Читать книгу Навстречу Мэй - Ирина Бэйли - Страница 3

Элва выглядела еще выше, красивее и элегантнее, чем Зак мог ее припомнить. Медные, тугие локоны красиво спадали с ее гордо расправленных, изящных плеч. На ней было длинное, подчеркивающее стройную фигуру, изумрудное платье. В ее темно-зеленых глазах читалась насмешка. В руках Элва держала свежую утреннюю газету.

– Худший фильм, худший режиссер, худший сценарий. Хорошо, что ты еще сам не стал в нем играть, а то бы еще заполучил титул худшего актера, – произнесла Элва, и в ее взгляде насмешка сменилась на отвращение. – Но тем не менее, ты додумался нанять играть в нем бездарей, чтобы они до конца обезобразили твое творение. Зачем, Зак? Я не понимаю, зачем ты это сделал? Все то же тщеславие? Но, может теперь, ты одумаешься и займешься наконец чем-то стоящим?

Она встряхнула перед ним газетой.

– Ты опозорил не только себя и семью, но испортил репутацию своей дочери как начинающего сценариста. Представляешь, какое пятно теперь на ее карьере? Ты о ней подумал, когда отправлялся на эту очередную авантюру? Очередную прихоть человека, которого ничего не интересует, кроме него самого.

Она отвернулась к окну, и мягкие лучи солнца осветили ее нежный профиль. Злость не портила ее одухотворенного красивого лица, а лишь придавала ей терпкости, словно выдержанному дорогому вину.

– И действительно, когда ты о ком-либо думал? – продолжила она. – Кроме себя. Я ухожу, Зак.

Она замолчала, и в ее позе можно было уловить ожидание. Как будто она хотела, чтобы он что-то сказал в свое оправдание, чтобы остановил ее. А возможно, даже схватил за плечи и прижал к стене, чтобы она наконец замолчала и сдалась.

Но Зак молчал и не шевелился. Раздражение, смешанное со стыдом, не давало ему выдавить из себя ни слова. Он понимал, что не может снова потерять жену, но откуда-то взявшаяся в подобной ситуации гордость не позволяла ему, если Элва уйдет, даже обернуться в ее сторону.

Элва бросила газету на стол и направилась к двери. Стук ее каблуков гулким эхом обрушился на пустоту зала с высокими стенами. В воздухе остался лишь легкий запах ее сладких духов.

Входная дверь хлопнула, и Зак ощутил на себе мертвенный холодок отчаяния. Он закрыл лицо руками и громко упал на колени, не чувствуя боли. Его словно захватила гнетущая пустота и теперь разрывала его тело на части. В голове появилась картинка дочери: Оливия стояла со слезами на глазах и с презрением смотрела на него. Потом Элва. И насмешка в ее глазах. Потом снова Оливия. И презрение. Элва. Отвращение. Потом откуда-то возник Тайлер Найт, громко смеющийся над ним, и много людей стояли за ним, одетые во фраки и вечерние платья, они кричали ему: «Позор!», «Полный провал!», «Худший фильм», «Худший режиссер»!

– Нет! – закричал Зак, проснувшись. Все его тело было холодным и мокрым, сердце гулко колотилось.

– О господи, это всего лишь сон. Только сон, – прошептал он, приподнявшись на кровати. Слабые лучи от луны пробивались сквозь шторы, рисуя белую тропинку на одеяле.

Дрожащими пальцами он взял телефон и посмотрел на время. Был пятый час утра. И сообщение на экране.

Зак упал на подушку и закрыл глаза. Сон ушел, а гнетущее чувство пустоты так и осталось в его теле. На его глазах выступили слезы. Не сумев уснуть, он поднялся с кровати и прошелся по квартире. Ему всегда нравились высокие стены и окна в пол, но на этот раз они казались ему удручающими. Он до сих пор слышал торопливый стук каблуков Элвы, глухо ударяющихся о них.

Он остановился перед комнатой, которая была запретной для входа на протяжении трех с половиной лет. Он посмотрел на высокие, тяжелые двери и впервые ему захотелось их толкнуть. Рука зависла в воздухе, но силы оставили его. Он опустил голову и обреченно побрел обратно в спальню.

Он все еще любил жену так же сильно, как теперь ненавидел кино. Те немногие моменты в его жизни, когда ему не надо было притворяться и когда он чувствовал себя в безопасности, были только рядом с его женой. Элва была для него всем, а он всегда вел себя с ней так, будто она была ничем. Он не мог справиться со своей болью, причиненной ее уходом. И ничто не помогало ему. В иных тяжелых случаях время не лечит.

