Читать книгу Восхождение - Иван Рубинштейн - Страница 7

Отец звонил мне каждые две недели. Начинал разговор бодрым тоном: «Как дела?» Потом спрашивал: «Как в школе?» Затем прощался: «Ну ладно, мне пора». Или: «Я спешу». На Новый год передавал через маму какой-нибудь подарок. Обычно большой пакет неплохих конфет. Какие-то деньги давал матери. Немного, но столько, видимо, сколько мог. Я спросил ее как-то:

– Вы развелись?

Она вздрогнула. Так, словно я застал ее врасплох. Пожала плечами, ответила так, словно это мало что значило:

– А зачем? Кому нужны эти бумажки?

Она как будто все еще любила его. Однажды, после очередного звонка, я не выдержал и сам спросил его:

– А у тебя как дела?

Он замялся:

– Ну… это… Все налаживается. Скоро все будет хорошо. Как раньше.

«Как раньше», – запомнил я.

– Почему ты никогда не спрашиваешь о маме? – вспомнил я.

– Я ей звоню, – ответил отец.

– Так же часто, как мне? – спросил я.

Он ответил не сразу, и я зашелестел потертым органайзером, где отмечал крестиками его звонки.

– Ты позвонил мне восемьдесят два раза. За три с половиной года.

– Маме я звоню чаще, – наконец произнес отец. – Ты это… Не надо считать.

– Может, увидимся? – предложил я и вспомнил наш диван, который отец пролежал за два года. Интересно, на чем он теперь спит? И что стало с его руками?

– Хорошая мысль, – отозвался отец. – Я тоже этого хочу. Скоро мы увидимся. Обещаю.

Он положил трубку. А я понял, что задержал дыхание. Отдышался и задал себе вопрос: зачем мне все это нужно? Или это было нужно не мне? И почему я всякий раз сдерживался, разговаривая с отцом? Не рассказывал ему о том, что происходит в моей жизни? Наверное, потому что не хотел причинить ему боль. Он словно пытался докричаться до меня из пропасти, и было бы не очень честно рассказывать ему, как у меня все хорошо. Ну, или как мне кажется, что у меня все хорошо.

Новая школа на первый взгляд ничем не отличалась от моей прежней. Да, она располагалась в старом здании, потолки в котором были в полтора раза выше, чем я привык, но этим, собственно, отличия и исчерпывались. Дети в моем классе были другими, но я не сразу это заметил. Мне повезло, что двое одноклассников оказались в той же самой футбольной секции, что и я. Не могу сказать, что мы тут же сдружились, но после уроков мы вместе ехали на стадион, а после тренировки вместе отправлялись в один и тот же микрорайон. А когда я присмотрелся и понял, что в этой школе полно и других ребят, разбираться было уже поздно. Я оказался в разряде «спортсменов». Были еще «местные» – самые обычные ребята, которых полно всюду. И так называемые «мажоры». Последних оказалось не менее половины класса. Они дороже одевались, лучше выглядели. В школу их привозили на люксовых машинах, да и увозили потом куда-то в сторону центра. Один из моих новых приятелей, Гришка Уланов, который играл левого защитника, – презрительно щурился.

– Личинки важных людей. Все расписано. Москва, МГУ или МГИМО, дипломатическая работа, Лазурный берег, Нью-Йорк, Мальдивы.

– Не слишком ли много дипломатов? – удивлялся я. – Да и где мы, и где Москва… Там, наверное, свои мажоры есть.

– Есть, конечно, – соглашался Гришка. – Только какая разница? Те родились со столовыми золотыми ложками во рту, а наши – с чайными.

– Главное, что гопников нет, – ковырялся в носу наш вратарь – Сашка Морозов.

Гопников и в самом деле в классе не было. Или же тех, кого я был готов подвести под эту категорию. Во всяком случае, никого из ребят, с которыми я какое-то время конфликтовал во дворе, в этой школе не оказалось. Как сказал Гришка, они ходили в другую школу, что примыкала к промышленной зоне, на Пролетарку.

