Читать книгу Убийство в подарок - Карен Дюкесс - Страница 2

Февраль

Длинноногие розы на столе вообще‐то красивы, даже я это признаю. Но выглядят все же несуразно, особенно в кухне с покоробленным линолеумом и древним холодильником цвета шпаклевки. Я опираюсь о раковину и пристально смотрю на букет, пытаясь воспламенить его взглядом. Порыв ветра сдувает снег с крыши гаража. В вентиляции шебуршат птицы.

Отставляю кружку с кофе и беру в руки стеклянную вазу. Как есть, в пижаме и пушистых тапочках, я несу цветы по хрустящей от наста дорожке от своего дома к соседнему коттеджу. Еще только четверть девятого, но мистер Гроуберг открывает дверь полностью одетый, в тщательно застегнутой рубашке и вязаной кофте.

Я протягиваю ему цветы:

– Вам.

– Это от красавчика с пикапом и собакой?

– От него самого.

Я топаю за мистером Гроубергом в кухню. Он ставит вазу на стол рядом с шоколадной плетенкой, которую дочь присылает ему из Бруклина.

– Что стряслось? – интересуется он.

– Он слишком размечтался. – Нет лучшего способа загубить идеальные свободные отношения, чем удариться в романтику.

Мистер Гроуберг взирает на меня со знакомой благодушной досадой. Он берет хлебный нож и заносит его над плетенкой.

– Значит, ты ему нравишься, у него хороший вкус и это преступление, что он хочет более серьезных отношений? – Он отрезает кусок булки, кладет его на салфетку и пододвигает ко мне. – Послушай, Кэт, рано или поздно тебе придется…

Я выставляю вперед руку, чтобы остановить соседа, напомнить о нашем негласном договоре: я не поднимаю ему арендную плату и раз в неделю готовлю наваристый суп; он платит вовремя и не вмешивается в мою личную жизнь.

Я не считаю себя сиротой – на дворе, слава богу, не XIX век, и вообще я не дитя, мне тридцать четыре года, – но мистер Гроуберг мне почти как родственник. Открытая им в 1972‐м фирма «Оптика Роберта Л. Гроуберга», где я начала работать в шестнадцать лет после уроков и по выходным, теперь принадлежит мне. Он не передал ее мне, но позволил погасить беспроцентный кредит за счет зарплаты. Три года назад, когда моя бабушка умерла и я осталась одна в старом викторианском доме, где она вырастила меня, мистер Гроуберг, к тому времени вышедший на пенсию, рассудил, что его дом в восточной части Буффало слишком велик для него. В тот день, когда он перебрался в мой коттедж, я так радовалась, словно выиграла в лотерею, и вовсе не из-за чудом свалившейся на меня ежемесячной арендной платы.

Я отковыриваю липкий кусок плетенки, кладу его в рот и делаю вид, будто теряю сознание от блаженства.

– Если вам вдруг случится разговаривать с дочерью, поблагодарите ее от моего имени, – прошу я, будто не знаю, что дочь обожает отца и звонит ему каждый вечер.

– Надеюсь, что сегодня ты займешься каким‐нибудь чертовски увлекательным делом, – говорит мистер Гроуберг. – Я хочу сказать, не погрязай в рутине.

Я стираю с губ шоколад.

– Ни за что. Сегодня же воскресенье. У меня куча дел.

Купить каменную соль, поменять батарейки в пожарной сигнализации, разложить носки по парам, сварить суп. А еще выбросить из передней засохшее растение, которое я забывала поливать.

– В такой чудесный день лучше бы вышла на прогулку, – ворчит мистер Гроуберг.

В окно видно бездонное голубое небо студеного зимнего дня. Весьма обнадеживает, что времена года сменяются как положено, а хрустальная золотая осень уступает место снегопадам. Не люблю зимние оттепели, так же как не выношу неожиданных гостей на пороге собственного дома. Разнообразие приятно, пока оно предсказуемо.

– Сегодня я разбираю коробки.

– Понятно. – Мистер Гроуберг милосердно умалчивает об очевидном: я клялась заняться этим на прошлой неделе и на позапрошлой. – На это уйдет меньше времени, чем ты думаешь, а как закончишь, сразу груз свалится с плеч.

Почему меня так пугают три картонные коробки? Они стоят закрытые в коридоре у черного хода с тех пор, как месяц назад приехали из Гейнсвилла, примерно через две недели после моего полета во Флориду на «празднование жизни» матери – абсурдную церемонию с исполнением песен, дурных стихов и хоралов под старым дубом, обильно поросшим пушистыми бородами испанского мха. В тот день я накрасила ресницы, вызвав смятение у маминых подруг, из которых почти никого не знала. Они цокали языками, досадуя на мою «оплошность по неопытности», и на всякий случай совали мне в руки салфетки. Не пригодилось.

– Возьми с собой, – советует мистер Гроуберг, заворачивая другой кусок плетенки в салфетку. – Подкрепишься.

По пути назад к дому, держа в ладони угощение, я замечаю толстые сосульки, свисающие с карнизов. Нужно прилежнее чистить водосточные желоба. Я напоминаю себе, что содержимое коробок будет вполне прозаическим, без сюрпризов. Нет повода ни для надежды, ни для страха разочарования.

Однажды, когда мне было десять лет, мать неожиданно появилась в бабушкином доме. Она привезла мне подарок. По детской неискушенности я загорелась любопытством из-за солидного размера коробки и, хихикая, разорвала оберточную бумагу и разрезала упаковочную ленту, радуясь тому, как мать наблюдает за мной с дивана, наклонившись вперед и улыбаясь. В коробке были принадлежности для бадминтона: сетка, четыре ракетки и воланы. Мне хотелось сразу же натянуть сетку и сыграть вместе с мамой, но двор был запружен многодневным дождем. «Завтра», – пообещала мать.

На следующее утро я сбежала по лестнице, энергично размахивая ракеткой. Бабушка пила за кухонным столом кофе с молоком. «Где мама?» – спросила я, уже ощущая тишину из-за ее отсутствия. «Уехала», – ответила бабушка. Как оказалось, поспешила на встречу с новым бойфрендом на ипподроме в Саратога-Спрингс. Потом я привыкла к таким же внезапным появлениям и исчезновениям матери.

Я открываю заднюю дверь и останавливаюсь возле коробок, слегка пнув одну из них. Что бы там ни было, это даже предназначено не мне; тут собраны вещи, оставшиеся после того, как мамины подруги разобрали и раздали ее одежду, мебель и книги. Мистер Гроуберг прав: скорее покончить с этим – и гора с плеч. Возможно, тогда останется позади и нелепая неспособность отпраздновать жизнь матери или оплакать ее смерть. Я откладываю кусок плетенки на потом и тащу первую коробку на кухню, чтобы приступить к делу.