Читать книгу Я проснулась лисицей - Катя Кэш - Страница 7

Уже достигнув совершенно критического состоянии безденежья, я наконец нашла работу. Моё собеседование было назначено в «Старбаксе» на станции «Ангел». Я знала лишь, что меня будут ждать Ребекка и Джефф. Я пришла немного раньше и встала в очередь у прилавка. Сразу за мной стояла красивая азиатка. Мне понравился её макияж. Я развернулась и сказала: «У тебя очень красиво накрашены глаза». Я понятия не имела, с кем мне предстоит встретиться, но почему-то по именам нарисовала в голове двух европейцев. Когда настало условленное время, мне пришло сообщение, что меня ждут на втором этаже. Я поднялась наверх и за нужным мне столом обнаружила азиатку из очереди – Ребекку. Мы улыбнулись друг другу. Я знала, что работа у меня в кармане.

Я соврала, что имею опыт работы визажистом и разбираюсь в косметике и вопросах ухода за кожей. Джефф и Ребекка – оба корейцы – запускали в Лондоне свой бизнес. Они привозили косметику из Кореи и взяли меня работать на стенде их компании на выставке «Идеальная женщина». Работать нужно было каждый день без выходных в течение всего марта.

У меня уже был ранее небольшой, но мучительный опыт работы в японском ресторане, и я настроилась на особенности работы с азиатами. Но если сравнивать корейцев с японцами, то они оказались как итальянцы по сравнению с финнами. Единственное, что между корейцами и японцами было схожего – это отношение к работе. Корейцы были невероятно трудоспособны. Все, с кем мне приходилось работать до и после, с большим отрывом проигрывали таким рабочим машинам, как азиаты. После азиатов любая работа казалась отдыхом на пляже.

И Джефф, и Ребекка выкладывались на выставке так же, как приходилось выкладываться мне. У нас не было дискриминации – мы работали на равных и выполняли одну и ту же работу.

Так же, как и я, корейцы обедали не более десяти минут в закутке между коробками на нашем стенде. Они никогда не пользовались телефоном во время работы и заканчивали на час позже меня, потому что им нужно было подвести итоги дня и составить список косметики, которую нужно привезти со склада на следующий выставочный день. Я не представляла, как у них физически получается выдерживать. Я очень уставала. Началось всё с ног. После первых дней, несмотря на удобные мягкие балетки и натренированность ежедневной многочасовой ходьбой, все мои пальцы на ногах были стёрты в кровь. Абсолютно всё время нужно было стоять. Я очень любила моменты, когда нужно было отлучиться в туалет, потому что там можно было посидеть. Первую неделю у меня был пластырь на каждом пальце ног. К вечеру колготки приклеивались к коже из-за сукровицы. Но уже на второй неделе я отклеила все пластыри, и ноги адаптировались к нагрузке.

Ехать до выставочного центра нужно было примерно полтора часа. Я вставала рано утром, а возвращалась поздно вечером и старалась ложиться до 12, чтобы уложиться в здоровый минимум сна. Мне всегда очень хотелось спать. Настал март, но весна не пришла. Было темно и холодно. Вечером перед сном я читала статьи про косметику и смотрела видеоролики на YouTube, по которым и освоила все техники. Я очень быстро научилась красить разных женщин – свои навыки я приобретала на практике. Сначала было боязно. На другом человеке даже самые знакомые манипуляции делать неудобно. К неудобству добавлялись разные типы и цвета кожи, разный возраст, разная кожа. Бывало, я пыталась нарисовать карандашом стрелку на веке, а старая кожа тянулась за грифелем и линия не рисовалась. С веком было страшнее всего – всё же это глаз и особо не надавишь.

