Читать книгу Календарь с картинками. Повесть о русской Америке - Ирина Атнаева - Страница 7

Год, начавшийся так скверно, заканчивался на мажорной ноте. Сколько было приятных споров: куда повесить картины – конечно же, картины Андрея, куда поставить телевизор – уже свой, и так далее – хлопоты, греющие душу. Андрей ездил на работу теперь на автобусе, а Анна могла весь день пользоваться машиной. Ее женское начало дорвалось до желанного, она могла часами ходить по магазинам: выбирать шторы, пододеяльники, подушечки и уже никто не торопил ее, не висел над душой, не раздражался, когда она в нерешительности долго разглядывала вещь и потом откладывала в сторону, так и не купив. Мир изобилия принадлежал ей одной. Она хотела обставить квартиру к новогодним праздникам, чтобы продемонстрировать ее с гордостью гостям, бессознательно повторяя Лизу с прошлым празднованием Нового года. Денег оказалось совсем немного, и она тщательно обдумывала каждую покупку. Тем радостнее получалось найти на распродаже что-нибудь подходящее, в задуманном стиле и цветовой гамме, оригинальная подушечка для купленного в магазине подержанной мебели дивана согревала сердце на весь день. После России, где все покупалось по случаю или по знакомству, выбор вещей по своему вкусу оказался маленькой частью раскрепощения. Эти пару месяцев полностью насытили ее потребность в вещизме: никогда позже она не радовалась так магазинам, обилию товаров и потенциальной возможности все купить.

Соня ходила в школу, в kindergarten. Кто-то мудро обронил по случаю, что kindergarden – это единственный хороший год в школе – заданий почти не задают, много игры на уроках и учатся всего четыре часа в день. Да, неудобно для родителей – день разбивается, но для детей самый правильный переход к серьезной школе. В школе Соня очень быстро подхватила английский, причем не тот – ломаный, что был у взрослых, а истиный, без акцента, когда слово рождается подсознательно и сразу правильно. Она даже как-то скоро стала поправлять маму. Когда Анна сказала tuth о зубах, Соня заметила, что зубы – teeth, и тут же пояснила: «Ну, их же много, значит они могут быть только teeth, – оставалось только удивляться такому интуитивно – образному пониманию языка. Анна, сидя дома и не имея практики, стеснялась своего английского, но, даже она чувствовала, что прогресс идет. Долгое время, почти с первого дня, она смотрела одну и ту же программу вечерних новостей – ту, которую посоветовал Ники, и весь год голос диктора сливался для нее в непрерывный поток незнакомой речи. Но, спустя год, она с удивлением заметила, что понимает его речь: из общего потока вдруг стали отделяться слова и складываться в предложения и фразы, как будто в голове заработали нужные рецепторы. Анна несказанно обрадовалась – понимать чужую беглую речь казалось даже важнее способности самой говорить. Она наконец-то перестала шарахаться от каждого встречного: она понимала продавцов в магазине, учителей и родителей в школе, и могла что-то сказать в ответ, односложно, но правильно по сути.

Соне нравилась школа, особенно учительница мисс Браун, крупная черная женщина с большой, в пол-лица, улыбкой. Анна поначалу, узнав что у дочери первой учительницей будет черная, даже расстроилась (кто бы подумал, что в русских людях сидит расизм), но потом, познакомившись с мисс Браун, вместе с Соней влюбилась в учительницу: ей, выросшей в окружении маминых подружек —педагогов, так и не довелось встретиться с подобным хрестоматийным вариантом учителя: доброй, чуткой и веселой одновременно, а как она искренне любила своих маленьких учеников…

В конце первого семестра, перед рождественскими каникулами, мисс Браун задержала Анну после уроков и сказала, что хотела бы с ней поговорить. Анна испугалась – она помнила по себе, что значит для учителей «поговорить с родителем». Видимо, испуг отразился у нее на лице, так как мисс Браун бросилась в присущей ей мягкой манере успокаивать Анну, уверяя, что у Сони все хорошо. И действительно, разговор пошел о хорошем, даже об очень хорошем. Учительница похвалила Соню за исключительную смышленность, за дружелюбность к другим детям, сказала, что поначалу беспокоилась из-за Сониной стеснительности с языком, но сейчас девочка расковалась, и ее разговорный язык и запас слов ничуть не уступает другим детям. И потом мисс Браун вдруг с интересом спросила: в курсе ли Анна, что Соня знает все цифры и весь алфавит, складывает слова и знает много стишков, считалочек и песенок. По словам учительницы получалось, что Соня уже прошла весь курс того, что они изучают за год. Для Анны это было большим откровением, ее пронзила гордость матери за своего ребенка, она даже от неожиданности упустила нить разговора. А, между тем, мисс Браун говорила дальше: она сказала, что боится за Соню, что ей станет скучно, поэтому спрашивала Анну: что если она отдельно будет давать Соне небольшие задания на дом, так, чтобы девочка самостоятельно изучала дальше. Анна про себя удивилась, что учительница спрашивает у нее разрешения на такое полезное для всех дело, но подумала, что так тут положено, и только согласно кивнула в ответ: «да, да, конечно…» Мисс Браун добавила, что ей нравится Соня – она sweet and smart, но тут же добавила, что не стоит особо захваливать, чтобы она не посчитала себя лучше других.

После разговора с учительницей Анне так и хотелось расцеловать дочку, но она сдержалась, только сказала Соне, что мисс Браун довольна ее успехами. Соня вся засветилась от ее слов – ведь сама мисс Браун ее похвалила. Когда шли домой, Анна осторожно поинтересовалась: откуда Соня знает буквы и стишки. Соня недоуменно посмотрела на маму и сказала: «Ну, это же все из Sesamy street и из Barny», и тут до Анны дошло, что ежедневное Сонино сидение перед телевизором по утрам и дало такие чудесные результаты. А ей казалось, что Соня просто из любопытства, ничего не понимая, как она сама, смотрит передачи с Большой желтой птицей и фиолетовым динозавром.

* * *

Новый, уже 1994-ый год встречали все в том же привычном составе. Только теперь Алпатины были за хозяев. Была и елка, был и оливье под водочку, подарки и шампанское – все, как положено (слепок с прошлого года), только дети повзрослели: Олег сидел с независимым видом у телевизора, а Соня, раскрепостившись за последнее время, уже не жаласъ к родителям, а на правах самостоятельного человека лезла в разговоры. Ждали Толю: его давно никто не видел, и Лиза туманно намекнула, что у него, кажется, новости в личном плане, чем всех заинтриговала – его ждали с еще большим нетерпением.

Вскоре появился Толя, и не один – рядом с ним была молодая женщина с приятным открытым лицом, и еще – тоненькая девочка. Все растерялись от неожиданности, а Толя, сам смущенный, казался явно доволен произведенным эффектом. Он представил им спутницу и ее дочку – Света и Юля, познакомил со всеми, при этом ни от кого не скрылось, что он с большой нежностью смотрит на спутницу. Все сделали вид, что рады за Толю и, конечно же, рады видеть Свету и Юлю. Впрочем, вскоре выяснилось, что Света неплохо вписывается в их круг, а Юля только на год старше Сони, и две девочки тут же стали подругами. Выпили по рюмочке за уходящий год, и стеснение первых минут совсем исчезло. Люду, Толину жену (формально, бывшую жену – они развелись перед Толиным отьездом – одиноким было проще получать убежище в Америке) все мало знали, и в конце празднования, порядком выпив, мужчины даже подняли тост за Толю и Свету, за «соединение двух сердец», – кажется, это Андрей выдал столь оригинальную банальность, но Боря подхватил, а Толя в ответ чуть не прослезился. Впрочем, Анне Света тоже понравилась. Единственным человеком, кто не принял Толину спутницу, оказалась обычно самая дружелюбная Лиза. Анна решила, что Лиза обижена за Люду – при своей уникальной общительности Лиза поддерживала приятельские отношения и с бывшей Толиной женой. Но, как вскоре выяснилось – дело не в обиде – для неприятия существовала другая причина.

