Читать книгу Убей мужа! «Греховными пороки бывают не токмо в деяниях, но и в помыслах». Библия - Ирина Владимировна Севрюгина, Ирина Владимировна Соболева, Ирина Владимировна Щеглова - Страница 3

Меня знобит. Постоянная температура тридцать семь и две, и постоянно знобит. Испарина от слабости, бьёт кашель, будто вырывает душу, и трясет, как в лихорадке. Мы лежим перед телевизором, муж нежно прижимает меня к себе, поглаживает по волосам, сочувственно вздыхает. Жалеет.

– Надо ложиться в больницу, больше ждать нельзя, само не пройдет, – говорит он.

– Надо, не отверчусь, – соглашаюсь я.

В палате высокие потолки, огромные окна с огромными балконными дверями. Отделение, куда меня положили, размещалось в старом корпусе сталинской, а может и ещё более ранней, постройки, в больничном комплексе для железнодорожников на Волоколамском шоссе, неподалеку от института имени Курчатова. Из окна, выходящего на сторону Москвы, виден парк, в котором мы с соседками по палате прогуливались два раза в день, спускаясь к источнику с родниковой водой, а на обратном пути к корпусу едва волочили ноги от усталости.

Моя приятельница Елена, хоть и постарше меня, была, как мне казалось, здоровее, крепче, что ли. Я же загибалась, так мне было невмоготу. Доктор у нас была пожилая еврейка, фронтовичка, что называется, – врач от Бога. Она положила на алтарь медицины свою жизнь, переболев и сама когда-то туберкулезом. Она лечила нас от непонятной лёгочной болезни, никем толком необъяснимой и неизученной, и откуда она возникает, и отчего вдруг может исчезнуть, никто не знает, этиология этой хвори медицине неизвестна. Честно говоря, я смутно помню это время. Из-за постоянного недомогания у меня было темно в глазах, всё делалось через силу, с одышкой в груди и испариной на лбу.

Помню только, как один раз врач перепутала дозу гормонального препарата, приём которого сама же предписала строго по схеме, и я чуть было не отдала богу душу. Тогда у меня почернели губы и похолодели конечности, дыхание прервалось, и я потеряла сознание. А ещё помню, как мои соседки однажды утром наперебой рассказывали, что я разбудила всю палату – десять человек, посреди ночи, перепугав всех до смерти исполнением какого-то марша в полный голос. Причём, сама я так и не проснулась, хоть и села на кровати, жестикулируя или дирижируя, уж не знаю, что я исполняла и изображала. Помню и приятельницу Елену, да, как и не помнить её, если именно она сыграла роковую роль в моей судьбе.

Эта женщина была довольно интересной собеседницей. Она увлекалась эзотерикой. Вернее, предмет её обожания – молодой художник – увлекался этой псевдонаукой. А она втайне от опостылевшего мужа, бегала к нему в студию, где молча, открыв рот и боясь проронить слово, раболепно взирала на его картины и благостно внимала его россказням про параллельные миры и перерождение. А, окончательно обезумев на старости лет от счастья и любви, она помчалась к колдуну за советом, как ей быть: разводиться или нет. Этого колдуна порекомендовала она и мне, если он вдруг когда-нибудь понадобится. Но тогда он мне был ни к чему, и я очень надолго, года на два, забыла о его существовании.

Ещё помню: лежим мы как-то перед сном на кроватях, перешёптываемся с соседками, как обычно. Вдруг одна из нас подскакивает к окну и кричит:

– НЛО! Смотрите, девочки, тарелки!

Мы все как одна подскочили и тоже прилипли к оконным стеклам по всему периметру полукруглой палаты, и ахнули:

– Боже правый, спаси и сохрани! – Причитал кто-то перепугано.

А в небе за парком, а может, даже на другом конце Москвы неподвижно, симметрично по отношению друг к другу, застыли три поперечные полоски неонового свечения: две сверху, а одна ровно посередине чуть ниже.

Одна из нас говорит:

– Да, небось какие-нибудь учения проходят.

А другая выдвинула версию ещё прозаичнее:

– Да это самолёты.

– Но самолеты движутся и мигают красным огоньком, – выразила сомнение третья.

И тут же поверх этих неоновых полос пролетает самолёт, подмигивая опознавательными знаками – красными огоньками, как бы в подтверждение того, что наши полоски-то стоят неподвижно или, лучше сказать, висят над землёй, замерев. Лично я остолбенела.

