Читать книгу 400 000 знаков с пробелами - Kalipso Moon - Страница 7

-“А вот и я”, – сказал тихий женский голос и мы увидели в дверном проеме купе женщину в длинной вязаной кофте с помпонами вместо пуговиц. Она протянула каждому из нас руку и слегка пожала. “Приятно познакомиться”, – добавила она, так и не представившись. Clay предложил ей обед, но она согласилась только на чай. Это была пассажирка одного из закрытых до этого момента купе. Она рассказала, что работает в центре детского творчества и преподает несколько дисциплин в институте. Сейчас, в новогодние праздники, она наконец-то решилась съездить вместе с нами на конференцию. Ее подкупала информация о том, что она сможет целую неделю жить в санатории, где всё бесплатно. Меня это сначало удивило, но потом я подумал, что скорее всего мы с Clay едем на вахту в некий пансионат как работники, а другие пассажиры вагона могут оказаться постояльцами.

На пальце она крутила брелок-игрушку в виде маленького медвежонка в костюме джентльмена с цилиндром и костюме, и мне показалось, что она хочет что-то спросить. Мы почти допили чай, когда она решилась: “А скажите мне своих 4 животных, которые вам нравятся больше всего?”.. Clay надолго задумался, а я ответил: “Кошка, тушканчик, хомяк, ежик”. Она вытащила из складок кофты маленький блокнотик и записала мой ответ в столбец.

–“Кудыкину гору вам не покорить”, – сказала она тихо с сочувствием: “Бедный, бедный вы. Как же вам страшно жить. Наверное, вы всегда стараетесь скрывать от людей свои мысли, и говорите то, что им было бы приятно услышать. Но иногда, когда страх отступает и вы решаетесь показать им себя настоящего, часто происходят скандалы грандиозного масштаба. Вас даже могут обвинить в двуличии, или в раздвоении личности, в лицемерии, вас не узнают. Спрашивают, что с вами произошло? А с вами ничего не случилось, просто сегодня вы наконец-то настоящий и говорите и делаете то, что думаете и чувствуете на самом деле, может быть впервые за долгое время”….

–“Гору” Земфиры слушали когда-нибудь?”, -спросила она. Я отрицательно покачал головой. “Я вам объясню. Это был простой психологический тест для детей. Когда я веду первое занятие в группе, я раздаю им листочки и прошу написать по порядку 4 животных, которые им нравятся больше всего. Для того, чтобы потом знать, кого с кем посадить за одну парту, чтобы им было комфортно. Человек так устроен, что 1 по порядку он назовет то животное, каким бы он хотел, чтобы его видели в обществе. И вы сказали на 1 месте – кошка. И если вы для всех притворяетесь кошкой, значит вы хотите быть любимым всеми, а этого можно добиться только подражая им и скрывая когти в мягких лапах. На 2 месте по порядку называют то, кем притворяются для друзей и родственников, и вы сказали “тушканчик”. И я считаю, что для тушканчика очень важна безопасность и нора, куда он прячется с другими такими же тушканчиками, если конечно вам посчастливилось их встретить. Наличие норы для вас очень важно. Такой норы, с припасами, из которой можно не выходить месяцами и вы будете себя там чувствовать абсолютно счастливым. Конечно, как человек, который живет в обществе и сравнивает свое поведение с другими, вам начинают намекать, что такое ваше поведение не нормально и постепенно вы и сами начинаете думать, что вам пора бы уже что-то начать делать и куда то выходить. Но для тушканчика сама мысль, что нужно надолго покинуть нору, чужда, и думая об этом, вы становитесь несчастным. И эти качели, которыми вы терзаете себя: хотите сидеть дома, но укоряете себя за это желание, – изматывают вас. Поэтому даже в собственном доме лежа на диване вы чувствуете себя постоянно усталым и страдаете от всего этого, потому что вы не можете себе позволить просто наслаждаться норой, ведь всю жизнь окружающие говорят, что это плохо. И когда вы признаётесь себе, что чувствуете себя дома хорошо, вы думаете, что вы преступник и что вам нравиться поступать плохо.”

–“А если вы живете с кем то вдвоем и этот человек отождествляет себя на 2 позиции, например как птица, или рыба, то вы никогда не поймете друг друга, никогда. Он будет тянуть вас из норы далеко далеко, туда, где простор, а тушканчика выманить можно только через угрозу его безопасности или потери, или через интерес. И конфликты неминуемы. Вы будете притворяться, что тоже птица или рыба, но когда эта игра измотает все ваши силы, вам придется сказать, что вы хотите домой и не встретите понимания. И будет грандиозный скандал. На 3 позиции рассматриваются ассоциации в личных отношениях с половым партнером, я его пропущу. А на 4 – это то животное, кто вы и есть. И у вас тут ежик, тоже самое, стремление к безопасности и готовность защищаться, и снова гнездо, в котором он отсиживается долгой зимой.. Вы не можете жить без уверенности, что где то у вас есть дом-нора. И если бы вы построили загородный дом, я уверена, в подвале вы бы выкопали бункер и отделку помещений начали с него. Но только зарабатывать на загородный дом очень было бы вам трудно, почти невозможно. Вам подошла бы работа из дома, на фрилансе; или работа на себя самого, где вы единственный сотрудник, какое-нибудь производство чего-то несложного”. Она отхлебнула остывший чай.