Уже за полночь, когда они с Лизой сносили тарелки на кухню, Лиза задержала Анну и попросила: – Постой тут со мной, пока я покурю. Закурив сигарету, Лиза вызывающе заявила: – Ну и учудил Толя. Я понимаю, что Люду не выпускают, и теперь, скорее всего, уже не выпустят. Ждать, когда он получит гражданство – это еще лет пять, а то и больше. Я не ханжа и понимаю, что ни он, ни она в монахи не собираются. Тем более, детей у них нет, и они были далеко не самой образцовой парой… Но, подцепить такую Свету, – Лиза была не пьяна – она вела машину, тем более странно и неловко казалось слышать столь откровенную неприязнь, но Лиза продолжала: – Она же совершенно советская тетка, да еще со взрослой девочкой. Что, молодых и одиноких мало? – Лиза, самая либеральная в их компании, даже не замечала, что говорила, как недалекая и злобная баба.

Анна была уже порядком пьяна, поэтому вдруг полезла горячо защищать почти незнакомую для нее Свету.

– Лиза, ты чего взъелась на них, какая муха тебя укусила. С каких пор ты стала такой блюстительницей нравов, прямо, как свекровь, и что ты девочку приплела. Мне кажется, они с Толей подходят друг другу, и девочку он, похоже, любит. Он давно хотел ребенка.

– Да не в девочке дело, – мрачно возразила Лиза, – а то, что Света твоя – антисемитка.

– Кто, кто? – не поняла такого неожиданного поворота Анна.

– Антисемитка, – повторила Лиза, – она приехала сюда вместе с семьей мужа по еврейской линии, пожила с ними год, что-то не сложилось, ушла от них. А теперь обо всех евреях отзывается с пренебрежением. Ты что, не слышала?

– Не помню, – честно призналась Анна, – мало ли, кто что сказал, так много всего наговорили. Вроде пошутила что-то на тему «еврейской мишпухи» – мне показалось даже остроумно. А тебя то почему задело?

– Почему, почему – по кочану, – разозлилась Лиза, – не строй из себя дуру, ты же знаешь, что я наполовину еврейка.

– Ты – еврейка? – рассмеялась Анна.

– А ты что – не знала? – в свое время удивилась Лиза, – у меня отец Александр Абрамович. Да я же похожа на еврейку, мне многие говорят.

Анна уставилась на Лизу, пытаясь отстраниться от давно привычного образа подруги и заново оценить ее внешность. Но ничего не получалось – Лиза как Лиза. – Не знаю, может ты действительно похожа, я совсем не специалист по определению национальностей. Но, – добавила она со смешком, – теперь я понимаю, откуда у тебя такие мозги – точно не от русской мамы, – и опять засмеялась. Потом, уже серьезно, продолжила: – Но я все равно не понимаю, что ты на Свету взьелась: она говорит, что хочет, как и все мы, значит, чувствует себя комфортно среди нас. Слава Богу, имеем право – рвались из Совка за свободой, и свободой слова в том числе.

– Нет, Анна – это не свобода слова —это антисемитизм, – упрямо повторила раздраженная Лиза. – Ты с этим не столкнулась, и судишь по себе. А я таких Свет достаточно повидала и терпеть их не могу.

Анна, видя, что Лиза раздражается теперь и на нее, стала тоже серьезной и резко ответила: – А ты невзлюбила человека за одну шутливую фразу, а ведь она никого не хотела задеть, она даже не подозревает, что одной нечаяной фразой заслужила себе врага. А если бы она сказала вместо «еврейская мишпуха» – слово-то какое – «хохляцкая», ты бы что, за хохлов обиделась и обвинила бы ее в национализме? Или ты только против антисемитизма? Глупо.

Лиза хотела что-то ответить, но тут в кухню зашел Толя. Он весь светился, угрюмость последнего времени сошла с него, – перед ними был прежний Толя, тот, который так нравился Анне. Он начал было: – Ну, как вам мои девочки? Но почувствовал в ответ напряжение, спросил: – Я вам не помешал? Вы, может, обо мне говорили? И, не получив ответа, продолжал: – Я понимаю, вам обидно за Люду. Никто из них не ответил, хотя разговор шел совсем не о его бывшей жене. И Толя, подвыпивший и откровенный, взволнованно продолжал:

– Вы ведь не знаете, но мы с Людой последнее время совсем плохо жили. Если бы не Америка, уже бы расстались. А тут решили – давай попробуем заново в новой стране. Главным образом, из-за ребенка. Люда очень переживала, что у нас нет детей, у нее началось… что-то типа невроза или психоза на почве бездетности: винила себя, винила меня, плохую медицину, плохую страну. Надеялась, что здесь ей смогут помочь. Но, видимо, не судьба ей сюда приехать. Она смирилась и уже не хочет ехать, в последний раз даже не пошла в посольство, а на мои уговоры раздражается и вешает трубку. Мне кажется, ей не хочется меня видеть. Поверьте, я правду говорю, я знаю, что звучит, как самооправдание, – он замолчал с виноватым видом.

Анна подошла к нему, приобняла его за плечи.

– Толя, ну ты что, мы тебе верим и не осуждаем. И рады за тебя, Света мне очень понравилась. Но, даже если бы не понравилась, – она выразительно посмотрела на Лизу, – это твоя жизнь, и мы всегда желаем тебе самого лучшего. Не правда ли, Лиза?

Лиза уже справилась с собой и согласно кивнула в ответ.

– Конечно, Толя, я тоже только за хорошее.

Ответ прозвучал двусмысленно, но Толя ничего не понял, – он обрадовался их одобрению – как мальчик; схватил бутылку вина, разлил по стаканам и сказал: – Спасибо вам, дорогие мои, за доброе слово. Давайте выпьем за вас, я вас так люблю, вы такие хорошие, я всегда завидовал Боре и Андрею… Давайте выпьем, вы не представляете, как я рад, что вам понравилась Света, я вижу, вы ей тоже понравились… И он поднял свой стакан, Анна подняла свой, но Лиза к своему не притронулась. Она сказала: – Толя, ты меня извини, но я уже сегодня довольно выпила, а мне, сам знаешь, еще далеко ехать. И, вообще, нам пора – пойду вытаскивать Борю. И вышла из кухни. Анна чокнулась с Толей и сделала пару глотков, чтобы поддержать его восторженный настрой. Толя допил свое вино до конца и стал рассказывать о том, что его переполняло сейчас черeз край: о Свете, как и где они познакомились, как он с первой минуты вдруг понял, что Света – человек необычный, о ее славной дочке, – в общем, персональную вариацию на тему «я влюблен». Анна вполуха слушала его историю, но больше думала о Лизе – такой категоричной и непримиримой в своем мнении она ее не знала.

Попрощались они все как-то вяло: когда мужчины вдруг разом загалдели на тему, что теперь у них три полноценные пары с детьми, и им нужно почаще встречаться, чтобы поддерживать друг дружку в этом «холодном мире капитализма», и всем было радостно хмельно оттого, что они так хорошо понимают друг друга, Лиза одна стояла молча и терпеливо ждала, когда пьяный Борис расцелуется со всеми. Анна чувствовала настроение Лизы и была почти уверена, что тесных дружеских встреч не будет.

Казалось, что большие тревоги и проблемы отступили, но после праздников радостное настроение ушло. Они жили в своем уютном апартменте, у Андрея была хорошая работа по профессии, Сонечка с радостью ходила в школу и дома очень серьезно делала свои дополнительны задания. Анна рассылала резюме, тоже была при деле, но дело ей представлялось несерьезным, она не надеялась на ответы. Во-первых, она даже не знала, что она тут, в Америке может делать – как, впрочем, и в России с ее узкоспецифичным инженерным образованием. А во-вторых, она должна была уводить и приводить Соню из школы и быть с ней остаток дня. Даже part time работа ей не подходила. Решено было, если подвернется действительно хорошая работа, то они будут думать, а так лучше ждатъ осени, когда Соня пойдет в первый класс. Настроение на магазины прошло, скорее всего из-за денег: вдруг оказалось, что заработка Андрея хватает, за вычетом выплат за жилье, только на самое необходимое. Получалось, что еще долго им придется жить на строгом бюджете, особенно когда выяснилось, что при кажущейся дешевизне продуктов, одежды и необходимых мелочей – на них троих уходит порядком денег. Пришлось Анне, всегда далекой от дебит —кредитов подсчитывать каждый потраченный доллар.

