрос Ники: «Ну как там, все еще твердая?», Анна уже спокойным голосом ответила, что ей трудно сказать, ведь она не знает, какая она была прежде. И тут же спохватилась, подумала, что нужно было сказать, что шишка уже мягкая, пусть больной порадуется. Но Ники, похоже, остался довольным: теперь Анна будет знать, как было на сегодняшний день и сможет наблюдать за будущими изменениями.

В первое время Анне казалось, что она никогда не привыкнет к жуткому виду неестественного нароста на спине, но, к своему удивлению, совсем скоро стала смотреть на шишку совершенно спокойно, хотя и продолжала трогать ее через салфетку, пока не обнаружила в аптеке одноразовые перчатки. Вообще, она быстро свыклась со своей новой ролью, только временами на нее вдруг накатывал приступ тоски, и в голове проносилось: «Боже мой, почему я здесь, что я тут делаю?», но такие минуты возникали редко и быстро проходили под влиянием волшебной фразы: «это временно, нужно потерпеть».

Галина и Ники относились к ней хорошо. Галина радовалась, что Анна пришлась по душе капризному Ники, и что с ней можно вечерами побеседоватъ по телефону. Ники нравилось, что Анна спокойная, он устал от чужих (Галиных) эмоций и откровенного безразличия к его положению, нравилось, что Анна готовит ему борщи, следит за его опухолью и слушает его жизненные мудрости. Всеми заброшенный, он не подозревал, что слушать его мудрости оказалось для Анны тяжелым бременем, одной из неприятных обязанностей, из разряда «что поделаешь – терпи». Ники, то ли под влиянием болезни, то ли по натуре – а скорее всего, от того и другого вместе, был совершенно мрачным человеком. Вся его мудрость, честно говоря, сводилась к одной фразе: «В Америке зад свой не подставляй…». Анна просто не могла переносить ни его примеры из жизни, ни его философские выводы. Она только что приехала из мрачной безнадежной страны в Америку, чтобы начать строить новую светлую жизнь, и тут тебе этот больной мрачный старик – неудачник поучает тебя, как жить в новой стране.

Она так и не смогла примириться с мрачным пессимизмом Ники и через это не смогла по человечески пожалеть бедного и одинокого старика, так и воспринимала до конца общение с ним, как неприятную работу. Самое интересное, что потом она не раз вспоминала его фразу по поводу «не подставляй» – в ней действительно оказалась немалая доля правды. И еще: годы спустя, сама оказавшись в тяжелом положении, ей стало стыдно за себя ту, молодую и эгоистичную, за то, что у нее не нашлось тогда жалости и сочувствия к умирающему человеку…

Андрей с облегчением сбросил заботу о Ники со своих плеч, ему нужно было наконец то закончить составления application for asylum – заявление в иммиграционные службы на политическое убежище. Большой труд в несколько десяток страниц был уже написан и вчерновую переведен все той же незаменимой Лизой, и теперь осталось только, чтобы его отредактировал человек, для которого английский – родной язык. И тут не обошлось без Лизы; через свое Русско —Американское содружество она нашла для Андрея волонтера – американку Лорен, которая предложила свои услуги. В то время еще не угас интерес к недавнему врагу Америки – бывшему СССР, поэтому американцы нередко помогали русским адаптироваться в новой стране.

Андрей уже отдал Лорен свой труд, и, похоже, рассказанная там история жизни молодой семьи заинтересовала своей необычностью американку, настолько, что та часто встречалась с Андреем и расспрашивала его о жизни в России. Когда приехала Анна с Соней, ей захотелось встретиться и с ними…

И вот, неделю спустя после их приезда, в субботу, Лорен появилась у них в гостях. Андрей сразу же пригласил ее наверх, извинившись за грязь на первом этаже – ему было стыдно, но Лорен не поняла, почему он извиняется за чужой стиль поведения, ведь у них на этаже чисто и довольно уютно. Анну совсем не радовала подневольная встреча с незнакомой женщиной, после первой недели работы ей хотелось отдохнуть и провести выходные втроем. Но, в то время она полностью доверялась Андрею. Она верила, что он уже успел за полгода адаптироваться в Америке, более менее уверенно ориентируется в новой стране и знает, что лучше для них.

Анна вообще по-новому глядела на Андрея. Все эти месяцы у нее сохранялся образ мужа, расцвеченного разлукой до идеала – родного и близкого, любящего, веселого, остроумного, заботливого и верного, и главное, своего. Но, оказалось, что она успела немножко отвыкнуть, так, что теперь смотрела на него слегка со стороны. И то, что она увидела, не разочаровало Анну, напротив, ей польстило, что Андрей вполне органично вписался в новую страну. Его слегка удлиненное лицо, голубые глаза и открытая улыбка естественно делали его похожим на типичного американца, и Анна даже внутренне возгордилась, что у нее такой муж – симпатичный, умный, самостоятельный.

Андрей немножко рассказал ей о Лорен, – что ей где-то лет сорок и она преподает английскую литературу в старших классах. После такой информации Анна ожидала увидеть классическую училку, что-то типа Валентины Павловны лет пятнадцать назад. Каково же было ее изумление, когда на лестнице вслед за Андреем появилась одна из тех прекрасных инопланетянок: стройная, в джинсах в обтяжку, с длинными светлыми волосами до плеч и ослепительной улыбкой кинозвезды. Анна растерялась и почувствовала себя гадким утенком рядом с такой красавицей. Лорен уверенно протянула руку для пожатия, назвала себя, и Анне оставалось только ответно пожать ей руку и тоже представиться. Потом Андрей познакомил ее с Соней, та засмущалась, насупилась, а Лорен произнесла «so pretty». На этом более менее сносная часть приема закончилась. Ситуация для Анны складывалась неестественная и неприятная: она почти не знала английского, абсолютно не понимала Лорен и не знала, как себя вести в ее присутствии. Андрей переводил Анне отдельные фразы, Анна односложно говорила yes или no, сидела напряженная, внутренне злясь на себя и на Андрея за такое «чудесное» знакомство и ждала, когда же все закончится. Самый радостный момент из всей встречи для нее настал, когда Лорен наконец-то поднялась с дивана и сказала, что она была очень рада познакомиться с Анной и Соней; эту часть Анна поняла и согласно закивала в ответ, как китайчик, и так же радостно сказала good bye, в надежде, что знакомство их на этом закончилось.