–“Куда мы едем, кто нибудь знает? Где это территориально находиться?”, спросила она. Я пожал плечами. Clay сидел откинувшись на стенку с прикрытыми глазами и ничего не ответил. “Спрошу на какой-нибудь станции, когда будет остановка”, – добавила она.

–“Все дальше и дальше вглубь России. Титанический ручной труд советского народа – железная дорога”. Она отхлебнула чай и задумалась. Потом озорно прищурила глаза и добавила: “Наверное вы хотели бы жить в огромном замке с подземельями и тоннелями, ведущими за его территорию куда нибудь в дикий лес. И чтобы замок окружали высоченные стены и к нему вела только одна дорога по скалам. Но даже этого было бы недостаточно вам, чтобы чувствовать себя надежно. И тогда, по периметру своего замка вы бы установили датчики движения и камеры, которые бы отправляли вам изображение чужого появления на телефон. И все равно бы вас продолжали терзать сомнения и дополнительно вы бы установили тепловизоры. Знаете, идеальным местом для вас был бы замок Графа Дракулы, где сразу обрыв и море со всех сторон. И вот тогда, если бы вы в нем жили, вы бы могли у себя приютить всех таких же испуганных тушканчиков, которых вы встретите”… Потом она добавила: “Я шучу”. Но мне было не до шуток. Я действительно мечтал о таком доме.

–“Бегут, люди бегут, смотрите!”, – вскочила она со своего места, чтобы было лучше видно. За окном в сторону движения поезда бежало несколько человек с сумками. “Наверное сейчас будет остановка!”, – радостно сказала, помахала бегущим и вышла. Поезд действительно вскоре остановился. Я смотрел в окно. Она уже ходила по перрону среди толпы, суетилась вместе с ними, разговаривала с веселыми продавщицами пирожков. Послеобеденное солнце рисовало на перроне, покрытом снегом, неясные длинные голубые тени и я наблюдал, как ее тень, такая живая и импульсивная, словно смычок скрипки, прыгала на тонких струнах.

–“И что же вы думаете, мы будем стоять целый час!”, – раздался ее голос в дверном проеме купе. “Проходите, вот сюда”, – сказала она и провела мимо нашего купе женщину с маленьким ребенком. “Садитесь вот сюда”. Потом заглянув к нам она спросила: “Вы же не против, если мы подвезем их до следующей станции? Мест же полно. Их ни в какой другой вагон не пустят, у них билета нет”. И она скрылась в соседнем купе. Clay все так же сидел с прикрытыми глазами и дремал. И я решил оставить его одного, тихо прикрыв за собой дверь. Я думал пойти к себе, но она остановила меня словами: “Посидите с нами. И может быть еще чаю? вы знаете где берется чай?”, – спросила она, посмотрев на меня. Я не знал, но успокоил, что найду. Мать девочки шуршала в сумке, перекладывая кульки и пакеты. Девочка сидела тихо на краешке дивана, опустив глаза в пол и наматывала на палец тонкую веревочку, а потом разматывала ее. Ее губы видимо потрескались от мороза и она делала повторяющиеся, непроизвольные, короткие стереотипные движения, внешне схожие с облизыванием губ. Она была одета не по погоде в тонкую синюю стеганую куртку с капюшоном на голове и красный шарф. Я пошел в начало вагона в поисках чая и действительно, нашел чан с кипятком. Рядом стоял стеллаж со стеклянной дверью, в котором были небольшие подносы-сетки с ручками, влажные салфетки, стаканы в подстаканниках, сахар, и огромный ассортимент десертов в упаковках. Я взял пачку салфеток, налил несколько стаканов чая и начал набирать в поднос сладости: круассаны, печенье, конфеты, стараясь выбирать такие, на которых есть веселые мультяшные рожицы. На какое-то время я стал ребенком и пытался представить, что бы я выбрал, если бы был маленьким.

Добрые руки “преподавательницы” развязывали у девочки шарф, когда я пришел. Мать девочки сидела у окна и разгадывала кроссворд. Поставив поднос на стол, я вернулся за чаем и принес еще несколько стаканов, чтобы хватало всем сидящим в купе. Девочка уже была без куртки, но сидела так же тихо на краешке дивана у двери. “Садись поближе, вот сюда, – сказала учительница, похлопав по месту около себя, – тут будет удобнее”. Девочка подвинулась. “Это твой чай, -показала она на стакан, – потрогай рукой. Ты пьешь чай такой температуры?”. Девочка потрогала и утвердительно кивнула. Ее мать не обращала на нас внимания и была полностью поглощена отгадыванием кроссворда. “Вот тут выбирай всё что хочешь скушать”, – показала она на гору вкусностей пальцем с брелком, – “это всё тебе. Никто из нас это не ест”. Девочка отхлебнула чай и протянула руку к конфете. “Тебе это нельзя”, – сухо сказала мать и снова углубилась в свое занятие. Девочка сделала несколько глотков и сказала “спасибо”.

И вот поезд снова тронулся. За окном замелькали заснеженные сосны. “Куда вы едите?”, – спросила учительница у матери. Та опустила журнал, глотнула чая и ответила: “К батюшке хочу съездить, тут недалеко. Эх, непутёвая..”, – кивнула она в сторону девочки. Девочка опустила голову ниже, вся сжалась и стала интенсивнее облизывать губы. “Лечу её, лечу, и всё без толку. Уже и к бабке-шептальщице водила. Не помогло. Вся чешется.”