Элва была права: она была несчастна рядом с ним. Так же, как он был несчастен без нее. Уйдя, она забрала у него самое главное: желание снимать фильмы. Точнее, он сам ей это желание отдал, а еще точнее – швырнул от злости ей вдогонку. Со всеми остальными желаниями. А она даже не обернулась. Ни разу. И единственное, чего ему хотелось каждый день, так это чтобы Элва снова была с ним. Но он ничего для этого не предпринимал. Ни единого шага. Он никогда ей не звонил и не писал, и она наверняка даже не подозревала, что для него значила. Он не умел просить прощения и ни разу в жизни этого не сделал, а если быть до конца честным, то попросту признавать свои ошибки и открыто заявлять, что был не прав. А что еще он мог сказать этой идеальной женщине? Этому ангелу с золотыми волосами?

Он ничего не хотел о ней знать. Особенно если она счастлива без него. Он не общался из-за этого с дочерью, оборвав с ней связь несколько лет назад. Оливия училась на факультете сценаристов. И наверняка даже не вспоминала о своем отце-неудачнике.

А что кино? Разговор с Тайлером растормошил то, что он изо всех сил старался запихнуть в самые потаенные ящики своей души. Он с ненавистью посмотрел на стопку листов распечатанной книги, ударил по ней рукой, и черно-белые листы, словно испуганные птицы, разлетелись по комнате.

Во что он превратился в свои сорок пять? Он уже и сам не понимал, редко смотрясь в зеркало и уже не помня, каким он был еще несколько лет назад. Он всегда раньше недоумевал, видя бесформенных людей, он удивлялся их обжорству, лени и отсутствию силы воли. Теперь же он сам был одним из них. От него плохо пахло его унылым образом жизни.

Писать книгу он стал, чтобы выговориться. Чтобы хоть кому-то рассказать о своих чувствах и, возможно, даже покаяться. Ему нужна была поддержка искусства, и если он отрекся от кино, то на помощь пришла литература. Он хотел отделить себя самого от собственных печальных мыслей и создал героя по своему образу и подобию, чтобы самому, в конце концов, не стать им в реальности.

Отдав все свободное время рукописи и сознательно заперев себя на пару лет в четырех стенах, он потерял интерес к повседневной жизни. Его не интересовали женщины, он пристрастился к выпивке и дешевой еде. Он почти перестал общаться с людьми, ограничиваясь редкими встречами с приятелями. Он придумал свой собственный мир, который полностью его устраивал. Он бился в нем со злом и побеждал. Он придумал идеальную любовь, которая возбуждала и была его личной фантазией о том, что бывают чувства выше физического удовольствия, выше удовлетворения ненасытного эго, выше материальных стенаний.

И теперь, когда он закончил рукопись, он не почувствовал облегчения, но ощутил себя вырванным из привычной действительности и совершенно не знал, куда идти дальше. Он запутался и заблудился. И выход не представлялся ему возможным. Сбережения постепенно заканчивались, и будущее не сулило ему ничего вдохновенного или хотя бы хорошего. Он внезапно понял, что лечебный эффект от писательства был кратковременным и теперь нужно как-то зарабатывать на жизнь. А у него не было на это сил.

Мир постепенно забыл о нем. Забыл о его заслугах и прежней блистательной славе. Он никому не был нужен… На этой мысли он споткнулся, и в голове снова всплыл разговор с Тайлером Найтом. И зачем этому богачу понадобился он, никчемный режиссеришка? Очередная прихоть? «Да что ты знаешь о жизни? Не все можно купить за твои дрянные фунты», – шепотом ответил на свои мысли Зак. «И даже вот это никому не нужное дерьмо я тебе все равно никогда не продам. Даже если мне придется жить в нищете». Он выпустил из рук сжатые до боли в пальцах листы рукописи и попытался встать на ноги, впервые почувствовав одышку. «И никому не продам эту чушь собачью», – уже во весь голос произнес он и лег обратно в кровать, снова посмотрев на часы на телефоне, на этот раз обратив внимание на голосовое сообщение. Оно было от Тайлера. Ему захотелось его прослушать.

Дослушав запись до конца он, подумал: «Худшее кино, худший режиссер, худший сценарий. Прости, дружище, но это все, на что я способен». И почему он вдруг так разозлился на Тайлера? Он ведь славный малый. И всегда был настоящим другом в отличие от многих других друзей, сразу забывших о нем после того, как он ушел из кинематографа и закрылся дома. Он не стал писать ответ Тайлеру. Лежа в кровати, посреди разбросанных листов рукописи, высоких одиноких стен и бледной луны, он смотрел на потрескавшийся местами потолок.