Но, как оказалось, обрадовалась она зря. Через пару дней Андрей, сделавший вид, что не понял настроения жены, обьявил, что она и Соня очень понравились Лорен, и та хочет повозить их по интересным местам, чтобы они поближе познакомились с американской жизнью. Видя, как Анна протестующе напряглась в ответ, добавил миролюбиво, что общение с Лорен поможет ей раскрепоститься с языком. Вполне логично, хоть Анну немножко задело, что Андрей не спросил ее мнения.

Весь следующий месяц вечерами и в выходные Лорен заезжала за ними и возила в музеи, в детские парки, на ярмарки. Когда Андрей не мог ехать – ему дали небольшую работу от компании, где работал Борис, то они ездили без него, втроем с Соней. Анне по-прежнему было неуютно с Лорен, она не понимала ее из-за языкового барьера и чисто по человечески – новая знакомая так и оставалась для нее инопланетянкой с загадочным менталитетом.

Скоро, правда, Анна разглядела, что Лорен действительно не так молода, да и не красавица, просто хорошо сохранившаяся тетка с традиционной американской улыбкой на лице. Вдобавок, вопреки самоуверенному виду, она оказалась неожиданно откровенной и дружелюбной, не кокетничала и правдиво отвечала на все щекотливые воросы. Но этого было мало, чтобы действительно подружиться. Главное, Анна не понимала, почему Лорен тратит все свободное время на нее и Соню, для нее самой были в тягость визиты «подруги» и совместные поездки по интересным местам. Получалось, что у Анны кроме прямой обговоренной работы – общением с Ники (и вечерами с пьяной Галиной), вдруг появилась дополнительная, тоже неприятная работа —дружба с Лорен. Конечно, она была благодарна, что Лорен переводила их бумаги, помогала им, но зачем ей нужна была она, Анна?

Но дружба продолжалась. Более того, она вдруг пригласила их на празднование Дня благодарения к своей тете. Анна всячески отнекивалась, ей совершенно не улыбалась идея провести дополнительный выходной вместе с Лорен и ее тетей. Но Андрей уговорил ее, сказал, что ей не стоит дичиться, лучше быть более открытой к новой жизни, культуре, праздникам. Анне пришлось согласиться.

Впоследствии Thanksgiving станет один из любимых Аниных праздников, как и для большинства американцев. Но тот первый праздник тоже навсегда останется в памяти, как один из самых неприятных дней…

В тот день они, как им было сказано, поехали к тете Лорен к четырем часам. Жила тетя недалеко, в соседнем городке. Они без труда нашли улицу и дом, позвонили в дверь, украшенную венком из осенних листьев. Дверь открыла очень пожилая седая женщина и немножко недоуменно уставилась на них. Анне тут же захотелось повернуться и убежатъ, Андрей тоже немножко смутился, стал что-то говорить про Лорен, слово Thanksgiving он забыл, то что они приглашены, он тоже не решался сказать – а вдруг они ошиблись и это не тетя Лорен. Как выяснилось – действительно, это была не тетя; женщина крикнула вглубь дома и показалась другая пожилая женщина, более осанистая и помоложе, теперь уже действительно тетя. Настоящая тетя изобразила на лице приветливую улыбку, представилась – звали ее Джен, пригласила в гостиную, сказала, что рада их видеть, и что Лорен еще нет, и она, к сожалению, вынуждена их оставить одних, – у нее в кухне готовится обед. Вторая женщина тоже ушла – помогать тете. Они уселись на диван и молчали: Анна с немым укором, Андрей – с независимым видом. Даже Соня молчала, ей объяснили дома, что едем в гости, и она не понимала, почему они оказались совершенно одни в чужом доме. Правда, любопытство не оставило ее, она исподтишка рассматривала комнату, камин, картину над ним и статуэтки на каминной полке.

Сидеть пришлось минут пятнадцать, показавшимся им вечностью. Наконец —то прозвучал звонок, и тетя поспешила к двери – слава Богу, это была Лорен. Вся изизвинявшись, она сообщила, что забыла дома пирог и пришлось возвращаться за ним с полдороги. Посидев с ними пару минут, она пошла к тете, чтобы помочь ей накрыть стол. Они опять остались одни, правда, столовая была прямо рядом с гостиной, и они видели, как Лорен бегала из кухни в столовую, расставляя тарелки и приборы, ободряюще кивала им головой и опять исчезала. По всему дому разносился аромат зажаренной индюшки, Соня тихонько пожаловалась Анне, что она хочет есть, Анна так же тихонько велела ей потерпеть.

Уже начинало темнеть, когда их наконец-то пригласили к столу. Суетились женщины не зря – их взору предстала сервировка, достойная королевского приема. Стол, застеленный праздничной скатертью – осенние листья на бежевом фоне, приглушенно освещался большой люстрой, создавая атмосферу уюта, у каждого прибора стоял подсвечник в виде тыквы с оранжевой свечкой, и посредине стола – ваза янтарного стекла с декоративными плодами. Тарелки и салфетки были в той же осенней гамме. На столе уже стояло несколько больших блюд (как выяснилось потом, с приготовленными овощами), соусница, еще небольшая вазочка с чем-то красным, похожим на варенье – и все. Лорен подсказала, где им лучше сесть, и после того, как все расселись и наступила напряженная тишина, тетя внесла гигантскую запеченную индюшку. Пир начался.

Они сидели за столом странной компанией: две пожилые женщины (вторая оказалась одинокой подругой тети), Лорен, их дальняя родственница лет пятидесяти и они втроем. Парадность сервировки, по мнению Анны, никак не сочеталась с едой: зеленые бобы с луком, брюссельская капуста, странная запеканка из хлеба. Единственно съедобным казались сама индюшка с подливкой и картофельное пюре. Да и то, когда Анне передали вазочку с красным желе и объяснили, что это клюква, и Анна послушно, как все, положила ее на кусок индюшки, то ее чуть не вырвало: мясо птицы и варенье, пришлось тихонечко соскрести клюкву в сторонку. Соня съела только кусочек индюшки и пюре, от всех остальных деликатесов она решительно отказалась.

