Читать книгу Мир без конца - Кен Фоллетт - Страница 14

Гвенда проснулась и поняла, что замерзла. В разгар лета дни стояли прохладные, чем накрыться, ей не дали, а легкое платье не спасало. Небо из черного понемногу становилось серее. Девушка осторожно огляделась: насколько можно было судить, никто не шевелился.

Ей нужно по-маленькому. Помочиться, что ли, прямо так, сквозь одежду? Глядишь, разбойники тогда сами от нее откажутся. Впрочем, она тут же отвергла это искушение. Поступить так означало сдаться. Но сдаваться она не собиралась.

Что же делать?

Олвин спал рядом с ней. На поясе у него висел длинный кинжал в ножнах, и вид оружия навел Гвенду на спасительную мысль. Она вовсе не была уверена, что у нее хватит духу осуществить план, который вызревал в голове. Но хватит бояться, нужно действовать.

Пусть ее лодыжки были связаны, она могла шевелить ногами. Гвенда принялась пихать Олвина. Поначалу тот будто ничего не чувствовал, но на третий раз приподнялся хрипло пробормотал:

– Чего надо?

– Мне бы в кусты.

– Не вздумай отливать на поляне. Это правило Тэма. На двадцать шагов, если по-маленькому, на пятьдесят – по-большому.

– Вот как, даже у разбойников есть правила.

Олвин тупо уставился на нее, не оценив горькой шутки. Девушка поняла, что он глуповат. Это хорошо. Зато он силен и злобен. Нужно быть очень осторожной.

– Сам погляди, я ведь связана.

Олвин с недовольным ворчанием развязал веревку на ее лодыжках.

Первая часть плана сработала. Теперь Гвенда испугалась еще сильнее.

Она с трудом встала. После ночи со связанными конечностями тело занемело. Гвенда сделала неловкий шаг, споткнулась и упала.

– Руки бы тоже развязал, ты же видишь, мне тяжело ходить.

Разбойник не пошевелился.

Вторая часть плана провалилась.

Ладно, будем пытаться еще.

Гвенда снова поднялась и кое-как поплелась к деревьям. Олвин не отставал и считал шаги на пальцах. Добрался до десяти, начал заново, вторично загнул все пальцы и распорядился:

– Достаточно.

Девушка беспомощно посмотрела на него.

– Как я задеру платье?

Может, на это он купится?

Олвин молча пялился на нее. Она словно наяву слышала, как скрежещет его мозг, точно увесистые мельничные жернова. Конечно, он может сам подержать ей платье, пока она мочится; так поступают матери с маленькими детьми, и для него это наверняка будет унизительно. Или может развязать ей руки. Со свободными руками и ногами она вполне способна задуматься о побеге. Но разве невысокая, уставшая, запуганная девчонка справится со здоровяком вроде Олвина. Нет, он наверняка должен посчитать, что опасность ее побега невелика.

Олвин развязал веревки на ее запястьях.

Гвенда отвернулась, чтобы он не заметил ее торжествующего взгляда, и потерла руки, восстанавливая кровообращение. Ей хотелось выдавить ему глаза большими пальцами, но вместо этого она как можно нежнее улыбнулась.

– Спасибо. – Как будто разбойник и вправду сделал доброе дело.

Олвин молча смотрел на нее и ждал.

Гвенда думала, что он отвернется, когда она задерет подол и присядет на корточки, но он лишь уставился еще сильнее. Она смотрела ему в глаза, не желая отдаваться стыду, пока справляла естественную надобность. Рот Олвина слегка приоткрылся, и Гвенда слышала его тяжелое дыхание.

Теперь предстояло самое сложное.

Девушка медленно встала, позволив разбойнику потаращиться на ее тело, прежде чем опустить подол. Олвин облизнул губы, и она поняла, что разбойник на крючке.

Гвенда подошла ближе.

– Ты будешь меня защищать? – спросила она тоненьким голоском маленькой девочки, что далось ей с трудом.

Олвин, похоже, ничего не заподозрил. Продолжая молчать, он стиснул ей грудь своей лапищей.

Гвенда задохнулась от боли.

– Не так грубо! – Гвенда взяла его руку. – Поласковее. – Провела его пальцами по своей груди, потерла сосок, чтобы тот затвердел. – Видишь, намного лучше.

Олвин фыркнул, но умерил пыл. Потом ухватил пальцами левой руки ворот ее платья, а другой рукой вытащил кинжал. Тот оказался длиной в целый фут, с заостренным кончиком, и лезвие сверкало, свидетельствуя о недавней заточке. Очевидно, Олвин намеревался попросту срезать с нее одежду. Это никуда не годилось, иначе она останется голой.

Гвенда легонько сдавила его запястье, потом отпустила.

– Тебе не нужен кинжал. Смотри.

Она сделала шаг назад, развязала пояс и одним быстрым движением стянула с себя платье через голову. Ничего другого на ней не было.

Девушка расстелила платье на земле, легла на него и попыталась улыбнуться. Она почти не сомневалась, что вместо улыбки вышла жуткая гримаса. Затем Гвенда раскинула ноги.

