Читать книгу Мифы Древнего мира - Карл Фридрих Беккер - Страница 24

О детских и юношеских годах Кира историк Геродот сохранил предание, с помощью которого старался доказать неизбежность судьбы, предопределенной человеку и непреодолимость гения, предназначенного для великих подвигов. В 1-й год супружества Камбиза с Манданой Астиагу приснился сон, что из утробы его дочери вырастает виноградная лоза, осеняющая собою всю Азию. Толкователи объяснили этот сон Астиагу в том смысле, что дитя Манданы со временем будет царствовать вместо него. Тогда царь вызвал дочь к себе, чтобы убить дитя, которое она должна была родить. Как только родился Кир, Астиаг позвал к себе Гарпага, верного друга-мидянина, и сказал ему: «Дело, которое я поручаю тебе, исполни со всем усердием и не обмани меня! Возьми мальчика, которого только что родила Мандана, в дом свой и убей его. Затем похорони его, как сам пожелаешь». Гарпаг отвечал: «До сих пор ты не мог найти во мне ничего достойного осуждения, и я остерегусь провиниться перед тобой и в будущем; а так как ты желаешь, чтоб это совершилось, долг мой – послужить тебе в этом со всем старанием». Затем Гарпаг получил ребенка и с плачем отправился к себе домой, где и рассказал жене все, что говорил ему Астиаг. Тогда жена спросила: «Что же ты предполагаешь делать?» Гарпаг отвечал: «Не то, что приказал Астиаг. Я не убью ребенка, как потому, что он мне сродни, так и потому, что Астиаг стар и не имеет мужского потомства. Когда со смертью ребенка правление должно будет достаться дочери, сына которой он хочет умертвить моими руками, чего же останется ждать мне, как не величайшей опасности? Однако ребенок ради моей безопасности все-таки должен умереть; поэтому убийцей его должен быть кто-нибудь из людей Астиага, а не из моих». Сказав это, Гарпаг тотчас послал за одним пастухом Астиага, который, как ему было известно, пас стадо в горах, изобиловавших зверями. Горы эти лежали к северу от Экбатаны, у Черного или, скорее, у Каспийского моря; здесь Мидия очень возвышенна и гориста, а остальные части ее ровны и плоски. Пастух поспешно явился, как было приказано, и Гарпаг сказал ему следующее: «Астиаг приказывает тебе взять этого мальчика и закинуть его в такое место, где горы всего дичее, чтобы он как можно скорее погиб. Сверх того он приказал мне еще сказать, что если ты не убьешь его, а где-либо и каким-либо образом сохранишь, то он поступит с тобою самым жестоким образом. Я сам потом посмотрю, куда ты кинешь ребенка». Пастух выслушал, взял дитя и возвратился с ним в хижину. Между тем жена его была в страшном беспокойстве, ибо не знала, зачем Гарпаг посылал за мужем. Когда пастух вернулся, жена спросила его, зачем так поспешно призывал его к себе Гарпаг. Он отвечал: «О, жена! Прибыв в город, я увидел и услышал там такие вещи, что не желал бы, чтобы они случились с нашим господином. Весь дом Гарпага был полон горя. Испуганный вошел я туда. Войдя в дом, я увидал лежащего ребенка, барахтающегося, плачущего и разодетого в золото и разноцветное платье. Увидев меня, Гарпаг приказал мне как можно скорее взять дитя, унести его и кинуть в такое место, где горы полны диких зверей, прибавив, что Астиаг жестоко разгневается, если я этого не исполню. И я взял ребенка и унес его, уверенный, что он принадлежит кому-нибудь из домашних, ибо никак не мог сообразить, откуда он родом. Однако я удивлялся, что одет он в золото и дорогое платье и что в доме Гарпага стоны и плач. Дорогою я узнал все дело от слуги, провожавшего меня из города и вручившего мне ребенка, а именно: это дитя Манданы, дочери Астиага и Камбиза, и Астиаг приказал умертвить его. Вот он». С этими словами пастух раскрыл ребенка и показал ей. При виде большого и прекрасного дитя жена пастуха заплакала и, обнимая мужу колени, просила не губить его. Пастух возразил, что он не может его оставить: придут соглядатаи Гарпага посмотреть, исполнил ли он приказание, и если узнают, что не исполнил, он сделается несчастным. Когда жене пастуха не удалось упросить мужа, она сказала ему так: «Если я не могла убедить тебя не губить его, сделай так, чтобы действительно оказалось, будто его бросили. В отсутствие твое я родила ребенка, но только мертвого. Так возьми его и брось! А мы воспитаем ребенка дочери Астиага как своего. Так тебя не обвинят в непослушании господину и нам самим не будет дурно. Мертвое дитя получит царское погребение, а живое не потеряет жизни». Рассудив, что жена дает очень хороший совет, пастух тотчас с нею согласился. Отдал жене предназначенное к смерти дитя, одел в его платье и положил в ящик мертвого ребенка, отнес немедленно в горы и оставил там в самом диком месте. На 3-й день, оставив вместо себя подпаска, он пошел в город и, придя к Гарпагу, сказал, что готов показать труп младенца. Гарпаг послал вернейших телохранителей, приказав удостовериться и похоронить ребенка пастуха; другого же, названного впоследствии Киром, взяла к себе жена пастуха и дала ему другое имя.

