Читать книгу Золотой Ипподром - Кассия Сенина - Страница 6

* * *

Панайотис Стратиотис сидел в редакции еженедельника «Синопсис», работа в котором отнимала большую часть его времени, но, как ни странно, приносила мизерный доход. Зато даже для профессионального журналиста это место значило очень много: работа в издании, чьи корреспонденты вхожи в Большой Дворец, в Синклит и на все официальные мероприятия, давала возможность быть в курсе всех событий, и – что немаловажно – сразу делала штатных авторов известными. Правда, кроме невесомости гонораров, был еще один минус: время от времени главный редактор «спускал сверху» задания на статьи и репортажи, от которых нельзя отказаться, как бы ни хотелось. Вот и сейчас тот же случай – и, несмотря на воскресный день и праздник Успения Богоматери, после обеда Стратиотису пришлось идти в редакцию. Впрочем, сегодня здесь почти пусто, все условия для спокойной работы, но задание, данное журналисту, было весьма и весьма неприятным…

Панайотис встал из-за компьютера и прошелся взад-вперед по комнате, разминая спину. Это был высокий русоволосый мужчина чрезвычайно крепкого сложения. Круглые бицепсы не умещались в рукавах рубахи, которая так и трещала на спине при неосторожном движении, и мало кто мог поверить, что этот богатырь не только никогда не делал даже утренней гимнастики, но в своей жизни не обидел и комара. В нем виделось что-то детское – может быть, такое ощущение создавал розовый овал лишенного всякой растительности подбородка, а может быть – беспомощная улыбка, с которой Стратиотис привык встречать все казавшееся ему грубым и неодухотворенным. Прямое же насилие было ему неприятно до такой степени, что он даже отказался от воинской службы, несмотря на обычные в таких случаях ограничения прав и возможностей. Конечно, лишение половины медицинской страховки было достаточно чувствительным, но Панайотису не выносил даже мысли о том, что придется стоять навытяжку перед каким-нибудь малообразованным комитом, а то, не дай Бог, еще и участвовать в военном конфликте. Он предпочитал чинно вышагивать по воскресеньям впереди заезжего старичка-митрополита, служащего в храме Апостолов. Хотя не каждый архиерей бывал рад такому массивному и представительному жезлоносцу, на чьем фоне практически любой «преосвященный» казался маленьким и незначительным.

– Нет, ну вот ты объясни мне, что я должен писать? – Стратиотис обернулся к сидевшему в глубоком кресле другу, археологу Фоме Амиридису, и посмотрел на него своим обычным вопросительным взглядом исподлобья, так плохо сочетавшимся с его громадным ростом. – Мне прислали кучу экспертных заключений о том, что строительство нефтепровода до Киликии не нарушит прав тамошних монахов! И что Церковь пять лет назад совершенно напрасно восстала против этого проекта…

– Я, кстати, не исключаю, что это так, – отозвался Фома. – Собственно, ведь, Церковь жила бы себе спокойно, если б не Ираклийский владыка…

– Да, но представь себе, – воскликнул Панайотис, – в ущелья придет строительная техника, где-то проложат дороги… Каково станет тем, кто всю жизнь провел в тишине?

– Это же ненадолго, а на технику можно обращать так же мало внимания, как на шум египетского камыша, – съехидничал Амиридис, припомнив Древний Патерик. – Ну, а если серьезно, то это, конечно, не здорово. Там, в принципе, есть совершенно неисследованные и нераскопанные участки… Хотя точное направление ведь так и не назвали?

– Нет, но в любом случае отцов побеспокоят. Места пустынные, монастырей много, а трубу ведь невозможно прокладывать зигзагами, избегая заповедных мест, да?

– Ну да, там все горы да ущелья, то ли дело в моей любимой Сирии!

Фома мечтательно сцепил пальцы и на секунду уставился куда-то в невидимую даль. Несмотря на курчавую каштановую бородку, он казался в свои тридцать выпускником школы, каковое впечатление старательно поддерживал, обращаясь с людьми весело и запросто; иные бывали удивлены, узнав, что «юноша» уже давно доктор наук и знает десяток древних языков – причем арамейский, кажется, даже лучше родного. И хотя его научные интересы порой выглядели странновато – чего стоило одно только углубленное изучение форм и модификаций сирийского монашеского куколя, – все же жизненный опыт и практическая сметка друга часто выручали журналиста в тяжелых ситуациях. Зато уж Фома не мог найти более благодарного слушателя, рассуждая об особенностях древних обрядов и богослужебных чинов. Коллеги порой шутя говорили, что из Амиридиса вышел бы прекрасный мракобес, если б не его крайне прохладное отношение к современным формам религии.