Олвин медлил всего мгновение.

Продолжая держать кинжал в правой руке, он спустил штаны, встал на колени между ее бедрами и, нацелив кинжал ей в лицо, пригрозил:

– Если что, шею вспорю.

– Тебе не придется этого делать, – ответила Гвенда, торопливо прикидывая, какие слова хочет слышать от женщин такой мужчина. – Ну же, мой большой сильный защитник.

Олвин пропустил ее слова мимо ушей, навалился на нее, задвигался вслепую.

– Не так быстро.

Гвенда стиснула зубы от боли, опустила руку к промежности, направила его в себя, чуть выгнулась, чтобы ему было проще.

Олвин нависал над нею, опираясь на крепкие руки. Кинжал он положил на траву возле ее головы и придавил рукоять правой ладонью. Проникая в Гвенду, он постанывал. Она старалась двигаться в лад, притворялась, что ей тоже нравится, посматривала на его лицо и заставляла себя не коситься на кинжал. Подходящий миг вот-вот наступит. Ей было страшно и очень противно, но какая-то часть сознания сохраняла спокойствие и способность мыслить расчетливо.

Разбойник закрыл глаза и вскинул голову, точно животное, почуявшее ветер. Руки его были выпрямлены и удерживали тело. Гвенда отважилась посмотреть на кинжал. Ладонь Олвина чуть сдвинулась с рукояти. Можно попробовать схватить оружие, но насколько проворен этот Олвин?

Она вновь взглянула ему в лицо. Рот Олвина искривился от натуги. Разбойник задвигался быстрее, и Гвенда поспешила откликнуться.

К своему смятению, она ощутила, как жар распространяется по ее чреслам, и разозлилась на себя. Этот мужчина – разбойник и убийца, немногим лучше дикого зверя – собирался продавать ее товарищам по шесть пенсов зараз. Она отдавалась ему, чтобы спасти свою жизнь, а не для удовольствия. Но все-таки внутри стало мокро, и Олвин заерзал шустрее прежнего.

Она почувствовала, что семя вскоре выплеснется. Сейчас или никогда. Олвин издал стон, походивший на мольбу о пощаде, и Гвенда решилась: выхватила кинжал у него из-под ладони. Выражение блаженства на его лице ничуть не изменилось, он не заметил ее движения. Боясь, что он все-таки спохватится и сумеет помешать ей в последний миг, Гвенда без промедления ткнула кинжалом вверх, придала дополнительное усилила удару резким сдвигом плеч. Олвин почувствовал что-то неладное и открыл глаза. На его лице отразились испуг и потрясение. Гвенда изо всех сил вонзила кинжал ему в шею, под подбородок, и выругалась, поняв, что промахнулась мимо наиболее уязвимой части шеи, не попала ни в дыхательное горло, ни в подъяремную жилу. Олвин заревел от боли и ярости, рана нисколько его не смутила, и Гвенда осознала, что ее смерть уже совсем близко.

Она действовала по наитию, не отвлекаясь на раздумья. Левой рукой она ударила разбойника по сгибу локтя. Он невольно согнул руку и, разумеется, тут же упал. Гвенда надавила на длинный кинжал, и Олвин всем телом навалился на клинок. Острие вошло в голову снизу, кровь хлынула из открытого рта прямо ей в глаза, и она отвернула лицо, но кинжал не выпустила. Клинок наткнулся на какое-то препятствие, потом двинулся дальше, и наконец глазница разбойника будто взорвалась: Гвенда увидела кончик лезвия, торчавший наружу и весь перепачканный кровью и мозгами. Олвин обрушился на нее, то ли уже мертвый, то ли при смерти. Она словно угодила под поваленное дерево и на мгновение замерла, не в состоянии даже шевельнуться.

К своему ужасу, она ощутила, как он исторг семя.

Ее наполнил суеверный ужас. Полумертвый разбойник пугал сильнее, чем когда грозил ее зарезать. Снедаемая страхом, она поторопилась выбраться из-под Олвина, кое-как поднялась на ноги, дыша прерывисто, с натугой. Грудь была вся в крови Олвина, бедра запачкало его семя. Гвенда настороженно посмотрела в сторону разбойничьей поляны. Неужто от вопля Олвина никто не проснулся? Если кто-нибудь не спал, а лишь дремал, то вполне мог услышать…

Дрожа всем телом, она натянула платье, застегнула пряжку пояса, проверила, на месте ли кошель и тот маленький ножик, которым она пользовалась для еды, и с трудом отвела взгляд от тела Олвина. Ее не отпускало жуткое чувство, будто тот еще жив. Гвенда знала, что его следует прикончить, но заставить себя не могла. С поляны донесся непонятный звук, и девушка вздрогнула. Нужно уносить ноги, и поскорее. Гвенда осмотрелась, прикинула, куда идти, и двинулась по направлению к дороге.