–“Злые люди сглазили”, продолжила она. “Даже достала с таким трудом для нее химическую помаду, которую только в СССР делали. Соседка сказала, намажешь, и всё пройдет. Тогда в качестве понимали, не то что сейчас. Не помогло, только хуже стало, все лицо опухло, а губы облезли… Осталось последнее средство. Знахарка сказала, нужно свежем гусиным говном мазать и все пройдет. Да где ж я зимой его найду? Так и эта, не буду говорит мазать, уперлась и все тут. Вот хочу в церковь с ней сходить..”

–“А хочешь на верхнюю полку залезть?”, – переключила свое внимание на девочку учительница. Та утвердительно кивнула и она помогла ей подняться.

–“Что, что, а Россия – страна возможностей,– продолжила педагог. “Вот бы мне работать в таком Центре детского творчества, нет, даже не детского, а просто в Центре творчества, куда может прийти любой человек, чтобы попробовать занятие, о котором он в детстве только мечтал. Взрослые обрастают обязательствами и им уже остается только смотреть стримы, как другие занимаются их любимым делом. А мой бы центр был бесплатным и работал круглосуточно. Я думаю, что если бы в нем занимались и дети и взрослые, то это было бы гораздо полезнее для детей. Потому что ты не можешь воодушевить ребенка заниматься чем то, если сам это не делаешь. А там бы он встретил тех, кто тоже туда пришел сам, потому что ему это интересно, а не потому что его заставляют. Или может быть дети приводили бы своих родителей и занимались чем то вместе с ними.

–“То же самое можно было бы сделать потом и в университетах… И в моем центре было бы так все устроено, что например появился человек, которому интересно заниматься игрой на гитаре, и центр бы организовывал комнату для музыкантов на гитаре. Может сначала бы он приходил туда один, а потом, если кто-то бы еще заинтересовался или бы он сам кого-то пригласил, то это направление бы эволюционировало. А не так, что сейчас родителям приходится выбирать направление творчества из того, что есть.

Я только одно направление бы ни в коем случае не развивала в своем центре – это драки, всякие там боксы и каратэ. Потому что вот научится группа детей драться, и если больше никаких интересов у них не будет и ничего они не умеют, то другим придется тоже идти в такие же секции, чтобы научиться защищаться. И вместо того, чтобы заниматься тем, что им интересно и становиться тем, кем они есть, дети будут вынуждены все это бросить и потратить время на чуждое. И драчунов уже станет в два раза больше, а значит еще столько же пойдет в секцию кулаками махать. А что будет в стране, где все умеют только драться и только этому будут учить своих детей? Я хочу Центр творчества сделать ради жизни и безопасности жизни, ради прогресса и покоя.

–“Не совсем до конца я еще все продумала”, – вздохнула она. “Нужно еще как то продумать, чтобы ограничить вход для тех людей, кто решит использовать Центр для своей выгоды, и начнет приходить туда ради заработка, а не креативить. Ведь они могут захотеть за средства Центра организовать себе там рабочее место, и будут всех от туда прогонять. Так же надо сделать так, чтобы ограничить амбиции тех родителей, кто решит спихнуть в центр детей, которых испортили агрессивными мыслями и жестокостью, и хотят их в центр отправить, чтоб они им самим не мешались. Надо как то всех туда только через психолога пускать, чтобы они других учеников не совратили и на скверный путь не наставили… А самих детей изолировать от среды, в которой они АУЕшниками становятся, может быть как то пообещать родителям полное обеспечение для их чад на месяц, как будто это санаторий, или курорт сказать, но чтобы дети уехать из центра не могли. И там, внутри, не выпуская их за пределы круга доброты, над ними должны работать психологи, или просто окружить их добрыми интересными людьми, что по моей задумке должно сменить им направление стрелок компаса их мыслей на созидание, а не на разрушение.. А еще продумать нужно, чтобы туда могли приезжать люди из глубинки, из деревень, например на неделю, и им было бы где бесплатно пожить. Эх, это должен быть целый комплекс…с парком, с цветами, с тенистыми аллеями.. чтобы и оранжерея там была для тех, кому интересна биология, и деревообрабатывающий цех с лазерным гравером и фрезером, швейный цех с ультразвуковыми швейными машины, чтобы все оборудование там было прогрессивное, чтобы они сразу учились творить с учетом новых технологий, в перспективе для создание вещей будущего… Жаль, что не существует такого Центра”…

–“Чувствую, чувствую, что наверх кто то лезет по шторе..”, -внезапно рассмеялась она и сделал вид, что ее брелок-медвежонок лезет по окну на верхнюю полку. Мы услышали сдержанный детский смех. Учительница убрала медвежонка вниз, но через пару минут он снова полез наверх и снова девочка рассмеялась. Через некоторое время с верхней полки свесилась тонкая веревочка и стала спускаться все ниже и ниже. Учительница привязала к ее концу брелок и медведь уполз наверх.. Стало тихо и мы проехали в молчании еще 10 минут.

–“Чтоб не прозевать станцию, слезай, пора одеваться”, – сказала мать девочки и зашуршала сумками. Учительница встала, чтоб подстраховать слезающего ребенка. Девочка спустилась и положила на стол брелок и сказала спасибо. По ее еле сдерживаемой улыбке было видно, что ей очень понравилась эта игра. Мать одела девочку, но станции все не было видно.