– В Сирии стратегические нефтепроводы не нужны, как все мы знаем, – солидно излагал Стратиотис. – Но лучше сломать пару гор, чем хотя бы раз в год сломать литургический устав монастыря, соблюдающийся тысячелетиями!

– Ну, уж и тысячелетиями! – привычно заспорил Фома. – Там ведь все десять раз менялось и становилось вверх ногами, и… Вот почитай последнюю работу Скабаланидиса, и вообще…

– Ну, безусловно, история литургики – очень сложная дисциплина, и ее развитие в данный момент заставляет нас…

– Стой, стой, – перебил Амиридис с веселым смехом, – ты, получается, стоишь на позициях владыки Кирика? Так напиши для его пресс-службы статью под псевдонимом, растолкуй там все иначе, чем в «Синопсисе», и успокойся на этом!

– Да, это юмор, я понимаю. – Панайотис вздохнул, окончательно помрачнев.

– Ну и что – юмор, а почему бы не написать? – продолжал настаивать Фома.

– Нет, с ними мне не по пути…

– Не любишь ты, грешник, Ираклийского митрополита! А его все культурные и образованные люди должны любить!

– А чем определяется культурность? С точки зрения священного предания…

– Ой, нет-нет, не надо! Ты лучше расскажи, что ты видел на его дне рождения!

– Ну, видишь ли, это было очень неожиданное приглашение, я даже хотел отказаться, но потом подумал, что это первый и последний раз, и…

– И? Ты ближе к делу! Много выпили?

– Не знаю, я был за рулем. – Панайотис укоризненно посмотрел на друга. – Но, главное, я воочию убедился, что митрополит – совершенно светский человек, хоть и помощник патриарха. Он ведет себя несдержанно и неподобающе лицу в священном сане! Я думаю, если б не журналисты, он и в пляс бы пустился, подобрав рясу!

– Не беспокойся, пляшет он в цивильном костюме, – пробормотал Амиридис.

– Я за него не отвечаю, но все же это выглядит слишком скандально: шуточки, прибауточки, тосты, даже анекдоты из церковной жизни! Кошмар…

– Что же ты хотел увидеть? Зато он с экрана складно говорит, немногие так могут! И вся церковная политика на нем.

– Да, но какой толк в этой политике, если ее ведет совершенно нецерковный человек? Представь, ведь был канун дня Максима Исповедника, я специально к нему подошел и спросил: владыка, а завтра литургия будет? А он так слегка ко мне обернулся и отвечает: «А черт ее знает!» – тут молодой человек понял, что невольно произнес совершенно недопустимое слово, и в раздражении захлопал себя ладонью по губам.

– Однако! – Тут даже Фома почувствовал неловкость ситуации.

– Да, это многие слышали! Можешь спросить у Мари, она там тоже была.

– Мари?! – воскликнул Фома и внезапно помрачнел. – И с кем же она туда приехала, что делала?

– Вроде бы с отцом, но, знаешь, я ее там видел только мельком…

– Ну да, весь бомонд… – грустно проговорил Фома. – Послушай, а не сварить ли нам кофе?

– Свари, а я пока все же попробую обозначить план статьи…

– Да, – пробормотал Фома, как бы ни к кому не обращаясь, – конечно, такой тип совершенно невозможен рядом с патриархом! Пляски, молодые девушки с кавалерами… жуть!

– Он даже спел в микрофон «Хрисопольские вечера», представляешь?!

– Да уж, понятно… В общем, пиши, что напрасно он поднял в свое время волну против нефтепровода, что это только рекламный трюк!

– Да, но понимаешь, мы ведь не хотим запустения монастырей…

– Тогда напиши, что труба – хорошо, но пусть отчисляют процент на содержание бедного деревенского клира. – Амиридис криво усмехнулся.

– Это, кстати, хорошая идея!

– Давай, давай, действуй, а я пошел кофе варить!

Но не успела еще редакция наполниться ароматом горячей «джиммы», как входная дверь распахнулась, и на пороге появился Сергий Стратигопулос, общий приятель Фомы и Панайотиса.