Внезапно ей вспомнилось, что возле большого дуба должен караулить дозорный. Она старалась ступать бесшумно, насколько это было возможно, и на негнущихся ногах приблизилась к дереву. В дозоре оставили того самого Джеда, который первым ее встретил, и он крепко спал. Гвенда на цыпочках прокралась мимо него, и ей потребовалось немалое самообладание, чтобы не пуститься наутек. Дозорный не пошевелился.

Гвенда отыскала оленью тропу и добрела до ручья. Вроде бы погони не было. Она смыла кровь с лица и груди, помыла промежность, потом как следует напилась, понимая, что ей предстоит долгий путь.

Когда немного успокоилась, то продолжила путь по оленьей тропе, не переставая прислушиваться. Скоро ли разбойники найдут Олвина? Она ведь даже не попыталась спрятать тело. Когда они сообразят, что произошло, то непременно погонятся за нею, уж коли она обошлась им в целую корову. За корову давали двенадцать шиллингов – это жалованье за полгода для батраков вроде ее папаши.

Гвенда добралась до дороги. Для женщины путешествовать в одиночку по дорогам было едва ли не опаснее, чем бродить по лесным тропам. Банда Тэма Проныры вовсе не единственные разбойники в округе, а есть еще сквайры, крестьянские парни и солдаты, и все они могут польститься на беззащитную женщину. Но сейчас важнее всего удрать от Сима и его дружков, а по дороге будет быстрее, чем по лесу.

Куда податься? Если она пойдет домой в Уигли, Сим вполне может заявиться туда и потребовать свою собственность обратно. Можно только гадать, как поступит папаша. Нужны верные друзья, которым можно доверять. Керис ей поможет.

Она повернула на Кингсбридж.

Стоял солнечный день, но дорога была вся в грязи после недавних дождей, и идти было трудно. Дойдя до вершины пригорка, Гвенда обернулась. С возвышенности дорога расстилалась перед нею приблизительно на милю. Вдалеке виднелась одинокая фигура в желтой блузе.

Сим-торгаш.

Девушка бросилась бежать.

* * *

Церковный суд слушал дело Полоумной Нелл в северном трансепте собора в субботу днем. Председательствовал епископ Ричард, справа от него сидел приор Антоний, а слева – личный помощник епископа, кислолицый и черноволосый архидьякон Ллойд. Говорили, будто на самом деле епархией управляет именно он.

Горожан в соборе собралось немало. Процессы против еретиков являлись неплохим развлечением, а Кингсбридж не развлекался подобным образом уже несколько лет. По субботам многие ремесленники и работники заканчивали трудиться к полудню. За стенами собора потихоньку завершалась шерстяная ярмарка, торговцы разбирали лотки и укладывали непроданный товар, покупатели готовились к возвращению домой или договаривались о сплаве купленного добра на плотах к морскому порту Мелкум.

Ожидая открытия судебного заседания, Керис мрачно думала о Гвенде. Что с нею стало? Торгаш Сим наверняка принудил ее к соитию, но это, пожалуй, не самое худшее, что может случиться. Что еще ей придется терпеть в положении рабыни? Керис не сомневалась в том, что Гвенда попытается бежать, но получится ли у нее? А если ее поймают, как Сим накажет Гвенду? Девушка понимала, что может никогда этого не узнать.

Странная выдалась неделя. Буонавентура Кароли не переменил своего решения: флорентийские купцы не вернутся в Кингсбридж – по крайней мере, пока аббатство не благоустроит шерстяную ярмарку. Отец Керис и другие крупные торговцы шерстью несколько дней провели за закрытыми дверями с графом Роландом. Мерфин по-прежнему ходил молчаливый и мрачный. И снова пошел дождь.

Констебль Джон и монах Мердоу приволокли в храм Нелл. Единственной одеждой ей служила накидка без рукавов, закрепленная спереди и обнажавшая костлявые плечи. Простоволосая, босая, Нелл вяло трепыхалась в руках мужчин и выкрикивала проклятия.

Когда ее заставили успокоиться, суд заслушал нескольких горожан, которые свидетельствовали, что слышали, как она призывала дьявола. Они говорили правду: Нелл грозила горожанам дьяволом все время – за то, что ей не подали милостыни, не уступили дорогу, за то, что кто-то хорошо одет, а то и вообще просто так.

Все свидетели приводили доказательства – мол, после слов Нелл с ними что-нибудь случалось. У жены ювелира пропала ценная брошь; у владельца постоялого двора передохли куры; у одной вдовы на ягодице вскочил болезненный прыщ – это свидетельство вызвало смех, но тоже было засчитано как обвинение, ведь ведьмы славились недобрыми шутками.

В разгар показаний к Керис протиснулся Мерфин.

– Какая глупость! – возмущалась девушка. – Я могу привести вдесятеро больше людей, которые скажут, что после проклятий Нелл с ними ничего худого не произошло.

Мерфин пожал плечами.

– Люди верят в то, во что хотят верить.

– Обычные люди могут верить сколько угодно. А вот епископ с приором должны бы понимать – они люди образованные.

– Мне нужно кое-что тебе сказать, – проговорил юноша.

