Читать книгу Де ля нуи №2 - Катика Чур - Страница 10

Глава

10

Славочка выходил с однокурсниками из дверей Гнесинки поздним вечером. На перекрестке Поварской и Малого Ржевского переулка наткнулся на Филизуга, давно замерзшего в ожидании. Воротник серого короткого пальто был поднят, малиновые уши просвечивались насквозь чугунным фонарем у подъезда дома Шуваловой. Он сильно сдал, поседел, похудел, ручейки морщин на его лице превратились в реки. Москва его, потомственного москвича, как-то совсем растворила. Богемность и выпуклость, которой так восхищался Славочка в Н-ске, сошла на нет, он был жалок и даже убог.

– Фил, ну я же просил, не надо ждать меня здесь.

– Славик, я очень устал, я ложусь в больницу, – Филизуг дрожал от холода.

– Боже, а как я устал от этих манипуляций. Хорошо, ложись, только позвони мне и сообщи, где ты.

Славочка стеснялся Филизуга. Его ждали друзья, которых он неимоверными усилиями завоевывал почти три года. Ему было стыдно перед самим собой, ведь это Филизуг через свои прежние связи договорился о прослушивании в Гнесинке, Филизуг привез их с мамой в Москву, разместил в своей маленькой комнатушке в коммунальной квартире в Староконюшенном переулке. Эту коммуналку должны были вот-вот расселить, дав жильцам по двухкомнатной квартире где-то в Крылатском, но процесс затягивался. Первые полгода они жили странной семьей, спали на диване вдвоем с мамой, а Филизуг ютился на раскладушке. Вечерами репетировали, пока редкие оставшиеся соседи не стучали кулаками в стену. Дарья Петровна в это время готовила на общей кухне ужин из продуктов, которые добывала неимоверными усилиями. Денег ни у кого не было. Нервы звенели струной ми второй октавы, и каждый играл на ней свою партию.

Дарья Петровна уехала из Н-ска через месяц после того, как Филизуг увез Славочку в Москву. Жизнь ее стала пустой, к тому же Славочка схватил ангину, загибался от столовской еды и нечеловеческой нагрузки – его взяли сразу на второй год обучения, но программа была очень сложной, к тому же курс, на который он попал, невзлюбил провинциального гения. И прежде всего из-за Филизуга. О Филлипе Андреевиче в Гнесинке ходили гадкие слухи. Об этом Славочка узнал в туалете после первой недели обучения. Два альтиста стояли в очереди в кабинку, и когда Славочка просачивался между ними на выход, пропели: «филь-кин маль-чик с паль -чик!».

Дарья Петровна тоже почувствовала неладное. Недели через три после того, как Славочка с Филизугом сели в поезд, она встретилась возле подъезда с учительницей из музыкальной школы и гордо сообщила ей, что сын принят в Гнесинское училище и отбыл с педагогом в Москву.

– Он у вас умница, – подтвердила учительница, – вот только где будет работать Филипп Андреевич?

– Будет преподавать, как и прежде.

– В Гнесинке? Нееет. Туда ему путь заказан, ему чуть статью не пришили, за мужеложство.

Дарья Петровна не знала такого слова, но ночью заснуть не могла. Она соединила в голове все соты в один улей, и руки ее стали ледяными от ужаса. На следующий день состоялся разговор с Катюшей, мужем и его сестрой, живущей в соседнем доме. Было решено, что Катюша переедет жить к тете, и будет заканчивать старшую школу под ее надзором, муж закодируется и бросит пить, а она поедет помогать Славочке в Москву. Вскоре на Казанском вокзале в 5.38 утра ее с двумя чемоданами встречал Филипп Андреевич – Славочка лежал с температурой.

– Зачем вам два чемодана, мама? – спросил невыспавшийся Филизуг.

– Кастрюли, крупа, мед, варенье, – она перечисляла это и смотрела Филу между глаз, будто вбивала туда длинные гвозди.

– Крупааааа, – простонал Филизуг, и прогнулся под тяжестью неподъемной ноши, – носииильщик!

– Какой носильщик, деньги на ветер пускать, – она вырвала один чемодан из его рук и энергично пошла по перрону. Филипп Андреевич торопливо семенил сзади.

Они зажили втроем в одной комнате, вместе ужинали, занимали очередь в туалет сразу на троих. Беспощадно ругались с алкашами-соседями, защищая друг друга, и безжалостно же друг друга уничтожали, когда соседям было не до них.

– Мама, зачем вы опять положили в суп эту крупу, в ней же мухи! – Филизуг и рад был бы поесть в столовой или кафе, но Дарья Петровна заведовала деньгами, отбирая стипендию у сына и зарплату у Филиппа Андреевича (тот устроился ночным сторожем – не мог заснуть на своей раскладушке под храп Дарьи Петровны).

– Не мухи, а жучки. Попался один – велика драма! Жри и не высовывайся.

– Что значит «жри», – заводился Филизуг, – я не животное. Это моя квартира, мама, и вас сюда никто не звал!

– Ты – не животное? А кто ты?