Зато все остальные с удовольствием поглощали наготовленные блюда и нахваливали их так, как будто на столе было действительно что-то необычайно вкусное. Анна не могла понять: почему среди такого продуктового изобилия в магазинах нужно в большой праздник есть скучные овощи и индюшку с вареньем. Когда пришло время для сладкого, их спросили: какой пирог они предпочитают – яблочный или тыквенный, она, не задумываясь, тут же выбрала яблочный для себя и для Сони, и удивлялась, что вся американская часть стола ела и восхищалась тыквенным пирогом (за которым Лорен пришлось вернуться с полпути).

Но самым неприятным оказалась не еда, – о вкусах и традициях не спорят, а странная компания, в которой они очутились по милости Лорен. Анна чувствовала себя совершенно чужой на чужом для нее празднике, Андрей старался как-то вести разговор, но у него тоже получалось неловко: его английский был не настолько хорош, чтобы поддерживать беседу в незнакомом обществе. Пожилые американки, когда обращались к ним, говорили медленно и почему-то громче обычного, как будто их так лучше поймут. Лорен старалась больше всех – ей так хотелось, чтобы им было комфортно и чтобы понравилась еда и сам праздник, но своими чересчур задорными восклицаниями действовала на нервы больше всех. Анна буквально считала минуты до того момента, когда можно будет поблагодарить за чудный праздничный ужин и откланяться. Андрей, вне сомнения, понимал ее настроение, но старался не замечать, и продолжал играть роль благодарного гостя, общаясь уже в основном только с Лорен – благо все расслабились, и пожилые американки стали обсуждать что-то свое. Он подливал себе и Лорен вина – Анна больше не хотела, и, казалось, не видел умоляющего взгляда жены с немой просьбой поскорее уйти.

Все кончается, в конце концов закончился и их визит. Анна всю дорогу назад молчала, Андрей делал вид, что все прошло замечательно, Соня наконец-то разговорилась, и полились ее нескончаемые вопросы и мудрые рассуждения по поводу увиденного, Андрей с показной радостью общался с дочерью, чтобы не чувствовать молчания жены. Так, «усталые, но довольные» они вернулись в дом Митрохиных. Анна, совсем выжитая физически и психически, мечтала только, чтобы поскорее уложить Соню спать и самой лечь в кровать и посмотреть – не понимая, какой-нибудь фильм.

Но неприятный день продолжался. Галина, услышав, что они вернулись из гостей, тут же набрала их номер, и в трубке раздалось традиционное «ну, как вы..». Голос у нее был, конечно, нетрезвый. С настойчивостью пьяного человека она начала выспрашивать, понравилась ли им индюшка, и какие овощи были у них на столе и какой пирог подавали на десерт. Анна послушно, ровным голосом отвечала на все ее вопросы. Удовлетворив любопытство, Галина рассказала, что она заказала им с Ники праздничный обед в ресторане, и поделилась радостью, что Ники сьел половину куска индюшки и поел овощей, правда в этот раз у них в меню почему—то не было его любимого sweet potato, а тыквенный пирог оказался суховатым. И дальше пошел разговор о Никиных приорететах в еде, плавно перетекающий в заботу о Ники, и заодно подключились просто отвлеченные вещи – Галина решила устроить себе удовольствие в честь праздника – общение на пару часов с подневольной Анной; так долго и так откровенно Галина еще ни разу не позволяла себе говорить. Анна слышала, как речь Галины становится все более бессвязной, она знала, что Галина параллельно разговору опустошает бутылку вина, и терпеливо ждала, когда та уже будет не в состоянии продолжать беседу.

После того, как Галину наконец-то сморил богатырский сон, и до их комнаты донеслись характерные раскатистые звуки, Анна молча прошла мимо сочувствующего взгляда Андрея, легла ничком на кровать и разрыдалась громко, истерично, с подвываниями – так, что, наверное, слышно было и внизу – если бы там было кому слушать. Андрей сначалa бросился утешать, но потом даже испугался истерики жены, он никогда еще не видел Анну в таком состоянии. Он принес ей воды, силой заставил выпить полстакана, потом сидел рядом, гладил по спине и говорил тихонько ласковые слова: просил прощения за черствость и, вообще, за все. И, действительно, в его словах чувствовалась и любовь, и забота и раскаяние. Раскаяние было очень трогательным и искренним, – Анне даже стало неловко, что Андрей так тяжело переживает свою вину, ведь он не виноват (ну, разве, самую малость) в том, что получился столь непереносимо тяжелый день. Постепенно Анна успокаивалась, – жизнь уже не казалась сотканной сплошь из горечи и обид, и вскоре даже улыбнулась сквозь слезы торжественно-серьезной фразе Андрея, что он «больше не позволит Анне так расстраиваться». День, прошедши так паршиво, заканчивался на хорошей ноте. Ах, если бы на этом закончились бы все их беды…

Документы для эммиграционных служб были оформлены, проверены и отправлены. Оставалось ждать официального разрешения на работу, и они немножкo расслабились. Андрей сделал за cash небольшую работу для компании Бориса, в результате чего у них появились небольшие деньги для ремонта машины (уже!) и для мелких радостей в виде Макдональдса, Барби для Сони и прочиx недорогиx развлечений. Лорен по-прежнему приходила в гости и всегда готова была их сопровождать, но, к удивлению Анны, Андрей теперь сам старался избегать ее визитов. Анне, с ее щепетильностью, показалось такое его поведение непонятным и даже некрасивым: ведь Лорен действительно помогла им с документами, а теперь, когда ее помощь больше не нужна, Андрей, похоже, не хочет продолжать с ней знакомства. И она уже сама соглашалась на дружбу с Лорен, чтобы сгладить неловкие моменты с переменой настроения Андрея. Они теперь иногда вдвоем ездили в магазины с женской одеждой или сидели в кафе, и Лорен терпеливо общалась с Анной, пытаясь помочь ей с разговорным английским. Как ни странно, Анна даже начала привыкать к Лорен, как свыкаются с новыми родственниками, хотя та по-прежнему ставила ее в тупик своим менталитетом: например, она могла сказать что-нибудь откровенно нелестное о себе или отвесить неожиданный комплимент в адрес Анны – причем за ее фразами не чувствовалось задней мысли понравиться или сделать приятное, так – походя – констатация факта. Как-то раз, увидев Анну в короткой юбке, Лорен сказала ей, что у Анны очень красивые ноги. Анна смутилась и не знала, как реагировать: во-первых, она всегда считала, что у нее слишком тонкие ноги – что было правда по российским меркам, а во-вторых, для нее было непонятно, как одна женщина может так беспечно сказать другой о ее достоинствах – тоже было непривычно по российским меркам. Несмотря на такие странные мелочи, Лорен уже не казалась Анне человеком с другой планеты, и она смирилась с мыслью, что в их жизни отныне будет присутствовать американская подруга Лорен.