Керис насторожилась. Может, сейчас она наконец узнает причину его плохого настроения? До сих пор девушка лишь искоса поглядывала на Мерфина, но теперь развернулась к нему лицом – и увидела под его левым глазом огромный синяк.

– Что с тобою стряслось?

Толпа громко рассмеялась в ответ на какие-то слова Нелл, и архидьякону Ллойду пришлось несколько раз призывать к спокойствию. Когда гомон чуть улегся, Мерфин ответил:

– Не здесь. Отойдем куда-нибудь, где потише?

Керис было согласилась, но что-то ее остановило. Всю неделю Мерфин изводил ее и мучил своей холодностью, а теперь вот соизволил, видите ли, поделиться и ждет, что она вскочит и побежит, как по команде? Почему Мерфин должен решать, когда им разговаривать по душам? Она ждала его пять дней, так почему бы и ему не потерпеть часок-другой?

– Нет. Не сейчас.

Он явно опешил.

– Почему?

– Потому что мне так удобно. Дай послушать.

Отворачиваясь, девушка заметила, что Мерфин обиделся, и тут же пожалела о своем выпаде, но было уже слишком поздно, а извиняться она не собиралась.

Между тем свидетели закончили выступать. Заговорил епископ Ричард:

– Женщина, ты утверждаешь, что землей правит дьявол?

Керис стиснула зубы от ярости. Еретики поклонялись Сатане, считая, что тот правит землей, а Бог лишь повелевает небесами. Полоумная Нелл вряд ли была способна осознать этакое разделение. Какой позор, что епископ Ричард поддерживает смехотворные обвинения монаха Мердоу.

– Засунь себе хрен в задницу! – крикнула Нелл.

Все засмеялись, довольные, что досталось и епископу.

– Если таковы ее оправдания…

Архидьякон Ллойд вмешался:

– Кто-то должен выступить от ее имени. – Он говорил вроде бы уважительно, но было очевидно, что ему не впервые исправлять действия епископа. Вне сомнения, ленивый Ричард полагался на Ллойда во всем, что касалось соблюдения правил.

– Кто будет говорить в защиту Нелл? – спросил епископ, оглядывая горожан.

Керис ждала отклика, но никто не вызвался. Она просто не могла допустить подобное. Кто-то же обязан открыть людям глаза на вздорность судилища. Поскольку все молчали, Керис встала и произнесла:

– Нелл сумасшедшая.

Люди заозирались в поисках глупца, вставшего на сторону Нелл. Потом послышались шепотки – большинство горожан знали Керис, – но никто особо не удивился, поскольку за нею водилась склонность выкидывать что-нибудь этакое.

Приор Антоний наклонился к епископу и что-то сказал тому на ухо. Ричард объявил:

– Керис, дочь Эдмунда-суконщика, говорит нам, что обвиняемая сумасшедшая. Мы пришли к этому выводу и без посторонней помощи.

Его холодная язвительность только подстегнула девушку.

– Нелл понятия не имеет, что несет! Кричит про дьявола, про святых, про луну и про звезды. В ее воплях смысла не больше, чем в собачьем лае. На том же основании можно повесить лошадь, которая заржала на короля! – Она не удержалась от толики презрения в своих словах, хотя хорошо знала, что неразумно выказывать пренебрежение, обращаясь к знати.

Зеваки одобрительно загудели. Людям нравились жаркие прения.

– Ты сама слышала, как люди свидетельствовали об уроне, понесенном от ее проклятий, – изрек Ричард.

– Я вчера потеряла пенни, – ответила Керис, – потом сварила яйцо, а оно оказалось тухлым. Мой отец кашлял всю ночь и не мог уснуть. Но нас никто не проклинал. Всякое случается.

На это многие с сомнением закачали головами. Большинство людей верили в существование злонамеренной воли, стоящей за каждым несчастьем, большим и малым. Девушка лишила себя поддержки толпы.

Приор Антоний, дядя Керис, осведомленный о ее взглядах: им уже не раз доводилось спорить, подался вперед и спросил:

– Но ты ведь не думаешь, что Господь повинен в болезнях, несчастьях и утратах?

– Нет.

– Тогда кто же виноват?

Керис воспроизвела благочестивый тон приора:

– А ты ведь не думаешь, что во всех невзгодах следует винить либо Господа, либо Полоумную Нелл?

– Почтительно говорить с приором! – прикрикнул архидьякон Ллойд.

Ему не сказали, что Антоний – дядя Керис, а горожане засмеялись: они-то знали чопорного приора и его вольнодумку племянницу.

– Я считаю, что Нелл никому не причиняет вреда. Да, она сумасшедшая, но совершенно безобидная, – закончила Керис.

Вдруг вскочил монах Мердоу и зычно возопил:

– Милорд епископ, жители Кингсбриджа, други! Среди нас бродит нечистый, понуждая слабых ко греху – ко лжи, чревоугодию, винопитию, к гордыне и плотской похоти. – Людям нравились красочные описания Мердоу: вынося безоговорочное осуждение, монах будил воображение и расписывал пороки яркими красками. – Но нечистый не может оставаться невидимым. – Голос Мердоу гремел под сводами собора. – Как лошадь оставляет следы в грязи, как мышь на кухне оставляет крошечные отпечатки в масле, как сластолюбец оставляет свое проклятое семя во чреве обманутой девушки, так дьявол должен оставлять свою метку!

