Читать книгу Уравнение Дрейка, или Как обвести Вселенную вокруг пальца - Женя Лун - Страница 2

– Девушка, Вы такая молоденькая, уступите место бабушке. – Тучная тетка в выцветшем синем пальто устремила на неё свой опустошенный взгляд.

– Боюсь, что назови я Вас бабушкой при других обстоятельствах – наверняка получила бы авоськой по голове, – девица громко бросила вызов старости всего автобуса.

– Что-о-о? – Еще не совсем понимая намерения девицы, но уже смакуя каждую деталь предстоящей склоки, тетка затрясла реденькой басмой.

– А скажите, пожалуйста: я, натурально, сгораю от любопытства, – девица уже входила в раж, – откуда взялось это всеобщее раболепие перед возрастом?! А если бы в этот автобус сейчас зашел, ну, к примеру, Чикатило – мне положено было бы уступить ему место, как «дедушке»?

– Какая беспринципная наглость! Я – пожилой человек… – Театрально, на публику, завыла тетка, пытаясь «завербовать» единомышленников.

– Вы выглядите чуть старше пятидесяти, значит, согласно классификации Всемирной Организации Здравоохранения, Вы всего лишь – зрелый человек, до пожилого вам еще лет 10 места в автобусах отвоевывать. А сколько Вам на самом деле лет? Вскрывайтесь, раз уж это Ваш главный козырь в борьбе с молодостью за место в автобусе.

– У меня нет слов, я жизнь прожила! – Тетка пучила глаза, покрываясь гипертоническим румянцем под дружное цыканье возмущенных граждан в дешевых рыночных пальто.

– А я здесь при чем? Ответственность за Вашу прожитую жизнь лежит не на моей совести. Это Вы не заработали на автомобиль или не нашли того, кто бы избавил Вас от толчеи в автобусе, – граждане навострили уши, назревала буря…

– Нет, гляньте – далеко пойдет! Ничего святого, ни капли уважения!!! – Тетка захлебнулась волной собственного негодования и осеклась.

– Уточните: о каком уважении идет речь? Если Вы говорите об уважении к возрасту, то позвольте, я понятия не имею, как Вы прожили жизнь, и есть ли в ней нечто, заслуживающее уважения.

– Вот хамка малолетняя! – Тетка еле сдерживалась, чтобы не огреть авоськой «малолетнюю хамку», как та недавно пророчила, граждане притихли.

– И за это я должна Вас уважать? За то, что Вы требуете мое место только потому, что я моложе? А если Вам понравится мой муж или, скажем, моя работа, я тоже должна буду их «уступить», из уважения? – Граждане окончательно умолкли, призадумались.

– Да, мир не без «добрых» людей… – Тетка беспомощно пыталась воззвать хоть к чьей-нибудь жалости.

– Вы считаете, я не добра? А что есть добро? Вы подаете нищим? Это добро? Даже если Ваши деньги уйдут на выпивку, и этот «юродивый» в похмельной абстиненции порешит кого-нибудь за «пол-литру»? Стоит счастье пьяного забытья человеческой жизни? Хотя ежели убиенный – такой же маргинал, то и пёс с ним, правда? Чем не добро – избавлять мир от отбросов, так? Как же нам в этом конкретном случае с «пол-литрой» стать добрее, вот же незадача? Может быть дать попрошайке еды вместо денег? Но где гарантии, что сытым он не порешит за «пол-литру»? Не подходит… Может быть пройти мимо, не упрочив подачкой его надежды на халявную «пол-литру»? Но мне кажется, что добрее всего – взять несчастного на поруки, напоить, накормить и спать уложить – утро вечера мудренее. Потом щуку поймать, на печи прокатиться, пролежав на ней до 33-х, и всех победить, потому как Иван-дурак – истовая сила! А где сила есть – ума не надо. Зачем нам ум, коли в нас столько добра и духовности!