Желанного покоя, – не говоря уж о зароках быть благодарной за дарованные перемены не получалось, жизнь «как у всех» оказалась слишком пресной – мозг, натренированный за прошедший год на треволнения, требовал новых причины для тревог, и они тут же нарисовались в сознании. Конечно же, главная мысль – о работе, которая все чаще, подобно вредному шкодливому зверьку, царапала праздный мозг Анны. На работу по специальности расчитывать бесполезно, для малоквалифицированной работы нужен хотя бы беглый язык, с ее английским лучше не соваться. Замкнутый круг и, зверек-грызун тут как тут, точит свои острые зубки… А что, если ей начать с нуля? Пойти в городской колледж и взять уроки английского, – не курсы для приезжих, куда ходят больше для развлечения, а настоящий академический класс. Она еще молода, и уж точно не дура (даже по критической оценке скептика Димы). Анна нашла в стопке рассылаемой рекламной макулатуры, – первое время у нее рука не поднималась выбрасывать красочные журналы, нужный ей бежево – коричневый буклет городского колледжа и принялась изучать расписание классов. Настроение тут же поднялось, – оказывается, есть курсы летом, и зверек стыдливо уполз в норку. Какая она молодец: потом, с хорошим английским она может взять профессиональные классы и получить другую профессию, выбрать по душе, – что она понимала в свои семнадцать лет, когда решила поступать в технический вуз? В мечтах она уже примиряла на себя медицину, – почему бы не стать nurse, – ездить по пациентам, как та молодая женщина, что приезжала к Ники. Ну, или что-нибудь еще, например, дизайнер – оформитель, она сможет, – очень изящно и по-женски. Грезы, одна краше другой, грели ее душу и скрашивали однообразные дни. Незаметно подступал срок для подачи заявок в колледж – оставалось только рассказать мужу и заручиться его поддержкой.

Как назло, Андрей в последнее время приходил с работы мрачный, уже не говорил о работе, быстро старался перевести разговор на нейтральные темы. В другое время Анна не полезла бы так бездумно со своими планами, выждала бы более подходящий момент. Но сроки поджимали: в один из вечеров, после ужина, когда Соня ушла к себе, Анна с независимым видом, слегка смущенно, обьявила, что решила учиться. И, – получила напряженное молчание в ответ. Анна запнулась, но решила не сбивать себя с толка, потому скороговоркой выпалила, что ей нужно сменить профессию и для начала взять курс английского в колледже, там как раз набор на летние курсы, есть вечерние, и стоят они совсем недорого, можно, при желании, выкроить из их бюджета. И замолчала, злясь в душе на мужа за испорченный момент. Андрей посмотрел на нее с сожалением и сказал совсем неожиданное: «Боюсь, что нам пока придется повременить с учебой». Анну как будто ударили обухом – как, после того, что она так разумно все продумала, – и повременить? Она с обидой и укором уставилась на Андрея: «Что с тобой?». Но Андрей выдержал укоряющий взгляд жены и спокойно ответил: «У меня на работе не все хорошо – большой проект обломился, а больше пока ничего нет, особенно для меня..». Анна сначала даже не поняла и не могла найти связь между проектами у Андрея на работе и планами на лето. Она запальчиво ответила: – Ну не переживай, посидишь немножко, придут другие проекты. Андрей уже удивленно посмотрел на жену и сказал насмешливо, с издевкой над ее непониманием: – Нету проектов – это, дорогая моя, означает, что у меня нет работы – выходит, я им не нужен.

Анна опешила, она никак не ожидала такого поворота. Единственное, что она могла сказать, что так не может быть, ведь его только несколько месяцев назад наняли на работу. Андрей смотрел на нее, как на глупенькую девочку и ничего не отвечал. До Анны постепенно стал доходить весь трагизм ситуации, и она уже совсем по-другому, почти жалобно спросила: – Ну, может ты преувеличиваешь, они же искали такого специалиста как ты, значит, ты им нужен?

– Был нужен, а теперь стал не нужен, – сухо, с раздражением, ответил Андрей. (В подобные моменты он бывал непероносим).

Анна все равно не хотела понимать: – Ну, ты же с ними договор заключил. Ну так же не бывает, из-за одного провалившегося проекта они готовы распрощаться с тобой. Ты же сам говорил, что они искали такого, как ты, несколько месяцев. Так не бывает, – повторила она.

– Поверь мне, Анна, так бывает и так тут везде, – он опять ответил со скрытым раздражением на ее бестолковость. Анна хотела добавить, что все совсем не так у знакомых, но вовремя прикусила язык – упоминание более успешных «других» было совсем не к месту. Тут Андрею наконец-то стало неловко за свой взрослый поучительный тон и он уже более мягко принялся растолковывать жене, как строятся отношения в американских компаниях, особенно в таких маленьких, как его. Анна слушала подчеркнуто спокойную речь мужа и старалась не показывать своей паники. Но на сердце было тяжело: «Как, неужели после маленькой передышки они попадают в очередную черную яму? Почему именно у них так все плохо?… за что?»

Андрей слишком хорошо знал свою жену, чтобы не понимать, что на самом деле творится у нее в душе, хотя она и старается скрыть. Поэтому он не стал нагнетать больших страхов и сказал примирительно: – Ты не волнуйся, все еще может обойтись, сегодня заказ ушел, а завтра может все измениться. Я завел разговор только из-за твоих планов с учебой. Конечно, я не против, только стоит немножко подождать, пока прояснится.

Анна согласно кивнула – она уже думала не об учебе, а об их неопределенном будущем…

Дела в компании Андрея «не обошлись». Уже на следующей неделе муж хмуро обьявил, что ему сократили рабочие часы и убрали бенефиты, якобы временно. Денег стало катастрофически не хватать. Уже не планировался ремонт машины, покупку новых колес тоже отложили до неопределенного времени, поездки в магазины отпали за ненадобностью, и Анна даже стала вырезать из еженедельной бесплатной газеты купоны на продукты. Главное, чтобы им хватало на оплату квартиры и коммунальных услуг. Еда стоила недорого, а одежда годилась из Goodwill. Самым тягостным, как всегда, оказалась неопределенность. Они в разговорах старались не задевать тему работы, получалось странно – оба знали, что на сегоняшний день это главное, что волнует их обоих больше всего, но старательно оберегали чувства друг друга. От фальшивой недосказанности становилось еще тоскливее, но оба верили, что, переживая в одиночку, тем самым оказывают услугу другому.

Врочем, такой подвешенно —неопределенный период длился недолго. Уже в начале лета работа закончилась совсем. Как раз совпало с Сониными каникулами. Они оказались втроем в маленьком апартменте на все двадцать четыре часа, как космонавты в полете. Андрей поначалу лучился оптимизмом: у него уже есть американский опыт – он обязательно найдет работу. Он даже заметно повеселел, последние месяцы на работе получились совсем тягостными. До следующего месяца у них за все заплачено, а уж за месяц он найдет работу. Анна не была столь оптимистична, но тоже старалась не волноваться. Тем более Андрей обнадежил ее: – Я думаю, что до заявок в колледж на осенний семестр у нас все образумится, и ты сможешь взять дневные классы.

Оставалось только ждать ответов на разосланные резюме. Выезжать далеко они не могли: колеса стертые и денег на бензин жалко – Анна с Соней опять ходили каждый день на детскую площадку, как и год назад. Только теперь Соня уже не избегала других детей, свободно и легко вступала в разговоры, да и Анна чувствовала себя более уверенно среди мамаш, тем более, что публика собиралась пестрая, много азиатов и латино – город он и есть город. Она сидела и читала американские журналы, заставляя себя концентрироваться на полупонятных строках. Но это было лучше, чем думать о нерадостном их житии.

Прошла неделя, потом другая, и ни одного ответа на резюме. Начался новый заколдованный круг ожидания. Андрей крепился, но радостно вздрагивал от каждого талефонного звонка, и заметным было его разочарование, даже если звонил кто-то из друзей. Анна по вечерам, уложив Соню спать, закрывалась в ванной – якобы принимала ванну – включала воду и плакала. Неизвестно, замечал ли Андрей заплаканные глаза жены, но вида не показывал, ему необходимо было оставаться оптимистичным, несмотря ни на что.