–“Я хочу сделать тебе подарок”, – вдруг сказала учительница. Тебе нравятся животные? Девочка кивнула. “У меня есть замечательный белый заяц!” Она выдвинула из под сиденья небольшую сумку и вытащила плюшевую игрушку. “Я его взяла с собой, чтобы он смог путешествовать, но вожу его в сумке и он ничего вокруг не видит . Но знаешь, мне кажется, что с тобой ему будет гораздо лучше!”. И она протянула игрушку. Девочка расстегнула куртку и засунула игрушку за пазуху. “Когда ты вырастешь и пойдешь учиться в институт, у тебя все-все будет по другому в жизни! Там даже можно жить в доме с другими учениками! А знаешь, если вдруг ты захочешь стать швеей, то приходи в мой институт. Я работаю в швейном институте, в городе, тут недалеко. Я буду тебя ждать.” Мать девочки недобро посмотрела на учительницу и сказала: “Работать она пойдет. Я без института прожила, и она сможет”. Поезд остановился и они вышли. Учительница пошла их провожать в тамбур, а я наблюдал, за ними, как они удалялись от перрона по тропинке в сторону снежного леса, мимо утонувших в сугробах покосившихся деревянных домов. “Я буду тебя ждать! Обязательно приезжай!”, – весело кричала им вслед учительница. “Всё будет хорошо!”.

–“Куда-нибудь бы ты ни шел, ты уже там”, – с грустной улыбкой сказала учительница. Поезд тронулся. И вдруг, как гром среди ясного неба, она вся задрожала, закрыла лицо руками и беззвучно разрыдалась. Я растерялся и не знал, что мне делать. Подойти и успокаивать незнакомого человека? Спросить, не больна ли она? Нужна ли моя помощь? Она легла на бок, на кушетку отвернувшись, сжалась, забилась в угол и дрожала как осенний лист. Еле слышные, сдерживаемые рыдания нарушали тишину”.. “Всё в порядке…, я хочу побыть одна… А вы обязательно приходите, когда будет ужин…. Я буду вас ждать… И …закройте пожалуйста дверь,.. когда будете уходить…”, – выдавила она из себя шмыгая заложенным носом. Я был шокирован такой резкой переменой настроения.. и все еще сидел, глядя как дрожат ее плечи. В дверной проем купе заглянула незнакомая девушка и спросила шепотом: “Что у вас тут происходит?” Я недоуменно пожал плечами. Она энергично жестикулировала руками тыкая в дверь, я устремился на выход, плотно прикрыв ее за собой.

–“Устремлялся или повлекся… нет, не так …. вернее, “не пошел, а повлекся…. Два или три раза я останавливался и застывал на месте – чтобы унять в себе дурноту. Ведь в человеке не одна только физическая сторона; в нем и духовная сторона есть… Так вот, я каждую минуту ждал, что меня, посреди вагона, начнет тошнить со всех трех сторон.”, – почему то проговаривал я в голове монолог Венечки Ерофеева. А сам шел за девушкой в ее купе, которое ранее было закрытым. Войдя, я плюхнулся на сиденье, как мешок с картошкой и почувствовал усталость. “Меня зовут Маша, я дизайнер, очень приятно. Что там случилось?”, – шепотом спросила она и представилась. И я вкратце рассказал как все было. Она качала головой, словно соглашалась со мной в чем то. После знакомства я встал и, сославшись на усталость, попросил отложить разговоры на пару часов, когда будет ужин. Поезд мчался сквозь заснеженные леса, иногда останавливаясь на утопающих в снегу полустанках. Пройдя мимо купе Clay, которое оказалось закрытым, я ушел к себе и уснул беспробудным сном. Я проснулся, когда за окном уже было темно. Мы все еще ехали сквозь белый лес и не было видно за окном ни одного огонька.

–“Значит останемся голодными”,– услышал я сквозь сон раздосадованный разговор двух женщин. Я привел себя в порядок и заглянул к ним. Они сидели в купе дизайнера и пили чай. “Почему же мы останемся голодными?”, – улыбнулся я, пытаясь придать своему голосу доброжелательное и веселое выражение. “Нет еды!”, – с улыбкой ответила учительница и развела руками. “Не может быть”, – так же весело ответил я и пошел проверять. Купе Clay все еще было закрыто и мне пришлось взять заботу о пассажирах на себя. Действительно, сначала я увидел только десерты. Но потом, приглядевшись, я увидел другой стеллаж, створка которого была на самом деле дверцей-шторой и ее нужно было сдвигать вверх. Со стороны он выглядел как фальшивая стена и его очень легко было не заметить. “Девченки, накрывайте на стол в свободном купе”!, – крикнул им я. Сначала они выглянули из купе и посмотрели на меня с недоверием. Но потом, когда я показал рукой, что эту дверцу нужно открывать вверх, а не в бок, они засуетились. На ужин в порционных стеклянных контейнерах с крышкой было картофельное пюре и котлеты. В других было только пюре или только котлеты. Стопкой лежали, обернутые в салфетки, небьющиеся тарелки и миски Laminark разных цветов, даже черные. “О, я возьму черную!! Крутая мисища!”, – сказала дизайнер и взяла черную миску. “А я.., какую же выбрать…, прям не знаю.. все такие красивые…”, – зависла у стеллажа преподавательница. Она протягивала руки, то к розовой тарелке, то к сиреневой миске. Потом повернулась ко мне и попросила: “А не могли бы вы выбрать за меня?” И я выбрал для нее тарелку цвета яиц странствующего дрозда. Это название цвета часто мелькало в моих диалогах и было многократно использовано мной когда то для шуточек в мужской компании. Я выбрал этот цвет не потому, что хотел оскорбить, а потому что считал это название “неожиданным” для такого цвета и достойным темперамента преподавательницы.