Поймите, мне вовсе несложно уступить место, но сделать я это хочу по собственной воле, а не по требованию. Добро не вымогается, ровно, как уважение, как любовь. Я либо добра, либо нет. Но если я не настолько добра, чтобы поддаться спекуляциям на жалости – ни Вы, ни кто-либо другой в этом автобусе – и где угодно – ничего с этим не сделает. Пока я сама не захочу.

А вот скажите, Вы сами уступаете место старикам и инвалидам? Или есть какой-то возрастной рубеж, перевалив за который, Вы без остракизма можете пренебречь этой добродетелью? Девица набирала очки, граждане начали потихоньку подлаивать ей.

– Да как ты смеешь, я работаю, не покладая рук, я детей на ноги подняла, а какая-то соплюха… – Тетка впадала в истерику, она привыкла нападать, но не защищаться.

– Попросите детей купить Вам машину, или пусть они возят Вас. Требуете мое место, а собственных детей попросить не можете? М-да, воспитатель из Вас тоже никудышный, – девахе уже становилось скучно.

– И кто только тебя такую воспитал?! А мои дети может и без машин, но уж за место в автобусе глотку перегрызать не станут! – Добропорядочная матрона готова была провалиться сквозь землю и уже ненавидела себя за то, что ввязалась в такой, казалось бы, беспроигрышный спор, грозящий теперь обернуться её полным, да еще и публичным, поражением…

– Нет машин? Вы только что сказали, что подняли детей на ноги. Напичкать их комплексами, навязать своё понимание «добра», учить зарабатывать, а не искать своё предназначение, заставлять строить семью со списком материальных благ, а не личностью и водить в церковь, чтобы плодить рабское мировоззрение, невежество и осчастливливать легализованной безальтернативной моралью – это означает «поставить детей на ноги»? Что ж, они, действительно, крепко стоят на ногах, только не своих, а на Ваших.

Вы работаете, не покладая рук, но при этом у Вас нет ни денег, ни самоуважения. Наверняка, работаете Вы на тяжелой и нелюбимой работе, чтобы поддерживать страдальческий образ матери-героини, жертвующей собой каждый миг, что, в свою очередь, открывает безграничные возможности для манипуляций теми же детьми. Жалость, болезни, «сыновний долг» … Так научитесь любить свою работу, раз она настолько соответствует вашей сущности! Полюбите ее, автобус, который Вас туда везет, а заодно и меня! – Девица сбавляла обороты, её голос становился вкрадчивым, как у интерна-психиатра, который еще боится своих пациентов. Тетка молчала, изредка подергивая подбородком.

– Если в Вашем возрасте мне придется ездить общественным транспортом, уж ни в коем случае я не обвиню в этом молодость постороннего человека. И почему это Вы ассоциируете молодость со здоровьем? А если я, к примеру, смертельно больна, и жить мне осталось пару месяцев, тогда, получается, я прожила жизнь, и уже Вам придется уступать мне место? – Следом за теткой, девица протискивалась к выходу, изливая свои «перлы» прямиком в теткин затылок.

– Бога гневишь, ну он все видит… – Воззвала она к «последней инстанции».

Ой, напрасно…

– О! А вот и тяжелая «крестово-купольная артиллерия», только видится мне, что Ваши интерпретации Его заветов очень уж вольные. И краеугольным камнем божественных воззрений, определяющим всё Ваше жизнеустройство является заповедь «возлюби ближнего, как самого себя», где Вам, очевидно, больше приглянулась вторая часть… И в очередном приступообразном порыве любви-жалости к себе Вы решили, что очень даже по-христиански будет вышвырнуть молодуху с этого комфортного дерматинового сидения, обложившись такими авторитетами, как Бог, добро и уважение.

