Читать книгу Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель - Страница 30

Вечером, когда уже все легли спать, я пишу письмо. Письмо тете Афак. Она не умеет читать по-французски, но один из ее сыновей переведет ей мои слова, я в этом уверена. Я ей говорю, что, если она может, пусть приедет за мной. Я объясняю ей, что Межда и Сефана солгали моему отцу, что Шарандоны плохо заботятся обо мне и о моем образовании. Я не признаюсь ей в том, что они бьют меня ремнем, потому что думаю, что тете будет тяжело это слышать. Но я все же пишу о том, что вела себя хорошо и что из школы меня вовсе не выгнали, ведь я в нее даже не ходила.

Когда я заканчиваю писать письмо, то кладу его в конверт и наклеиваю специальную марку для Марокко, которую я нашла в ящике стола. Иногда Сефана пишет своим родителям. Повезло! Я прекрасно помню тетин адрес, но самое сложное в другом – как отправить ей это письмо?

У меня есть идея, но не знаю, насколько это сработает, – дам письмо Вадиму и скажу, что это наша тайна, что матери ничего нельзя рассказывать. И попрошу передать письмо учительнице, чтобы та сходила и отнесла его на почту.

Да, так завтра и сделаю.

А потом буду ждать.

Буду ждать каждый день.

Наконец-то буду чего-то ждать.

* * *

Учительница Вадима письмо взяла. Но вместо того, чтобы его отослать, эта идиотка после уроков отдала его Сефане, даже не соизволив прочитать.

А вот Сефана прочитала.

Когда она вернулась домой, то швырнула письмо мне в лицо, а потом подняла и убрала в карман брюк. И заявила, что, когда вернется муж, я за все отвечу.

«За все отвечу»… Я не очень понимаю, что это значит.

Вадим начал плакать, я приготовила ему полдник и сказала, чтобы он не волновался. Что ничего страшного не случилось. Я ему улыбнулась, хотя мне тоже хотелось плакать. Я целую ночь писала это письмо. И с утра у меня в сердце снова затеплилась надежда.

Наконец-то затеплилась.

И это длилось всего один день.

После полдника я помогаю Вадиму помыться, а потом иду в кухню, чтобы закончить приготовление ужина.

Шарандон возвращается почти в восемь вечера. Сефана тотчас же показывает ему письмо, говоря, что я воспользовалась их дорогим сыном, чтобы письмо отправили моей тете. Она говорит ему, что, к счастью, учительница письмо не вскрыла. А я-то думала, что преподаватели все умные…

Я в кухне, жду, когда Шарандон покажет мне, как это – «ответить за все». Я не знаю, что он мне готовит. Ремень или кулак. Может, что-то похуже. Но, в конце концов, я, кроме правды, в письме ничего не писала.

Шарандон зовет меня из гостиной. Я слушаюсь и бросаю кастрюли. В любом случае, если я туда не пойду, он сам за мной придет. Дети сидят по своим комнатам, так что он может дать волю гневу.

– Это что такое? – спрашивает он, тряся листом бумаги.

– Письмо. Тете.

– И с каких это пор ты умеешь писать?

Сефана хмурится.

– И то верно! – бросает она. – Ты как писать научилась?

Я осмеливаюсь улыбнуться, и это им не нравится. Этой дуре такое даже в голову не пришло!

– Уж точно не в школе, – отвечаю я.

И задыхаюсь от первой пощечины.

– Сама научилась, – говорю я с вызовом.

Я вижу, как Шарандон стискивает зубы.

– Вот как ты нас благодаришь? – корит меня Сефана. – Тебя из нищеты вытащили, занимаются тобой, а ты своим всякие гадости о нас пишешь?

Я знаю, что, если отвечу, они еще больше рассердятся. Но так хочется, что страх отступает. По крайней мере, сейчас.

– За что мне вас благодарить? А еще могу напомнить, что рабство отменили в 1848 году. То есть давным-давно.

Тут я им рот точно заткнула. Они переглядываются, потом смотрят на меня.

– Маленькая зараза, – шепчет Шарандон. – Я смотрю, до тебя еще не дошло, так?

– Что не дошло, месье?

– Кто тут главный…

Он хватает меня за руку и куда-то тащит. Открывает ведущую в гараж дверь, и мы спускаемся на несколько ступенек. От запаха бензина меня начинает подташнивать. Сефана закрывает дверь. Шарандон кладет мою правую руку на верстак и просит жену меня подержать.

– Ну как тебе? – бросает он с ужасной улыбкой.

Я пытаюсь вырвать руку, но Сефана не дает мне пошевельнуться. Когда я вижу, что Шарандон взял молоток, то на секунду закрываю глаза. Я их открываю, когда он наносит первый удар. Со всех сил.

Боль такая страшная, что на мгновение мое сердце перестает биться, а потом начинает колотиться как бешеное.

Сефана меня отпускает, я сгибаюсь пополам, меня рвет. Дышать не получается. Шарандон снова кладет мою руку на верстак, берет огромный гвоздь и с яростью вбивает его в ладонь несколькими ударами молотка.

– Можешь попрощаться с письмом! А если еще раз попробуешь кого-нибудь предупредить, я тебе и вторую руку покалечу! Поняла, дрянь?

Они уходят, и я слышу, как в замке поворачивается ключ, хотя голова ужасно гудит. Я со страхом понимаю, что проведу ночь прибитой к верстаку.

Тогда я падаю на колени. Я не хочу двигаться, чтобы не стало еще больнее, хотя куда уж больнее, но желудок снова скручивает, и меня опять рвет.

Мама, зачем ты меня родила, неужели для такой жизни?

Нет, я не могу понять, за что я «отвечаю».

* * *

Когда Шарандон возвращается в гараж, уже почти полночь. Тама лежит лицом на верстаке, рядом с прибитой гвоздем рукой. Ее спина сгорблена, она не двигается.

– Вопросы остались?

– Нет, месье. Помогите мне, пожалуйста…

Он включает свет и приближается, в руках у него плоскогубцы. С их помощью он захватывает шляпку гвоздя. Тама стискивает зубы. Он резко дергает гвоздь, освобождая Таму от невыразимой боли. Она падает, прижимая руку к животу. Во рту металлический привкус. Она прикусила себе до крови язык.

– Пошевеливайся… Живее, а то на ночь тут останешься!

Тама поднимается и идет за ним. В кухне их ждет Сефана, с ватой и бутылкой спирта. Шарандон сажает Таму на стул, и та кладет на стол то, что осталось от ее руки. Сефана старается не смотреть на изувеченную руку девочки, ей не по себе. Она льет немного спирта на открытую рану, и из глаз Тамы брызгают слезы. Но она не издает ни звука.

Затем Сефана клеит с двух сторон пластырь. Как будто хочет спрятать проходящую сквозь ладонь дыру. Может быть, чтобы больше не видеть следов варварства, на которое оказался способен ее милый муж.

– Завтра посмотрим, – говорит она. – Пусть продезинфицируется.

Тама мелкими глотками пьет воду из-под крана в кухне. Потом идет в постирочную и падает на свое убогое ложе. Левой рукой тянется за Батуль и кладет рядом с собой.

– Ты на меня не сердись. – Ее шепот прерывается рыданиями. – Но завтра я ухожу. А тебя с собой взять не смогу… Куда я ухожу? Не догадываешься?.. К маме. Вот куда.