…Беда пришла в виде обычного телефонного звонка. Звонила Лиза; они первое время часто перезванивались, Лиза на правах старожила по-дружески давала Анне советы, расспрашивала о их житье – бытье, рассказывала много о себе и о Боре, еще больше об Олеге; за неимением частых встреч (жили они не очень близко) Лиза старалась почаще звонить днем, зная, что у Анны много свободного времени.

И в этот раз она начала с обычной невинной болтовни, рассказала, что у них был Толя в воскресенье в гостях и что они перепились с Борисом, так, что Толе пришлось остаться у них ночевать, и дальше что – то смешное на тему русских посиделок. Анна слушала и смеялась, и даже не сразу заметила, что Лиза вдруг переменила тон на серьезный и говорит что-то об Андрее. В сердце неприятно заныло – оно откликнулось раньше, чем включилось понимание. А потом ей захотелось положить трубку, чтобы не слышать продолжения, но она так и сидела, уставившись на грязный стол и слушала Лизу, заранее зная, что та скажет.

А Лиза говорила о том, что она случайно услышала, как пьяные Борис и Толя обсуждали отношения между Андреем и Лорен. Лиза тут же извинилась за то, что стала вестницей такой неприятной новости, и что не ее дело влезать в чужие семейные дела, но она, конечно, на стороне Анны и против того, чтобы их, женщин, дурили, тем более – это она, Лиза, познакомила Андрея с Лорен и, получается, что она тоже немного виновата. Анна молчала, а Лиза пыталась свести свой разговор к банальному «не бери близко к сердцу, всякое бывает», но, не слыша реакции со стороны Анны, спешно и скомканно закончила разговор и положила трубку.

Анна тоже осторожно положила трубку на телефон и сидела молча, глядя на тот же грязный стол. Она ничего не думала, ей только было очень-очень плохо. Как будто жизнь кончилась. Она поняла в тот момент, что жизнь действительно может кончиться при жизни, и это то, что случилось с ней. Как будто из души вынули большое и главное, и на месте того большого стало пусто и тоскливо. Как тяжело проживались минута за минутой… Сколько их ей еще отмерено в жизни – и уже всегда так тяжело?.. Самое невыносимое – что она осталась одна в этом новом мире (Соня не в счет), и не знает, как же ей жить дальше. У нее даже нет денег на билет назад, да она и не хочет назад, но и оставаться здесь после всего уже тоже невозможно…

Так и сидела она, застывшая, не думая, что уже время обеда, и хорошо бы покормить Ники или хотя бы справиться о его самочувствии, забыла, что наверху Соня сидит уже какой час в пижаме перед телевизором, неумытая и голодная; все стало неважным и ненужным, она очутилась в тоскливом и мрачном безвременьи.

Вдруг она услышала знакомые шаги и увидела, что в столовую входит Андрей. Он как-ни-в-чем-не-бывало улыбнулся ей, и она, прозревшая, наблюдала, как он умело делает вид, что рад ее видеть. «Боже мой, как гадко и противно, а она сама – доверчивая слепая дура». Анна подняла на него тяжелый взгляд, в котором сконцентрировались обида, презрение и ненависть одновременно. Андрей испугался:

– Анна, ты что?… Что случилось?… Что-то с Соней?… – но увидел, что Анна отрицательно качнула головой, выдохнул с облегчением, – как ты меня испугала, ты даже не представляешь.

Но видя, что Анна по-прежнему молчит и смотрит на него с презрением, начал догадываться о причине, все еще надеясь, что он не прав. Он ласково взял Анну за руку и хотел приобнять ee привычным жестом, но Анна с брезгливостью отстранилась от него. Андрей покорно сел на соседний стул и уже виновато спросил: – Анна, ну что с тобой, ну нельзя же молчать… Скажи, что случилось, и мы с тобой поговорим.

«Мы с тобой» резануло Анну, она вспыхнула на этих словах, посмотрела ему прямо в глаза, улыбнулась с насмешкой и горечью, и выдавила из себя: – Не ломай комедию, противно. Прибереги свое мастерство для Лорен. И оставь меня, пожалуйста… Видеть тебя не могу…, – сама того не ведая, она повторяла типичные фразы обманутых женщин.

Но, в ее голосе было столько неприступной ненависти и презрения – такой жену Андрей еще не знал и не представлял, – он понял, что самое правильное для него сейчас действительно молча уйти.

Вот и все: Анна смотрела, как уходит ее самый родной человек, виновато, со сгорбленной спиной, знающий, что предал ее доверие, ее любовь, ее надежды. Уходит и оставляет ее одну с горем, одиночеством и пустотой…

На ее счастье по коридору зашаркал Ники и заглянул в столовую. Он виновато посмотрел на Анну и проскрипел: – Я, похоже, заснул и не слышал, как ты заходила (Анна не заходила к нему), не осталось ли там вчерашнего борща?

Анна встрепенулась, посмотрела на часы: было почти три часа дня. Бедный Ники сидит весь день голодный. Она вскочила, побежала разогревать борщ, а потом сидела у него в спальне, и пока он ел, смотрела вместе с ним программу новостей. Ники обрадовался, что Анна не уходит, и стал объяснять ей что-то по поводу политических дебатов на экране. Анна послушно кивала, и в тот момент впервые смотрела на него с сочувствием, видя в нем родную душу такого же одинокого и ненужного никому существа. Потом пошла на кухню и медленно перемыла посуду, всячески оттягивая момент, когда ей нужно будет идти наверх…

Стрелки часов приближались к пяти. По их обоюдному негласному уговору с Галиной они не сталкивались вечерами. Анна уходила наверх в пять часов, а Галина приезжала минут через пятнадцать. Галине не хотелось никого видеть – ей нужно было срочно заказывать delivery, она не могла терять драгоценное время на разговоры. Анне в свою очередь не хотелось видеть Галину, в трезвом виде у той всегда был слегка виноватый вид, – женщина она была неглупая, и стыдилась своих пьяных телефонных откровений.