Единственное, что скрашивало их невеселую жизнь – это общение с Толей и Светой. Они жили недалеко друг от друга и нередко проводили вместе вечера. После новогоднего застолья Лиза звонила все реже, особенно когда убедилась, что Анна и Света продолжают знакомство. Впрочем, Ларинцевы жили теперь совсем не близко, у Лизы была новая интересная работа, Олег подрос и ходил в среднюю школу, у них всех появились новые знакомые, и их отдаление получилось естественным. Лиза отговаривалась от встреч занятостью, но обе понимала, что главная причина кроется в Свете. Мало того, что Лизе совсем не приглянулась Света, ее задело, что Анна так быстро сошлась с новой знакомой и отодвинула Лизу на второй план – своего рода ревность и обида. Анна понимала, на что намекает Лиза, но ей нечем было крыть: у нее не было первого и второго места для подруг – есть Лиза и есть Света, такие непохожие, и с обеими ей приятно пообщаться, но тема «верной задушевной подруги» осталась далеко в наивном детстве.

А Света действительно нравилась Анне, нравились их отношения с Толей, нравилась ее дочка Юля. Получался идеальный комплект хороших знакомых. Толя всегда был симпатичен Анне, больше чем шумный Борис. Даже Андрей как-то обмолвился, что ему из двух друзей все-таки ближе Толя – молчаливый, вдумчивый, и в то же время с хорошим чувством юмора. Только в последний год, тут в Америке он стал превращаться в мрачного и тяжелого. Получалось, что Света невольно спасла его, вернула в прежний облик, и хотя бы за это можно было принять ее в свой круг. (Почему Лиза так уперлась в своей нелюбви – непонятно…) Но главным козырем в их дружбе семьями оказалась Юля: девочки подружились с первой минуты и теперь, впервые в их короткой жизни, у каждой появилась настоящая подруга.

Тоненькая, с темными живыми глазами, со смуглой кожей – Юля совсем не походила на маму. Так же не похожа она оказалась и по характеру: непоседливая, резкая в движениях, быстрая на язык; она на правах старшей сразу стала ведущей в дружбе девочек. Сонечка с удовольствием подчинялась ей и была в восторге от Юлиных бесконечных новых задумок. Но, в то же время, когда что-то было не по ней, Соня проявляла свой характер и, как ни странно, первой уступала старшая Юля. Сами не подозревая, они в своей детской, более искренней версии забавно имитировали отношения взрослых, – Анна со Светой не раз, случалось, перемигивались и с улыбкой наблюдали за детьми.

Именно Света нашла для Анны работу – точнее сказать – приработок.

У Светы получилась довольно сложная судьба тут, в Америке (впрочем, у кого легкая…). Она на самом деле приехала по еврейской линии с семьей мужа. Случилось это несколько лет назад, когда путешествие в Америку длилось долго – нужно было жить в Европе месяцами и ждать своей участи. Потом они всем большим семейством поселились в Нью-Йорке, в знаменитом Бруклине. На первых порах об отдельном жилье для всех не могло быть и речи – слишком дорого. И вот они втроем, родители мужа, дед с бабкой и незамужняя сестра мужа оказались в одной квартире. И так, включая Рим, почти три года. Света, женщина самостоятельная и уверенная в себе, вдруг очутилась в среде чужих отношений, о которых, живя отдельно своей семьей в другом городе, она не могла вообразить. Как скоро выяснилось, бабка не любит зятя, сестра не сходится ни с кем, кроме отца, бабка считает, что ее внук – то есть муж Светы выбрал гойку в жены назло им всем, и так бесконечно. Получился настоящий ад на благословенной новой земле. Бабка заводила всех, но и без нее все вдруг потеряли свою интеллигентность, стали большой сварливой и злобной семьей. Бесспорно, им всем приходилось нелегко: работы не было, язык плохой, каждый привык жить своей семьей, своим укладом. Больше всех доставалось зятю и Свете, как пришлым в семью. Но самое печальное во всей истории, что муж Светы, с которым они прожили в согласии несколько лет, вдруг стал принимать сторону вздорной бабки и матери: что они там пели ему, непонятно, но вместо «потерпи, Света, всем сейчас непросто» он начал раздражаться и уже обвинял жену в провокации раздоров.

Там было много подробностей в рассказе Светы, действительно мерзких и несправедливых, даже в нейтральном изложении фактов. И главное: когда они с мужем уже могли позволить себе переселиться в отдельную квартиру, он вдруг решил повременить, то ли так прикипел к своим, то ли испугался лишних расходов. После чего Света, под злорадные взгляды победившей бабки, собрала Юлю и переехала в Калифорнию. Самое обидное, что муж – уже бывший, почти не возражал. Сейчас пишет Юле письма, звонит ей иногда, присылает им немного денег в помощь, но ни разу еще не приехал повидаться с дочерью; что поделаешь, опять расходы – билет и отель стоят недешево, особенно при его проснувшейся скупости. А теперь и подавно не приедет, знает, что Света уже не одна.

В Калифорнии они поселились у подруги Светы по Киеву, деля расходы за жилье. Подруга была портнихой и работала в салоне свадебных платьев. Но, какое-то время назад она подрабатывала у одного соотечественника в его ателье по подгонке одежды. Дела у того всегда шли хорошо: его мастерская находилась в очень фешенебельном районе, где вокруг много дорогих магазинов; соответственно, аренда помещения в таком месте стоила больших денег, потому он держал только двух постоянных работниц; которые не в состоянии осилить все заказы, и ему нужны были те, кто работал бы на дому. Подруга предложила, что если Анна умеет шить, поработать на Гарика. Анна сначала начала отказываться – ну какая из нее портниха, но Света уговорила – там ничего сложного: юбку подшить, рукава укоротить. Главное, что подруга отдавала ей швейную машинку за двадцать долларов, которую сама купила на гаражной барахолке. Анна посоветовалась с Андреем, тот не возражал, и она поехала знакомиться с Гариком.

Мастерская Гарика находилась действительно там, где надо: прямо напротив шикарного торгового центра с дорогими магазинами. Анна примерно знала, какие там сумасшедшие цены, тем более было странно, что люди, отвалив за покупку бешеные по ее понятиям деньги, еще шли к Гарику в мастерскую, чтобы заплатить дополнительные деньги за переделку. «Нам богатых не понять», но бизнес у Гарика процветал, и он нанимал себе все новых надомниц.

Анна поднялась на третий этаж старого дома, нашла вывеску на двери: Garik Alteration и очутилась в небольшой комнате с прилавком. Гариком оказался пожилой грузный еврей, как потом выяснилось из той, предыдущей волны эмиграции. Он уже совершенно адаптировался в Америке, и хотя говорил с сильным русским акцентом, совершенно по этому поводу не комлексовал, даже наоборот, считал, что для его профессии это дополнительный шарм.

Анна привезла с собой сшитое ей еще в России платье, так и не востребованное здесь. Гарик внимательно рассмотрел все швы, все вытачки и складки, остался доволен аккуратно выполненной работой и тут же предложил ей попробоваться. Провел в закуток, где работали две маленькие китаянки, посадил Анну в уголок, рядом со швейной машинкой и сунул ей в руки мужские брюки с меловыми пометками внизу; объяснил, что по пометкам их нужно укоротить и добавил со смешком: – Смотри, не запори, а то денег не хватит расплатиться. Позови, когда будешь резать. И вернулся опять за свой прилавок.

Китаянки работали молча, они сновали от швейных машинок к гладильной доске, совершенно, как роботы, и на Анну совершенно не обращали внимания. Анна уняла дрожь в руках и приступила к работе. Гарик появлялся несколько раз, заглядывал через плечо, давал советы, и в результате оказался доволен работой. В конце правда, заявил, что работает она очень медленно, добавил, что его работницы – кивнул в сторону китаянок – делают в три раза быстрее, но он будет платить за вещь, а не за время. А дальше ее заботы, как быстро она сделает заказ. И назвал ей расценки: семь долларов за подшив юбки и платья, восемь – за брюки, девять – за рукава пиджаков и так далее, включая ее машинку, ее время и оплату транспорта. Получалось не густо, но Гарика не смущала такая обдираловка – не хочешь, не берись. Анна согласилась, она так устала сидеть без дела. Гарик повесил на вешалку две юбки и одни брюки, засунул их в одежный пакет, застегнул молнию и протянул Анне. Сказал, что заказчик должен прийти через три дня, к тому времени она должна вернуть сделанное и забрать другое. Три вещи —это только поначалу, потом она может брать столько, сколько в состоянии будет делать. И тут уже, закончив с делами, пустился в расспросы, но больше рассказывал о себе: как тяжело им пришлось в начале – это сейчас приезжают и сразу садятся на велфер, и разгуливают парочками по улицам, как туристы, а им пришлось с первого дня зарабатывать себе на кусок хлеба, вспоминать страшно. Гарик оказался, как потом убедилась Анна, ушлый и жмотный, но работал он действительно на совесть: качественно и по десять часов в день – у его мастерской была хорошая репутация. Впоследствии Анне приходилось встречаться с людьми той семидесятых годов эмиграции, и она сама убедилась, что те люди отличаются от вновь приехавших своим более ответственным отношением к жизни, к работе и к стране, давшей им приют. За два последних десятка лет весь бывший Советский Союз сумел заметно развратиться.