Когда мальчику исполнилось 10 лет, тайна раскрылась. В деревне, где находились стада, он играл с погодками. Мальчики в игре выбрали его, мнимого пастуха, царем. Одним он приказал строить дома, другим быть его телохранителями, иным – «очами царя», некоторым поручил докладывать дела. Один из игравших мальчиков, сын знатного мидянина Артембара, не исполнил приказания Кира и был схвачен и наказан. Возмущенный таким недостойным обращением, мальчик поспешил в город и пожаловался отцу на то, что он вытерпел от Кира. Он говорил, однако, не о Кире: последний не имел еще этого имени, – а о сыне пастуха. Разгневанный Артембар в сопровождении сына отправился к Астиагу и, пожаловавшись ему, что сын вытерпел от недостойного, сказал: «О, царь! Так осрамлен я сыном пастуха!» – и обнажил при этом у мальчика спину. Когда царь увидал это и выслушал рассказ, он приказал дать мальчику удовлетворение, сообразное положению его отца, и позвать к себе пастуха и его сына. Когда оба явились, Астиаг, взглянув на Кира, сказал: «Ты, такой мальчишка! Как смел ты так поступить с сыном моего первого сановника?» Кир отвечал: «О, государь! Я поступил с ним по праву. Наши мальчики, между которыми был и он, выбрали меня в игре царем; другие исполняли то, что им было приказано; этот же был непослушен, за что и был наказан. Если же я виноват, ну так вот я стою здесь». Когда мальчик сказал это, Астиаг тотчас узнал его. Черты лица показались ему похожими на собственные, а манеры – благородными. Он сопоставил и возраст мальчика. Пораженный этим, он долго оставался безмолвным. Придя, наконец, в себя, он отпустил Артембара, обещав ему всевозможное удовлетворение. Оставшись наедине с пастухом, он спросил, кто ему дал мальчика. Пастух отвечал, что это его сын, и мать его еще жива. Астиаг возразил, что он нехорошо делает, добровольно подвергая себя большому наказанию, и подал знак телохранителям схватить его. Когда пастуха хотели уже вести наказывать, он открыл истину, рассказав, как все было, и просил за это его помиловать. Как только пастух раскрыл истину, Астиаг более не сердился на него. Но, воспылав страшным гневом против Гарпага, он приказал телохранителям привести его к себе. Гарпаг предстал пред ним, и Астиаг спросил: «Как умертвил ты мальчика, ребенка моей дочери, которого я передал тебе?» Гарпаг, увидя пастуха, не пошел путем лжи, на котором мог быть изобличен, а сказал: «О, царь! Получив ребенка, я подумал, как должен исполнить твою волю, чтобы остаться пред тобой правым. Поэтому я так поступил. Я позвал этого пастуха, передал ему ребенка и сказал, что ты приказал умертвить его. И, говоря это, я не лгал, ибо таково было твое приказание. Но я передал ему ребенка и приказал бросить его в самое дикое место в горах и оставить там, пока не умрет. При этом я всячески пригрозил ему, если он этого не исполнит. Когда во исполнение твоего приказа ребенок умер, я послал самых верных моих служителей удостовериться в смерти ребенка и похоронить его. Вот как происходило дело и как умер мальчик». Хотя Гарпаг откровенно рассказал всю правду, Астиаг все-таки остался недоволен его поступком. Затаив неудовольствие, он рассказал Гарпагу все, что услышал от пастуха, и в заключение сказал, что мальчик жив, и он такой оборот дела признает совершенно справедливым. «Ибо, – продолжал он, – мне было очень прискорбно, что так поступили с мальчиком, и к тому же я не мог оставаться нечувствительным к упрекам дочери. По счастью, все устроилось хорошо, и я желаю, чтобы ты прислал ко вновь обретенному мальчику сына. Затем я хочу возблагодарить богов за его спасение и желаю, чтобы ты явился к моему обеду». Услышав такие речи, Гарпаг бросился к ногам царя, а затем отправился домой, полный восторга, что его недосмотр окончился так благополучно и в заключение счастия он приглашен даже к царскому столу. Вернувшись к себе, он тотчас послал за своим единственным 13-летним сыном и приказал ему отправиться во дворец к Астиагу и делать там все, что тот ему прикажет. Сам же с радостью рассказал жене обо всем, что с ним случилось. Но когда сын Гарпага пришел к Астиагу, царь приказал убить его, разрезать на куски, один сварить, а другие зажарить и держать наготове. Наступило время обеда, явились приглашенные и с ними Гарпаг. Всем гостям и самому Астиагу подали баранину, а Гарпагу – мясо его сына, за исключением головы, ног и рук, которые были положены в закрытую корзину. Когда Астиагу показалось, что Гарпаг насытился, он спросил, по – нравилось ли тому кушанье. Гарпаг отвечал, что оно ему очень понравилось. Тогда ему подали корзину и предложили взять из нее то, что он пожелает. Гарпаг послушался, открыл корзину и увидал в ней останки сына. При виде их он не содрогнулся и по возможности сдержал себя. Астиаг спросил, знает ли он, мясо какого животного ел. Гарпаг ответил, что знает и, по его мнению, все, что ни делает царь, – справедливо. Затем взял останки сына и отправился с ними домой, чтобы предать их погребению.