Все одобрительно зашумели. Люди знали, что имеется в виду, как знала и Керис.

– Слуг нечистого можно узнать по меткам, которыми он их одаривает. Ведь он сосет их горячую кровь, как дитя сосет сладкое молоко из набухшей материнской груди. Подобно ребенку, ему нужен сосец, откуда сосать, – третий сосец!

Керис невольно позавидовала умению Мердоу завладевать вниманием толпы. Каждую фразу он начинал негромко, еле слышно, затем повышал голос, нанизывая одну распаляющую воображение фразу на другую и подводил к выплеску возбуждения. А слушатели жадно ему внимали, молчали, покуда он вещал, и под конец взрывались одобрительными криками.

– Эта метка темная, морщинистая, как сосец, и выделяется среди чистой кожи вокруг. Она может быть где угодно на теле. Иногда она располагается в нежной ложбинке промеж женских грудей и предстает неестественной метой, коварно выдающей себя за естество. Но чаще всего дьявол помещает оную метку в потайных частях тела, на чреслах, в срамных местах, в особенности на…

– Спасибо, брат Мердоу, – громко перебил епископ Ричард, – не нужно продолжать. Вы требуете, чтобы женщину проверили на наличие метки дьявола?

– Да, милорд епископ, чтобы, так сказать…

– Довольно, вы ясно выразились. – Епископ осмотрелся: – Мать Сесилия здесь?

Настоятельница сидела сбоку на скамье, с сестрой Юлианой и несколькими старшими монахинями. Обнажать Полоумную Нелл мужчинам, разумеется, возбранялось, в отдельном помещении это следовало сделать женщинам, которые потом доложат о результатах осмотра. Тут очевидным выбором представлялись монахини.

Керис им не завидовала. Большинство горожан каждый день мыли руки и лицо, но вот пахучие части тела омывали раз в неделю. А целиком мылись в лучшем случае дважды в год, как полагалось, к главным праздникам, ибо мытье считалось опасным для здоровья. Но Полоумная Нелл едва ли мылась хоть когда-нибудь. Ее лицо было чумазым, руки почернели от грязи, а воняло от нее, как от навозной кучи.

Сесилия встала. Ричард распорядился:

– Будьте добры, отведите эту женщину в отдельную комнату, снимите с нее одежду, внимательно осмотрите ее тело, вернитесь и правдиво изложите все то, что обнаружите.

Монахини тут же встали и подошли к Нелл. Сесилия мягко заговорила с безумицей и ласково взяла ее под руку. Но обмануть Нелл не вышло. Она вывернулась, вскинув руки в воздух.

Монах Мердоу закричал:

– Вон! Я вижу! Вижу!

Монахини вчетвером сумели усмирить Нелл.

Мердоу произнес:

– Не нужно снимать с нее одежду. Посмотрите под правой рукой.

Нелл опять стала вырываться, но Мердоу приблизился к ней и задрал ей руку вверх.

– Вот! – воскликнул он, указывая на подмышку.

Толпа хлынула вперед.

– Вижу! – крикнул кто-то.

Этот возглас покатился по храму, повторяясь на разные голоса. Керис разглядела разве что совершенно обычную, поросшую волосами подмышку, и вовсе не собиралась рассматривать тело Нелл пристальнее, ибо это было унизительно. Наверное, у Нелл там родимое пятно или бородавка. У многих людей хватает пятен на теле, особенно у пожилых.

Архидьякон Ллойд вновь призвал к порядку, а констебль Джон дубинкой оттеснил зевак назад. Когда все наконец утихомирились, Ричард встал.

– Полоумная Нелл из Кингсбриджа, я нахожу, что ты повинна в ереси. Тебя привяжут к телеге и провезут по городу, бичуемую плетями, а затем доставят к развилке дорог, именуемой «перекрестком Висельников», и повесят за шею, дабы ты умерла.

Толпа ликовала. Керис отвернулась, пряча негодование. При таком правосудии ни одна женщина не может чувствовать себя в безопасности. Взгляд девушки упал на Мерфина, терпеливо дожидавшегося поблизости.

– Ладно, – раздраженно бросила она. – Чего тебе?

– Дождь перестал. Пошли к реке.

* * *

Монастырь держал пони для пожилых братьев и сестер, которые разъезжали по окрестностям, и нескольких ломовых лошадей для перевозки грузов. Этих животных заодно со скакунами состоятельных гостей размещали в каменной конюшне в южном торце двора аббатства. Смешанную с навозом солому с конюшен затем отправляли на огород при кухне, что располагалась по соседству.

Ральф со свитой графа Роланда ждал хозяина у конюшен. Лошади были оседланы и готовы к двухдневному путешествию обратно в замок Эрлкасл возле Ширинга. Все дожидались графа.

