Читать книгу Нить Ариадны - Камила Соколова - Страница 3

Марина тоскливо посмотрела на изящные часики на тонкой руке – подарок ее молодого человека.

– Хорошо, давайте вашу историю, – девушка даже попыталась улыбнуться. ― Я только позвоню и отменю встречу на вечер. Она поднялась, взяв в руки телефон, и вышла в коридор.

– Дигби, крошка, иди сюда, ― позвала женщина потревоженного кота. Он смотрел в сторону двери и недовольно фыркал. – Дигби! – опять позвала его Клеопатра, и кот лениво и неторопливо прыгнул ей на руки, милостиво позволив себя тискать и ласкать.

Выйдя из комнаты, Марина набрала номер Алика:

– Привет, дорогой, вечером не получится встретиться, застряла на встрече с одной старой каргой, ― понизив голос, проговорила она. ― Похоже, что надолго. Ты даже не представляешь, как трудно брать интервью у столетних старух с наполеоновскими замашками, ― она рассмеялась, ― пока что-нибудь достойное для статьи выудишь, уйдет не один час. – Марина с нежной улыбкой выслушала, что ей ответил Алик, положила трубку и, бросив на себя оценивающий взгляд в потемневшее от времени зеркало, вернулась в комнату.

– Так, ну и что там с этой девушкой? Можно еще раз взглянуть на фото? – И не дожидаясь согласия, она взяла фотографию со стола и села на диван.

Клеопатра Петровна убийственно посмотрела на нее, прижала вырывающегося кота покрепче и начала скрипучим старческим голосом:

– Эта девушка пришла ко мне однажды в замечательный летний день. (Теперь настала очередь Марины морщиться. С таким вступлением рассказ можно не закончить и до следующего утра.) ― Ее звали… Ах, я не могу назвать вам ее настоящего имени. Врачебная этика. Назовем ее Александра. Александра Суворова. ― Марина кивнула и поторопила рассказчицу:

– Пусть будет Александра. Вы продолжайте.

– Я просматривала книгу, кажется Курта Левина «Теория поля в социальных науках» или «Разрешение социальных конфликтов», не помню теперь, когда в дверь постучала девушка. Та, что запечатлена на фотографии.

Марина снова прервала пожилую женщину:

– Можно и без таких подробностей.

Но Клеопатра Петровна не обратила на ее реплику никакого внимания и продолжала свой рассказ:

– Добрый день, я ищу доктора Васильеву, – сказала девушка.

– Вам повезло, вы ее нашли – это я. – Я отложила книгу и взглянула на вошедшую. На вид ей было чуть больше двадцати, худенькая девочка в милом голубом платьице.

– Я нашла объявление в «Желтых страницах», ― она подняла к глазам мятый, вырванный лист бумаги, который держала в руках, и тихо прочитала: «Доктор Васильева, практикующий врач-психотерапевт: бессоница, депрессии, галлюцинации и т.д.»

– Все верно. Вы пришли туда, куда хотели. ― Я ей ободряюще улыбнулась.

– Так вот, ― она замялась, ― похоже, что мне нужна ваша помощь.

– Присаживайтесь, пожалуйста, ― и я указала ей на удобное кресло, которое стояло напротив моего на некотором комфортном расстоянии.

Поколебавшись с секунду, она села на самый краешек с прямой, как струна, спиной и нервно смяла лист с объявлением.

– Я же говорила вам о том, что работала психотерапевтом? – Клеопатра резко сменила тему и посмотрела на Марину, та быстро кивнула. ― Меня привлекало получение практического опыта, которого у меня на тот момент почти не было. Так вот… ― она слегка нахмурила брови, будто вспоминая тот день. ― Девушка сидела передо мной и молчала. Она страшно нервничала и все время теребила бумажку с объявлением. Я дала ей немного прийти в себя:

– Простите, я не знаю вашего имени, ― как можно ласковей сказала я, стараясь не напугать возможную пациентку. Ее щеки окрасил легкий румянец, и она торопливо произнесла.

– Ах, я так невежлива, ― она снова вскочила и представилась, ― Александра Суворова.

– Приятно познакомиться, ― произнесла я по-русски и спросила, ― Вы говорите по-русски?

