Читать книгу Восхождение - Иван Рубинштейн - Страница 4

Пару недель мама возила меня в школу на своей машине, пока автомобиль не забрал себе отец на какие-то срочные нужды. Его большой внедорожник с огромным багажником куда-то делся. Я начал привыкать к новому распорядку. Отец уезжал на работу затемно, через какое-то время после очередного маминого напоминания поднимался и я. Уже шлепая по полу босыми ногами, на ходу просыпался, умывался, одевался, завтракал и отправлялся в школу пешком. За плечами у меня висел ранец, в руке болтался серый мешок со сменной обувью. Если шел дождь, я натягивал капюшон куртки, если было ясно и солнечно, крутил головой, высматривая на боковых улочках своих новых приятелей, с которыми познакомился на учебе. Два километра до школы пролетали незаметно, тем более что по дороге можно было попинать сметенную в кучи осеннюю листву, а то и погонять консервную банку или пластиковую бутылку, которые, впрочем, попадались редко. Поселок наш был довольно ухоженным, его обитатели свято блюли чистоту газонов возле своих заборов, и даже за разбросанные листья можно было схлопотать недовольный окрик.

Жизнь как будто стала налаживаться, и в те редкие дни, когда отец появлялся дома раньше обычного, я приставал к нему с вопросом: когда он купит себе новую машину, чтобы мама могла возить меня в школу, как это было в первые дни учебы? Прежде папа нередко менял автомобили, и мне было интересно, какую машину он купит на этот раз. Отец мои вопросы оставлял без ответа, раздраженно просил оставить его в покое, и мама уводила меня в мою комнату. Иногда я снова замечал слезы в ее глазах. Я спрашивал, что случилось, а мама мотала головой и говорила: она плачет от радости, ведь я хорошо учусь.

В школе и в самом деле всё обстояло неплохо. На уроках оказалось, что все, чему меня пытаются научить, я и так уже знаю. Мне хотелось похвастаться моими успехами перед отцом, но его моя учеба как будто не интересовала. Он приходил домой, когда я уже спал и сквозь сон слышал рокот мотора возле дома, лязганье ворот, шаги на первом этаже. Иногда – раздраженный голос матери и недовольное бурчание отца. Только в середине октября отец внезапно заинтересовался моими делами. Пришел с работы в субботу пораньше и первым делом подозвал меня к себе:

– Иди сюда.

– Чего? – спросил я, нехотя отрываясь от просмотра мультиков.

На улице шел дождь, и мой обшарпанный футбольный мяч скучал в тамбуре на обувной полке.

– Давай дневник, – хмуро сказал отец.

Я посмотрел в сторону кухни, где у разделочного стола замерла мама.

– Нет у него еще дневника, – подала она голос.

– Я с сыном разговариваю! – оборвал ее отец.

– Нет у меня еще дневника, – подтвердил я. – После Нового года будем заводить. Мы же только начали учиться. Первый класс.

– И как? – почему-то с хрустом стиснул кулаки отец. – Как учеба?

– Нормально, – пожал я плечами. – Только скучно. Читать я умею. Считать – тоже. Писать только надо… лучше. Но я стараюсь.

– Правильно, – кивнул отец. – Старайся. Сейчас самый важный период. Если покажешь себя хорошо, так все и пойдет… как должно идти. А вот если будешь тянуть… через пень-колоду, тогда потом вдвое перерабатывать придется. На два метра в высоту будешь прыгать, а тебе полтора будут засчитывать!

– Я не могу пока на два, – сказал я. – И на метр не могу. На метр на пятерку – только в четвертом классе.

– Я не об этом, – поморщился отец.

– Сергей, он ребенок! – не выдержала мама.

– Мы все были детьми! – раздраженно отмахнулся отец. – А потом – раз! – и ты уже не ребенок. Жизнь – довольно поганая штука. Когда вырастешь, учиться будет поздно.

От отца пахло перегаром. Но он приехал домой на машине. Как же он сел за руль? Отец же сам учил меня, что после выпивки садиться за руль категорически нельзя!

– Ты меня понял?

Он смотрел на меня жестко, хотя мне и чудился в его взгляде мой прежний отец – веселый, ироничный, добрый. Уж лучше бы он говорил со мной как раньше: «Иван Сергеевич! Извольте подойти ко мне и объясниться!» Интересно, почему это жизнь – поганая штука?

– Нет, – признался я. – Что это такое – через пень-колоду? Через них тоже надо прыгать?

– Да, – сказал отец. – Прыгать. Каждый день. Или ты… Или тебя…

– Сергей! – снова повысила голос мама, а я неожиданно вспомнил те слова, которыми заканчивались наши прошлые объяснения. И сказал их за отца сам:

– Не волнуйся. Ты же в меня веришь? У меня все получится.