– Я – музыкант!

– Был бы ты музыкантом, Филипп, тебя бы не выгнали из Гнесинки, и в этом гадюшнике ты бы не жил! Козел похотливый.

– Мама, прекрати! – у Славочки на нервной почве дергался глаз, и он, пытаясь зажать его рукой, задел ложку и опрокинул на колени суп. – Хватит!

– Вы видите, до чего довели сына? – орал Филизуг, пока Славочка, воя, бежал в туалет застирывать брюки.

– Я его довела???? – Дарья Петровна уже бежала вслед за Славочкой, – до чего ТЫ бы его довел, если б я не приехала!

– Да заткнитесь уже все!!!– дорогу Дарье Петровне преградил низенький, сложенный будто бы поперек, Игоряня. Он круглые сутки работал на стройке, и пытался отоспаться в единственный выходной. – Щаз нос сломаю уродам.

Игоряня занес огромный кулак над Дарьей Петровной, Филизуг подскочил на помощь, удар пришелся ему по плечу.

– Не трожь музыканта!!! – визжала Дарья Перовна, вцепившись в майку Игоряни.

Славочка тихо плакал, сидя на унитазе. Ему никогда так не хотелось совершить самоубийство, как в эти моменты.

Однажды Филизуг пришел вечером поздно, Дарья Петровна со Славочкой уже поужинали. Он был с букетом алых роз и красивым пакетом в руке.

– Ишь ты, пижон! – прошипела Дарья Петровна, – все остыло уже на столе, сам разогревать будешь!

– Ты чё, Фил, с банкета? – спросил Славочка.

– Уважаемая Дарья Петровна! Дорогая наша мама! – пафосно произнес Филизуг. Все застыли, ожидая подвоха.

– Поздравляю вас с днем рождения! Будьте счастливы!

Славочка онемел. У Дарьи Петровны навернулись слезы. Она встала, подошла к Филизугу, они неловко обнялись, исколовшись шипами.

– Зачем же денег столько угрохал на цветы-то! – только и смогла произнести Дарья Петровна, – можно ж было мяса купить…

– Не волнуйтесь, я их украл. И это тоже вам, – Филизуг достал из пакета бутылку красного, засунул ее под мышку, а пакет протянул Дарье Петровне.

Она открыла, развернула темно-зеленое платье из дорогой плотной ткани.

– Да зачем же ты потратился, дурачок, оно ж мне все-равно не полезет.

– Полезет, – отрезал Филизуг, – переоденьтесь, а старое выбросьте, видеть его больше не могу.

За полгода Дарья Петровна не сменила ни одного наряда. В двух чемоданах, которые она привезла с собой, из личных вещей были только трое трусов, лифчик и толстая вязанная кофта темно-бордового цвета. Она зашла за занавеску, долго возилась, а потом крикнула:

– Сыночка, помоги застегнуть!

Славочка подошел, долго пыхтел.

– Я ж говорила, что мало.

Филизуг не выдержал, отодвинул Славочку и сам аккуратно застегнул молнию на вспотевшей спине Дарьи Петровны. Мужчины отошли. Дарья Петровна неуверенно вышла из-за занавески. Платье было ей впору, подчеркивало и высокую грудь, и тонкую талию, и крутые бедра. Тапочки она сняла, осталась босиком, стыдливо улыбалась, одергивая юбку.

– Неплохо, – оценил Филизуг.

– МА, ты такая красивая, – смущенно сказал Славочка, упрекая себя, что не вспомнил о дне рождения матери.

– Я еще бусы надену.

– Ни в коем случае, только платок, дорогой шейный платок. Подарю на Новый год, – Филизуг посмотрел на Славочку, и они кинулись целовать обмякшую Дарью Петровну.

Сели за стол на общей кухне, Фил принес из комнаты чешские фужеры -подарок поклонниц, разлил вино.

– Зачем же ты такое дорогое купил, сказал бы мне, я б свое принесла, – Дарья Петровна, обычно властная, заискивающе суетилась.

– Ну, уж нет, ваше пойло пусть лакают алкаши, – Филизуг был явным хозяином положения. К нему вернулась былая стать, лоск, элегантность. Славочка опять смотрел на него с восхищением, они переглянулись, вспыхнула искра.

Дарья Петровна не обиделась, только заметила:

– Ну, так дай Бог им здоровья, моим алкашам, на их деньги и живем!

Оба засмеялись, Славочка был в недоумении, но рассмеялся тоже.

Дарья Петровна умудрилась без прописки устроиться в продуктовый магазин уборщицей. Но денег не хватало, и она научилась приторговывать спиртным в розлив. Через дворника Шадгиза узнала, что на Черкизон привозят дешевое вино, клеят дорогие наклейки и поставляют в магазины. Первый раз поехали вместе с Шадгизом. Взяли по 8 бутылок каждый. Дворник показал хорошее местечко во дворах между Староконюшенным и Калошиным переулками..

– Здесь будешь стоять, никто не тронет, а тронет, меня позовешь, – сказал Шадгиз, и снабдил Дарью Петровну одноразовыми стаканчиками.