Сегодня впервые Анна не обрадовалась желанному освобождению от своей незавидной службы, – она не хотела видеть Андрея, не хотела даже видеть смешную Соню, единственным желанием было залезть в темную нору и завыть тихонько, чтобы ее никто не слышал. Но норы не было, и, даже чтобы уйти из дома, ей пришлось бы подняться наверх за курткой – по вечерам уже было прохладно. Но куда идти – дом Митрохиных находился среди одноэтажной Америки в небольшом городке, и до ближайшего культурного центра нужно было ехать на машине. Андрей уже учил ее водить, но прав у нее еще не было. Да и куда бы она поехала – она до сих пор шарахалась от любого американца, не понимала их разговор и с трудом сама изъяснялась простыми заученными фразами.

Но, выбирая, между чужим миром и предстоящими объяснениями с Андреем, она предпочла первое. Район их безопасный, можно просто походить по улицам, полюбоваться на праздничные декорации. Близилось Рождество, и Америка превратилась в сказочную картинку. Каждый дом, за редким исключением, сверкал полосками огней на крышах, спиралями закручивались невидимые стволы деревьев, у некоторых домов стояли светящиеся снеговики, пингвины, олени, а кое – где даже целые сцены с Девой Марией, волхвами и младенцем – Иисусом. Они любили ходить с Соней по соседским улицам и любоваться декорациями – поневоле на душе становилось радостно даже у нее, а Соня как будто попадала в чудесную сказку, своего рода бесплатный Диснейленд…

Анна поднялась по узкой лестнице наверх, тихонько прошла в спальню, взяла куртку, и уже на выходе ее увидела Соня и радостно закричала: – А папа мне купил гамбургер с курицей и милкшейк.

Потом увидела в руках у Анны куртку и спросила: – Мы идем гулять? Вдвоем или с папой?

Анна стала было объяснятъ Соне, что ей нужно одной срочно сходить по делам, а завтра они погуляют все вместе. Но момент был упущен: Андрей загородил лестницу, взял у нее куртку из рук и сказал: – Не ходи одна, уже поздно. Я тут взял Соне The Wizard of OZ, она пока посмотрит, а мы с тобой сходим «по делам».

Делать было нечего, не устраивать же сцену перед ребенком, пришлось согласиться, и они «дружной парой» спустились на улицу. Анна тут же зло вырвала куртку из рук Андрея и сказала сквозь зубы:

– Не противно ломать комедию, заботливый муж? Оставь меня, дай мне побыть одной… Я не могу видеть тебя, неужели ты не понимаешь.

И ринулась к переходу. Но Андрей не отставал от нее, он обогнал Анну и резко перегородил ей дорогу так, что она чуть не уткнулась ему в плечо. Он схватил ее за руку, чтобы она не убежала и быстро заговорил:

– Анна, подожди, ну куда ты пойдешь, я не могу тебя отпустить, ты заблудишься в темноте. А дальше что? Подумай хотя бы о Соне… Она же не виновата. Вернись домой, я тебя очень прошу. Не хочешь меня видеть – я уеду… Если ты не готова пока меня выслушать…

– Что слушать? – взорвалась Анна: – О твоей любви ко мне и к дочери? Как ты нас ждал, дни считая. Чтобы сбросить на меня Ники? А самому проводить приятно время с очаровательной американкой… Главное, без лишних трагедий и комплексов – все мы друзья – ты, Лорен, я, можно еще кого-нибудь пригласить. Пусть все завистники хихикают над нами – мы выше этого… Сегодня ты с кем проводишь ночь, со мной? Спасибо. А с Лорен когда, завтра? Чудно. А потом мы с ней вдвоем пойдем в кафе. Как мило, не правда ли. Хочешь составить нам команию?.. Как все удачно сложилось: чудная новая страна, прекрасные новые отношения… Может, законной жене поначалу покажется странно, так мы лучше ей и не скажем. А если и узнает, какая разница, все равно ей некуда деваться: ни денег, ни языка, ни документов, ни знакомых – никого и ничего.

Анна начала свою речь сухо и зло, но под конец не смогла совладеть с эмоциями, голос у нее сорвался, и она резко замолчала, чтобы не расплакаться от жалости к себе. Она почувствовала внутреннюю усталость и безразличие, и подумала: «Ну, зачем я все это говорю, и без слов все понятно и ужасно». И она горестно замолчала, машинально продолжая идти. Андрей шел рядом, держа ее за руку, как маленькую девочку.

Они молча обошли блок и опять очутились перед домом Митрохиных. Дул сильный холодный ветер, впервые за все время со дня их приезда на улице было промозгло и неуютно, хотелось домой, в тепло. Андрей потянул ее к машине, открыл дверцу и сказал: – Может, лучше посидим немного, согреемся – неподходящий вечер для прогулок.

Она послушно села в машину. Все было плохо, даже погода против нее. Можно, конечно, продолжать терзать себя и культивировать обиду без конца, но, в конечном счете, они оба понимают, что деваться ей с обидой некуда, и рано или поздно нужно будет снизойти до «объяснений». Противно и тошно, но что делать: можно быть гордой и непримиримой, но с оглядкой на реальность, а реальность – хуже не придумаешь. «Боже, как все было хорошо еще вчера. Как дальше жить после всего?»

Андрей включил обогрев в машине, вместе с теплом на Анну накатилась усталость от ужасного и долгого дня, захотелось спать – ее мозг уже не мог вместить новых эмоций, наступило отупение и безразличие. Она уже смирялась с ролью жертвы, ей вдруг очень захотелось увидеть Соню – единственное родное существо. Странным и неприятным казалось присутствие Андрея, но уже не хотелось умереть и тем самым отомстить ему… Она не любила истерик, – насмотрелась до тошноты в родительском доме, и было немножко стыдно за свой недавний срыв. Хорошо, что не дошло до «выяснения отношений “; все – момент слабости прошел, жизнь продолжается, даже в таком жалком и ущербном варианте.