Она улыбнулась. Сначала робко, будто решала, стою ли я ее улыбки, а потом все шире и шире. И, наконец, искренняя и лучезарная улыбка засветилась на ее лице, глаза засияли, а на щеках появились маленькие ямочки.

– Говорю, ― произнесла она с сильным американским акцентом, ― но не очень хорошо.

– Александра, вы присаживайтесь, не нужно стоять. – Я снова перешла на английский, но она взмахнула изящной ручкой и попросила:

– Пожалуйста, давайте по-русски. Я, как в колледж уехала, совсем не говорю на русском. А мне очень приятно слышать родную речь.

– Что ж, это самое простое, что я могу для вас сделать. – Я улыбнулась и еще раз взглянула на нее: грусть в глазах, нервные движения руками, покусывание нижней губы. И я приняла решение начать эту беседу с адаптационной тактики, над которой в тот момент работала. Я назвала ее «нокаут». Основная задача ― это отвлечь нервного пациента от проблемы, с которой он пришел, направить его мысли в другую сторону и позитивно ошеломить его.

– Скажите, что вы думаете о ситуации в Конго?

Пауза.

– Что? Простите, наверное, я не поняла вашего вопроса, ― Александра выглядела сбитой с толку.

– Я спросила, что вы думаете о ситуации в Конго? – повторила я, не моргнув и глазом.

Девушка растерялась еще больше:

– Я не знаю. Дело в том, что я почти не читаю газет. А что там случилось? – добавила она после секундной паузы и быстро обвела взглядом комнату.

– Ну хорошо. Если вас Конго не интересует, расскажите, что думаете об азалиях?

Александра замерла и в немом изумлении смотрела на меня. Вероятно, она думала, что из нас двоих лечить нужно меня, ― хмыкнула Клеопатра Петровна.

– Азалии? Не знаю, мне ирисы нравятся больше, ― проговорила она, изумленно глядя на меня.

– Прекрасно, ― воодушевленно вскричала я, ― мне тоже. Вот и договорились! Хотите что-нибудь выпить? ― спросила я. ― Я, пожалуй, налью себе воды.

– Мне тоже, будьте добры, ― попросила девушка.

Я протянула ей наполненный стакан, она обхватила его пальцами и потянула на себя. Я, не отпуская стакан, наклонилась вперед, так, что наши лица оказались очень близко, и тихо спросила:

– Вам кажется, что за вами кто-то следует?

Бам! Нокаут! Она вздрогнула и прошептала, продолжая держать стакан:

– Нет, у меня другое. Мне кажется, что я схожу с ума.

Я увидела страх и одновременно облегчение в ее прозрачных аквамариновых глазах. Признание сделано, я наконец отпустила стакан и откинулась на спинку кресла. Александра судорожно сделала глоток воды.

– Давайте остановимся подробней на этом, ― предложила я. ― Расскажите все, что вас беспокоит. По ходу я могу уточнять детали, записывать и задавать вопросы. И только после того, как услышу вашу историю, я скажу вам, сходите вы с ума или нет. – И я ей ободряюще улыбнулась.

Александра склонила голову чуть набок, вздохнула и сказала:

– Удивительно, но я даже не знаю, с чего начать, – она помялась. – Видите ли, я путешествую… во сне.

Признаться, я была готова к более фееричному началу.

– Подобное встречается у многих людей.

– Верно. Но у меня… как бы сказать… У меня другое. Первый раз это со мной случилось пару недель назад. Я была дома, готовилась к занятиям. Внезапно у меня начался приступ мигрени, глаза стали слипаться, тело налилось свинцовой усталостью и я, еле успев добраться до кровати, крепко уснула.

Она посмотрела на меня, ища поддержки.

– Понимаю, продолжайте, пожалуйста, ― проговорила я нейтральным тоном, чтобы не нарушить эмоционального состояния пациентки.

– А проснулась я в Лондоне.

Она напрасно вглядывалась в мое лицо, надеясь прочитать удивление, сомнение или еще что-то. Я – профессионал, мое лицо осталось бесстрастным.