–“Слаб и робок человек… Что-то там.. и всё тревожит..”, частично вспомнились мне строки Пушкина. Женщины суетились, сервируя стол, я пошел умываться. Вернувшись к ним, к накрытому столу, я почувствовал себя уютно и раскованно, как будто знал этих людей всю жизнь. “А вы белую тарелку выбрали, потому что она вам понравилась, или взяли первую попавшуюся?”, – спросила дизайнер. А я не знал ответа на этот вопрос и пожал плечами. “Ну а вот, если бы вы картину выбирали, чтобы в комнате повесить, вы бы что выбрали? Просто представьте, что можно выбрать любую, всё-всё, что захотите”. И я вспомнил детство. Я рассказал им про деревню, как мы с друзьями ходили в соседний поселок через лес, через малинник. И там пахло медведем. Мы были тогда маленькими и мечтали встретить медведя, но его не нашли. Потом мы переходили через ручей по сломанной доске и кто-то из нас наступил мимо и провалился по колено в воду, но это был не я. На краю поля мы нашли старый сноп сена, оставленный с прошлого года. Он был для нас как огромная гора, на которую мы карабкались, сваливались вниз и лезли снова. А сверху он оказался весь обосран птицами и в добавок ко всему, из него выпрыгнула черная змея. Дальше мы шли через небольшое поле с колосьями ржи и эти тонкие усики колосков, обламываясь, забивались в носки, царапали ноги. С тех пор всегда не доверяю фильмам, где влюбленные бегут по полю ржи и радостно улыбаются, потому что знаю, что это очень больно и они сейчас врут. В конце поля была поляна полевых цветов, видимо их сажали для пчел. И мы, с ободранными ногами, валялись в этих зеленых волнах, над нами возвышалась трава, склонялись васильки, ромашки и летал пух одуванчиков. Мы смотрели на небо глазами цветов. “И если бы я повесил картину, то наверное это были бы полевые цветы, но нарисованные так, что как будто посередине голубой круг неба в солнечный день, а вокруг трава и цветы, словно ты смотришь на них снизу, лежа в траве, и они нависают над тобой. И цветы самые простые, мелкие ромашки и васильки обязательно. Почему то всегда на полях растут эти мелкие ромашки, не знаю чем это можно объяснить”. Дизайнер вытащила из сумки глянцевый журнал и стала листать. На одной из картинок она остановилась, повернула журнал разворотом ко мне и спросила: “А небо, такого цвета? Или может быть такого?”. Там было несколько картинок с летним небом, на одной кораблик с рыбаками, на другой реклама духов; и я выбрал то небо, которое ближе всего совпадало с моими воспоминаниями. Мы все рассмеялись.

–“Коленкой, вот дам тебе просто таки коленкой, и вылетишь с моего участка!”, – изобразила суровым голосом Папанова учительница фразу из фильма “Берегись автомобиля”! Дизайнер тут же подключилась и попыталась изобразить Миронова: “Папа, мне уже надоел ваш солдафонский юмор! Ну что такое коленом, ну зачем?..” И дальше они стали по ролям изображать сценку из фильма. “А че ты задаешься, зять? Ты кто такой есть?!”.. “Это моя дача!”.. “Нет, пускай все слышат, это моя дача!” .. “Числится вашей,… но строиться на мои деньги!”.. “А ты докажи.. Ты вообще живешь на свете по доверенности! Машина на имя жены, дача на мое имя. Ничего у тебя нет! Ты голодранец! Ахаха ха ха ха ха ”. “Ну почему я должен так жить?.. Господи, за что? Почему я, человек с высшим образованием должен таиться, приспосабливаться, выкручиваться? Почему я не могу жить свободно, открыто? Ой, когда все это кончиться.. “ “Никогда! А что ты вообще имеешь в виду? Ты знаешь что я могу, просто таки напросто таки за это с тобой сделать?” “Я знаю, знаю”. “Аа, боиться.. Этот тип всегда должен помнить, кто я такой есть. А он рядовой, жулик. Все таки надо тебе дать коленом, надо!” Две зарумянившиеся женщины с искрящимися глазами посмотрели на меня улыбаясь. Я был сильно удивлен этим внезапным экспромтом.

–“Паралитик”, картина эпохи Просвещения, которую написал Жан Батист Грез, имеет второе название: “Плоды хорошего воспитания”, продолжила дизайнер. “И художник стремился создавать искусство, которое бы воспитывало людей и побуждало их к добродетели. Успех картины при ее появлении был очень велик. Это прекрасный пример “моральной живописи”. Если на пленэре, куда я еду, будет выбор что рисовать, я буду тоже заниматься моральной живописью. У него еще есть другая картина: “Балованное дитя” – “Плоды дурного воспитания”. И эта сценка из фильма “Берегись автомобиля” такой же пример двух совершенно разных уровней воспитания и отношения к жизни.