Начались корпения за швейной машинкой. Может, если бы Анна не знала, сколько стоит простенькая юбочка, то она бы так долго не сидела над ней, но ценник висел тут же, и от одного взгляда на него становилось страшно – не дай Бог, испортишь. Поэтому для нее процесс подшивания подола становился настоящей мукой: она следила за каждым стежком, часто переделывала, добивалась идеального, и все равно была недовольна результатом. А главное – тратила на бесполезную работу кучу времени. И когда везла сдавать заказ Гарику, всегда волновалась – а вдруг она сделала не так, как надо. Но Гарик, похоже, даже не подозревал о ее переживаниях, – быстро сверял длину по своим записям, мельком смотрел на швы – и все, отправлял на крутящуюся вешалку. Работа сделана – получай чек за работу и бери новый заказ. В результате она получала свои маленькие деньги и очередную порцию волнений.

Но уже не плакала по вечерам в ванной, тревоги о непонятном будущем отошли на второй план.

Андрей все сидел в ожидании работы – никто по-прежнему не звонил. К концу месяца, когда пришло время платить за квартиру, пришлось занять три сотни у Толи со Светой, опять с открытым сроком отдачи. Было неловко перед ними, те сами жили небогато. Они совсем недавно сьехались, сняли квартиру, и почти все сбережения с двух сторон ушли на первоначальные взносы и на необходимую мебель. Толе повезло в свое время с работой: его наняли в архитектурную фирму чертежником, но совсем скоро все компании стали переходить на компьютеры, и их прямо в компании обучили чертежной компьютерной программе. Света работала в какой-то мелкой юридической фирме, помогала юристу с ведением документации. Сам юрист, поляк по национальности, занимался вопросами эмиграции, что потом пригодилось Анне и Андрею. Отношения у Светы с юристом были хорошие, она ответственно относилась к своему делу, но работа с бумагами ей была не по душе, да и платил дружелюбный юрист довольно мало. Как-то в разговоре выяснилось, что Света по профессии химик, причем тоже с каким-то специфическим уклоном, так что работы по специальности ей, как и Анне, не ожидалось. Узнав о ее профессии, Анна удивилась – меньше всего Света напоминала химика: такая шукшинская русская женщина, с круглым лицом, русыми волосами, забранными назад, ясными глазами, ширококостная, с высокой грудью, с округлыми плечами. На ее фоне сухощавый Толя выглядел мелковатым.

Скоро Андрею опять пришлось идти на поклон к Борису: нет ли у них в компании какой-нибудь работы, благо, он теперь может работать легально. Работа нашлась, было лето – в это время заказов всегда больше, и опять Андрей уезжал на весь день, забирал машину, возвращался домой поздно, уставший, пропахший потом – и все это за те же шесть долларов в час. Она ездила к Гарику теперь на троллейбусе, приходилось оставлять Соню на пару часов одну, – Анна не задумываясь о возможных последствиях, хотя знала, что сознательно нарушает закон. На детскую площадку они уже не ходили, и Соня играла в основном на балконе.

Хорошо еще, что Соня не замечала тяжких перемен. На шоколадный батончик и на мороженое денег им всегда хватало, а всем остальным Соня не интересовалась. Игрушек было много, много красивых маечек, лето, каникулы, телевизор по утрам, – а главное, любимая подруга Юля.

Потихоньку становилось очевидным, что они забрались в очередной тупик. Денег Андрея и Анны едва хватило, чтобы рассплатиться за очередной месяц проживания, но телефон по-прежнему молчал – ни Андрею, ни Анне никто не звонил с предложениями о работе. И, тут как тут, старые знакомые – как не забивай себя делами и уговорами о временных неприятностях – привычная тоска в сердце и тошнотворный страх за неопределенное будущее. Ох, не торопится новая страна принимать их в свои ряды.

…Опять их судьбу решил случай – на этот раз из разряда неприятных. В один из очередных визитов к Гарику со сделанной работой, Анна застала его в дурном настроении. Он пропустил ее «здравствуйте» мимо ушей и с места в карьер обрушился на нее потоком обвинений. Оказывается, в прошлый раз она забрала слишком много в шов, кагда ушивала пройму в пиджаке. Гарику пришлось самому переделывать и, хорошо еще, что она не срезала шов и ему удалось исправить. Но пиджак оказался очень дорогой и Гарик «поимел» много неприятных минут от заказчика.

Анна оторопела от неожиданности, не узнавая вальяжного, всегда немножко хамски-добродушного Гарика, весь внешний лоск – под заказчика – слетел с него, как ненужный. Жаль, что Гарик не видел себя со стороны, зрелище получилось преотвратное: злобно выпучив глаза, он быстро размахивал короткими толстыми руками и брызгал слюной от возмущения. Вылив на бедную Анну весь запас накопившейся злобы, резко успокоился, обмяк, даже немножко сконфузился от несоразмеримой греху вспышки, и уже миролюбиво сказал: – Так то, голубушка, тяжело нам приходится, – а потом добавил деловито, – значит так, за испорченный рукав я у тебя вычитаю пятьдесят баксов – мой час стоит подороже твоего. А теперь показывай свою работу. И стал тщательно изучать и замерять сделанный Анной заказ, при этом молчал и тяжело сопел – похоже, у него были проблемы с давлением. Анна тоже молчала, ошарашенная его поведением. Гарик потянулся за чековой книжкой, выписал ей двадцать долларов, протянул, не глядя ей в глаза, и повернулся к вешалке за следующей порцией подготовленной для Анны работы. Анна взяла чек, положила в карман, хотя ей до дрожи в руках хотелось скомкать его и бросить в жирного Гарика, и ровным голосом произнесла: – Я сегодня не возьму заказ – у меня накопилось много дел по дому, приеду через пару дней, когда разгребу, – и повернулась к двери, больше не в состоянии смотреть на его повеселевшую физиономию. Гарик совсем миролюбиво прокричал вслед: – Конечно, отдохни немножко, я разве против. Только не пропадай…

Анна ехала в троллейбусе, с трудом сдерживая слезы и знала, что она уже никогда не вернется в мастерскую. Злобный отвратительный крик взбесившегося Гарика, его выпученные в ненависти глаза, его незаслуженные по тяжести обвинения, и вдобавок – унизительный чек за много часов кропотливой работы – теперь даже в условиях голодной смерти она не согласилась бы снова увидеть его самодовольную рожу.

В тот вечер Анна, уже справившись с обидой, рассказала Андрею о случившемся. Андрей посочувствовал ей, но как-то вяло. Но, видя, что Анна немножко удивлена его реакцией, пояснил: – Я давно знал, что такое – твой Гарик. Потому и не удивлен. Ты ведь знаешь, у Бориса тоже все русские, вернее, бывшие советские в компании. И я уже порядком насмотрелся на подобные вспышки у главного. Ко всем без разбора, особенно к таким бесправным, как я. Перед американцами лебезят, а своего можно за чепуху втоптать в грязь – ни за что, просто по плохому настроению. Выльет ушат грязи, а потом «андрюха», «серега» – как ни в чем ни бывало. И еще считают, что в американских компания все напряженные и друг друга не любят, а у нас, мол, душевные дружеские отношения… Не расстраивайся, я давно хотел, чтобы ты бросила свое шитье: ну какая из тебя портниха – сидишь все дни за работой, переживаешъ, да, вдобавок, любезный Гарик способен тебя так унизить. «Пусть пироги печет пирожник, а сапоги чинит сапожник». Анна невесело продолжила: «А мы, гордые, будем ждатъ у моря погоды…».