Анна открыла дверцу машины и пошла в дом. Наверху по телевизору все еще шел фильм, но Соня уже спала на диванчике под бодрые звуки песенки. Личико у Сони было такое родное и милое, такая славная и доверчивая мордашка – Анна чуть не расплакалась от радости и умиления. Она разложила диван, положила спящую Соню и сама легла рядом. Соня во сне обхватила ее за шею, Анна хотела поцеловать ее пухлую ручку и почувствовала, что ладошка у нее липкая и сладкая – дочка сегодня даже не умывалась. «Маме было не до тебя, родная, – подумала Анна, – все-таки нужно взять себя в руки и не распускаться».

И тут она услышала, как по крыше заколотили громкие капли дождя. И совсем скоро дождь зашумел с такой страшной силой, как будто действительно разверзлись небеса, и их дом скоро снесет потоком воды в океан. Стало страшно, – над ними была только досчатая прослойка крыши, а над ней настоящий ураган. Анна лежала, не могла заснуть и мысленно воссоздавала хронологию событий прошедшего дня.

Уже давно, – Анна не помнит когда, скорее всего с замужеством, у нее появилась привычка в затруднительных ситуациях искать совета у абстрактного собеседника. Таинственный поверенный в бедах вмещал в себя кое-какие черты конкретных лиц: немножко мамы, – той, из далекого детства, немножко – каждой из «лучших» подруг, в зависимости от ситуации, но по большей части оставался существом эфемерным и безликим, но, вместе с тем, мудрым и внимательным. Сегодняшний ночной собеседник состоял еще из Оли – золовка никогда не идеализировала Андрея, что было важным, и Лизы.

Анна рассказала терпеливому слушателю обо всем, что случилось, стараясь быть обьективной по отношению к себе и к Андрею. Выговорившись, пожаловалась, что ей очень плохо, – так плохо, как никогда, но главное, ей не хватает поддержки: как ни ужасно сознавать, но она осталась совсем одна перед большим решением, ответственная за Соню и за их будущее… Для убедительности добавила чужую незнакомую страну, незнание языка и отсутствие нужных документов, как бы отстаивая позицию отьезда, – вот тогда Андрею станет плохо, – хуже, чем ей сейчас. Но все ее аргументы, основанные на мести, наталкивались на здравый смысл: «А что, там, в нищей развалившейся России, без Андрея, тебе будет легче? Ты захотела назад? Милости просим, деньги на билет можно скопить, можно даже занять у Лизы, квартира ждет тебя, возвращайся».

Нет, назад в Россию пути не было – нужно учиться жить одной, без Андрея, своими мозгами. Она прислушалась к бушевавшей буре и уже с горьким юмором подумала, что получилось все, как в плохом романе: она узнает об измене мужа, и даже небеса сопереживают ее горю – посылают страшный ураган, и тут неверный муж прозревает и понимает весь ужас им совершенного… Кстати, где он? Она не слышала его шагов, не может же он в такую погоду сидеть в машине. Но тут же приказала себе не переживать за него, прижалась к теплому тельцу Сони и заснула.

С утра она проснулась от радостного визга дочки: Соня увидела спящую рядом с ней маму и пришла в восторг, полезла обниматься и хохотать. Анна тут же, едва отойдя от сна, вспомнила вчерашнее, и сердце противно заныло; но она не могла устоять перед Сониным ликованием, тоже стала смеяться и увертываться от Сониных чрезмерных шалостей. Вот и наступил новый день: их не смело вчерашней бурей, Соня рядом и счастлива, Галина ушла на работу – внизу хлонула дверь, залаял Декси – совсем уже выжил из собачьего ума – пора вставать и спускаться вниз, к Ники… Жизнь продолжается, как будто ничего и не случилось. Вот только сердце ноет, и так сильно, что хочется тихонечко скулить. Она собралась и даже не заглянула в спальню – так и не узнала, ночевал ли Андрей дома.

Ники встретил ее необычно торжественным видом. Он тут же спросил Анну про вчерашний ураган и сказал, что наконец-то они дождались знаменитых калифорнийских дождей. При этом у него был вид, как будто он лично причастен к устройству вчерашней бури. Анна благосклонно выслушала его размышления по поводу изменения погоды (что поделаешъ – раньше и дожди были сильнее и девушки красивее), принесла ему кофе и овсянку, посидела с ним немного за компанию и пошла на свой постоянный пост – на кухню, готовить завтрак Соне и себе.

Она задумалась и не заметила, как на кухне появился Андрей. Выглядел он ужасно: хмурый, небритый, серый, таким он был, только когда заболевал. Анна вопросительно и недружелюбно уставилась на мужа, всем видом показывая, что кухня – это ее убежище и нечего ему тут делать. Андрей понял ее взгляд, но не смутился, несмотря на больной вид, настроен он был решительно. Он сказал, что уже покормил Соню и она досматривает вчерашний фильм, и что он был у Ники и предупредил, что им на часок нужно сьездить по делам (фантазия не работает – опять «по делам»). Тут Анна заметила, что в руках у него ее куртка – значит, он заранее был уверен, что она согласится.

Сегодня новизна новости уже успела притупиться, и к Анне вернулось ее обычное внешне спокойное состояние: она, понимая, что разговор не может не состояться, согласно кивнула Андрею и они спустились к машине.

За ночь заметно изменился и обновился вид улицы: кругом лежали груды листьев, деревья оголились и фасады домов выступили из-за зелени, воздух был все еще влажный, с примесью мокрой листвы и запаха топившихся каминов – не оставалось сомнений, что в солнечной Калифорнии наступила осень – вернее, зима. Несмотря на тягостное душевное состояние, Анна с любопытством смотрела вокруг – ей нравились случившиеся перемены, – декорации ее жизни менялись, под стать ее внутренним переменам.

Оказалось довольно прохладно, и Андрей повез ее в кафетерий при большом магазине. Он удачно выбрал место: там было шумно, бестолково, никому не было до них дела, и в то же время можно было позавтракать – он даже в такой ситуации оставался заботливым мужем.