Женщины были очень разные. Иногда приходила какая-нибудь очень эффектная красотка. Я начинала красить ей губы – она открывала рот, а зубы, словно простреленные свинцовыми пулями, все в чёрных отметинах кариеса. Один раз попалась очень молодая девочка, ещё школьница. Она была с подругами, и они затащили её ради бесплатного макияжа. Она ни разу в жизни не красилась. У меня было такое чувство, что я лишаю её девственности. Она была очень красивая – такой естественной и по-готически драматичной красотой: у неё была белейшая, ровная кожа, без единого пятнышка или ниточки сосуда; очень чёрные волосы и голубые глаза.

«Как мне правильно выбрать тональный крем?» – спросила она. Рядом стояли её подруги, измазанные тональным кремом как чумазые цыганчата.

Я сказала: «Никак, он тебе не нужен».

Она спросила: «А я не сильно белая?»

«Ты идеальная», – ответила я.

Это было необычное, незнакомое ощущение – касаться руками лиц незнакомых мне женщин, держать их за руки, рисовать на них карандашом для глаз или помадой, наносить на их кожу крем. Это были очень интимные ритуалы. Я всегда испытывала благоговение перед лицом, прикасаться к которому всегда было для меня выражением высшей степени доверия. Я даже маму не подпускала к своему.

Я чувствовала, что эти женщины верят мне – верят, что я знаю, как сделать их красивыми – и это давало мне силы больше доверять своему чутью и действовать уверенно. Я сама стала краситься каждый день и делала это с удовольствием. Особенно хорошо у меня получались всевозможные стрелки на глазах. Я научилась рисовать их идеально и делала это за очень быстрое время. Я открыла свой фирменный вариант, очень драматичный, который делала только себе каждый день. Мне нравилось краситься ярко – ярче, чем я красилась раньше; ярче, чем были накрашены женщины на улице. Я притащила на стенд лист ватмана и карандаши и стала рисовать какие-то схемы и давать советы о том, как краситься, словно визажист со стажем. Все эти рекомендации я брала из головы – мне было плевать, как надо краситься «правильно» или какой у кого типаж.

Я почувствовала себя красивой, и это было прекрасное ощущение. Это было похоже на эйфорию первых стадий влюбленности, только ни к кому не обращенной. Я хотела, чтобы все эти женщины раскрыли свою красоту.

Очень быстро я перезнакомилась с остальными работницами выставки – они работали на стендах нижнего белья, продавали парики и накладные волосы, отбеливатель для зубов, какие-то волшебные расчёски. Утром, до открытия выставочного центра, они приходили ко мне накраситься перед началом рабочего дня.

Некоторые из них предлагали мне работать на их стендах – они предлагали в два раза большие деньги, чем платили мне корейцы, но мне нравились Ребекка и Джефф, и я старалась для них от души.

С Ребеккой было очень просто. С того момента, как мы обратили друг на друга внимание в очереди «Старбакса», у нас возникли теплые отношения. Мы много болтали друг с другом. Это были типичные бабские разговоры – Ребекка очень следила за собой и любила обсудить всевозможные методы улучшения волос и кожи или усовершенствования фигуры. Однажды она открыла мне самое сокровенное – свой возраст. Цифра вызвала у меня настоящий шок – в самом своем уставшем, невыспавшемся состоянии она выглядела не более, чем на тридцать пять. Но обычно ей сложно было дать больше тридцати двух-трех лет. Когда на выставку пришла её бывшая университетская однокурсница, она смотрелась рядом с Ребеккой как бабушка. Так же я узнала, что у Ребекки есть двое детей. Это тоже было неожиданно – в ней совершенно не было ничего материнского. Дети выдавали её возраст и, показывая их фотографии, Ребекка прикрывала экран рукой, как будто там была порнография. Я пошутила: «Надеюсь, ты их не в подвале держишь?»

За месяц выставки Ребекка исходила все стенды – она отбелила себе зубы и накупила целый ящик всяких чудо-приспособлений. Джефф сделал нашу с ней фотографию – мы встали обнявшись, как близкие подруги: «У тебя волосы пол-лица закрыли», я поправила её прядь. Она вернула прядь обратно: «Так лучше – лицо очень широкое».

