Читать книгу Правила склонения личных местоимений - Катя Райт - Страница 11

Я не сплю почти всю ночь. Хотя, спать-то осталось – совсем ничего. Но все равно я не смыкаю глаз. Мысли все кружатся и кружатся, все жужжат и жужжат как надоедливые мухи. Я думал, полежу, не усну, так все равно как-нибудь пройдет, но моя истерика к утру только усиливается. Потом я слышу, как встает Катя. Я слышу, как она идет на кухню. Вот ведь, ей тоже, похоже, не спится. Это у нас, кажется, семейное. Я слышу, как закипает чайник, как щелкает его кнопка, как Катя берет с полки банку с кофе. И меня это вдруг начинает не на шутку бесить. Чего это она здесь хозяйничает! Уехала, так уехала. Могла бы и не возвращаться, вообще. Конечно, это и ее квартира тоже… Но пусть только попробует мне это сказать! Я встаю, быстро одеваюсь и иду на кухню.

Сначала я вижу только Катю с кружкой кофе, но потом я замечаю на столе стаканы, недопитые бутылки и какую-то закуску типа нарезанной колбасы, сыра и подобного. И это меня просто выводит из себя. Так они вчера и бухали тут! Еще и стол себе накрыли, уроды! Сколько же я просидел под дверью, утопая в воспоминаниях? У меня прямо глаза кровью наливаются. Чувствую, сейчас просто разорвет на части. Я подхожу к столу, глубоко дыша, и сметаю все эти остатки вчерашнего пира на пол.

– Какого хрена! – ору я, когда стаканы, бутылки и немногочисленные тарелки уже летят на пол и разбиваются.

– Ты в порядке, Ром? – испуганно спрашивает Катя.

– Нет! – продолжаю орать я. – Не в порядке! Какого хрена он тут еще бухает со своими друзьями!

– Господи, Ром, что ты делаешь? – продолжает сестра.

– Только не надо учить меня, что делать и как себя вести! – отвечаю я все еще на повышенных тонах. – Это не твое дело! Мы здесь живем! Мы – не ты! Ты, вообще, ни хрена не знаешь, так что не лезь! Вали в свой университет, в свою новую жизнь!

– Ты Ксюшу разбудишь… – говорит Катя, пытаясь коснуться моего плеча.

Я одергиваю ее руку и прошу, чтобы не трогала меня. Я говорю, что буду поздно, одеваюсь и ухожу. Я просто не могу больше все это выносить. Я просто не могу больше выносить свою старшую сестру. Я ненавижу ее. Я никогда не прощу ей, что она оставила нас.

Около часа я бесцельно шатаюсь по улицам, кутаясь от ветра, потом звоню Юле. Я спрашиваю, есть ли у нее немного времени для меня, и она отвечает, что свободна сегодня до вечера.

Как только я переступаю порог ее квартиры, сразу прошу выпить. Юля наливает мне водки. Я опрокидываю рюмку, но легче мне не становится. Я стою, облокотившись о стену. Кажется, что у меня совсем нет сил, и я вот-вот рухну на пол без сознания.

– Ромка, что с тобой? – спрашивает Юля, конечно, заметив мое состояние.

– Не знаю. – отвечаю. – Я устал. Меня все достало. Надоело до смерти. Задолбало. Я хочу сдохнуть к чертовой матери!

– Ты хочешь поговорить, Ром? – Юля, кажется, очень взволнована и обеспокоена.

– Не знаю. – отвечаю я.

– Хочешь заняться сексом?

– Не знаю. Надо бы, наверное.

– Ромка! – настойчиво восклицает Юля. – Да что с тобой? Ты сам не свой! Что случилось?

– Ничего. – произношу как можно спокойнее. – Старшая сестра приехала.

– Так у тебя все же есть старшая сестра? – искренне удивляется Юля.

Я отвечаю, что, конечно же, у меня есть на самом деле старшая сестра, иначе врать на эту тему в школе было бы бессмысленно. Они же ведут личные дела, в которые записывают данные о семье и все такое. Они же строго отслеживают, сколько у кого братьев и сестер. Они, вообще, молодцы, только ни хрена не понимают и не видят дальше этих формальных личных дел.

Потом Юля, видя мое состояние, решает немного надавить. И надо сказать, ей это удается. Просто у меня такое состояние, что не особенно и надо давить. Я и так вот-вот готов взорваться как надутый до предела воздушный шар. Только вместо воздуха, во мне скрыто столько всякого дерьма, что, боюсь, Юле придется потом долго вычищать свой мозг.

– Расскажи, что с тобой происходит! – просит она.

– Зачем тебе? – спрашиваю, пытаясь нащупать хоть что-то, что поможет мне сдержаться.

– Да это не мне. Это тебе надо. – говорит Юля. – Просто, когда рассказываешь, когда выговариваешься, становится легче.

– Что же тебе рассказать? – спрашиваю, стоя облокотившись о стену и запрокинув голову к потолку.

Руки у меня в карманах, я весь напряжен. Я съежился как будто мне жутко холодно.