Анна молча выпила кофе, надкусила несколько раз аппетитную плюшку с ягодами, Андрей сидел с бумажным стаканом кофе и ждал, пока она поест. Молчание затягивалось и начинало раздражать, Анна решительно отодвинула тарелку с плюшкой и вопросительно посмотрела на Андрея. Он тяжело вздохнул и начал, видимо, заранее подготовленными фразами: – Анна, ты же знаешь, что я очень люблю тебя и Соню, – но поймал на себе иронично – неприязненный взгляд Анны, вдруг неожиданно для самого себя сказал: – Я виноват перед тобой, сильно виноват.., но, пойми, я молодой здоровый мужчина, шесть месяцев разлуки – очень большой срок. Тут сплошная физиология: она – он не смог сказать Лорен, действительно баба без комплексов, спровоцировала меня слегка, я и поддался… При этом у меня к ней нет никаких чувств, да, похоже, и у нее ко мне нет претензий… Это даже трудно назвать изменой, так: секс ради секса. Я действительно очень ждал тебя, я даже звонил, чтобы ты поторопилась, если сможешь. Она (опять она) мне даже не нравится, ни как женщина, ни как человек…

Анна слушала его сбивчивую речь, и, действительно, верила ему сейчас. Но потом подумала, что он ей выкладывает стандартный набор изменившего мужа: что он любит только ее, а с той, другой – случайность, сплошная физиология. К сожалению, даже факты против него. Она усмехнулась и прервала его монолог: – А после моего приезда как, физиология или психология, или просто банальная измена при долгожданной жене?

– Не знаю, что у нее в голове было.., – медленно начал Андрей, – похоже, решила доказать себе и мне, что для нее присутствие жены ничего не меняет… А я оказался в дурацком состоянии, вроде бы она нам помогает, бумагами занимается. И вдруг я с приездом тебя отвергаю ее услуги,.. ну, не смог сказать «нет», боялся обидеть ее женское самолюбие. Тем более, когда тебя откровенно и настойчиво соблазняют… Я понимаю, что для меня это небольшое оправдание, но при тебе это только один раз произошло, а после Thanksgiving я вообще избегал ее общения. Ну, ты и сама это видела, в последнее время она приходила только к тебе… Мне кажется, что ты ей понравилась даже больше, чем я.

– Надеюсь, от меня «услуг» не потребуется, – спросила Анна и тут же сама покраснела. Андрей непонимающе уставился на нее, и прежде чем он понял, она спешно добавила: – Я пошутила.

Потом подвинула к себе недоеденную плюшку и откусила снова, подумала совсем отвлеченно, что надо бы Соне купить такую же, очень вкусно, она обрадуется. Но тут увидела впереди себя часы и испугалась, что отпущенный ей час уже закончился, сказала «мне пора» и заспешила к выходу. И уже когда подьезжали к дому, сказала: – Позвони Лорен, чтобы она больше не приезжала.

Следующие пару дней они почти не общались, только при Соне, старались, чтобы дочь ничего не заметила. Анна не присматривалась к Андрею, но невольно замечала, что у того совершенно больной вид: осунувшийся, с воспаленными красными глазами, усталым взглядом. Спали они по-прежнему врозь – на радость Соне, и Анна даже не заметила, что на третий день Андрей не вышел из спальни. Только час спустя, когда она понесла завтрак Соне, дочка торжественно обьявила ей, что папа заболел и не велел ей заходить к нему, чтобы она не заразилась. Тут до Анны дошло, что, действительно, Андрей последние два дня выглядел хуже некуда.

Она зашла в спальню и увидела, что муж лежит совсем серый под двумя одеялами и дрожит. Он открыл глаза, и во взгляде его была благодарность, нежность и просьба пожалеть его, как у провинившейся верной собаки. Анна стало так жалко его, бедного, больного, что она даже слишком поспешно подошла к нему и положила руку на лоб. Ладонь моментально нагрелась, – наверняка под сорок, и при этом прерывистое, с хрипом дыхание, – похоже на то, что бывало с Соней во время приступов астмы. Стало страшно – вот они, маленькая семья в чужой стране, бесправные и беспомощные, они не могут поехать к врачу – они даже не знают, где тут врачи и как к ним можно попасть и сколько это будет стоить, никому до них нет дела, ведь они даже «не значатся в списках», они вне реального мира, как привидения. И, по иронии судьбы, Лорен, единственная, кто мог бы помочь, теперь уже только случайное и обидное прошлое…

«А если он умрет?», – подумала Анна и тут же рассердилась на себя за глупость, потом со злостью подумала о Лорен, как первопричине их бесконечных проблем. «Дрянь, шлюха, стерва», – она уже не думала о вине Андрея, как будто он болезнью искупил свою вину, но хотелось винить кого-то за мучительно тяжкие последние дни, и вся злость Анны вылилась на недавнюю подругу.

Но, злостью проблему не решить – нужно было что-то делать. Она принесла Андрею горячего чая, развела уксус (нашелся только яблочный) с водой, обтерла лоб и тело, старательно избегая его признательного взгляда, принесла еще одно одеяло и побежала звонить Лизе.

Слава Богу, Лиза была дома. Она обрадовалась звонку – как вы, помирились? И тут же искренне расстроилась из-за болезни Андрея и пообещала приехать. Жар у Андрея немножко спал, и он стал засыпать, но вдруг задрожал еще сильнее и захрипел одновременно, и стало опять страшно; за всю их совместную жизнь Андрей ни разу серьезно не болел, и Анна не представляла, что муж может выглядеть таким жалким и беспомощным, совсем как ребенок; она старалась отгонять от себя плохие мысли, – пережитая недавно трагедия казалась такой далекой и неважной, и она уже винила себя за то, что совсем недавно злилась на Андрея и хотела отмщения, тем самым накликав на него беду. Теперь она молила об обратном: «Господи, помоги, спаси Андрея, Господи, помоги…».