Тогда, кстати, в прессе было много сообщений о пришельцах. Время смуты начиналось, конец девятисотого года; впереди теперь уже известные события, связанные с грандиозными переменами – государственным переворотом и последующими лихими девяностыми. Но тогда в НЛО и катаклизмы верилось с трудом. И в то же время, как было не верить, если прошло немало времени, все уже улеглись спать, а я всё стояла у окна и, как заворожённая, смотрела на три объекта, которые висели и висели на небе, и никуда не исчезали. Потом, часа через…, не знаю, сколько простояв, и я «сломалась», ушла спать, а на следующее утро уже ничего необычного на небе не было видно.

Из больницы я вышла сильно возбуждённая; от гормонов повысилась потенция до такой степени, что во мне всё звенело и зашкаливало от желания любить. Поговаривали, в больнице многие не выдерживали такого напряжения нервной системы, совокуплялись, с кем ни попадя, как кролики. Но я, верная добропорядочная жена, да к тому же закомплексованная на этот счет недотрога (во всяком случае, не вот тебе раз, помучить, как следует – святое дело) устояла, как оловянный солдатик, и на этот раз. Даже перед молодым доктором, непрозрачно намекавшем, за что бы он сделал ещё один сеанс гемосорбции сверх того раза, за который мой муж расплатился армянским коньяком.

Но дома меня ждало разочарование. Муж мой ко мне был холоден: то ли он стеснялся моих родителей, гостивших тогда у нас, то ли был «сыт», а то ли просто брезговал мною, не знаю. Я же тихо сходила с ума.

И вот я, уложив как-то сына спать, прилегла почитать газетку. А в ней – огромная статья о каком-то фантоме, предлагающим свои услуги на любом поприще. Достаточно только закрыть глаза, позвать его мысленно и загадать желание. Я и загадала: «Хочу виртуального любовника. На реального не решусь – муж оторвёт голову». О! Это желание было опрометчивым, судя по всему, так как за общение с нечистой силой наказание не заставило себя долго ждать: в этот же вечер я получила оплеуху. И это были лишь цветочки – ягодки меня поджидали впереди.

Да, наверное, мне нет прощения, но, как написано в Библии (не дословно, но что-то вроде того), каждый раб Божий находит оправдание своим поступкам, даже убийца, и каждому будет отпущение грехов после наказания, которое он сможет вынести. Но неужто мой грех был уж так велик, что наказание чуть было не стерло меня в порошок?

Проснулся сын в тот полдень в отличном расположении духа, выспавшись, к счастью, так как вечеру предстояло быть переполненным страхами и волнениями. Я накормила его полдником, покушать он любил всегда, и он занялся своими игрушками в честной компании Лиса и Несси. Лис – огромного размера и рыжего цвета кот, появился у нас ещё до рождения сына. Я подобрала его на пороге подъезда котенком, вынырнувшим из ниоткуда пред мои очи, настоятельно просясь на ручки. А так как они у меня были заняты большим кочаном капусты, то условие моё было категоричным:

– Пристроишься, заберу.

И он пристроился, нахально взгромоздившись прямо на капусту. Пришлось сдержать слово и забрать его домой. То, что он был нахальным и дерзким, он подтверждал потом всю свою недолгую, но насыщенную приключениями кошачью жизнь. Стремительно подрастая и соответственно тяжелея, он при любом удобном случае норовил влезть на мой всё увеличивающийся живот: я его спихиваю, а он тут же влезает обратно. Мне тяжело его держать, токсикоз мучает (и день и ночь в обнимку с унитазом), одышка, а коту хочется на ручки, и тчк.

А когда я пошла рожать, он исчез, и не появлялся все пять дней пока меня не было; я уже и оплакала его, грешным делом. Но он объявился, как только я вернулась из роддома домой, исхудавший, в блохах, грязный, как свинья. Ревности его не было предела. Как же! Его пальма первенства передана другому! Он наскакивал на мои ноги из-за угла, раздирая их в кровь, спрыгивал с гардероба мне на голову и опорожнялся периодически на мою кровать и в обувь. Но перед сыном он, с ответственностью старшего брата, признавал его пиетет и позволял ему с ним обходиться, как его, господина, душеньке угодно: потаскать за хвост – пожалуйста, огреть какой-нибудь игрушкой – будьте так любезны.

А Несси у нас появилась через два с половиной года, аккурат после моего возвращения из больницы. Животные, видно, всегда оказываются рядом с человеком, когда ему либо плохо, как было мне, либо он ещё мал и слаб, каким был мой сын. Наверное, они появляются для того, чтобы, так сказать, приободрить нас, людей, мол: «Ты чего, старик, я здесь, с тобой, самый верный и преданный, и теперь у тебя всё будет хорошо!»