– Когда я открыла глаза, я поняла, что нахожусь в незнакомой мне комнате. Я испугалась, но потом решила, что это просто сон. А чтобы вы подумали на моем месте? – и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, продолжила, ― Я осмотрелась, комната была довольно большой… точно немаленькой, – добавила она со смехом. – Я помню, что на стенах были желтоватые обои, они замечательно светились от солнечных лучей, которые играли в то утро на стене. Комната была обставлена красивой массивной мебелью. Я выбралась из кровати и обнаружила, что на мне была та же одежда, в которой я уснула, что еще раз подтвердило мою догадку о том, что я вижу сон. Я воспользовалась ванной комнатой, которая поразила меня своей роскошью, переоделась в свежую одежду, которую нашла в шкафу и покинула комнату. Помещение, в которое я попала, напоминало холл довольно большого дома, снизу доносились голоса людей и позвякивание посуды, а прямо передо мной была широкая лестница, ведущая вниз. Я спустилась и оказалась в столовой, где за отдельным столиком завершали поздний завтрак две леди.

– Вы сказали «поздний завтрак». Из чего вы сделали такой вывод? ― я пометила себе кое-что.

– Я взглянула на часы, они как раз располагались напротив двери в столовую. Было начало одиннадцатого, а в окна светило солнце, и я сделала вывод, что сейчас утро, ― пояснила Александра.

– Хорошо. Вы упомянули о двух леди, которые также находились в той комнате.

– Да, они поздоровались со мной, извинились за то, что не могут составить мне компанию, так как опаздывали на розовый фестиваль, и ушли. А я осталась одна, позавтракала и вышла на улицу. Больше никто в доме мне не встретился. С наружной стороны двери я прочла табличку «Пансион миссис Лофман. Блумсберри. Лондон».

Она опять посмотрела на меня, ожидая реакции, но я сидела, спокойная, как Будда, и записывала себе в блокнот: «Постоянно теребит бумажку. Ложь или нервы? Лицо покрывается румянцем – волнение!».

– Прошу вас, продолжайте, – сказала я и внимательно посмотрела на нее ― если она все придумывает, сейчас она себя выдаст – может быть поднесет руку к шее или ко рту, как большинство лгунов. Но Александра только быстро моргнула, ее руки остались недвижимы.

– Я была в Лондоне! Меня это невероятно изумило. Почему мне снится Лондон? Если бы Москва или Петербург, я бы поняла, потому что я русская эмигрантка, как вы догадались. Но Лондон? Я там никогда не была, и честно говоря, особенно и не знаю про него ничего. Но то, что я увидела, меня потрясло. Все как наяву, Лондон обрушился на меня своей мощью.

Он гудел и шумел, как огромный улей. Мимо меня сновали автомобили, пыхтели красные даблдейкеры, и то и дело раздавались возгласы «Поберегись!» – это громогласные велосипедисты напоминали о себе. Я чувствовала нежный аромат роз, доносящийся из парка через дорогу. Он смешивался с запахом утренней выпечки, корицы и прозрачным, звенящим воздухом.

В небольшую полоску чистого неба пыталось поместиться солнце. Иногда ему удавалось дотронуться лучами до серого камня, в который была затянута улица. Дома от этого сразу подтягивались и становились похожими на бравых офицеров, подмигивающих прохожим яркими дверьми. И даже строгие квадратные окна немного смягчались под утренним солнцем и поблескивали натертыми до идеальной чистоты стеклами.

– Вы помните, что делали там?

– Для начала я отправилась в небольшой парк, а точнее скверик, который находился недалеко от пансиона. А дальше весь день бродила по городу, разглядывая витрины магазинов, даже зашла в библиотеку ― почитала немного.

– Это чудесно, ― произнесла я, ― насладились прогулкой по столице мира. А чувство голода вы испытали за весь день?

– Определенно. На мое счастье я нашла в карманах платья, которое нацепила утром, несколько монет и потратила их на обед и ужин. ― Она помолчала немного, а потом тихо сказала. ― Это плохо, конечно, что я потратила чужие деньги, ― Александра явно чувствовала неловкость. – Но тогда я думала, что это сон.

– Сейчас вы уже так не думаете? – спросила я.

– Сейчас я ни в чем не уверена. Но, если позволите, я продолжу.

Я утвердительно кивнула. Прелюбопытнейший случай. Я не хотела делать предварительных выводов, однако ее рассказ меня заинтересовал. Многое нужно было проверить.