Так что же, руководствуясь Вашим жизненным принципом, я могу, размахивая крестом животворящим и парочкой железобетонных добродетелей, безнаказанно выдворить юного автовладельца из его машины, только потому, что он младше, здоровее и лучше устроился? Вы ведь совершали сознательный выбор, заходя в переполненный автобус. Вот и не впутывайте меня в Вашу жизнь. Вы прикрылись Богом, но разве не Вы истошно просите Его послать Вам тяжкие испытания, принять которые, напомню, должно, как великую благодать. Так отчего Вы так не нравитесь себе в душном автобусе? А ежели для обретения Царствия Божьего не будет Вам иного пути, окромя тяжкой болезни или смерти ближнего? Тогда на своего Бога Вы непременно обидитесь, а все, кто моложе и благополучнее – будут Вам должны, верно? – Девушка знала, что ответа не последует, но закончить следовало не так…

– Я могла бы уступить Вам место из жалости. Но Вы так спешите сами себя пожалеть, причем делаете это с кровожадностью фанатичного крестоносца, что никто не успевает пожалеть Вас прежде, чем Вы схватите его за грудки. И не в моей, а именно в Вашей идеологии благими намерениями вымощена дорога в ад. Зачем же Вы так отчаянно всучиваете мне на неё указатель?

Поэтому не сейчас, не завтра, но потом, когда гнев и обида, я уповаю, уступят место здравому смыслу, Вы, наконец, перестанете работать впустую, не будете отождествлять почтенный возраст с добродетелью и расширите «прокрустово ложе» своего внутреннего морального ценза ну хотя бы до размеров христианских заповедей в лучшем их прочтении.

И заклинаю – не пугайте никого Богом: если Бог у Вас – универсальный мститель за поступки, выходящие за рамки исключительно Ваших представлений о благе – так это вовсе не означает, что Он таков у всех».

Девушка сидела на самом неудобном месте, над колесом. На кочках подбрасывало не хуже, чем в американских горках, колени подпирали спинку впереди стоящего пассажирского кресла, старенький ЛИАЗ громко пыхтел и выкашливал выхлопные газы прямо в салон. Зато никто не захочет сюда карабкаться. Благо, современные наушники могут перекричать даже старика ЛИАЗа, поэтому единению с оконным пейзажем ей сегодня никто не помешает. Или можно понаблюдать за тучной теткой в потрепанном синем пальто, фантазируя истории, наиболее вероятные для данного персонажа.

Она подумывала о том, чтобы заменить плейер книгой на эти сорок пять минут. Но в автобусе слишком шумно, чтобы читать. Да и место занять не всегда удается. То аккуратная бабулька с дачной рассадой, то трогательная и счастливая, а не оплывшая и злая от будущего материнства будущая мать, а то и вовсе желание сделать доброе дело в разрез со своей философией.

Через две остановки будут деревья. Откуда такое диво посреди обезглавленных тополей? Три сказочных черных дерева с морщинистыми стволами и круглыми кронами, часто и симметрично ветвящимися, словно математический фрактал. Такие голые среди других, такие другие. Их красота отличается от прелести плакучей ивы или патриотичного до приторности «березового ситца». Они отпугивают и манят одновременно. А дальше уже ничего интересного за окном.

«Не'чего, не'чего, молодой человек. Сегодня зеркало отказалось льстить мне, и твои знаки внимания только раздражают. – Она уничтожала взглядом неопытного юнца. – И не забывай, где находишься. Как бы глубоки ни были твои глаза, единственное, что я вижу в них, когда еду автобусом – отсутствие целеустремленности. А мне можно! – Она поспешила оправдаться перед собой в своём же внутреннем монологе, – да, я могу ездить автобусом и считаться принцессой. И вовсе не потому, что я даю поблажки задвоенной Х-хромосоме. Просто это ведь я!».

Она замешкалась, решая выйти ли ей на остановку раньше и прогуляться или дослушать песню в плеере… Зачем только нужно было ходить в этих шпильках весь день, есть же сменка. Все равно ни ноги, ни шпильки под офисным столом никто не оценит…