Она металась бестолково между больным Андреем, Соней – опять заброшенной, больным Ники и кухней, и ей казалось, что она сходит с ума. Но вот внизу раздался стук, залаял Декси – это приехала Лиза. Анна обрадовалась ей, как будто пришла не она, а компетентный доктор. Оказалось, что Лиза пришла скорее как добрая фея с медицинской ориентацией: она высыпала из сумки целую гору коробочек и баночек и стала рассказаывать Анне, что и как каждая лечит. Мазями следовало натирать больному грудь и горло, красивые вишневые микстуры полагалось принимать от кашля, разноцветные пилюли – от температуры и болей, и были еще витамины и чаи. Но, когда Лиза увидела самого больного, его вид отрезвил чересчур благодушный настрой целительницы. Она порылась в сумочке, извлекла из нее початую пачку русских таблеток, дала их Анне со словами: – Все, что я принесла, это лекарства «с полки» – здесь в аптеках свободно продают только самое безвредное, то что обычно нужно при простуде, а все остальное – строго по рецептам… Я боюсь, что у него, – она с тревогой посмотрела в сторону Андрея, – не простуда, а что-то посерьезней, может бронхит, или воспаление легких. Вам бы лучше к врачу, но, я даже не знаю, как и куда; в крайнем случае нужно его везти в Emergency – но это, действительно, в крайнем случае. А пока попробуй русский пенициллин, у него правда срок годности только что закончился, но, я думаю, это ничего.

Анна растерянно взяла у нее старую потрепанную коробочку, и тут вспомнила, что она тоже привезла с собой несколько пачек антибиотиков, на случай, если у Сони начнутся приступы астмы. Но Соня с их переездом в Калифорнию ни разу не закашляла, и Анна за кучей навалившихся проблем даже забыла и о ее болезни, и о своей постоянной тревоге за ее здоровье.

Она обрадованно побежала в другую комнату и стала рыться в ящичках, ища заветные коробочки. Скоро они с Лизой, как две умелые медсестры, накормили больного антибиотиками, красивыми пилюльками, витаминами, намазали горло мазью, напоили травяным чаем и, немножко успокоенные, пошли к Соне в комнату, чтобы самим попить чаю.

Лиза скоро уехала; наказала держать ее в курсе, а они с Борисом тем временем узнают, где у них ближайшее Emergency, и если – не дай Бог, Андрею не станет лучше, они отвезут его туда. Анна была бесконечно благодарна Лизе за отзывчивость и за реальную помощь. Удивительно, но после ее отьезда Анна почти успокоилась, где-то внутри появилась уверенность, что Андрей выздоровеет. Откуда и почему иногда в ней возникали подобные прозрения, она не знала и никому об этом не говорила, но уже не раз убеждалась, что едва ловимые предвидения всегда сбываются.

И действительно, предчувствие не обмануло: на следующий день температура у Андрея спала, а еще через два дня он уже вылез из кровати, и постепенно стал превращаться в человека, – пока еще слабого, худого и печального, но, как пишется в романах: «Было ясно, что смертельная опасность миновала..» Он почти все время проводил с Соней: играл в ее бесконечные игры, рисовал вместе с ней и для нее, читал ее любимых Чуковского и Хармса. За это время Соня и он очень сблизились, стали друзьями «не разлей вода», так, что Анна даже немножко заревновала Соню. Конечно, Андрей всегда любил и гордился милой и смышленной дочкой, но за полгода разлуки они успели отвыкнуть друг от друга, и Андрей продолжал относиться к дочке как к той, прежней – маленькой, доверчивой, нуждающейся в защите от внешнего грозного мира. Только сейчас он увидел, насколько она стала умнее, наблюдательнее, и как из милого смешного ребенка вылупляется новый человек со своим особенным характером.

Так получилось, что из-за болезни – как будто специально кто подстроил, Анина обида растаяла в тревогах и стала казаться давно пережитым недоразумением. Их супружеские отношения еще оставались напряженными, но Анне уже нелегко и неестественно было продолжать играть роль обиженной, прошлое закономерно оставалось в прошлом. Любовь и жалость к больному и перестрадавшему – во всех отношениях, мужу победили в ней обиду и злость, – без сомнения, их маленькая семья выжила, несмотря на пережитую трагедию.

Но, как выяснилось, история с изменой еще не закончилась и напомнила о себе неожиданным заключительным поворотом, – Анна нашла в почтовом ящике письмо от Лорен, адресованное ей. Она открыла конверт, взяла словарь и перевела написанное. В письме Лорен извинялась за случившееся, просила у нее прощения, писала, что ей нравится Анна, и она хотела бы, чтобы они продолжали дружбу. Это было «письмо из прошлого», из того ушедшего времени, которое Анна уже задвинула в потайной кармашек памяти. Было неприятно ворошить и вспоминать, даже больше – было ненужно. Анна опустила письмо в мусорную корзинку, и вместе с письмом Лорен навсегда ушла из ее жизни…

Так, в тревогах и проблемах прошел их первый Cristmas в Америке, запомнившийся необычным спокойствием на улицах и на дорогах, еще и тем, что впервые за все время магазины были закрыты, и они даже не смогли купить Соне мороженое.

Новый год встречали у Ларинцевых. Лиза очень гордилась своей первой американской елкой, и надо отдать ей должное – она действительно сумела красиво ее украсить на небольшие деньги; под елкой лежали для всех маленькие подарочки, на столе стояло шампанское и оливье под водочку (что еще милее для российского человека в праздник), ну и прочие деликатесы из русского магазина.

Но, несмотря на все старания Лизы, праздник получился скучный. Андрей все еще не оправился после болезни, поэтому водку не пил, вдобавок, его задело, что друзья так примитивно слетничали о нем; Борис и Толя сами понимали, что поступили не совсем порядочно, потому вели себя предупредительно вежливо, как провинившиеся мальчики; вдобавок, Толя совсем раскис из-за того, что его жене опять не дали визу, и шансов на ее приезд почти не оставалось. Анна чувствовала напряжение между всеми и тактично держалась в стороне. Лиза старалась за всех и, как обычно, дорвавшись до безмолвной аудитории, несла так много глупостей, что даже благодушно настроенный Борис не выдержал, прервав ее на полуслове и сказал ей, что у него уже в голове звенит от ее непрерывных речей. Лиза на его слова демонстративно замолчала, и так, в тишине и задумчивости они встретили 1993 год. По российской традиции, которая отводит празднованию Нового года почти мистическое значение, Анна загадала желание – чтобы Андрей нашел работу и они съехали бы от Митрохиных.