– Расскажи о себе. – тихо и спокойно говорит Юля, присаживаясь на кровать напротив. – Я ведь о тебе ничего не знаю, хотя мы знакомы уже, наверное, год.

– О себе? – размышляю я вслух. – Ты так хочешь услышать историю моей жизни? – Юля молчит, и я продолжаю. – Ну, знаешь ли, ничего хорошего в ней нет. Мне надо заботиться о младшей сестре, и это главное. Еще мне надо разрываться между школой и работой. Мне надо готовить завтраки и ужины. Мне надо успевать ходить с Ксюшкой по больницам, когда она болеет. Мне надо терпеть нашего идиота папашу пару раз в месяц. Да, мне надо стараться, чтобы он не пришиб меня. Хотя, сколько помню, он всегда ненавидел меня. Он бил меня, наверное, лет с пяти. Может, раньше, но этого я не помню. Все думают, что это я дерусь с какими-то пацанами на улице. На самом деле, это мой отец.

Я смотрю на Юлю – она удивлена моим откровением. Я иду на кухню, наливаю себе водки, выпиваю залпом, возвращаюсь и хочу продолжить. Но пока я цепляюсь за упрямо ускользающую мысль, Юля спрашивает:

– Почему ты не пойдешь в милицию? Почему не заявишь на него?

– Потому что мой отец – майор милиции. – отвечаю я и презрительно усмехаюсь.

Юля только головой мотает из стороны в сторону. Такого поворота она не ожидала, а меня что-то все несет и несет. Да, мою плотину, кажется, прорвало, и теперь все близлежащие города и поселки подлежат абсолютному и бескомпромиссному затоплению.

Я думаю о своем отце. Я не могу вспомнить ничего, что бы вызывало у меня положительные эмоции.

– Да уж… – тяну я. – Вот такая история у меня, Юль, вот такая милая семейка. Папаша – майор. Он приносит нам по двадцать штук каждый месяц, видимо, чтобы мы не подохли с голоду, живет в большой двухярустной квартире со своей новой телкой и ездит на «Мазде». Можно представить себе, какой он майор. Можно представить, какой он мент. Разве нормальные менты ездят на «Маздах»?

– А твоя мама? – перебивает Юля. – Что с ней?

– Она умерла. – говорю.

– Извини. – Юля опускает глаза.

– Ничего. – отвечаю я, ведь это все равно не правда.

– А твоя сестра? – продолжает давить Юля. – Что она?

– А что она? – отвечаю. – Она свалила в институт. Я ненавижу ее.

– Да ладно, Ром…

– Что ладно?! – у меня по щеке предательски течет слеза. – Ей девятнадцать. Она могла бы остаться с нами. Да что там! Она могла хотя бы взять опекунство над Ксюшкой! Могла прийти куда надо и сказать, что готова заботиться о ней. И тогда мы бы вместе заботились. Вместе, понимаешь? Ей же, мать твою, девятнадцать лет! Она совершеннолетняя. Она все может! Она могла бы учиться здесь. Мы могли бы жить все вместе, и тогда все было бы не так паршиво. Но она свалила и бросила нас. Ненавижу ее! И ведь ее отец никогда не трогал! Она у него любимая дочь! Она могла с ним хотя бы просто поговорить. Может, тогда он отстал бы от нас. Но ей насрать. Ей наплевать. А сейчас она вдруг соскучилась и приехала нас навестить! Вот ведь сука! – я делаю паузу, но Юля не перебивает. – А потом еще плачет тут, слезы льет. «Я не знала, – говорит, – что с мамой все так плохо»… Бла-бла-бла. Да она, вообще, ни хрена не знала. Ей и не надо было! Не понимаю, чего она вдруг приперлась! – я делаю глубокий вдох. – Блин, еще и мама! Мне что, разорваться здесь? Я и так не сплю ни хрена!

– Ты же сказал, что ваша мама умерла… – осторожно вступает Юля.

– Да какая разница! – отвечаю.

– Ты молодец, Ромка. – говорит Юля и подходит ко мне. – Просто ты столько на себя взвалил… – она хочет поцеловать меня и уже касается моих губ, но я отстраняюсь.

Конечно, меня же прорвало, меня же теперь не остановить. И я теперь не успокоюсь, пока не выговорюсь. И Юля еще как будто провоцирует меня на дальнейшие откровения.

– Как же ты в школе учишься? – спрашивает она. – Как еще успеваешь что-то?

– Да никак не успеваю! – говорю. – Мне, вообще, наплевать на эту школу. Но они же никак не отстанут от меня! Все лезут и лезут со своим образованием! И ведь я же дотягиваю до троек – что им еще надо! Но нет, они же все твердят, какой я способный, что я могу больше. Да знаю я все о себе. Знаю я, что могу! Но если мне еще этим голову забивать, этой дурацкой школой, то я точно чокнусь!

– Значит, ты можешь учиться лучше?