–“Значит я тоже “пример”, плод дурного воспитания..”, – тихо сказала преподавательница. Недавно в поезде с нами ехала одна девочка и я увидела в ней себя. И мне так захотелось, чтобы она знала, что все измениться, чтобы у нее была надежда и она дотерпела. Чтобы ее не съело одиночество и в самые трудные минуты, может быть она вспомнит меня и будет жить верой, что я ее жду. Конечно, когда она вырастет, я буду уже старой и не буду наверное работать в институте. Но она то этого не узнает. Главное, что к тому времени она обрастёт твердой кожей, копируя поведение обычных людей и ей станет легче. Я хочу, чтобы она выдержала, чтобы та маленькая я выдержала, и не пыталась уйти раньше этого времени.

–“Доля ответственности за ее будущее лежит и на моих плечах. Это мое наследство и долг перед детьми. Я всегда была чужой своим родителям и сколько себя помню, всегда задавалась вопросом: “Почему я ничего не чувствую к ним?”. У меня есть еще брат, я старшая, а он младше меня на 1,5 года. Но у него нет таких проблем. А я даже не могу обнять мать и дотронуться до отца, и не чувствую потребности. Мои родители интеллигентные люди, оба имеют высшее образование, мать библиотекарь, в семье не пили. Я очень мало помню из детства. Иногда я пытаюсь воскресить в памяти теплые воспоминания. И ничего не помню из того, что было бы связано с ними, кроме одного. Однажды они забыли меня в садике и я осталась там на ночь со старенькой нянечкой. Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Няня показала мне, где взять раскладушку, и я постелила себе постель и легла. Она сидела около моей кровати в полумраке и читала мне книжку. На следующий день я стала просить, чтобы меня снова оставили в садике, но больше такого не было.”

–“Твоя очередь рассказывать”, – переключилась учительница на дизайнера. “У меня тоже есть брат”, – сказала она, – “и я тоже старше на год, но не думаю, что от этого что-то зависит. Я с детства очень любила рисовать и шить, и мечтала связать с этим свою жизнь. В нашем городке была художественная школа, может быть и сейчас есть, и в один из годов меня повели туда попробовать поступить. Там был экзамен из 3 рисунков. Я не была готова к нему, я даже не знала, что примерно могут попросить нарисовать. Хотя мой отец художник и архитектор и он мог бы рассказать мне об этом заранее. Я сдала рисунки и оказалось, что получила по одному из них 3, и меня не взяли, сказав, чтобы я приходила на следующий год попробовать снова. Но на следующий год родители меня не взяли на экзамен, а повели моего брата. И он так же получил по одному из них 3, но отец, пользуясь своими связями, он ведь был архитектором, смог сделать так, чтобы брат поступил.

–“Такая наивная я была тогда.. И все спрашивала у них: “Почему, почему его взяли, а меня нет, ведь у нас были одинаковые оценки?”. Но они мне не отвечали и лишь пожимали плечами. А сейчас я думаю, что они просто не хотели, чтобы я составляла брату конкуренцию на поступление, поэтому так сделали. Потом у меня наступил 9 класс и мне сказали, чтобы я уходила из школы в строительный колледж, чтобы не тратила еще 2 года и сразу училась профессии, чтоб побыстрее могла начать работать. Я говорила, что я не хочу быть строителем, я хочу рисовать и шить, но все равно пошла. Проучившись 3 года в колледже, мы переехали в родной город отца и после перевода оказалось, что там вообще нет такой специальности. И я перевелась на еще более худшую, чуть ли не работник по замешиванию бетона. Я ушла сама и потеряв 3 года, сдала документы в швейное училище. Я закончила его на отлично, с 2 красными дипломами и это давало мне право идти в университет без экзамена. Я хотела пойти на дизайнера. Но отец сказал, что я должна пойти работать на швейную фабрику. И я отнесла документы на работу. “

–“Сидеть и плакать – это все что мне хотелось. Но в тот день я встретила свою учительницу из училища, Раилю Галимбаевну, и она спросила, в какой институт я в итоге решила пойти? Я ответила, что родители хотят, чтобы я шла работать. Она очень сильно разволновалась, сказала: “Да ты что, так нельзя!” Взяла меня за руку, отвела на швейную фабрику и потребовала забрать документы, потом отвела в институт легкой промышленности, показала кому-то мои рисунки и эскизы, мне назначили экзамен и я его блестяще сдала. Моя фамилия появилась в списке поступивших. Мой отец был в ярости, что я не пошла работать. Есть такая поговорка: “в семье не без урода”, так вот в моей семье урод – это я. А для сравнения, на следующий год мой брат закончил 11 классов и родители сказали, что ему обязательно нужно поступать в архитектурный институт. Отец напряг все свои связи, ведь он когда-то сам его закончил и у него осталось много друзей. Я помню как он все время кому-то звонил по телефону, договаривался о поступлении. И брат поступил. Потом он чуть не бросил учебу и отец снова бегал по друзьям, переводил его на другие специальности. В итоге он все таки получил профессию. Только не подумайте, что я завидую ему. Ни в коем случае. Это не мое дело. Я лишь хочу сказать, что мой путь к дизайну был очень труден и я до сих пор иду. Просто это очень трудно. И я потеряла очень много времени впустую. Иногда мне хочется сказать родителям: “Умоляю, я не прошу вас мне помогать ни деньгами, ни делами, пожалуйста, просто не мешайте мне.”