Дарья Петровна исполняла эту роль впервые. К подкладке пальто крепко пришила суровыми нитками два внутренних кармана для бутылок, стаканчики распихала во внешние. Первый день никто не подходил, хотя болтающиеся туда-сюда синяки оглядывали Дарью Петровну и шептались. На второй день один из них решился.

– Почем красное?

– Тыща стакан, как батон белого, – Дарья Петровна все просчитала заранее: бутылка на Черкизоне стоила полторы тысячи, в магазине – десять.

– Наливай, – бомж грязными руками с желтыми ногтями вытащил помятую купюру.

С тех пор тропа к Дарье Петровне не зарастала. Она стояла полтора часа вечером после работы и час утром – синяки тянулись опохмелиться.

Правда, Шадгиз обманул: на третьей день возле нее возникла пара – мужик в куртке из темной плащевки, от которой пахло краской, и баба с пропитым лицом, но цепкими глазами.

– Кто разрешил, сучка? – мужик схватил Дарью Петровну за платок, подтянув к себе.

– Шадгиз, – выдавила Дарья Петровна пересохшим горлом.

– Ктооо? – мужик врезал Дарье Петровне по лицу, она отшатнулась, но он поймал ее за воротник. Пальто расстегнулось, обнажило бутылку во внутреннем кармане, мужик выхватил ее и замахнулся снова. Дарья Петровна закрыл руками голову.

– Оставь ее, – вступилась баба, – интеллихентная она, вишь?

– Чтоб тебя здесь не было, ссучка, – мужик засунул бутылку себе за пазуху, и они отправились вниз по улице.

Дарья Петровна с горящим лицом кинулась домой. Пожаловалась Шадгизу, он неспешно чинил деревянный забор перед газоном.

– Будешь платить мне больше, придется ему отстегивать. Это Андрюха, пасущий на районе, он теперь не отвяжется.

К вечеру у Дарьи Петровны от глаза вниз по лицу разлился кроваво-красный синяк. Славочке и Филизугу сказала, что ударилась об угол холодильника в магазине. Но спустя месяц Филипп Андреевич случайно наткнулся на Дарью Петровну «за работой». Она ловким движением наливала алкашу беленькое, ссыпая горсть мелочи в карман. Филизуг хотел пройти мимо, но решил, что это будет слишком благородно, и подошел вплотную.

– Что же вы, мама, бухлишком торгуете?

– Да, ладно, Филипп, а жрешь ты на что? Херувим нашелся. Только Славочке не говори, будь человеком.

Подходя к дому, Филизуг, усмехнулся: дал Бог тещу!

Остаток мерло дрожал на дне бутылки, хлипкий стол трясся в такт взрывов смеха. Все трое были возбуждены и благосклонны друг к другу.

– А теперь, друзья мои, приговор, – поднимая последний бокал, серьезно сказал Филизуг, – я договорился с ректором Гнесинки. Слава переезжает в общежитие на Хорошовке. Дарья Петровна едет домой в Н-ск, а я остаюсь один. Потому что в этом сумасшедшем доме я больше жить не могу. Точка.

Дарья Петровна опустила бокал, не пригубив.

– То есть, как домой? Как это в общежитие? А где он будет есть? Где он будет репетировать?

– Там же, где и все другие студенты, мама. Славочка – большой мальчик. Он справится.

Глубокой ночью Дарья Петровна ушла спать, поджав губы. Славочка и Филизуг курили на лестничной площадке.

– У тебя кто-то есть? – спросил Славочка.

– Есть, – Филизуг помедлил, – у меня есть бессоница, есть нервный срыв, есть тремор, есть панические атаки, есть пиелонефрит в стадии обострения. Я в таком бредовом сне, Слава, не жил никогда. У меня есть безвольный сынуля и есть тоталитарная теща. И я сплю с ними в одной комнате, буквально, в одной кровати, ем из одной миски, как солдат на передовой, отдаю честь и получаю, в свою очередь, по морде лопатой.

– Но ведь ты сам привез нас сюда, Фил.

– Я привез сюда тебя одного, Слава, я не знал, что прицепом приедет твоя мать, – Филизуга трясло, – я привез тебя в надежде, что мы перекантуемся год-другой в этой       чертовой коммуналке, а потом будем жить в Крылатском. Я был уже в этой квартире, понимаешь? Там окна на восход, там простор с 15 –го этажа до горизонта. Ты думаешь, я не вылечил бы тебя от ангины? Зачем она приехала?

– Фил…

– И вот что. Я договорился, в конце года ты примешь участие в прослушивании, на которое съезжаются представители оркестров и импресарио из разных стран. Это дает возможность играть с лучшими симфоническими коллективами здесь и в Европе. Ты должен покорить их. Ты покоришь, говнюк. Только это… надо взять псевдоним. Твоя фамилия – Клю-клю- клюев – безвольная, тряпошная какая-то. Придумай что-то короткое, дерзкое, как удар, как вспышка. Понял?

– Понял.