– Так вот, я вернулась в пансион, из которого ушла утром, уже за полночь. В доме все уже спали, и дверь была заперта. Тогда я сделала странную вещь – я подняла камень в кадке с небольшим деревцем и увидела ключ, которым и открыла дверь. Я откуда-то знала, что ключ должен быть там. За весь день я очень утомилась и теперь хотела лечь в кровать, тем более, что у меня снова начался приступ мигрени. Поэтому я быстро прошла в свою комнату и только успела раздеться, как сразу уснула.

– Что же дальше? ― мне было искренне любопытно.

– А дальше я проснулась у себя дома и подумала о том, какой странный долгий сон мне приснился. А когда я взяла в руки утреннюю газету, то увидела, что число было другое.

– Число другое? – переспросила я.

– То есть дата другая. Я заснула шестого июня, а проснулась восьмого.

– А куда делось седьмое июня? – не поняла я.

– В том то и дело, что я его проспала… кажется, ― она сделала глоток воды, ее пальцы дрожали.

– Возможно, ― произнесла я задумчиво, ― все возможно. Это все, что вы хотели рассказать?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, не все. Спустя пару недель ситуация практически повторилась. Я была дома и уже готовилась ко сну, как опять почувствовала боль в висках, снова навалилась эта усталость, хотя еще десять минут назад я ее не чувствовала. Я легла и через мгновение уснула. Я точно это могу сказать, потому что обычно я очень плохо засыпаю, ворочаюсь, пытаясь прогнать рой мыслей из головы. А здесь раз – и все, сплю.

– Где вы проснулись утром? – спросила я, набрасывая себе план вопросов.

– Опять там же.

Я вскинула на нее глаза:

– В Лондоне?

– Да. И в этот раз я пробыла там два дня. Не буду подробно останавливаться на утреннем туалете, лишь скажу, что я снова воспользовалась одеждой из шкафа. Уже будучи опытной, я проверила карманы – они были пусты, тогда я посмотрела в ящичках туалетного столика и нашла несколько фунтов. Я могла позволить себе весьма роскошно провести время, ― уныло сказала Александра. ― Знаете, я такое чувство одиночества испытала, когда увидела эту лондонскую комнату, страх и даже ужас от того, что сон повторяется. Мне не хотелось подниматься, хотелось спрятаться под одеялом, в надежде, что все вот-вот закончится, и я проснусь. Но ничего не происходило, и я спустилась в столовую, где снова не успела к общему завтраку. На отдельном столе я нашла еще теплый чайник, несколько булочек, сливочное масло и джем. Я неловко махнула рукой, и чашка полетела на пол, я наклонилась, чтобы поднять ее, как вдруг увидела… Как бы это объяснить, ― она и сейчас взмахнула рукой, чтобы окрасить свой рассказ, ― увидела себя со стороны… нет, не так. Почувствовала, что я уже видела подобное… падающую чашку в этой комнате и свою руку, которая поднимает ее, словно дежавю, понимаете?

– Да, ― медленно сказала я, ― вам во сне показалось, что вы были в той комнате раньше.

– Не просто была, ― Александра говорила сбивчиво и быстро, ― я уже роняла чашку на тот зеленый ковер. Но когда это было, я не знаю. ― Ее лоб прорезали несколько морщинок. ― А потом я опять бродила по улицам. Знаете, я ведь ни разу не заблудилась. Я не спрашивала дорогу у прохожих, не пользовалась картой, но каждый раз я знала, куда нужно свернуть на перекрестке. Просто удивительно.

– Удивительно, ― согласилась я с ней. – Случилось ли во второе ваше пребывание в Лондоне что-то отличное от первого?