–“И просто как сериал, когда слушаешь чужие истории, а когда рассказываешь свои – сложно”, – сказала учительница. “Но мои сериалы все про антигероя, про меня. В этом году я отказалась от родителей. Да, я прямо так им и сказала – с этого дня я считаю себя сиротой. Дома я искала в интернете, можно ли отказаться от них официально, оказалось можно до 18 лет, а взрослому нельзя. Все их сообщения в ватсапе я скипаю в бок и не читаю. Там и так видно начало: поздравляют с чем нибудь, как будто ничего не случилось.. И самое ужасное, что я не чувствую себя от этого плохо, наоборот..” И она добавила почти шепотом, как ужасную тайну: “Я чувствую себя очень хорошо… Я нарушаю заповедь “любить и почитать своих родителей”… Еще я не чувствую угрызений совести.. И если бы меня спросили, что бы я хотела изменить в своей жизни, если бы мне дали шанс вернуться в прошлое, то я бы ответила бы, что хочу отказаться от них пораньше, а не в 40 лет”.

–“Скулить о прошлом – не самая лучшая идея. Но оголяя свою душу перед вами, случайными людьми, я могу проговорить свои детские сомнения и страхи, чтобы лучше их понять. И понять, что они до сих пор имеют для меня огромное значение и объясняют все последующие поступки в моей жизни, которые я совершаю с одной только мыслью – не почувствовать снова такую же боль, как в детстве; чтобы не жить еще и с ней последующие годы. Мне становится понятно, что многие взрослые до сих пор живут с детскими огорчениями и через их призму смотрят на окружающий мир. Их нужно согревать так же, как и детей. Я хочу, чтобы моя откровенность и открытость помогла другим вспомнить и пережить горькие события детства. Я хочу своей искренностью разбудить их воспоминания, вытащить, и обнять этого ребенка, которым станет взрослый в этот момент, чтобы он пережил это сейчас вместе со мной.”

–“На грани смертельной боли у меня лежат два воспоминания”, – продолжила учительница. “Будучи нелюбимым ребенком, я смогла скопить в душе огромное количество нерастраченной любви. И однажды летом на даче я нашла серого полосатого котенка. Даже не то, чтобы нашла. Я обнаружила место, где родились дикие котята и каждый день ходила на охоту за ними. И мне удалось одного подманить. И я носила его за пазухой и ухаживала за ним. Я стала его мамой. Через неделю он сам стал бегать за мной. Этот серый комок бежал за мной даже по лесной тропинке, когда мы пошли на озеро. А когда я залезла купаться, он поплыл за мной истошно мяукая. Он очень боялся плыть, но делал это, чтобы найти меня. Я его подхватила, вытерла полотенцем. Он был моим. Все оставшееся лето я уговаривала родителей забрать его с собой и они соглашались. И наступил день отъезда. И в самый последний момент, когда мы уже были готовы идти на станцию, они сказали, что его взять нельзя. Они объяснили, что тут ему будет лучше, тут он будет на воле. И я согласилась, потому что хотела, чтобы ему было хорошо. И мы ушли тихонечко, чтобы он не видел. Мы уже стояли на перроне, вдалеке гудел поезд и вдруг деревенские собаки сбилась в кучу и лаяли на кого то. И я увидела, что в центре сидел прижав уши мой серый комок счастья и мяукал. Скорее всего он искал меня возле дома, и не найдя, побежал искать. В этот момент подъехал поезд. А я побежала в эту стаю спасти его, но меня схватили родители и засунули в вагон. И я стояла у окна и смотрела, как он там один, такой маленький, все звал и звал меня, а собаки прыгали на него. Я билась в истерике. Я знаю, наверное его растерзали, а я ничего не сделала”, – учительница заплакала. Мы молчали.

–“Месте.. на месте родителей, я бы отогнала собак”, сквозь всхлипывания продолжила она. “Я бы не села на поезд, если бы у моего ребенка такое произошло. Мы бы взяли котенка с собой, и нашли ему другой дом, если бы трудно было его содержать.. Я бы это так не оставила. А мне сказали, что ничего не случилось и он убежал домой. Все дни я лежала и плакала. Потом бабушка купила мне игрушку – длинноногого лиса. С большой головой и полосатыми руками и ногами, этот лисенок в шортах стал моим утешением, моей заменой котенку, моим Лисиком. Столько моих слез впитала его желтая мордашка, столько выслушал он обид. Но однажды эта игрушка понравилась моему брату. Сначала мы с ним дрались за Лисика. Потом мы дрались, брат плакал и меня били и наказывали за то, что я не даю Лисика. Потом мне сшили куклу с такими же телом, как у него и с мохнатой головой, но мне был нужен только он. “Но ты же уже большая”, сказали мне, и забрали его навсегда.