Сквайр, удерживая под уздцы своего гнедого Гриффа, беседовал с родителями.

– Не знаю, почему лордом Уигли сделали Стивена, а мне ничего не пожаловали, – говорил он. – Мы с ним одного возраста, он ничуть не лучше меня в седле, на мечах и на турнирах.

При каждой встрече сэр Джеральд с надеждой задавал сыну одни и те же вопросы, и каждый раз Ральфу приходилось огорчать отца. Когда бы не очевидное отцовское стремление увидеть возвышение сына, Ральфу было бы куда легче переносить разочарование.

Молодой Грифф был из гунтеров, простому сквайру не полагался дорогостоящий боевой конь. Но Ральф полюбил своего гнедого, и тот всегда охотно слушался, когда хозяин посылал его вперед, преследуя добычу. Из-за суматохи и сутолоки у конюшни Грифф разволновался, и ему явно не терпелось тронуться в путь.

Ральф пробормотал ему в ухо:

– Спокойно, дружок, скоро разомнешь ноги.

Услышав знакомый голос, конь успокоился.

– Будь начеку, не упусти случая угодить графу, – наставлял сэр Джеральд. – Тогда он вспомнит о тебе, когда появится свободное владение.

«Это все хорошо, – думал Ральф, – но настоящие возможности открываются лишь в бою». Правда, за эту неделю война как будто стала чуть ближе. Сквайр не присутствовал на встречах графа с торговцами шерстью, но разузнал, что купцы согласились дать в долг королю Эдуарду. Они очень хотели, чтобы король решительно выступил против французов, покарал тех за набеги на порты южного побережья.

А сам Ральф мечтал отличиться и приступить к постепенному восстановлению семейной чести, утраченной десять лет назад, – не столько ради отца, сколько в утоление собственной гордыни.

Грифф рыл землю копытом и мотал головой. Чтобы успокоить коня, Ральф принялся водить его по двору конюшни, а отец шагал рядом. Мать стояла в стороне. Она расстроилась из-за сломанного носа Ральфа.

Вместе с отцом Ральф прошел мимо леди Филиппы, которая твердой рукой держала под уздцы резвого скакуна и говорила со своим мужем, лордом Уильямом. На Филиппе была облегавшая тело одежда, отлично подходившая для длительных поездок и подчеркивавшая полную грудь и длинные ноги. Ральф постоянно подыскивал предлоги заговорить с нею, но это было без толку: для нее он оставался всего-навсего одним из воинов в свите свекра, и она никогда не заговаривала с ним без надобности.

На глазах Ральфа она улыбнулась мужу и с притворным упреком ткнула тыльной стороной ладони в грудь. Сердце Ральфа захлестнула обида. Почему не с ним она делит эти минуты нежности и близости? Все обстояло бы иначе, будь он владельцем сорока деревень, как Уильям.

Всю жизнь он к чему-то рвался. Когда же наконец чего-то добьется? Вместе с отцом они прошли до конца двора и повернули назад.

Из кухни вышел однорукий монах и направился через двор. Ральф замер, потрясенный тем, сколь знакомым выглядит этот человек. Мгновение спустя он вспомнил, кто перед ним: Томас Лэнгли, рыцарь, десять лет назад убивший в лесу воина. С тех пор сквайр его не встречал в отличие от Мерфина, поскольку бывший рыцарь ныне ведал строительством в аббатстве. Вместо дорогой рыцарской одежды Лэнгли теперь носил бурый балахон, а на макушке сверкала выбритая тонзура. Он слегка располнел, но все равно держался со статью бывалого бойца.

Когда Томас проходил мимо, Ральф небрежно сказал лорду Уильяму:

– Вот он, тот таинственный монах.

Уильям резко спросил:

– О чем ты?

– Я про брата Томаса. Некогда он был рыцарем, и никто не знает, что привело его в монастырь.

– Что тебе, черт подери, о нем известно? – В тоне лорда Кастера сквозила угроза, хотя Ральф вроде бы не сказал ничего обидного. Может, у него плохое настроение, несмотря на улыбки красавицы жены.

Сквайр пожалел, что затеял этот разговор.

– Я был тут в тот день, когда он явился в Кингсбридж. – Ральф помедлил, припоминая клятву, которую все дети тогда принесли. Из-за этой клятвы, а еще из-за необъяснимого раздражения Уильяма, он не стал пересказывать историю целиком. – Рыцарь ввалился в город, весь в крови из раны от меча. Мальчишки такое хорошо запоминают.

– Любопытно. – Филиппа посмотрела на мужа. – Ты знаешь подробности истории брата Томаса?

– Конечно, нет, – огрызнулся лорд. – Откуда мне их знать?

Леди пожала плечами и отвернулась.

Ральф с облегчением двинулся дальше.

– Лорд Уильям лжет, – негромко сказал он отцу. – Интересно почему.

– Не задавай больше вопросов про этого монаха. – Отец явно встревожился. – Наверняка тут какая-то щекотливая история.