– Всем привет! – буркнул он и, быстро прогромыхав по комнате армейскими ботинками, устало плюхнулся в пустое кресло.

На вид ему было слегка за тридцать. Короткая щетина, которую по привычке носил на голове бывший горный стрелок, странно контрастировала с его лицом, определенно не лишенным интеллигентности.

– Не угостите ли старика кофе? Опять всю ночь не спал…

– Здравствуйте, Сергий! – Панайотис не слишком охотно оторвался от монитора. – Как поживаете? По-прежнему занимаетесь литературой ночи напролет?

– Чем плохое занятие? Я же сова, так что ночь – всегда время творчества. А день, – тут он слегка зевнул, – день для обеспечения скромного существования.

– Однако вы мало заботитесь о своем здоровье, – вежливо заметил журналист.

– Я забочусь. Только сейчас временно перестал.

– О, привет, вояка! – Фома вошел в комнату, держа поднос с дымящейся кофеваркой и двумя чашками. – Кофе будешь? Ты пей, я себе еще сварю.

– Спасибо, Фом, но… ты сколько ложек положил?

– Шесть. А сколько надо? Ах, да! – Амиридис хлопнул себя по лбу и исчез.

– Да, Сергий, вы становитесь кофеманом, – подытожил Стратиотис.

– Это требование жизни! Ну, а у вас тут что происходит?

– Пишу статью про нефтепровод из Закавказья в Киликию…

– Как? Неужели опять в этом деле что-то зашевелилось?

– Пока непонятно, но, если сопоставить некоторые имеющиеся сведения…

– Ну и хорошо, по крайней мере, будет повод окончательно покончить с хурритами!

– Окончательно вряд ли получится, ведь ни у кого еще не получалось. – Стратиотис болезненно сморщился.

– Ну, хотя бы снять проблему на ближайшие двадцать лет… Пока их дети не подрастут.

– Я удивляюсь вам, Сергий, ведь вы культурный человек, как вы можете так спокойно говорить о таких вещах? Убийства, война…

– Разве я культурный? Видите ли, война и убийства редко существуют друг без друга, так что…

– Но мы все-таки живем в цивилизованной стране…

– А разве цивилизованная страна может себе позволить, чтобы в горах жили дикари, признающие только собственные законы? Да еще такие, что ограбить человека и открутить ему голову для них сущий пустяк!

– Сергий, мне кажется, вы сегодня употребляли алкоголь. – Панайотис недовольно повел носом и сдвинул брови.

– И что с того? Разве сегодня Великая Пятница? Вроде наоборот – праздник. Посему пара рюмок за обедом – никак не грех!

– Нет, я просто не понимаю, для чего это нужно делать…

– Да ни для чего, просто так!

– Сразу выдает себя ваше русское происхождение!

– Не происхождение, а всего-то один-единственный предок.

– Его, похоже, оказалось достаточно!

– Да вы, дражайший, русофоб! Ай-яй, как не стыдно так предвзято относиться к братскому православному народу! Но не переживайте, уж ваши-то потомки будут лишены столь дурной наследственности!

Панайотис, уже хотевший было оправдываться от обвинения в предвзятости, при последних словах Сергия вдруг заметно порозовел и улыбнулся.

– Вы на что намекаете? – вежливо поинтересовался он.

– Ни на что. Просто. На детей.

– Я люблю детей. Да. – Журналист усмехнулся с внезапной грустью.

– Для чего же вешать нос? Вы же в монахи не собираетесь? Будут еще.

– Как знать… – Панайотис заметно приуныл, слегка задумавшись.

Ему вдруг представилась Лизи – тонкая, в коротком белом платьице без рукавов… Может быть, Лизи могла бы стать матерью его детей?..

Впрочем, он быстро отогнал соблазнительные мысли.

– Видите ли, – начал Стратиотис внушительно, – выбор супруги – дело очень ответственное, к нему нельзя подходить скоропалительно, и…

– Ах, да, женитьба! – театрально воскликнул Сергий, откинулся назад и захохотал. – Вы ведь без этого не можете, да, благочестивый вы наш!

– Похоже, вы, господин писатель, все-таки перебрали сегодня! – обиженно заметил Панайотис.