– Хорошо. – Он удивленно вскинул брови. – Я тебя услышал.

Я лег спать, но еще долго на первом этаже слышал гудение отцовского голоса и всхлипывания мамы. Слышал и, кажется, плакал вместе с ней, пока не уснул. Плакал от обиды, потому что не рассказал отцу о своей первой школьной победе.

…Когда за окнами еще стоял теплый сентябрь, нам поставили сдвоенный урок физкультуры со второклассниками, и Николай Сергеевич, который вел этот предмет, не нашел ничего лучше, как устроить футбольный матч между двумя классами. Предложил построиться тем ребятам, кто умеет пинать мяч, а остальным приказал садиться на трибуны и болеть за одноклассников изо всех сил. Девчонки зашуршали фантиками от конфет, мальчишки начали пихаться, а я тут же присел на скамейку, вытащил из мешка бутсы, которые таскал в школу (как говорила мама, для лишнего веса), и стал спешно переобуваться.

– Ты тоже хочешь играть? – удивился Николай Сергеевич, когда я присоединился к строю.

– Да, – кивнул я, жадно рассматривая мяч в его руках – черно-белый, почти новый.

– Вообще-то ты уже двенадцатый, – посчитал мальчишек в нашей команде учитель.

– Какая разница? – засмеялся кто-то из второклассников. – Пусть еще и девчонок на поле выпустят.

– И щупловат, – задумался Николай Сергеевич, трогая мои плечи. – Не затопчут тебя?

– Не должны, – твердо сказал я.

– Не затопчут! – подтвердил мои слова Васька, самый рослый из моих одноклассников. – Мы все лето его пытались затоптать на луговине. Он не затаптывается. Юркий!

– Юркий, значит? – заинтересовался Николай Сергеевич. – Ну ладно. Посмотрим, какой ты юркий. Только чтобы по ногам не бить! У ребят у кого кеды, у кого кроссовки. В бутсах только ты один.

– Он не куется, – снова подал голос Васька. – Он только по мячу.

– Кто ж ему даст мяч? – засмеялись мальчики из команды второклашек.

– Детский сад, – вздохнул Николай Сергеевич, положил мяч в центр поля и вставил в рот свисток. – Начали!

Еще в середине лета отец пару раз выбирался на поле за нашим домом, садился на скамью рядом со стариком-соседом и смотрел, как мы гоняем мяч. Команду мы набирали не всегда, чаще всего просто играли вчетвером против четверых, обозначив крохотные ворота кирпичами, а то и вовсе затевали «американку». При отце меня никто за воротник не хватал, и без забитого гола игру я не заканчивал. Однажды, когда начинало темнеть, и от соседних домов донеслось зычное: «Васька! Петька! Домой! Я кому сказала?!» – и я тоже собрался к себе, успел заметить, что сосед с почтением пожимает отцу руку. Мне папа не сказал ни слова, только косился на меня с некоторым удивлением всю дорогу, а через неделю притащил видеокассету, на которой были фрагменты матчей, где играли великие футболисты. Он вставил эту кассету в видеомагнитофон и посадил меня рядом. Мировые знаменитости на экране творили сущие чудеса, а отец довольно сопел и иногда перебивал комментатора:

– Ты посмотри! Видишь? Это Гарринча! У него одна нога короче другой была! На шесть сантиметров! Ты посмотри на этот финт! Видишь? Ты так сможешь?

– Нет, – надувал я губы. – У меня ноги одинаковой длины.

– Ты смотри, смотри! – настаивал отец. – У тебя что-то выходит, но учиться надо. Учиться! Разбирай приемы!

– Отстань ты от него, – смеялась мама. – А то он как та сороконожка из мультика. Задумается, как это он играет, как мяч ведет, – и вовсе разучится.

– Не разучусь! – не соглашался я, а папа продолжал рассказывать про футболистов, обнимая меня при этом. Тогда мы были счастливы…

Я никогда не задумывался, как надо вести мяч. Он сам велся. Прилипал то к одной ноге, то к другой. Играть было легко. Если бы еще никто не мешал, я бы вообще этот мяч никому не отдал. И в этой игре со второклассниками – малолетками, которые тогда казались мне взрослыми ребятами, – я его тоже поначалу никому не отдавал. Успел забить три гола, когда обескураженные игроки из старшей команды стали держать меня чуть ли не толпой. Но и этот прием мы знали. Я делал пас Ваське, и он закатывал мяч в ворота, которые никто не охранял. Все следили за мной.

Мы выиграли со счетом 9:2. Из девяти голов пять были моими. Второклассники смотрели на меня с досадой. Одноклассники обнимали. Я купался в лучах славы. Когда Николай Сергеевич объявил о конце урока, он придержал меня за плечо и спросил:

– В какой секции занимаешься?

– Ни в какой… – пожал я плечами. – Я на луговине играю. За домами.