Андрей пропустил мимо ушей ее ремарку, он сегодня был в необычно приподнятом настроении, взгляд его был одновременно рассеянный и светящийся. Анна помнила, что таким муж бывает, когда его вдохновляет какая-то новая идея. В такие минуты он не обращает внимания на невзгоды и на текущие проблемы, он как бы начинает жить в одному ему известных замыслах. И единственное, что его волнует – как донести до Анны суть задуманного и заручиться ее одобрением, чтобы она не испугалась и доверилась бы ему. Именно так зарождались все их, на первый взгляд авантюрные проекты. Андрей знал: он может в своих фантазиях залететь слишком высоко, поэтому ему был нужен более трезвый, более практичный фильтр Аниной поддержки.

Анна всегда немножко боялась его сумасшедших задумок, и, как правило, первой ее реакцией было: «нет, нет, это невозможно…», но потом, отпустив испуг, она могла выхватить разумные зерна и, отбросив от идеи совершенно нереальное, уже сама загоралась новым проектом. Наверное, такой совместный симбиоз подхода к будущему был той необходимой цементирующей добавкой в их отношениях, что укрепляло их брак, несмотря на неизбежные для всех супружеских пар размолвки.

Андрей начал издалека, он по-прежнему боялся спугнуть Анну своей очередной безумной идеей.

– Ты только, пожалуйста, не пугайся. Дай мне договорить, хорошо?.. Так вот: я уже понял, что работу мне не найти, – он увидел, как жена испуганно сжалась, как от удара, но продолжал так же жестко, – дело в том, что архитектура вся переходит на компьютеры, им уже не нужны такие как я – умельцы рисунка. Теперь вся моя работа делается в специальных программах. Он перевел дух: – Я уже давно это стал понимать, но все надеялся – а вдруг – не все так печально, но, никуда не денешься, так и есть… Ребята из архитектуры тоже подсказали. Единственный для меня выход – покупать компьютер, покупать программы, учебники и садиться изучать. Один знакомый Толи, они работали вместе – Женя, ты его не знаешь, согласился показать мне азы с компьютером. Кстати, у этого Жени свой маленький бизнес, и он продает ворованные программы подешевке…

Анне совершенно не интересно было слушать про незнакомого ей Женю и его успехи на почве ворованных программ. Она пыталась переварить информацию о том, что работы, а следовательно и денег в ближайшем будущем не предвидится. Как это все нeсраведливо. Да, про компьютеры везде и всюду она тоже знала, но никак не думала, что это касается Андрея. Oна была уверена, что его способность мастерски, быстро и уверенно делать наброски и в считанные минуты превращать их в законченные рисунки не идет в сравнение с мертвой машиной. И такое мастерство никому уже не нужно?

Андрей заметил, что не смог зацепить жену, что она ушла мыслями в свои невеселые думы. Да, день для нее выдался скверный. Тем более ему надо было, чтобы она услышала его замысел, чтобы поверила в его реальность и необходимость. Он протянул руку и положил на запястье жены: – Анечка (так он называл ее в очень редких, особых случаях, и сейчас был тоже особый случай – ему нужно было вытащить ее из мрачных дум, чтобы она встряхнулась и начала бы более оптимистично думать о будущем), послушай меня, все у нас будет хорошо, я тебе обещаю. Пожалуйста, поверь мне и не грусти.

У Анны от ласкового «Анечка», от всего бесконечного тягуче-тяжкого дня навернулись на глаза слезы и неожиданно крупными каплями скатились по щекам и упали прямо на руку Андрея. Андрей сам чуть не расплакался, он обнял жену, прижал к себе и стал утешать ее, как маленькую: – Ну, Анна, ну ты что… все же хорошо, мы вместе, и совсем скоро все наладится и с работой, и с деньгами… ты же сама знаешь, что это временно… все пройдет, потом самой смешно будет, что так расстраивалась…

Но Анна уже справилась с минутной слабостью – как будто в тех нескольких крупных слезинках вылилась вся обида и горечь сегодняшнего дня. Через минуту она уже смущенно улыбалась и, действительно, готова была слушать новый прожект мужа. Она утерла оставшуюся на шеке слезу со смущенной улыбкой (Боже, сколько она плачет в последнее время – так нельзя) и заговорила уже спокойно и по делу – оказывается, несмотря на шок от печального известия, что ничего хорошего им пока не светит, она уловила весь смысл плана мужа: «Да, да, купить компьютер, программы, все правильно – но где взать денег на все дорогостоящие покупки, если у них нет денег на самое насущное, и на что они будут жить, пока Андрей начнет учиться, а потом еще искать работу. Это все правильно, звучит хорошо, но нереально. Все равно, что мечтать, как они могут потратить выигранный в лотерею миллион».

Андрей заметно обрадовался, что Анна успокоилась и теперь готова его слушать. Он уже знал, что Анна теперь будет стараться внимательно вникать во все детали плана, и по ходу речи параллельно начнет анализировать сказанное, соглашаясь с одним и отвергая совсем нереальное.

Он сразу перешел к основному: – Нам нужно продать квартиру. Согласись – она нам не нужна. У матери есть своя, Оле она тоже ни к чему. Пока с ней одни только хлопоты… Сама знаешь, какое там мошенничество в связи с приватизацией, я тебе не говорил, но мама переживает, что найдутся желающие на нашу бесхозную квартиру. Все соседи знают, что в ней никто не живет, за взятку быстренько переоформят на другого. Жильцов селить она не будет, а так – стоит пустая, мать только платит за нее… Я надеялся, что будем ей немного помогать, а вышло наоборот – повесили на нее дополнительные траты.

У Анны при славах «продать квартиру» екнуло в сердце. Да, она понимала, что их квартирка в Коломне – лишняя головная боль для всех, а особенно для Нины Андреевны. Сомнений не было – они уже не вернутся в Россию, их жизнь здесь, даже такая путаная и тревожная, но это их настоящая жизнь. Но продажа квартиры означало полный отказ от России, уже не будет где-то в уголке застрявшей спасительной мысли: не получится – всегда не поздно вернуться. Останется только – мы живем и выживаем здесь, в Америке, что бы не случилось. Точка.

Весь этот поток мыслей пронесся у нее в голове, и вслед за ним – как оформившийся вердикт: «Нельзя сидеть на двух стульях, надо решаться». И она без сожаления в голосе, уверенно сказала: – Да, квартиру надо продавать, она нам больше не нужна. И тут же переключилась на практическую сторону: – Но, даже если все удачно сложится, уйдет месяц —другой, пока найдется покупатель, потом пару месяцев, в лучшем случае, пока ты будешь изучать программы, а дальше – неизвестно, как скоро найдется работа… Значит, где-то полгода нам нужно будет как-то жить: платить за квартиру, по счетам. Звучит заманчиво, но нереально.

Андрей вздохнул облегченно, в главном он получил добро от жены. Он тут же стал приводить доводы в поддержку реальности своих планов: – Ты права, я тут тоже прикинул, что нам нужны деньги максимум на полгода. Я все рассчитал: нам бы как-нибудь продержаться только до продажи квартиры – положим, два месяца. Тут можно что-нибудь придумать. Потом мы получим деньги за квартиру и нам хватит и на покупку компьютера и на следующие несколько месяцев, если жить экономно.

– Неэкономно жить я даже не знаю как, – грустно ответила Анна, уже свыкаясь с планами Андрея и находя в них все больше здравого смысла. Андрей почувствовал укор в словах жены, хотя Анна совершенно не собиралась его задеть. Он посмотрел на Анну слегка виновато, и слазал: «Потерпи, Анна, я знаю, что тебе тяжело, но поверь: все у нас получится, и все у нас будет лучше всех. Мы будем жить в своем доме у океана, и ты будешъ вспоминать эти нелегкие дни с улыбкой».

Анна представила, как она сидит у окна в своем доме на втором этаже, а за окном – безбрежный океан – и засмеялась, – так нереальна была мечта в их ситуации. Андрей тоже улыбнулся – он понял, о чем сейчас думает Анна и был рад, что ему удалось рассмешить жену. Он сам не находил ничего смешного в своих словах – он верил, что так у них и будет.