– Да нет, я вовсе не хотел на вас нападать, простите! Просто… помните? – тут Стратигопулос воздел кверху правую руку с растопыренными пальцами и продекламировал:

– «Пришлось такое испытать и деве благородной…» – со вздохом продолжил Фома, входя с кофейной чашкой, казалось, в ужасе кривившейся от той крепости напитка, которую только и признавал бывший солдат.

– Спасибо, друг, что поддержал и песнею, и кофе! – Сергий вскочил с места и, комично раскланявшись, уселся за ближайший стол. – Но почему так грустно? – спросил он Амиридиса.

– Да нет, вроде ничего особенного…

– Та-ак… – протянул Сергий, с удивлением оглядывая приятелей. – Мне не нравится, когда взрослые люди начинают киснуть, лишь коснувшись женского вопроса! Кому-то приспичило жениться? За чем же дело стало? Никак не возьму в толк. Вы, если что, спросите меня. Я ведь женился на следующий день после того, как мне стукнуло девятнадцать! Только вы ведь не спросите, я знаю…

– Конечно не спросим! – отозвался Фома. – Ведь ты и развелся, когда тебе еще не было двадцати.

– Какая разница? Развелся – значит кое-что понял в жизни!

– И что же? – живо заинтересовался Стратиотис.

– То, что мои приоритеты… Впрочем, не важно, – оборвал сам себя Сергий. – Главное вот что: если ты дожил до тридцати и умудрился не стать чьим-нибудь зятем, то все эти побрякушки тебе не нужны, ты без них можешь обойтись, и все тут!

– Оставим эту тему, – пробормотал Панайотис. – Итак, что вы, Сергий, еще можете сказать по поводу трубы?

– Я-то? Я что, я человек военный. Надо, значит надо. Я же знаю, откуда в вашу редакцию дуют ветры. И склонен доверять августу в этих вопросах. Мы ведь не заподозрим его в том, что он позволил себя подкупить продавцам железных макарон?

– Нет, ну подождите, – допытывался журналист, – ведь вы, как человек военный, должны сначала подумать сами?

– Военный человек в моем чине думать не должен, он должен профессионально действовать. Те, кто много думает в бою, быстро отправляются отдыхать на Стратилатово поле. А выживают те, кто сначала стреляет, а потом думает, в кого. Бывают ужасные ошибки, но реальность именно такова!

– Ты отказываешься мыслить?! – поразился Амиридис.

– В таком масштабе – да. Во время глобальной операции мыслят седые стратиги в глубоких бункерах, а от нас требуется только профессионализм… Впрочем, – тут Сергий быстро допил свою чашку и аккуратно ее отставил, – я ведь давно уже не военный, я литератор, что с меня толку в таких вопросах?

– Нет, ну всё же, – настаивал Стратиотис, – как человек, бывавший в горах, вы можете сказать, будет вред от нефтепровода или нет? Вот преподобные отцы, конечно, будут недовольны…

– Значит так, – твердо ответил Стратигопулос. – Если преподобные отцы против чего-либо, то я, безусловно, за. И вовсе не потому, что я такой безбожник. Просто я прекрасно знаю, что настоящие-то монахи промолчат, а выступать будут всякие негодники.

– Вы много знаете про монастырскую жизнь? – с сомнением поинтересовался Панайотис.

– Да уж, приходилось мне с тамошней братией общаться!

– Но ведь вы приходили с оружием в руках, едва ли с вами могли быть откровенны!

– Конечно, с оружием! Для тех, кто собирает по хурритским ущельям монашеские уши и другие части, автомат больше подходит, чем сачок и панамка, поверьте моему опыту! – Сергий хохотнул.

– Ты совершенно невыносим! – заметил Фома. – Но я с тобой, пожалуй, соглашусь.

– И правильно сделаешь! – воскликнул Стратигопулос. – Попы должны знать свое место. Еще ничего хорошего не получалось, когда им давали волю в государственных делах. И это именно потому, что «церковное мнение» обычно выражают такие господа, как Кирик Ираклийский, который вам, наш старый добрый Пан, так не нравится!

– Да мне все не нравится в этой истории, – печально пробормотал журналист. – Я уж и не знаю, что делать… Но вы меня извините, мне все-таки надо хотя бы план набросать…

– Пойдем, Арей, пропустим по стаканчику, – сказал печальный Фома, поднимаясь. – Мне все же нужно тебя кое о чем порасспросить…