Меня смешил мир Ребекки с пирамидой типично женских ценностей, чем укрепить волосы и как побороть морщины, но она была очень добродушная и искренняя. Она не старалась казаться кем-то другим.

Джефф и Ребекка заботились обо мне – кормили меня обедами из кафе. Иногда специально для меня они приносили из дому ким чи, сладкие рисовые колобки и другую корейскую еду. Они много хвалили меня за работу и щедро благодарили даже за самые мелочи. Говорили, что им со мной повезло. Это очень помогало мне, когда накатывала усталость.

Работать без выходных было нелегко. Держать себя в строю с каждым днем было всё сложнее – краситься, мыть голову, улыбаться. Начинали сдавать запасы терпения. Я уже не церемонилась с паразитками, которые ничего не покупали и выжимали из меня все силы: «Не тратьте моё время – до свидания!»

Я понимала, что эта женщина будет идти дальше и злословить на весь белый свет о нашем стенде. Но я устала отвечать на бесконечные вопросы, много рассказывать – отдавать всю свою энергию – и не продать даже самый копеечный карандаш. К концу выставки человеколюбия у меня было как у Гитлера.

Напротив нашего был большой стенд с одеждой. На этом стенде работали киприоты – брат и сестра. Мы виделись каждый день, разговаривали, смеялись над историями про сумасшедших клиенток. Этот не очень молодой и не очень привлекательный брат-киприот стал расхаживать вокруг меня павлином. Он угощал меня печеньем и обещал скидки на любую одежду. Один раз он принёс мне маленькое чёрное платье. Он подошёл ко мне и решительно сообщил, что это однозначно мой стиль, и стал настаивать, что мне непременно нужно примерить. Я долго отказывалась, но в конце концов уступила, чтобы он отвязался. Когда я вышла из примерочной – платье и правда сидело на мне очень хорошо, – киприот, улыбаясь от распиравшего его самодовольства, просиял: «Дарю».

Внутренний голос говорил, что бесплатно ничего не бывает, но соблазн уже затуманил мне мозг. Я впихнула киприоту чисто символическую десятку для самоуспокоения и взяла платье. Киприот сразу стал подшучивать, что надо бы выгулять платье в свет. Я не обратила внимания на эту реплику.

Затем, когда мы болтали в другой раз, он спросил, что мне нравится делать в свободное время. Я думала, наверное, минут пять, а потом выдала: «Рыбалка».

Он помолчал, вздохнул и сказал: «Давай сходим в ресторан?»

Я подумала: «Ну ладно. А вдруг у него фантастический размер?»

Он вёл себя очень уверенно, с напором, и мне казалось, что это не может быть беспочвенно. За внушительное мужское достоинство я бы закрыла глаза на всё – на старомодную кожаную куртку, на греческий нос, на возраст около сорока. Шаманка говорила, что у человека, несмотря на все внешние данные, может быть красивая душа и любить надо за это. И я решила дать ему шанс.

Мы закончили рабочий день, и он повел меня к своей машине. Обычно мы выходили по короткому пути – по нашим рабочим ходам, но киприот повел меня так, чтобы шествуя до парковки все окружающие могли видеть нас вдвоем.

У меня не было каких-то ожиданий к машине, но я давно не видела таких колымаг – она была похожа на засаленные такси привокзальных шоферюг. Ну ладно, прощу и это – за небывалый секс всё прощу. Мы поехали в пригород, где был его дом. Движение было загружено и добираться пришлось долго. Мы приехали только к 10 вечера. Он пригласил зайти, подождать, пока он быстро переоденется. Он нервно улыбался, и у него не очень хорошо получалось замаскировать стремление поебаться до ужина. Или вместо. Я сделала большие круглые глаза и протянула: «Нуууу ладно..», следуя за ним из машины.

В глубокой темноте провинции – ни одного фонаря, ни одной неоновой вывески, лишь редкие точки освещённых окон, как звёздное полотно, в котором перегорели почти все лампочки – я могла видеть только очертания дома. В общем, мне стало было только понятно, что это очень большой особняк. Паршивая машина и ужасная кожаная куртка настроили меня не особо оптимистично, и когда я вошла, со мной случилось настоящее потрясение, поскольку я попала в самый красивый дом, какой только могло представить моё воображение!