– А ты как попал сюда? – как-то спросил Сашка. – Ну, я понятно, я живу в соседнем доме, и у меня папа – известный врач. У Гришки мама в роно. Секретарем, но все равно. А у тебя?

– Пошли, – вздохнул я и повел их на первый этаж, где на большом стенде у кабинета директора висели фотографии золотых медалистов и лучших учеников школы. Там красовалась и выцветшая карточка моей мамы. Она на ней была похожа на фарфоровую куклу. Я рассматривал эту фотографию и думал, что понимаю своего отца. Но не полностью. Как он мог нас оставить?

– Все понятно, – кивнул Сашка. – За былые заслуги. Впрочем, это неважно. Мы – спортсмены. Для мажоров как бы не люди.

– Ерунду порешь, – придержал за руку Сашку Гришка. – И хватит уже добывать руду. Противно. Сегодня они мажоры, а завтра – миноры. Не угадаешь.

– Пока что миноры мы, – не согласился Сашка.

Катька Разумовская тоже была мажором. Во всяком случае, она выглядела так, как будто у нее все схвачено. При этом она не была пустышкой. Если она смотрела на кого-то, то она его явно видела. Другой вопрос, что на меня она не смотрела. Это, кстати, помогло мне освоиться в классе. Мажоры меня попросту не заметили. Меня для них не существовало. А вот Катька для меня существовала с самого первого дня. Она сидела за первой партой у окна, и когда меня поставили у доски и представили классу, не разглядывала меня с оттопыренной от брезгливости губой, как кое-кто из учеников, а смотрела в окно. И лучи сентябрьского солнца очерчивали ее профиль, золотились на завитках ее локонов, подчеркивали тонкую руку, которой она поддерживала подбородок. Я засмотрелся на нее и не понял, кто недовольно пробурчал:

– Ну вот. Теперь у нас есть и Иван.

– Да хоть Федор, – равнодушно бросил кто-то, и я сел за последнюю парту рядом с Гришкой.

– Кто это? – шепотом спросил я у него, кивая в сторону сразивших меня локонов.

– Катька Разумовская, – прошипел он, не поднимая головы.

– Откуда ты знаешь, о ком я? – удивился я.

– А о ком тут еще говорить? – с тоской вздохнул Гришка. – Первая красавица класса. Можешь сохнуть. По ней все сохнут. Она хорошая.

– В каком смысле? – напрягся я.

– Не издевается, – пробормотал Гришка. – Просто не замечает. Поверь мне, это уже хорошо.

С тех пор прошло три с половиной года. Постепенно я узнал всех своих новых одноклассников по именам, запомнил, кто кому и чем обязан, за то что оказался в этой школе, изучил их привычки, даже сдружился с некоторыми. В классе оказалось немало неплохих ребят, но Катька так и осталась чем-то воздушным и недостижимым. Хотя она сама меня заметила уже через год. Удивленно нахмурила брови, когда мое имя назвали в списке тех, кто будет представлять нашу школу на городской олимпиаде по математике.

– А Иван-то с какого перепугу?

– Ну, возможно, потому что он круглый отличник, – развела руками наша математичка. – Так же, впрочем, как и ты.

– У нас в классе восемь отличников, – заметила Катька. – Что же это вы не направляете их всех на эту олимпиаду?

– Всех нельзя, – вздохнула математичка. – Иван на этой олимпиаде дважды занимал второе место, а один раз – первое. Когда учился в другой школе. Кстати, не только по математике. Так что поедет заслуженно.

Вот тогда Катька повернулась ко мне и постаралась меня рассмотреть. Олимпиада проходила как раз на Пролетарке. Нас отпустили с уроков, и мы ехали до школы на автобусе. Катька болтала о чем-то с девчонками из старших классов, а я думал о том, что увижу кого-нибудь из знакомых.