Анна заварила чай, достала печенье, и они за чаепитием перешли к детальному обсуждению практических сторон: кто будет продавать квартиру, сколько за нее можно будет выручить денег, как деньги лучше переправить к ним и так далее. Понимание и согласие длились до тех пор, пока они не перешли к самой уязвимой части – как прожить ближайшие пару месяцев. Занять было не у кого: Толику и так должны, с Борисом и Лизой отношения в последнее время разладились. То ли совпадение, то ли тут была какая-то связь, но работы для Андрея в компании, где работал Борис, тоже больше не предвиделось.

У Андрея оказались подготовлены кое-какие прикидки на сей счет, он осторожно завел разговор о новом знакомом Жене. Опять упомянул, что тот согласен помочь Андрею с компьютером. Оказалось, что помощь не бесплатная: он берет за час довольно приличные деньги. Но это даже лучше – по крайней мере надежнее. Но главное Андрей оставил на потом. Оказывается, этот Женя дает деньги в долг под проценты. Деньги не свои. Дело в том, что в последней законной эмиграции люди прибыли совсем не самые бедные: у них денежки там, в бывшем СССР водились, да еще продали свои квартиры, дачи, машины. И живут они тут и держат свои сбережения в «чулке», им светиться никак нельзя – они все на специальных программах для бедных и в очередях на субсидированное жилье. Вот они и примкнули к тайным ростовщикам, что тут незаконно. Довольно хитро устроено: они сами якобы не при чем, дают просто взаймы своим знакомым, а те уже пускают деньги в оборот. Тоже вроде бы дают в долг своим знакомым. Все расчеты на cash – поймать трудно, да и деньги не те, чтобы привлечь внимание.

Анна с недоверием слушала спокойный пересказ мужа о преступной схеме тех славных с виду пожилых соочественников, гуляющих под ручку по улицам города и кучкующихся в русских магазинах. Она чувствовала, как на смену удивлению в душе поднимается праведное возмущение: вот ведь какая неприкрытая ложь и наглость, вот они – обижаемые Советской властью бедные беженцы, сидят на деньгах и притворяются нищими. Как не противно вспоминать Гарика, но тут он оказался прав: ни стыда, ни совести, работать не хотят – подавай им все бесплатно – они якобы заслужили. А то, что деньги им не от абстрактного государства идут, а от обычных людей, кто платит налоги – их не волнует. Притворяются, что не в курсе, неграмотные. Анна тут без году неделю живет на птичьих правах, но и то разобралась в системе… Поэтому она сразу же сказала «нет», когда Андрей предложил взять денег у Жени. Муж не понял ее странного упрямства, он не ожидал, что вопрос – чьи деньги – будет так принципиально важен для Анны. Андрей поначалу спокойно уговаривал жену, стараясь разумно обьяснить, что у них нет другого выхода, и то, что они возьмут деньги никак не связано с тем, что они из «чулка» соотечественников. Он вообще мог бы не рассказывать ей всю историю, сказал бы, что деньги они берут у Жени – и все. Что за блаж напала на Анну, почему она уперлась в ненужную никому щепетильность, можно подумать, что владельцы «чулков» одумаются от того, что какая-то Анна подумала о них плохо, сразу побегут декларировать свои доходы и откажутся от бесплатного лечения и квартир. Анна в свою очередь понимала, что своим упрямством вредит только им двоим, но все равно не сдавалась. То ли день выдался такой неприятный, то ли ей нужно было в тишине обдумать всю информацию, но она упорно стояла на своем, и они молчали весь остаток дня и почти врагами легли спать.

Утром Андрей, не попрощавшись, уехал заканчивать свою последнюю работу у Бориса. Анна, расстроенная размолвкой и впервые за последнее время оставшись без дела, не знала, как отвлечь себя от мыслей о вчерашнем неприятном разговоре. Вконец измучивщись, решила позвонить Свете и предложить ей приводить Юлю к ним в дни, когда Света на работе. Теперь она может не только гулять с девочками, но и заниматься немножко русским языком – вдвоем им будет веселее. Света заметно обрадовалась – они водили Юлю к русской женщине, разумеется, не бесплатно, и эта женщина, проработав много лет учительницей в Москве, считала себя великим педагогом и, в результате, не могла найти подход к своенравной Юле. Анне пришлось рассказать о вчерашней истории с Гариком; она старалась не особенно вдаваться в детали, ведь это Света сосватала ей работу. Но Света даже не удивилась, оказалось, что ей и раньше приходилось слышать подобные истории от подруги, когда милый добродушный Гарик срывался на соотечественницах и китаянках – другие у него не работали, и устрaивал скандалы из-за малейшей оплошности. Анна, всегда очень осторожная в доверительных разговорах, тут, от сочувствия Светы размякла: рассказала вкратце об их планах продать квартиру, и пожаловалась, что на ближайшее время у них совсем не осталось денег. И тут Света сказала, что к ее подруге – к той, портнихе, приехала из Киева мама, причем насовсем. Мама продала там свою квартиру и у нее есть деньги – они собираются вместе с дочкой покупать здесь дом. Но сначала маме нужно оформить документы на проживание. И – почему бы не попробовать попросить у нее пару тысяч на несколько месяцев. Потом Света добавила, как будто подслушав их с Андреем вчерашний спор, что нужно будет маму как-то отблагодарить, ну и, конечно, обязательно вернуть деньги в срок. «Ты сама понимаешь, что, если она согласится, то я буду твоим гарантом». То, что деньги нужно вернуть в срок – это без сомнения, но что значит «отблагодарить маму» – Анна не поняла, и побоялась спросить, чтобы своей чрезмерной любознательностью не влезть, как вчера, в ненужные подробности.

Вечером, когда Андрей приехал с работы, Анна, пытаясь сгладить вчерашнее несогласие, тут же рассказала о предложении Светы. Андрей пожал плечами, сказал, что не видит особой разницы – скорее всего там тоже дадут под проценты, но если ей такой вариант симпатичнее, то нужно брать деньги у приехавшей мамы. Ссора оказалась исчерпана, и супруги теперь спокойно принялись обсуждать продажу квартиры.

Уже на следующий день они со Светой и девочками ехали к Оксане – так, оказывается, звали подругу. Когда подъезжали к их дому, Анна услышала восторженный голос Сони: – Мама, смотри там церковь, как в Москве. И действительно, совсем недалеко, в соседнем блоке, на углу перекрестка возвышалась над всеми домами большая Русская церковь, с золотыми луковицами-куполами. Анна даже ахнула от удивления, а Света сказала: – Да это же главная русская церковь на всем побережье, ты что, не знала? И добавила потеплевшим голосом: – А мы тут рядом прожили целый год, и я частенько туда заходила одна и с Юлей. Сейчас далековато, но на большие праздники я все равно заезжаю. Можешь присоединяться, если есть желание. Тут опять встряла Соня: – Мама, давай присоединяться, у нас есть желание. Видимо, у нее вид церкви связался с собирательной памятью о Москве и Коломне. Анна и сама почувствовала укол грусти в сердце – может, это и есть ностальгия? Да нет, скорее всего просто светлая память о хорошем…

Анна пообещала Соне, что они обязательно съездят в церковь вместе со Светой и Юлей. Девочки обрадовались и на радостях принялись дурачиться и изображать поповское служение, пришлось их даже одергивать.

Гуськом поднялись на третий этаж, зашли в дверь напротив лестницы и очутились в маленькой прихожей. Навстречу им выбежали два мальчика, очень похожих друг на друга. Света подняла их на руки и поцеловала каждого, а потом уже Юля по хозяйски схватила их в охапку, и они, визжа от радости, повисли на ней, так, что тоненькая Юля не удержалась на ногах, и они все трое свалились на пол. Соня смотрела немножко осуждающе, похоже, она ревновала подругу. Но Юля быстро высвободилась от малышей, для нее это было скорее представление напоказ, чтобы все увидели, какая она тут своя в этом доме.

Им навстречу поднялась средних лет женщина. С первого взгляда бросалось в глаза ее недавность в этой стране и даже еще что-то забытое и саднящее: она была того стандартного российского покроя – невысокая, с короткой шеей, с большим низким бюстом, сливающимся в талии с животом, вся крепко сбитая, как пенек, с круглой головой в светлых кудряшках. Она тут же радостно запричитала – так и должна была повести по всем правилам типажная тетушка – та, из памяти о глубинной России. Вернее, в данном случае – из глубинной Украины – с мягким «гх», что для Анны звучало непривычно, почти пародийно. Звали ее тетей Машей – как же еще? Анна представилась, и тетя Маша тут же по-родственному переименовала ее в Аннушку, для каждого у нее оказался припасен вариант уменьшительного имени. Она так откровенно и бесхитростно радовалась приходу гостей, что несколько раз повторила, как она рада видеть их всех и особенно Светочку: «ведь они такие были с Оксаночкой подружки в школе, и вот, сейчас, тоже не бросили друг дружку в беде».