Несси была тоже рыжая, но собака, колли. Я купила её за сущие гроши по случаю, в надежде использовать её собачьи исцеляющие, по поверью, свойства, как панацею. Ей было к тому моменту, который я сейчас описываю, всего-то полтора месяца отроду. Кот бил её своей мощной лапой по морде и сбивал с ног, едва только та подбегала не к своей миске, по-щенячьи ненасытная и не в меру любопытная. Но нрав у собаки был, в отличие от кота, добродушный; она не обижалась и дружила со всеми, неистово виляя хвостиком, как пропеллером, – и с котом, и с ребёнком, тоже безжалостно порой трепавшим её за загривок.

В тот вечер мужа дома не было, я хлопотала по хозяйству, ребёнок «строил» зверей. Как вдруг с лестничной клетки послышались истошные вопли соседской дочки лет тринадцати:

– Уйди, скотина! Пошёл вон!

– Шлюха! – Мужской голос орал в ответ.

Надо сказать, семейка там, в квартире справа, была буйная: мать девочки – врач поликлиники, спившаяся дармовым спиртом, и её любовник – муж подружки из соседнего дома, у которой она выменяла супруга за бутылку водки. Не квартира, а проходной двор для алкоголиков всей округи, где бывало постоянное безудержное веселье. Хозяйка очень любила петь красивым бархатным контральто, и слышно её было через стенку, отделяющую нашу спальню от её кухни, так, будто мы все, обитатели двух квартир, живём в одной комнате.

И вот дочка Настя воюет с очередным маминым гостем на пороге своей квартиры, выпихивая ногами валявшуюся на пороге его бесформенную тушу, и кричит: «Помогите!»

Я, конечно же, выскакиваю на помощь этой девочке. А Настя, выставив гостя за дверь своей квартиры, захлопывает её за собой и оставляет мужика валяться на лестничной клетке. И дверь моей квартиры тоже захлопывается, а я остаюсь снаружи. Да ещё и (о, ужас!) мой сын из каких-то своих соображений повернул ключ, торчавший в замке, и закрылся изнутри. Мама, дорогая! Ребёнок остаётся один в квартире, а я в рваных домашних штанах и майке «прощай молодость», в шлепанцах на босу ногу стою на лестничной площадке перед закрытыми дверями всех квартир один на один с рассвирепевшим, униженным и оскорбленным алкашом, поднявшимся с пола и идущим с искажённым от гнева лицом на меня. Тут уж заорала я, что было сил, своим зычным голосом – иерихонской трубой. И из квартиры слева выскочил маленький, щупленький, но смелый, как оказалось, парнишка, сосед Гриша, и спустил алкаша с лестницы.

Всё произошло так быстро! Гриша хватает мужика за шиворот и пинком придаёт ему ускорение вниз по лестничному пролёту. Но ударить меня по лицу алкаш, все-таки, успел. Это была моя первая плата по векселям за сделку с дьяволом, которую я некоторое время назад опрометчиво заключила.

Кто бы мог подумать, что мой невинный флирт с бесовским отродьем повлечёт за собой целую череду драматических событий? А это был, конечно же, невинный флирт; я тогда ещё любила своего мужа, и брачные узы для меня были священны, и ни о каких любовниках я никогда и не помышляла. Так воспитала меня моя мама – «ангел чистой красоты». Я и вообразить не могла, что мои эротические фантазии мне так дорого впоследствии обойдутся, практически, всем, что я имела и чем гордилась, – моей семьёй.

В тот злосчастный вечер, о котором я рассказываю, мы с сыном долгих пять часов переговаривались через дверь, пока не пришёл муж и не вызвал пожарных, которых я почему-то вызвать не догадалась. Сын в компании кота и собаки чувствовал себя нормально, слава Богу: то докладывал мне обстановку, как с линии фронта, то замолкал, чем-то, увлёкшись на горе мне, беспомощно мечущейся от запертой двери к соседскому телефону. Я названивала всем подряд в поисках мужа, и в бессилии заламывала руки. И только под самый конец «добровольного» заточения сына, перед тем, как пожарные вошли в открытую, и зимой не закрывавшуюся, балконную дверь в нашу теплую квартиру на пятом этаже, ребёнок громко заревел, как испорченный водопроводный кран. По всей видимости, от одиночества и небольшого пореза на пальце лезвием бритвы, которую он в минуты затишья, так пугавших меня, откопал-таки в шкафу, он, наконец-то, разрыдался. Его отец «спустил» на меня, по обыкновению, всех собак, я всегда у него была виновата во всех смертных грехах. Может, потому я и согрешила, возжелав виртуального прелюбодейства, что подсознательно была готова подтвердить статус и без того во всем виноватой жены.