– Да. Я бродила по улочкам Сохо и увидела галерею. В этом районе Лондона их много. Но здесь меня привлекли витрины: в одной из них были выставлены репродукции картин Милле, Россетти и Ханта, а в другой работы неизвестного мне современного художника Джефа Горинга. Вы знаете, я очень люблю прерафаэлитов. Я не особенно разбираюсь в искусстве, но картины этого братства и их последователей меня завораживают. – Она посмотрела на меня прозрачными сине-зелеными глазами, и меня осенило. Я поняла, кого она мне напоминает, и неприятное чувство, когда видишь знакомое лицо и не можешь вспомнить, откуда оно так знакомо, исчезло. Я видела ее в картинах прерафаэлитов. Конечно! Пожалуй, «Леди из Шалот» Джона Уильяма Уотерхауса подходит больше всего. Такая же печальная, как и волшебница Шалот, которая плывет к своему любимому Ланселоту, зная, что умирает. Я не интересовалась картинами, но про прерафаэлитов знала, потому что в университете, где я работала, был один англичанин, превосходный физиогномист, профессор Фицпатрик. Он любил рассказывать свой предмет, опираясь на картины. А, как известно, англичане признают только английскую живопись, вот и он вовсю использовал репродукции художников, входящих в братство прерафаэлитов. ― Я вошла в галерею, ― продолжала девушка, ― она была современной – со светлыми большими залами и с высокими потолками. На стенах висели работы Джефа Горинга. Я прошлась по залу и осмотрелась – в основном пейзажи, но было и несколько портретов. Современная школа, не особенно в моем вкусе, но было довольно интересно. Я остановилась у одной картины. На ней бушевало темное море, яростно разбивая волны о скалы. И только несколько желтоглазых чаек летали в небе, не боясь гнева стихии. Вдруг за моей спиной раздался голос:

– Александра?!

Я подпрыгнула от страха и неожиданности. Кто мог знать меня в Лондоне?

– Ну, если это сон, ― то возможно все, ― улыбнулась я девушке, видя, что глаза ее заблестели от внутреннего напряжения.

– Да, согласна. Но тут… Расскажу до конца. Я резко повернулась и увидела молодого человека.

– Опишите его, ― попросила я.

– Так, – задумалась девушка. – Высокий, широкоплечий, рыжебородый, с россыпью веснушек на лице, глаза светло-карие, недобрые, нахмуренные брови. Викинг, одним словом. Хотя одет очень элегантно, правда с оттенком легкой небрежности.

– Напомнил ли он вам кого-либо из ваших знакомых? Родственников?

– Нет. Решительно никого, – девушка отрицательно качнула головой и продолжила рассказ.

– Александра, что ты здесь делаешь? – молодой человек навис надо мной, как огромная скала, и по его тону было понятно, что он не настроен на светскую беседу.

– Я… – пролепетала я, ― просто зашла в галерею. Проходила мимо.

– Просто зашла?! Как прикажешь это понимать? Ты же обещала, что больше никогда не появишься в моей жизни! А теперь – проходила мимо! – он говорил тихо и зло, четко выговаривая каждое слово.

Я совершенно не ожидала такого поворота событий, и теперь никакие слова не приходили в голову. Наконец, я пискнула:

– Мы знакомы?

После этих слов он будто беззвучно взорвался. Его губы сжались в тонкую полоску, а голос стал еще тише:

– Что за балаган? Что за новое представление ты разыгрываешь?

Мне хотелось объяснить ему, что он ошибся, обознался, и я точно не та Александра, на которую он был так зол. Но вместо этого я спросила:

– Скажите, ваше имя – Джеф?

– Почему вы решили задать ему этот вопрос? ― спросила я, внимательно глядя на пациентку.

– Я не знаю, ― пожала плечами девушка. – Слова вылетели как-то сами по себе.

– Как он отреагировал?

– Разозлился еще больше. Мне показалось, что он собирается сказать мне нечто ужасное, но я не стала слушать и убежала, ― проговорила Александра и снова сделала глоток воды.

Я пометила в колонке «волнение».

– Ясно. Были еще инциденты?

– В тот день ― ничего. Я снова вернулась в пансион, легла спать и там же проснулась на следующий день.

– Болела ли голова у вас вечером? Чувствовали ли вы усталость, как описывали ранее?

– Нет, ― она отрицательно качнула головой, ― ничего подобного не было.

– Я снова спустилась к завтраку и увидела уже знакомых мне двух леди. Они приветственно махнули мне.

– Вчера я присмотрела для своего садика замечательный сорт чайной розы, называется «Александра», – сказала одна из них. Я вздрогнула, а она улыбнулась мне и добавила, ― похоже, теперь это имя весьма популярно. ― Подхватив свою компаньонку под руку, они покинули комнату.

– Любопытно. Вы помните, что делали в тот день?