Так отомстил Астиаг Гарпагу. Относительно же Кира он обратился к совету тех же магов, которые прежде объясняли ему сон. Они явились, и Астиаг спросил, как они объяснили ему сон. Те снова повторили, что мальчик, если жив, будет царствовать. Тогда он сказал им следующее: «Мальчик жив, воспитан в провинции, был выбран в цари мальчиками деревни и обзавелся при этом телохранителями, привратниками, послами. Что это должно означать?» Маги отвечали: «Если он жив и был царем неумышленно, то будь покоен и не теряй хорошего расположения духа, потому что он не будет царствовать вторично. Многие наши предсказания сбывались часто и в безделицах, а следствия сновидений бывают часто очень ничтожны». Астиаг отвечал магам: «Я сам того же мнения: если мальчик уже был царем, то более не может быть для меня опасен. Однако посоветуйте, что может быть всего безопаснее для дома моего и для вас». На что маги отвечали: «О царь! Для нас самих очень важно, чтобы власть твоя укреплялась. Ибо если она попадет к этому мальчику-персу, то перейдет в чужие руки. Мы, как мидяне, сделаемся рабами, и персы будут смотреть на нас не иначе как на чужеземцев. Если же ты останешься царем, то и мы будем господствовать вместе с тобой и пользоваться при тебе большим уважением. Поэтому мы обязаны как можно более заботиться о тебе и твоей власти и, если бы теперь мы видели опасность, то обо всем сказали бы тебе. Но сон твой окончился ничем, и мы продолжаем надеяться и советуем и тебе делать то же, а мальчика отослать в Персию к его родителям». Астиаг, услышав это, обрадовался, позвал к себе Кира и сказал ему: «О сын! Ради одного сна я поступил с тобою несправедливо, но твое счастие сохранило тебя. Возвращайся теперь радостный в Персию. Я велю проводить тебя. Там ты найдешь отца и мать, но уже других, а не пастуха и жену его». С этими словами Астиаг отпустил Кира. По возвращении в дом Камбиза Кира встретили его родители. Услышав, что он сын их, они приветствовали его как того, кого уже почитали умершим. Они спросили, как он спасся, и мальчик рассказал, что сам ничего другого и не предполагал: лишь то, что был сыном пастуха. Все дело узнал он в пути от провожатых. Он рассказал, как воспитала его жена пастуха, и не переставал восхвалять ее. Когда его родители узнали его настоящее имя Кюно, для того, чтобы спасение его могло показаться делом богов, они разгласили меж персами, будто брошенного Кира вскормила собака, ибо «Кюно» по-персидски означает «собака». Так возникла об этом народная молва.

