Читать книгу Живу. Верю. Люблю. Надеюсь - Ирина Ивановна Мариловцева - Страница 19

Однажды всё наше почтенное семейство – я с бабушкой в своей комнате, папа с мамой в своей – было разбужено грохотом, звоном, шлёпом, хлопом и брызгами чего-то стеклянного в разные стороны. Все эти звуки произвела огромная новогодняя ёлка, которая не устояла в крестовине и обрушила всю свою природную тяжесть, сдобренную отборными игрушками, на пол.

Это была глубокая ночь, поэтому маме с папой, спавшим в одной с ёлкой комнате, было не до смеха. Нет, не так. Папе было обидно – ёлка, падая, смазала его лапой по лицу. А ведь после этого удара ему надо было ещё проснуться и понять, где и перед кем он был неправ. Потом проснулась мама, включила свет и, посмотрев на папино лицо – а он умел передавать эмоции! – начала смеяться и никак не могла остановиться. В это время в «большую комнату» примчались уже мы с бабушкой и… тоже начали хихикать.

Последним рассмеялся папа, потирая ёлочную пощечину.

Потом мы начали осмотр места крушения. Ах, какая красота раскололась тогда в мелкую крошку! Ёлочные игрушки в то время были произведением искусства – тончайшее стекло, хорошо прорисованные лица сказочных героев, красивые заснеженные стрелки циферблата и оперение птиц, сверкающие присыпки на шарах, разноцветные фигурки животных, бусы из огранённого стекла, сложносплетённые стеклянные звёзды…

Украшение ёлки было большим семейным ритуалом, единением, примирением сторон и удовольствием. Из рук в руки передавались распутанные бусы, игрушки на прищепочках, восстанавливались петли на шарах, для этого иногда приходилось из бабушкиного «Зингера» доставать «тюричок» и делать петельку из ниток вместо потерянной проволочки. Последний штрих – папа на стремянке «ставил звезду». Мы, задрав головы, давали советы – правее, левее, во! Всё! Всё! Слезай! Ёлка в нашем доме традиционно и неукоснительно ставилась очень высокая, она должна была упираться в потолок, иногда приходилось отпиливать вершинку. Если учесть, что до потолка было где-то три с половиной метра, то представьте, какая огромная ель должна была быть спилена, доставлена, установлена, закреплена и украшена, и какое количество игрушек и времени уходило на то, чтобы её нарядить по всем канонам. Но на меньшее никогда не соглашались. Тем более, что гостиная – мы называли её «большой комнатой» – без ущемления свободы передвижения вмещала и ёлку, и обеденный стол, и родительскую спальню с большой кроватью, с трюмо и комодом массивного дерева, и диван, и кресла, и торшер, и пианино. К этой же комнате примыкал северный балкон. В нашей с бабушкой комнате был выход на балкон южный. И это была обычная двухкомнатная квартира. Но отвлеклась я, однако.

Кроме установки ёлки и звезды на неё, в папины обязанности входило развешивание флажков на ниточках. Буквы на флажках обычно складывались в слова «С НОВЫМ ГОДОМ!». Однажды папа не смог распутать буквенную гирлянду, разорвал нить и собрал всё снова, нанизав флажки на нитку. Но у него получилось подозрительное «С ДОНЫМ ГОВОМ!», что изрядно папу развеселило. Он пригласил маму взглянуть на свежую инсталляцию, убеждая её по пути, что такой лозунг тоже имеет право на существование, но получил приказ снять это немедленно.

Под ёлкой всегда стояла неизменная пара – ватные в блёстках дед Мороз и Снегурочка. Конечно, тканевый мешочек дедушки я распотрошила сразу, разочарованно обнаружив в нём ту же вату. Потом мешочек был аккуратно перевязан и вклеен в дедову варежку, больше я на него не покушалась. Тем более, что утром под ёлочкой всегда лежали подарки. Уследить приход самого «настоящего» деда Мороза я никогда не могла. Как, собственно, и миллионы детей во всём мире. На то оно и детство, чтобы чудеса у родителей получались безупречно.

Когда упала ёлка, горевала больше всех, конечно, я. У меня были любимые игрушки, с которыми я встречалась из года в год, как со старыми друзьями, извлекая их из ваты, где они лежали и ждали своего праздничного часа. Но горе улеглось, меня утешили внеочередные бабушкины блины, а это был универсальное средство против любой моей печали.

Ещё одним безусловным признаком новогоднего времени были… сериалы. Да-да, знаете ли вы, что сериалы были всегда? Это сейчас кому-то кажется, что всё началось с «Рабыни Изауры». Ага, как же! «Четыре танкиста и собака» – вот это, я понимаю, сериал всех времён и народов… СССР и соцлагеря! Неотразимый Янек, жгучий грузин Георгий, любимый всеми пес Шарик, Маруся Огонёк! Не помню, каким чудом я обрела подругу по переписке из Польши, она прислала мне фотографию Янека и Маруси, и я тут же стала объектом зависти всех моих одноклассниц. Мы все распевали «Вин штерей панцерни, Руды и наш пес!» – кажется, так звучали слова начальной песни.

На фото – герои «Четырёх танкистов…» – Янек и Маруся Огонёк.

Кроме того, в каникулы часто показывали венгерский сериал «Капитан Тенкеш», вслед за ним появился болгарский «На каждом километре» и «Ставка больше чем жизнь». Но дневными, каникулярными, зимними на протяжении нескольких лет были, конечно, «Тенкеш» и «Танкисты». Мы их знали наизусть и смотрели снова и снова.

У родителей с телевизором были свои отношения. Время совместного, взросло-детского просмотра было ограничено. «Огонёк» по Центральному телевидению был, конечно, для всей семьи. А вот позже, часа в два-три ночи, когда мы с бабушкой – старый да малый – уходили спать, начиналось время телевизионных «Ритмов зарубежной эстрады», где лучшие голоса Венгрии, Болгарии, Югославии, Польши и ГэДээР приподнимали железный занавес, правда, видно было только наш, проверенный социалистический лагерь, и за очень редким исключением в виде «салю сэтанкор муа» Джо Дассена или Далиды…