– Помню прекрасно. Я снова отправилась в галерею в Сохо, чтобы отыскать Джефа, попытаться разобраться, что же на самом деле происходит. Но когда толкнула дверь и вошла внутрь, поняла, что его нет. Такому могучему молодому человеку негде было спрятаться. Я испытала разочарование. Мне очень хотелось увидеть его, хотя я понимала, что шансов у меня немного. Зачем кому-то ходить на одну и ту же выставку два дня подряд? ― Я записывала в блокнот все ее эмоции, чтобы получить из этих обрывков цельную картину. ― Я еще раз прошлась по экспозиции, почти на всех работах висели ярлыки «Продано». Я увидела работника галереи, который наклеивал подобный красный ярлык на одну из работ. Он сопел, старательно располагая стикер ровно посередине рамы. Когда я подошла ближе, он вопросительно взглянул на меня. Но я никак не решалась заговорить с ним. Тогда он важно поправил клетчатый жилет и спросил:

– Чем могу помочь, мэм?

– Я просто смотрю. Вы многое продали, ― сказала я, указывая на картины с красными ярлыками.

– Да, этот Джеф Горинг чрезвычайно моден в этом году. Он, конечно, бесспорный талант. Но, я думаю, это его, кхм, «образ» больше притягивает покупателей. Точней, покупательниц. ― Мужчина хрипло рассмеялся, и его клетчатый живот заходил ходуном.

– Джеф… Джеф Горинг… Выставка Джефа Горинга… ― бормотала я, и мысль о том, что вчерашний молодой человек и художник – это одно лицо пришла мне в голову. – Послушайте, а как выглядит Джеф Горинг?

Работник галереи посмотрел на меня так, будто я с небес свалилась, взял со стола утреннюю газету и показал мне фотографию из отдела светской хроники. На ней красовался вчерашний рыжебородый мужчина, крепко обнимая миниатюрную брюнетку и широко улыбаясь.

– Прошу вас, расскажите все, что знаете о нем, – взмолилась я.

Он секунду раздумывал, потом подмигнул мне и спросил:

– Что, тоже попали в сети мистера Горинга? – я не поняла, о чем он, но закивала в знак согласия. ― Джеф Горинг – один из самых привлекательных холостяков Великобритании. Богат, наследник большого состояния, талантлив, член братства художников «Барра». Знаете, как раньше были прерафаэлиты. Он их большой поклонник, поэтому на одной из витрин вы можете увидеть репродукции Милле, Ханта и Россетти. Таким образом художник хотел показать связь времен, возрождение техники исполнения и поклонение женщине ― как главному столпу бытия. – Работник говорил, словно зачитывал аннотацию к каталогу картин Джефа Горинга. – В этом зале вы можете оценить пейзажи с острова Барра, где живет художник, – и, понизив голос, добавил, – когда не прожигает жизнь в Лондоне. ― Он хитро посмотрел на меня, оценивая, насколько эта информация впечатлила меня.

– Барра, Барра, – зашептала я. И спросила уже громче. ― А что он там делает? Я имею в виду, где он работает?

Он неприятно засмеялся, и его лицо без подбородка приобрело красный оттенок.

– Да зачем же ему работать? Ему же принадлежит половина этого острова. Я бы тоже не работал на его месте, – мечтательно проговорил служащий. Потом спохватился, снова стал серьезным и продолжил. ― А в том зале есть портреты. Взгляните. Продаются все, кроме тех нескольких картин, на которых изображена блондинка. По-моему, с ней у Горинга было что-то серьезное, раз он не хочет продавать эти полотна, – доверительно сообщил он мне.

Я прошла в следующий зал и нашла картину, на которой светловолосая девушка брела по берегу моря. Волны ласково лизали ее босые ноги, ветер разметал волосы, а над головой кружили чайки. Небо было фиолетово-темным, но его многообещающе пронизывали желтые лучи солнца.

Служащий, который, оказывается, шел за мной, удивленно произнес:

– Вот это да! Так ведь это вы, мэм. На картине, я имею в виду. Ведь это же вы нарисованы.

Мне стало не по себе от его слов. Как такое возможно? Я присмотрелась к картине – действительно, девушка на берегу была очень похожа на меня, и все же что-то неуловимое отличало ее от меня.

– А как называется эта работа? – спросила я у служащего.

– «Неподражаемая А.», ― прочитал он название на табличке рядом.

– «Неподражаемая А.», ― повторила я за ним следом. ― Она тоже на Барра написана?