Света раньше не рассказывала об Оксане, так – переехала из Нью-Йорка, жила у подруги – и все. Оказалось, из слов тети Маши, что Оксана и ее муж выиграли green card и вместе с мальчиками погодками, (младший был еще «гхрудной») приехали в Калифорнию. Но, совсем скоро муж Оксаны загрустил, запил и решил, что лучше его Киева ничего нет и вернулся на родину. Оксана осталась совсем одна – еще одна трагедия – но тут ее выручила Светочка, она в это время совсем решилась уйти из «той семейки». Оксаночка предложила им с Юлей поселиться у нее – вместе растить детей и помогать «другх дружке» становиться на ноги… Светочку Бог не оставил – встретила хорошего человека. А она сама совсем извелась там, в Украине, без дочки и внуков, решилась – все продала и приехала, чтобы жить с дочкой, смотреть за «бандитами»… Неизвестно, хотелось ли Свете таких подробных рассказов о своей жизни, но тетя Маша не умолкала (наверное, соскучилась по общению), и стала выкладывать Анне всю информацию о их жизни в Киеве, о своем уже бывшем зяте, о Свете и ее муже – тоже уже бывшем. Время от времени она прерывала свой рассказ и начинала причитать: «Ну, надо же как все случилось, ладно наш Сергей всегда был непутевый, все с дружками „соображал“, но Паша какой был положительный, все о Светочке заботился, все в дом нес, и сам такой серьезный, образованный… Ну, что с них возьмешь – нация ведь такая…»

На обратном пути Анна не выдержала и сказала: – Да, что-то у вас действительно антисемитизмом попахивает. Света рассмеялась: – Ты, что – о тете Маше – антисемитизм? Да ты просто не жила на Украине, там у всех теть Маш на генетическом уровне нелюбовь к абстрактным жидам и москалям. Но в жизни они вполне дружелюбно сосуществуют с теми и другими. Она и моего эксмужа и его родителей уважала, и к тебе хорошо отнеслась, хоть ты и москвичка.

– Так почему она сказала о твоем бывшем – нация такая?

– Потому что он меня, по ее соображению, обидел. Тут и связалось с нацией. У нее все проще, чем ты думаешь: дочка и ее подруга – хорошие, те чужие – плохие, а там уже за определением, почему плохие – далеко не копают – все подойдет. Мы с Оксаной в одном доме жили, в школе вместе учились, потом она пошла учиться на портниху, я – в институт, пути разошлись, но все равно по-соседски общались. Из Оксаны получилась хорошая портниха, к ней многие киевские модницы несли заказы, ну, и мне она иногда шила. Даже свадебное платье. Потом открыла свое ателье по пошиву, получала хорошие деньги. Но, бес попутал: заправила, как многие документы на green gard – и из многих тысяч вдруг выиграла. Там у них целая трагедия случилась – муж ее совсем не хотел ехать, его и там все устраивало: машину недавно купили, он все свободное время в гараже, там же и «соображает» с дружками. Но Оксана как-то его уговорила, приехали – а тут никому не нужны: ни работы, ни дружков, ни языка. Оксана на Гарика стала шить, Сергей немножко таксистом поработал, но душа не лежит, тут еще дети совсем маленькие без привычных нянек. Ну и уехал назад. По словам тети Маши, там у него уже и подруга появилась.

Деньги Анна получила, три тысячи на три месяца, без процентов. Скорее всего, тетя Маша даже не понимала, что значит – под проценты. Деньги у нее пока лежали без дела, а тут – Светочка попросила – разве можно отказать… Начало хорошее. Страшно, конечно, что повесили на себя такой большой долг, но, главное, не задумываться на три месяца вперед – все устроится, если зря не паниковать.

Скоро в их аппартменте появился компьютер, чудо последнего десятилетия. Не каждая семья могла позволить себе такую покупку. Долго обсуждалось, какой купить: четыре или восемь рам, Анна не понимала, что такое «рам», но была за Андрея, когда тот убедительно говорил, что лучше сразу купить мощный компьютер, ведь покупаем на долгое время (ха, ха, что такое восемь рам сейчас…). Купили мощный, более дорогой. У мифического Жени Андрей приобрел подешевке несколько ворованных программ. Появилось ощущение, что план их заработал. Но тут Андрей неожиданно обьявил, что в архитектуру он больше не пойдет: если выпала такая возможность, то он будет учить художественные программы. У Анны от его категорического заявления сразу испортилось настроение. Она надеялась, что он, как Толя, выучит cad и найдет себе работу в архитектурной фирме. Андрей почувствовал разочарование и испуг жены, он понимал, что играет не по правилам и в виде уступки миролюбиво сказал, что возьмет у Жени и чертежную программу, будет параллельно учить все, говорят, что так даже лучше. Анне пришлось согласиться на такой вариант, в конце концов, что теперь считать и пересчитывать оставшиеся деньги – только дополнительная морока, лишняя сотня их не спасет. Женя бесплатно добавил к их покупке игру для дочки – они даже не обратили внимания на его щедрость, но, оказалось, что игра учит спеллингу – то, что потом для Сони было самым простым все школьные годы.

Их аппартмент превратился в учебный класс. Новенький чудо-компьютер не простаивал ни минуты. В те моменты, когда отвлекался от учебы Андрей, тут же занимала место Соня, одна или вдвоем с Юлей; их обеих трудно было отклеить от экрана монитора, и часами звучала одна и та же навязшая в ушах мелодия, сопровождавшая игру, пока Андрей не выгонял их со своего учебного места.

Анне пришло несколько приглашений на работу, но ничего толкового не получилось: там, где она согласилась бы работать, она не прошла интервью, а на то, что ей предлагали, она сама не соглашалась: совсем маленькие деньги и непропорционально тяжелая работа, а главное – не для нее, типа продавца в новых русских магазинах – ну какой из нее продавец с ее застенчивостью и тактичностью?

Наступил сентябрь – Соня пошла в школу, уже на полный школьный день. Неожиданно у Анны оказалось много свободного времени. Она вдруг ощутила, как все-таки хорошо было летом: она водила девочек гулять в парк или на детскую площадку, готовила им еду, немножко занималась с ними русским языком, вечером заходила Света и они вместе пили чай. Теперь Анна оказалась сама с собой и своими вновь нахлынувшими думами. Андрей не в счет: он или сидел за компьютером, или ездил к Жене за консультацией, или в муниципальный колледж – там нашлись бесплатные курсы для начинающих компьютерных художников. Как все бесплатное, курс был почти бесполезный, но именно там знакомились художники, и это было важной частью для будущего поиска работы. Анна уже смирилась с решением Андрея не идти в архитектуру. Чертежная программа оказалась ненужной.

В какой-то момент Анна, просматривая объявления о работе в газете, от нечего делать стала читать все колонки подряд – в ней проснулось любопытство: а какие же профессии нужны в Америке. Начала с буквы «А», дошла до архитектуры: да, в двух местах требуются чертежники, вздохнула с разочарованием, тем более, на artist ничего не оказалось. Так, прочитала несколько букв, дошла до Е и вдруг увидела обьявление, что для инженерной компании, тут, в городе, срочно нужны чертежники со знанием программы cad.

«Боже мой – это же для нее, она же так хорошо чертила в институтe, а сколько там им приходилось чертить, и как многие страдали от этого, а ей нравилось»… Как будто свет снизошел на Анну: как, почему ей никто не подсказал? Ведь многие знали, что она по образаванию инженер, но у всех черчение значило архитектура, и она сама так думала. Не может быть – такое совпадение – у них без дела пылится это самая программа ACAD. Главное теперь, дождаться Андрея и выяснить, подходит ли она для инженерных чертежей. Андрей, конечно, тоже не знал, пришлось звонить Жене, тот не был уверен до конца, но согласился с Анной, что по логике, так и должно быть – другой, отдельной программы нет, и пообещал уточнить.