– У меня офигенная память, Юль. – отвечаю с усмешкой. – Я что-нибудь услышу или прочитаю какую-нибудь книжку, и помню потом чуть ли ни наизусть всю жизнь. Да если б я хоть открывал их учебники… Только у меня и нет ни одного.

У меня, в самом деле, такая вот память, странная. Я на этом только и выплываю в школе. Если бы еще высыпаться и не прогуливать, но это уже выше моих сил. Помню, я прочел «Мертвые души» Гоголя, так до сих пор помню все почти наизусть, чуть ли ни до номеров страниц! И со всеми книгами так, и с тем, что я слушаю на уроках. Просто я невнимательный. Просто потом, когда мы пишем контрольные, я не могу сосредоточиться, потому что думаю не о том. Вернее, как раз о том, о чем надо. Я всегда думаю о сестренке, о том, как бы отец не приперся сегодня, как бы меня не загребли в милицию во время очередного угона или еще чего-нибудь. Какие уж тут учебники! Какие контрольные!

Но самое главное, что при этом я могу забыть что-то важное, что-то, что на самом деле имеет значение. Например, я совершенно не помню, что говорила мама, когда отец первый раз избил меня, что она говорила, когда он избил Ксюшку. А ведь она что-то говорила. Она же не могла просто молчать! Я совершенно не помню, куда они ходили с Катей в тот день, когда папаша запер меня на балконе. А ведь это важно. Это ведь важнее всех этих гребаных книг и учебников! Но я ни фига не помню. Я не помню, как мама впервые оказалась в больнице. Я не помню, как и почему она сбегала оттуда. Я не помню, чтобы видел, как она пила. Я только помню ее уже невменяемую. Но ведь я в то время был с ней, дома. Я не помню многих моментов. А ведь это важно. Я не помню большинство причин, по которым отец вдруг начинал бить меня или Ксюшку. Я только помню, как он что-то всегда орал перед этим, но что именно – это как будто стерто. А ведь это важно. Это, может быть, самое главное, вот такие моменты. Но я не помню. Поэтому я, вообще, стараюсь поменьше читать, чтобы не забивать себе голову, чтобы помнить что-то действительно стоящее, а не эту художественную литературу.

– Может, вам помощь какая-нибудь нужна, Ром? – спрашивает Юля.

– Не нужна нам помощь! – отвечаю. – Я, вообще, лучше пойду.

– Погоди! Ну куда ты пойдешь! Посиди еще! – уговаривает Юля.

– Нет! – обрываю. – Я пойду. И так уже загрузил тебя своим дерьмом.

– Ты не загрузил…

– Да ладно! Сколько я тебе должен?

– Должен? – сначала не понимает Юля. – Ты дурак что ли, Ром? Перестань!

– И все же? – я достаю деньги.

– Ты, и правда, дурак! – тянет она, потом замолкает на минуту, смотрит на меня в упор и продолжает. – Ты думаешь, деньгами от всех отгородишься? Думаешь, так проще держать дистанцию? Да ты как улитка в своем панцире! Закрылся и не высовываешь. И никто тебя не трогает, и никто не видит, да?

– И что? – спрашиваю я раздраженно.

– Ничего! – отвечает Юля. – Жалко просто…

– Вот только не надо жалеть меня! У меня все хорошо.

– Конечно, хорошо. Никто и не знает, что у вас там творится. Да и тебя никто не знает. Ты же один все время! Господи, Ромка, да у тебя и друзей-то совсем нет.

– Меня это устраивает.

– Это не может устраивать!

– Может! Тебе не понять.

– Куда уж мне!

Просто друзья требуют слишком много времени. Во-первых, их надо еще где-то найти, потом положить минимум полгода на то, чтобы завоевать доверие. Потом им же надо время от времени звонить, встречаться с ними, мчаться на помощь, когда они попросят, приглашать в гости. У меня просто нет на это, ни времени, ни желания. Это мне что же, бросить работу, или забить на Ксюшку, или, вообще, на все забить и кинуться заводить себе друзей! Весьма странная перспектива, весьма сомнительная. И потом что же, привести их домой и рассказать все про нашу с сестренкой жизнь? Нет уж, это слишком. В жопу этих друзей! У меня и так нет ни на что времени. Я и так не высыпаюсь и кручусь как белка в колесе. Друзья будут уже лишними.

А про улиток. Так я думаю, что мы все живем в панцирях, в своих раковинах. Просто у каждого они разные. И никто особенно не горит желанием выползать наружу. Некоторые только нос высовывают время от времени. Но разница не велика. Мы все улитки, и все живем в ракушках. Просто у всех они свои. У кого-то прочные, у кого-то совсем хрупкие. И вот хрупких-то как раз чаще всего переезжают каким-нибудь трактором или самосвалом. И потом бедная улитка просто корчится на асфальте, размазанная как масло по куску хлеба, и в последние минуты своей никчемной жизни пытается убедить себя, что без панциря все так мило и хорошо. На самом деле, когда ты остаешься без своего панциря – это верный признак того, что очень скоро ты сдохнешь.