– Определенно, ― подтвердил служащий и хотел еще что-то добавить, но в галерею стали заходить люди, и он был вынужден покинуть меня.

Погруженная в свои мысли, я побрела по улицам Лондона, неведомо откуда безошибочно зная, куда мне нужно свернуть, а когда женщина спросила дорогу до Оксфорд-стрит, я без всяких колебаний объяснила ей дорогу. В этот момент я поняла, что сошла с ума, потому что ориентируюсь в Лондоне, незнакомом мне городе, лучше, чем в любом другом. Больше объяснений нет и быть не может. Если прибавить к этому Джефа, художника из братства «Барра», девушку с картины – точную мою копию, ключ в кадке… – она грустно посмотрела на меня, ее щеки покрылись румянцем, а глаза заблестели от слез. – У меня шизофрения, наверное. Или раздвоение личности?

– Ну-ну, не стоит так волноваться. Мы во все разберемся. Это конец вашего путешествия? – я старалась излучать уверенность.

– Почти. Осталось еще совсем немного, о чем стоит рассказать. После такого откровения я совсем растерялась, плелась по улице и запнулась за торчавший из мостовой булыжник, упала, разбила колени. Было больно по-настоящему, и кровь текла будто настоящая. Я увидела через дорогу паб, зашла туда, чтобы вымыть испачканные руки. На одном из столиков лежала забытая кем-то утренняя газета. Я полистала её, не знаю зачем. Наверное, хотела найти объяснение всему происходящему, но в этот раз нить Александры мне не помогла.

– Что такое «нить Александры»? – удивилась я.

– Эта такая игра. Мы очень любили играть в нее в детстве. Вообще она называется «Нить Ариадны». Суть заключается в следующем: нужно взять длинную бечевку, завязать на ней много узелков и загадывать на каждый узелок загадку, чтобы играющий отгадал о каком предмете на самом деле идет речь. Победитель – тот, кто использует наименьшее количество узелков. Мне всегда неплохо удавалось угадывать, и родители прозвали эту игру «нить Александры». Ну а про историю Ариадны, которая дала клубок ниток своему возлюбленному, чтобы он нашел путь из лабиринта, вы наверняка знаете?

– Интересное сравнение, ― я строчила в блокнот все, что говорила Александра. Здесь будет о чем поломать голову, и обязательно нужно проконсультироваться с профессором.

– Я же говорила, что практика моя только начиналась, и у меня не было достаточного опыта, чтобы однозначно поставить правильный диагноз, ― Клеопатра Петровна мерно покачивалась в своем кресле. Дигби смилостивился и заснул на руках старой женщины. Ее корявые пальцы любовно гладили кота и почесывали его за ушами, отчего Дигби негромко мурлыкал.

Марина тоже писала в блокноте. Она утомилась и хотела скорей покинуть этот затхлый, утопающий в кошачьей шерсти дом.

– И какой диагноз вы ей поставили? Шизофрению? – нетерпеливо спросила Марина.

– Такой серьезный диагноз нельзя поставить только на основании рассказа пациента, ― Клеопатра Петровна подняла вверх указательный палец. ― Пусть рассказ даже фантазийный или галлюцинаторного типа, и его можно диагностировать, как продуктивную симптоматику, но нужно проверить негативную симптоматику и когнитивные нарушения.

– Что проверить? – переспросила Марина.

– Как человек ведет себя – апатичен ли он, не нарушены ли у него мышление, восприятие, внимание, – объясняла женщина, ― нужно выяснить про наследственные расстройства, депрессии, перепады настроения…

– Понятно, понятно, ― Марине не хотелось углубляться в эти дебри. ― И что дальше?

– Подобный вопрос я задала и Александре. Она продолжила свой рассказ:

– Так вот, я сидела в пабе и просматривала заметки в газете, когда к столику подошла девушка с огненно-рыжими волосами, подстриженными по последней моде. Для этого времени суток на ее лице было слишком много косметики, а платье – явно на пару размеров меньше, чем следовало бы.

– Алекс, ― прошипела она. – Вот так встреча! Джеф сказал, что видел тебя вчера в галерее, а я не поверила. А ты и впрямь снова здесь.

– Вы обознались, наверное. Я не понимаю, о чем вы.