Это был необычайно прекрасный дом! Он был устроен в такой гармонии, что не хотелось ничего ни добавить, ни убавить. Каждая мелочь, каждый нюанс был подобран с невероятным чутьём и вкусом. Особенно меня поразили двери в гостиную – массивные ворота из черного, изъеденного временем дерева толщиной с кирпич. Они были очень тяжелые, с коваными ручками-кольцами, похожие на двери в средневековый замок. Киприот раздобыл их через бывшего мужа сестры – плотника-реставратора. Раньше эти двери принадлежали церкви XIII века.

С нескрываемой гордостью киприот провёл меня по дому: три этажа, шесть спален, в каждой камин и своя ванная комната с ванной на кованых львиных лапах. В каждой! Задняя стена дома, выходившая на задний двор и сад, была полностью стеклянная. Казалось, что от дома, как от торта, отрезали кусок и он зиял открытой раной. Киприот предложил выпить по бокалу вина. Мы выпили. Я чувствовала себя ужасно по-идиотски и никак не могла расслабиться. Я чувствовала, что он весь в ожидании, и это напрягало меня.

Он развёл какую-то трепню ни о чём, в то время как мне уже ни на шутку хотелось есть. Наконец он исчерпал всё, что мог мне сказать, и, припечатав ладонью стол, многозначительно спросил: «Ну что?»

«Пора поужинать», ответила я.

Он вздохнул и уже далеко не в таком приподнятом настроении повез меня в ресторан. Мы ходили по дому, катались на машине и ели, и закончили все эти шатания только за полночь. Я очень устала и уже не хотела секса, даже если в перспективе это мог оказаться самый ошеломительный чудо-член в моей жизни. Киприот, демонстративно доливая себе остатки вина из бутылки, которую он собственно сам и выпил, взял бокал и сказал с весёлой улыбочкой, почти как тост: «Извини, но выпившим я тебя не могу повезти домой!»

Уже не надо было притворяться, что мы встретились для платонического общения. Мне стало неприятно, что меня как убойного скота загоняют в угол, хотелось мне этого или нет. Нет, это не будет так просто, пригрозила я ему мысленно. И ответила, что раз у тебя в доме шесть пустых спален, то точно найдётся гостевое место. Уже дома, в его спальне, а ни в какой не гостевой, после каких-то неудачных попыток поцеловать меня, от которых я уворачивалась во все стороны, как от слюнявых поцелуев настырной тётушки, киприот снял штаны, и я подумала: «Бля, ну что за неудачный год выдался!» У мексиканца тоже был не ахти, но он хотя бы целовался как Бог Поцелуя и у него была красивая фигура, под стать античному божеству. У киприота был даже меньше, чем у мексиканца, и я не могла засунуть в себя это ни при каких условиях. Я сказала себе в сердцах: «Я тяжело работаю и имею право!» Мне стало до слёз обидно. Я отскочила и начала как благородная девица вопить, что я не делаю так на первом свидании. У киприота был шок, но что он мог поделать? Не насиловать же? Он начал что-то нудно лепетать о том, чтобы просто полежать рядом. Я согласилась при условии, что он наденет трусы, а сама легла в постель так, как была – в платье, в нижнем белье и колготках. Спать получилось мало и плохо – киприот вздыхал, кряхтел и всё время стремился меня обнять, но с горем пополам я пережила ночь.

Наутро я пошла в ванную и обнаружила, что у меня начался цикл, которого не было год или около того (я не считала). От меня во всех смыслах словно что-то схлынуло и мне перестало таким животным образом хотеть трахаться. На меня снизошло блаженное облегчение.

К счастью, этот недосекс был под самый конец выставки, и я знала, что всего через несколько дней мы расстанемся.

Закончилась выставка, закончилась моя работа, закончилось и с киприотом.