–“Вот так у меня всё начиналось и живо до сих пор. Однажды я в задумчивости сказала своей тете, сестре отца, что не понимаю, почему ничего не чувствую к родителям, почему не могу обнять. И она сказала: “Так конечно, они же тебя маленькую тут бабушке оставили, а сами уехали с маленьким братом. А потом тебя забрали только через год. Я помню, как вы приходили тогда к нам: бабушка и ты на тонких ножках, тапочки на ногах были у тебя огромные, резинками к ногам привязанные, чтоб не слетали. А отец на матери вообще жениться не хотел. И вот пришла твоя мать к нам тогда и говорит: или мне аборт придется делать, или уехать в другой город от стыда. И мать заставила отца жениться. Все планы ты ему испортила”. И я стала вспоминать раннее детство. Я действительно помнила только дом бабушки. Но я всегда думала, что это потому, что мы к ней приезжали каждое лето и это воспоминания той поры. Но чем больше я вспоминала, тем больше убеждалась, что я росла как никому ненужный зверек.

–“Так, постепенно, я вспомнила, как прошло мое самое раннее детство в узкой комнате бабушки. Слева и справа от окна там стояли две кровати, был сервант с вишневыми компотами в трехлитровых банках. В его выдвижных ящиках лежали дедушкины медали, дед был танкистом. Помню шкаф с одеждой. Для меня, ребенка, в этой комнате не было ничего: ни бумаги с карандашами, ни стакана с водой, ни игрушек, ничего. Только железный горшок. Я была как животное в клетке. Каждое утро меня сажали на этот горшок и уходили, предупреждая, что нельзя вставать, пока не покакаешь. А я не хотела. Наверное потому что мало пила. И я сидела на нем часами. Иногда у меня начинала болеть спина и я кричала: “Ба-бу-ля! Ба-бу-ля!”.. Я хотела спросить, можно ли мне встать с горшка. Тогда в дверь просовывалась голова дяди Валеры, который там жил в комнате напротив. У его семьи только что родился ребенок, с разницей со мной примерно в 1,5 года, другая внучка. И он сквозь зубы шипел на меня: “Не ори.. и не смей открывать эту дверь.. если я увижу, что ты вышла… и он многозначительно замолкал. Я боялась его безумно и не смела выходить из комнаты. Сейчас, во взрослом возрасте, я понимаю всю эту ситуацию. У бабушки было 2 дочери, которые обе родили и вышли замуж. Одна родила двоих, другая пока одну. И чтобы облегчить жизнь одной из них, она предложила ей меня оставить, а самой ехать за мужем в другой город. Но я не понимаю ситуацию в том плане, что там же жила семья с ребенком, мать которого закончила педагогический университет. И не смотря на свою профессию, и то, что там жил и мой дедушка и бабушка, они все спокойно относились к тому, что с ними в одной квартире живет другой затравленный двухлетний ребенок, как животное, запертое и испуганное, без любви и тепла, просто закрытое. Моим развлечением было сидеть на кровати и в пол оборота смотреть в окно. И за тот год, что я там прожила и просидела у окна, мой позвоночник успел сформировался закрученным в спираль, S-образный сколиоз. И сколько бы я ни ходила потом на лечебную физкультуру, не смогла это исправить. Потому что горбуна, выросшего в бочке, нельзя вытянуть обратно. Если бы позвоночник искривился потом, но выросший ровным, наверное его можно было бы как то исправить.. Но мой так вырос.. и с разными по высоте плечами, с защипом в правый бок… вот какой я стала. Однажды я сидела на горшке и очень сильно старалась сделать так, как они просят, и у меня выпала кишка. Меня стали водить по врачам и проверять, почему я не какаю, руки и ноги на сгибах, как и все лицо, стали чесаться, я их раздирала до крови, до сукровицы. Меня водили еще усиленнее по врачам: я глотала резиновую кишку и из меня откачивали в майонезные баночки желудочный сок. Со временем я начала издавать неконтролируемые нервные звуки мычания и шевелить губами так, словно нюхаю нос. Я плод дурного воспитания в некотором роде.. В комнате, где я жила, не было зеркала и я не видела себя. Я была просто я, существо, которому ничего нельзя, больное, раздражающее всех. И только по вечерам, когда с кухни приходила бабушка и расчесывала мне волосы, я успокаивалась. Я любила только ее, как любил бы любой зверь руку, которая его кормит.

–“Чёй-то вы тут делаете?”, – спросил шутливо Clay, заходя в наше купе и присаживаясь к столу.

–“У меня исповедь, немножко осталось”, – пошутила учительница и продолжила. “Так я жила неопределенное время, возможно год или меньше. Бабушка мне заплетала косички с бантиками и мне нравилось крутить головой, чтобы они хлопали меня по щекам. А потом приехала мама, чтобы забрать меня в другой город. Она сразу повела меня в парикмахерскую, которая была на первом этаже нашего дома. Я говорила, что не хочу стричься, умоляла ее. И там в очереди сидела женщина с длинными белыми волосами. Ее волосы вились крупными кудрями, как у Мальвины, спадали на плечи. И мама сказала, что мне сделают такую же прическу. И женщина утвердительно кивнула, что так оно и будет. Я согласилась постричься, меня посадили спиной к зеркалу, а когда повернули, из зеркала на меня смотрел некрасивый незнакомый мальчик. Я соскочила со стула и в слезах побежала жаловаться бабушке. Как же я плакала в ее фартук… Но она сумела сформировать из ленты красивый пышный бант и приколола мне его на голову заколкой. Так что анекдот: “ -Девочка, девочка, а как у тебя бантик держится? .. – Как прибили, так и держится.”, – это про меня”.