– Ну конечно, не понимаешь. Быть бедной овечкой не твое, Алекс. Смотрится нелепо и комично, – она возвышалась надо мной, уперев руки в пышные бока. Я больше ничего не говорила ей. Она была настолько уверена в собственной правоте, что убеждать ее не имело никакого смысла. Возможно, она наговорила бы мне еще гадостей, если бы ее ни окликнул официант. Тогда я машинально схватила газету и быстро покинула паб. Наступил вечер, я снова пришла в пансион, поднялась в комнату. Начался приступ мигрени, глаза стали слипаться, и я, почувствовав неодолимую усталость, упала в кровать и заснула.

– Что вы увидели, когда открыли глаза?

Александра пожала плечами:

– Свою комнату. Я проснулась у себя дома. Я вроде бы должна была обрадоваться этому, но воспоминания о Лондоне были такими реальными… Я открыла «Желтые страницы» и нашла вас.

Клеопатра Петровна посмотрела на Марину:

– Вот с такой любопытной историей пришла ко мне Александра. Мне очень захотелось помочь ей.

– Мне кажется, она относится к такому типу женщин, которые совсем не приспособлены к жизни, – пренебрежительно заметила журналистка, поглядывая на фото Александры, ― подобные женщины побуждают окружающих испытывать острое желание оградить их от трудностей, опекать их. Они не способны сделать ничего самостоятельно…

– Возможно, так и есть, ― заметила Клеопатра Петровна. ― Однако разве мы не говорим о женском начале, как о чем-то хрупком, хрустальном? В Александре все это было. Загадочная девушка Луна.

– Точно, далекая и холодная, как луна, ― тихо пробормотала Марина, так, чтобы не услышала старая женщина.

– Когда приходят такие пациенты, первое, что необходимо сделать – это исключить «патологического лгуна». Это такой тип людей, которым не хватает внимания, они придумывают разнообразные истории и посещают бесконечное количество докторов. Я попросила кратко рассказать Александру ее историю, но в обратном порядке. Она ни разу не запнулась, потом я задала ей несколько уточняющих вопросов, предполагающих ответ «да или нет» по тем записям, что делала. Лгуны не любят прямых ответов и начинают пространно объяснять или подробно рассказывать. Все ответы девушки подтвердили то, что ее рассказ не был ложью. А что это было на самом деле, предстояло выяснить.

– Александра, что за препараты вы принимали в последнее время?

– Совершенно ничего, ― она пожала плечами, ― даже витамины не пью.

Я сделала пометку.

– Что-то новое появилось в вашей жизни? Цветы? Продукты питания? – опять отрицательный ответ.

– Ваши «английские путешествия» происходят исключительно ночью?

– Получается, что начинаются они ночью, продолжаются сутки, а второй раз даже двое суток.

– Про первый раз я поняла, что вы потеряли дату. Во второй случилось то же самое?

Она кивнула, потом подняла полы юбки, и я увидела разбитые колени.

– Я говорила, что упала и запнулась за булыжник – сегодня утром я обнаружила, что они и вправду разбиты, как и вчера в моем сне. – Я дотронулась до ранки, чтобы осмотреть ее. Она действительно была свежая. Кожа у Александры была алебастрово-белая и прохладная. – А еще вот что. – Она открыла сумочку и достала газету TheTimes от 18 июня.

– Вчерашняя, ― медленно произнесла я.

– Да, это та газета, что я прихватила из паба, ― вторя мне, произнесла Александра и добавила, ― откуда она у меня, если все это просто сон?

Я думала, что версия с коленками очень простая – лунатизм. Но появление газеты обескуражило меня. «Если газета утренняя, то учитывая разницу во времени, ее запросто могли доставить самолетом», ― размышляла я и поняла, что из психоаналитика начала превращаться в инспектора.

Клеопатра Петровна опять качнулась в кресле, и оно жалобно заскрипело.

– В самом деле, откуда взялась газета? – недоумевая, спросила Марина.

– А как вы думаете? – женщина хитро посмотрела на девушку.

– Я думаю, что друзья привезли ей эту газету, а она совершила преступление и таким образом решила получить алиби.

– Вам бы детективы писать, – засмеялась женщина, и Марина надула губы.

– Но, действительно, ваши слова не лишены логики, – сказала Клеопатра. А потом торжественно добавила, ― вот это и был первый узелок с загадкой, который мне предстояло разгадать.