Наконец появился граф Роланд. Его сопровождал приор Антоний. Рыцари и сквайры уселись в седла. Ральф расцеловал родителей и тоже вскочил в седло. Грифф заплясал под седоком, предвкушая скачку. От резкого движения в сломанном носу заломило, и Ральф заскрипел зубами. Оставалось только терпеть.

Роланд подошел к своему молодому жеребцу Виктори, черному как смоль и с белым пятном над глазом, взялся за поводья и сделал несколько шагов по двору, продолжая беседу с настоятелем.

Лорд Уильям крикнул:

– Сэр Стивен Уигли и Ральф Фицджеральд, езжайте вперед и освободите мост.

Ральф и Стивен пустили коней вскачь по двору. Посетители ярмарки втоптали всю траву в грязь. Большинство лотков свернулись, кое-кто уже уехал, торговали лишь немногие. Кони пролетели сквозь монастырские ворота.

На главной улице Ральф увидел того самого парня, стычка с которым обернулась для него сломанным носом. Этого малого звали Вулфриком, и он был из деревни Уигли, теперь принадлежавшей Стивену. Левая половина его лица, куда в основном пришлись удары Ральфа, вспухла и посинела. Он стоял у таверны «Колокол» с родителями и братом. Похоже, они собирались домой.

«Молись, чтобы нам с тобою никогда больше не встретиться», – мысленно пожелал Ральф.

Хотелось крикнуть что-нибудь оскорбительное, но его отвлек шум.

По мере того как они со Стивеном двигались по главной улице, а кони уверенно ступали по грязи, впереди становилась все заметнее многолюдная толпа. В итоге на полпути вниз с холма пришлось остановиться.

Сотни мужчин, женщин, детей кричали, смеялись, толкались. Все они стояли спинами к Ральфу. Тот присмотрелся поверх голов.

Во главе густой толпы виднелась повозка, запряженная волом. Позади повозки плелась наполовину раздетая женщина. Ральф видел такое не впервые: бичеванием на городских улицах обычно наказывали преступников. На женщине была только юбка грубого сукна, стянутая на поясе веревкой; лицо ее, как различил Ральф, было грязным, волосы спутались, и сперва она показалась сквайру старухой, но затем он разглядел обнаженную грудь и понял, что женщине чуть за двадцать.

Руки женщины были стянуты веревкой, привязанной к заднику повозки. Женщина устало брела по дороге, иногда падала, и тогда ее волокло по грязи до тех пор, пока ей не удавалось подняться на ноги. Городской констебль вышагивал следом и полосовал голую спину женщины длинным пастушьим кнутом, что представлял собою отрез кожи на конце палки.

Толпа, подзуживаемая бежавшими впереди юнцами, издевалась над женщиной, выкрикивала ругательства, хохотала, бросалась грязью и мусором. Она веселила зевак, осыпая их проклятиями и плюясь в каждого, кто к ней приближался.

Ральф и Стивен послали коней в толпу.

– Освободите дорогу! – возвысил голос Ральф. – Дорогу графу!

Стивен тоже кричал, требуя расступиться, но никто не обращал на них внимания.

* * *

К югу от аббатства земля круто обрывалась к реке. Берег здесь был каменистым, непригодным для погрузки барж и плотов, так что пристани располагались на более удобном южном берегу, в предместье Новый город. Зато северный берег в это время года радовал глаз зеленой порослью кустарника и дикими цветами. Мерфин и Керис уселись на низкий, нависший над водой выступ.

После дождей река поднялась, течение стало быстрее. Мерфин понимал, отчего это произошло: русло значительно сузилось против прежнего. Все дело было в берегах. Раньше, в его детстве, бо́льшая часть южного берега представляла собой широкую заиленную полосу, за которой простиралась болотистая местность. Тогда река текла плавно и величаво, и мальчишкой он переплывал ее на спине с берега на берег. Однако новые пристани, защищенные от паводков каменными стенами, сузили русло, и то же количество воды устремлялось ныне словно в малую воронку, а вода неслась стремглав, будто торопясь поскорее миновать мост. За мостом река снова расширялась, и около острова Прокаженных течение замедлялось.

– Я сделал кое-что ужасное, – признался Мерфин.

К несчастью, сегодня Керис была особенно хороша, в своем темно-красном льняном платье, и ее кожа словно светилась изнутри. В соборе она разозлилась из-за суда над Полоумной Нелл, но теперь казалась разве что озабоченной, и оттого вдруг сделалась какой-то уязвимой; у Мерфина засосало под ложечкой. Керис не могла не заметить, что он всю неделю избегал смотреть ей в глаза. Но его признание будет, пожалуй, хуже всего того, что она успела себе навоображать.

Он ни с кем не разговаривал после ссоры с Гризельдой, Элфриком и Элис. Никто даже не знал, что его дверь погибла. Мерфину очень хотелось с кем-нибудь поделиться, но он сдерживался. С родителями откровенничать не было смысла: мать примется рассуждать, что да как, а отец лишь посоветует быть мужчиной. Конечно, можно было бы потолковать с братом, но после той драки с Вулфриком их отношения стали прохладнее. Мерфин считал, что Ральф повел себя недостойно, и брат это знал.