– Поэтому пока и не испорчен, – сказал сам себе Николай Сергеевич. – Хочешь играть в футбол по-настоящему?

– А это как? Как сейчас было?.. – не понял я.

– Это был тест, – сказал учитель и протянул мне визитку. – Вижу, что хочешь. Вот. Дай маме или папе. Пусть мне позвонят.

Визитку я отдал маме. А через неделю стал два раза в неделю оставаться после уроков и гонять мяч под крышей нашей школы вместе с другими ребятами. Николай Сергеевич оказался фанатом футбола. Роликов с игрой знаменитых футболистов он нам не крутил, но рассказывал много интересного и раз за разом повторял, что в наших футбольных школах уничтожают таланты. Делают из разных мальчишек одинаковых атлетов. Как под гребенку. Я пропускал его слова мимо ушей, потому что просто хотел играть и радовался тому, что получил такую возможность. Да еще под крышей, не думая о погоде и времени года.

Отец стал работать еще больше. Иногда он днями не показывался дома, лишь звонил, говорил что-то маме по телефону, отчего у нее темнело лицо. А когда приезжал, был измотанным и нервным. После того как в конце ноября выпал снег, он привел в дом нового знакомого. Мне не понравился этот человек. Он был старше отца, смотрелся солидно, но у него был неприятный взгляд. Он не скользил им вокруг себя, а как будто фиксировал все. Не меньше минуты пожирал глазами мою маму. С неприятной гримасой пытался высмотреть что-то во мне. Окидывал взглядом наш дом, как будто собрался его покупать. Но хуже всего было то, что отец суетился вокруг него. Старательно улыбался и все время заглядывал ему в лицо. А потом, когда гость уехал на огромном джипе, в котором его ждал водитель, виновато объяснял матери, что теперь у нас дела пойдут в гору, потому что Дмитрий Дмитриевич – это величина, и волноваться больше не о чем. Я ловил напряженный взгляд мамы и думал, что волноваться есть о чем. Вот только не знал, о чем именно.

На Новый год мы поехали в Москву. Папа вырвался вместе с нами впервые за несколько месяцев. Посадил нас в мамину машину и повез в столицу. У нас с мамой были заветные билеты на цирковое представление, а папа собирался ждать нас в вестибюле цирка. Я смотрел в окна, восхищался широкими улицами, шикарными автомобилями, московскими высотками, разноцветными гирляндами и праздничными елками чуть ли не у каждого магазина. Подумывал, что неплохо было бы уговорить маму вывезти меня на каникулах в зоопарк или какой-нибудь парк развлечений. Мечтал, что в цирке подойду поближе к Деду Морозу и узнаю, настоящий он или переодетый. Жаль, к нему мне подобраться не удалось, но зато Снегурочек я видел сразу нескольких, и одна из них – на вид самая настоящая – выдала нам с мамой по билетам подарки с очень вкусными конфетами. Наши места оказались под самым потолком, но даже оттуда арену было отлично видно. Когда зайчик, который был главным действующим лицом представления, потерял в одной из сцен хвостик, а потом выскочил на следующую сцену уже с новым, хотя прежний еще валялся посередине арены, мы с мамой смеялись вместе со всем цирком.

Это было счастьем. Мама и папа были рядом. Представление оказалось замечательным. А дома меня, конечно же, ждал отдельный подарок, ведь до настоящего Нового года оставалось еще два дня. На выходе из цирка я держал родителей за руки, чтобы время от времени зависать между ними как на качелях, когда вдруг увидел в одном из торговых павильонов новый футбольный мяч. Первый цветной мяч чемпионата мира по футболу! Оформленный в стиле «Адидас Танго»! В блестящей пленке, с приложенными к нему по случаю Нового года конфетами. И я потащил к этому мячу и папу, и маму и остановился у прилавка, выдохнув с восхищением:

– Хочу!

И папа присел возле меня, мотнул головой и сказал простые, но страшные для меня в эту минуту слова:

– Сейчас не получится. В другой раз.

Но я сделал то, чего не делал никогда до этого и чего никогда не сделаю впоследствии. Я топнул ногой и повысил голос:

– Хочу!

Отец стиснул мое предплечье так, что у меня остались синяки.

– Иван! Сейчас я не могу себе этого позволить!

– Подожди, – услышал я голос мамы. – У меня есть.

Мама достала из сумочки кошелек и заплатила за этот мяч. Купила его, как оказалось, на последние деньги. И, глядя, как она пересчитывает купюры, отец как-то странно зарычал и вдруг шлепнул меня по мягкому месту широкой ладонью. Впервые в жизни. Я не заплакал. Сначала удивился, а потом увидел лицо отца, который сначала побледнел от ярости, а потом скривился от боли. Ему было очень больно. Куда больнее, чем мне.