Читать книгу Высокие белые облака. Роман-мозаика - Ирина Прони - Страница 8

С первых лет жизни мне пришлось много ездить. У моих родных было достаточно ярких рассказов о том, как меня перевозили из Совгавани в Комсомольск или ещё раньше в село Нижняя Тамбовка, где бабушка преподавала в школе. То ехали на поездах с пересадками, то летели на военном самолете. «Ирокеза, ты у нас настоящая лягушка-путешественница!» – шутил дедушка. Мама вспоминала о поездке с перегоном на собачьей упряжке и с вынужденной затем ночевкой в черной избе нанайской деревни из-за начавшейся сильной пурги. Спать улеглись не раздеваясь, ночью я разбудила мать плачем: «Ручки больно!» Когда зажгли фонарик, то мама увидела на мне целое полчище клопов, а мои голые руки были покрыты ими как сплошной коркой. Тяжёлый нанайский быт никогда не вызывал у моей мамы-врача этнографического восторга. Лишь сочувствие к этим людям.

Запомнился и рассказ Домны Георгиевны, с её точки зрения, даже смешной. Мои родители со мной младенцем прилетели из Совгавани на небольшой военный аэродром, где нас встретил дедушка. Дальше нужно было добираться на машине. Стоял лютый мороз, машина не заводилась. Чтобы на холоде не морозить дитя, дедушка забрал у родителей меня, завернутую в теплое одеяло, и помчался с этим драгоценным свертком на лыжах напрямик через тайгу.

Через тайгу на лыжах с младенцем на руках. Нормально! Остается только удивляться, как спокойно все это воспринималось. В этой истории бабушка любила вспоминать финал. Когда дед доставил меня в Нижнюю Тамбовку, выяснилось, что он нес ребенка всю дорогу вверх ногами. Ребёнка распеленали, оказалось… Всем было смешно. Ведь памперсов тогда не существовало. Ситуация!

В тогдашних многочисленных дальневосточных поездках возможности выбирать комфортабельный транспорт не было. Дай Бог загрузиться в то, что было подано. Однажды мы с дедушкой ехали ночью в общем старом вагоне, в таком, что верхние полки в нём, поднимаясь, смыкались впритык друг к другу при помощи соединительных крючков. Дедушка, сумел ловко занять место на этих полатях. Он устроил меня к стенке, плотно уложив между мной и собой наш небольшой дорожный скарб. «Иначе всё украдут» – пояснил он. Дедушка предварительно проверил и завязал мне под подбородком шапку и прочно затянул шнурки на ботинках. «Могут и ботиночки сдёрнуть!» Что же, Пётр Григорьевич, человек бывалый и опытный, знал правила той жизни. Когда мы проснулись, оказалось, что кроме нас на эти общие полати набилось довольно много народа.

Теперь никто кроме меня не помнит подобных вагонов. Но однажды я увидела такой вагон в фильме про какую-то очень давнюю трудную жизнь.

Отцу нравилось брать меня с собой. У нас было много разных поездок вдвоем. Как-то поздней осенью (мне тогда не было еще и пяти лет), мы с ним полетели в город Кемерово. Там жил со своей семьей его старший брат Борис, тогда уже лауреат Сталинской премии в области химии. Летели мы на военном самолете, гражданского Аэрофлота тогда еще не было. В самолете была очень низкая температура, я замёрзла так, что от холода у меня стучали зубы. Папа не знал, что еще на меня надеть и чем укрыть. Летчик принес огромные меховые унты, и меня засунули в один из них. Я согрелась и так летела до приземления. В самолёте я была единственным пассажиром-ребёнком. Дядьки-лётчики прибегали взглянуть на меня и радостно смеялись. Я и теперь помню их хорошее настроение. Ещё бы! Они были молоды, несколько лет назад война закончилась, они были живы… Им было весело видеть в небольшом боевом самолёте серьёзную симпатичную девочку, сидящую на корточках в их летческой обуви.

Из Кемерово мы возвращались поездом через Новосибирск. Ждать пересадки пришлось долго. Мы гуляли по огромному двухэтажному вокзалу, считавшемуся одной из сибирских достопримечательностей. Папа покупал мне мороженое, которое продавала с тележки тётя в белом фартуке. Она доставала ложкой из ведерка мороженое, затем с помощью специального устройства ловко зажимала его с двух сторон круглыми вафлями и вручала счастливому покупателю.

Мы рассматривали стены вокзала, расписанные крупными красочными панно. Тогда мы ещё не знали, что пейзажи с разными временами года и сцены из счастливой жизни советских людей рисовал со своей бригадой художников Василий Степанович Семёнов. До 1937 года – школьный учитель и близкий друг моего дедушки Петра Григорьевича, а затем на протяжении 9 лет «простой советский заключенный, не коммунист и даже не еврей» в лагерях ГУЛАГа. Его историю жизни мы узнали, когда в конце пятидесятых они с дедушкой каким-то образом разыскали друг друга. (См. выше их переписку.)

И ещё про Василия Степановича. В 70-е годы он приезжал вместе с женой и двумя детьми к нам в Керчь. Он нарисовал небольшой мамин портрет по её юношеской фотографии. А также сделал маслом на холсте большую копию Левитана.

Как-то уже в Москве мне позвонила двоюродная сестра Таня:

– Ирочка! Не можешь ли забрать у нас две картины? После всех наших семейных квартирных разделов и разъездов девать их некуда, а просто выставить в подъезде жалко. Я эти картины помню с раннего детства. Мы жили в Кемерово, отец получил Сталинскую премию. Денег много, а купить в те годы совершенно нечего. Кто-то посоветовал «вложиться в искусство» и порекомендовал мастерскую, где делали копии известных картин. Потом эти картины много раз переезжали с нами. Но сейчас их пристроить некуда.

Мы забрали у Тани две очень хорошие копии: Поленова «Заросший пруд» и Перова «Охотники на привале». Картины отлично расположились у нас на даче. Как знать, но по времени получается, что они были изготовлены как раз в той самой живописной мастерской, которой руководил Василий Степанович.