Кир вырос и сделался храбрейшим и любимейшим между товарищами, и Гарпаг привлек его к себе подарками и соблазнил страстным желанием отомстить Астиагу. Он очень хорошо понимал, что сам он никак этого сделать не может. Но поскольку Астиаг был суров к мидянам, Гарпаг сначала собрал вокруг себя нескольких знатнейших мидян и внушил им, что следует призвать Кира, а Астиага лишить царского достоинства. Исполнив это, Гарпаг пожелал сообщить о намерении Киру, проживавшему в Персии. Но все дороги охранялись, поэтому он пустился на такую хитрость: взял зайца, вырезал ему внутренности и, не снимая шкурки, вложил в него письмо, где было изложено задуманное. Зашив снова зайца, он дал вернейшему слуге тенета, словно тот охотник, и послал в Персию с поручением: при поднесении зайца сказать Киру, чтобы тот разрезал его сам и при этом бы никого не было. Поручение было исполнено: Кир прочел найденное письмо. Говорилось в нем вот что: «Сын Камбиза! Тобою руководят боги, ибо иначе ты бы не был так счастлив. Ты жив благодаря богам и мне. Полагаю, что это тебе уже давно известно, равно как и то, что’ должен был я выстрадать от Астиага за то, что не убил тебя, а отдал пастуху. Если ты захочешь теперь послушаться меня, то будешь царем над всем царством, которым правит Астиаг. Призови персов к восстанию и поведи их против мидян! Когда я, как предводитель, буду послан против тебя Астиагом, сделается так, как ты пожелаешь. То же самое произойдет и когда послан будет кто-либо другой из знатных мидян. Ибо они отпадут от Астиага, перейдут к тебе и постараются свергнуть его. Все это у нас подготовлено, и потому действуй – и действуй скорее». Прочтя письмо, Кир задумался, как ему поступить, чтобы уговорить персов отложиться, и скоро нашел способ. Он написал письмо и собрал персов. Открыл перед ними письмо и, прочитав его, сказал, что Астиаг назначает его предводителем персов. «В силу этого, – прибавил он, – приказываю вам, чтобы завтра каждый из вас явился с серпом». Когда все с серпами явились, Кир приказал им сжать в один день довольно большой участок поля. Персы исполнили заданную работу. Кир приказал им на другой день явиться в праздничных одеждах и в то же время велел согнать в одно место отцовские стада коз, овец и рогатого скота, забить их и приготовить разные яства для угощения персидского войска, а также приказал принести еще вина и другие дорогие кушанья. Когда на другой день явились персы, он пригласил их расположиться на траве и пировать. Когда пир завершился, он спросил, какой день кажется им лучше: вчерашний или сегодняшний? Те отвечали, что между ними чрезвычайная разница, ибо вчерашний день доставил им явную заботу, а сегодняшний – очевидную радость. Тогда Кир открыл им план в следующих словах: «Мужи Персии! Таково и ваше положение. Если послушаетесь меня, без рабского труда будете наслаждаться этим и другими удовольствиями; если же вы этого не желаете, вам предстоят тысячи трудов, подобных вчерашнему. Послушайтесь меня и будете свободны! Я верю, что волею богов я призван к жизни для того, чтобы доставить вам свободу, и полагаю, что вы ни в чем не хуже мидян, по крайней мере – в отношении воинских доблестей. Поэтому скорее отлагайтесь от Астиага».

Персы, имея такого предводителя, охотно провозгласили себя независимыми, ибо давно уже были недовольны господством мидян. Узнав, что сделал Кир, Астиаг отправил к нему посла и потребовал его к себе. Кир через того же посла велел ответить Астиагу, что он прибудет раньше, чем Астиаг того желает. После такого ответа Астиаг вооружил всех мидян и как бы ослепленный богами поставил над ними предводителем Гарпага, совсем забыв, что’ он ему сделал. Когда мидяне сошлись с персами на поле битвы, некоторые, ничего не зная о заговоре, вступили в бой; другие же перешли на сторону персов; многие представились трусами и бежали. Узнав о постыдном бегстве индийского войска, Астиаг в гневе на Кира сказал: «Кир не должен так этому радоваться». После чего приказал распять магов-толкователей, убедивших его оставить Кира в живых. Затем он вооружил в городе остальных мидян, молодых и старых, и вывел их в поле. Но в сражении с персами войско его было разбито, сам Астиаг взят в плен, а мидяне, которых он повел в битву, погибли. К пленному Астиагу, издеваясь и ликуя, явился Гарпаг. Меж другими язвительными речами, поминая то угощенье, что приготовил ему тот из мяса его ребенка, он спросил, по вкусу ли Астиагу в сравнении с царской властью рабство, ставшее последствием этого поступка. Астиаг, устремив на него взор, спросил его, не приписывает ли он себе дело Кира. Гарпаг отвечал, что это он побудил к тому Кира и тем отплатил за обиду. Тогда Астиаг назвал его безрассуднейшим и несправедливейшим: безрассуднейшим – потому, что, если бы он сам выполнил это дело, то мог бы сам сделаться царем, а не передавать власти другому; несправедливейшим же – потому, что обратил в рабство мидян ради мести. Если он не может оставаться царем и им должен быть другой, лучше было бы отдать предпочтение мидянину, а не персу. Таким образом, ни в чем не повинные мидяне из господ должны сделаться рабами, а персы, бывшие до тех пор рабами мидян, сделаются их господами. Так окончилось господство мидян. Но Кир не прекратил завоеваний, а выступил против царства лидийского, процветавшего в Малой Азии.