Признаваться Керис в допущенной глупости было страшно. На мгновение Мерфин задумался, в чем причина этого страха. Он вовсе не боялся того, что она может сделать, когда узнает правду. С Керис станется облить его презрением – в этом она, без сомнения, хороша, – но вряд ли скажет что-то такое, чего он сам не внушал бы себе всю неделю.

Он вдруг понял, что боится сделать ей больно. Мерфин мог стерпеть ее гнев, но причинять ей страдания было для него невыносимо.

– Ты еще любишь меня?

Юноша не ожидал такого вопроса, но ответил сразу:

– Да.

– Я тоже тебя люблю. Со всем остальным мы справимся вместе.

Как бы он хотел, чтобы Керис оказалась права. На глазах выступили слезы сожаления, и Мерфин отвернулся, чтобы Керис ничего не заметила. По мосту брела многолюдная толпа, следуя за медленно двигавшейся повозкой; ну да, Полоумную Нелл гнали кнутом к перекрестку Висельников в Новом городе. Мост и без того запрудили отъезжающие торговцы со своими повозками, и давка была неизбежна.

– Что случилось? Ты плачешь?

– Я был с Гризельдой, – резко сказал он.

Керис разинула рот.

– С Гризельдой? – с сомнением переспросила она.

– Мне очень стыдно.

– Я-то думала, с Элизабет Клерк.

– Она слишком гордая, чтобы предлагать себя.

Тут Керис задала вопрос, который смутил Мерфина:

– А, так ты пошел бы с нею, если бы она предложила?

– Я не это имел в виду!

– Гризельда! Пресвятая Дева Мария, я думала, что достойна большего.

– Конечно, достойна!

– Lupa[29], – коротко высказалась Керис.

– Она мне даже не нравится. Это было так противно.

– По-твоему, от этого мне легче станет? Хочешь сказать, что не извинялся бы, если бы тебе понравилось?

– Да нет же!

Керис будто нарочно все истолковывала превратно, и Мерфин был близок к отчаянию.

– А что на тебя нашло?

– Она плакала.

– А, чудесно! Значит, ты теперь будешь утешать каждую девушку, которую застанешь в слезах?

– Да погоди ты! Я просто пытаюсь объяснить, как все случилось. Я сам не хотел…

Чем больше он оправдывался, тем сильнее становилось ее презрение.

– Не пори чепухи. Раз не хотел, ничего бы не было.

– Пожалуйста, послушай! – раздраженно воскликнул Мерфин. – Гризельда меня соблазняла, я отказался. Потом она заплакала, я обнял ее, чтобы успокоить, а потом…

– Будь добр, избавь меня от отвратительных подробностей. Я ничего не хочу знать.

Мерфину стало обидно. Он сознавал, что натворил дел, и ждал, что Керис рассердится, но вот презрение ранило.

– Ладно.

Мерфин умолк, но Керис его молчание не устраивало. Она сурово посмотрела на Мерфина и спросила:

– Что-то еще?

Он пожал плечами.

– Чего воздух сотрясать? Ты переиначиваешь все, что я говорю.

– Просто не хочу выслушивать жалкие оправдания. Но ты сказал мне не все.

Мерфин вздохнул.

– Она беременна.

Керис снова его удивила. Ярость сгинула бесследно. Лицо девушки, до того искаженное негодованием, вдруг сделалось умиротворенным. Во взгляде осталась лишь печаль.

– Ребенок… У Гризельды будет ребенок от тебя.

– Может, этого и не случится. Иногда…

Керис покачала головой.

– Гризельда здоровая и хорошо питается. Никаких причин для выкидыша.

– Я ей этого не желаю, – произнес Мерфин, не вполне уверенный, что говорит правду.

– Что же ты собираешься делать? Это твой ребенок. Ты будешь любить его, даже ненавидя мать.

– Мне придется жениться на ней.

Керис обомлела.

– Жениться? Но ведь это навсегда.

– Я зачал ребенка, мне и заботиться о нем.

– Но провести всю жизнь с Гризельдой!..

– Знаю.

– Нельзя этого делать. Подумай. Отец Элизабет Клерк не женился на ее матери.

– Он был епископом.

– А Мод Робертс со Слотерхаус-дич? У нее трое детей, и все знают, что их отец – Эдвард-мясник.

– Мясник уже женат, у него четверо своих детей.

– Но не всегда люди женятся. Ты можешь жить, как жил раньше.

– Нет, не могу. Элфрик вышвырнет меня.

Она задумалась.

– Ах вот как! Ты уже говорил с Элфриком.

– Говорил? – Мерфин поднес руку к опухшей щеке. – Я думал, он убьет меня.

– А что моя сестра Элис?

– Орала как резаная.

– Выходит, и она знает.

– Да. Говорит, я должен жениться на Гризельде. Твоя сестра всегда была против нас с тобой. Не знаю почему.

– Она выбрала тебя для себя, – пробормотала Керис.

«Вот так новость, – подумал Мерфин. – Чтобы надменная Элис положила глаз на какого-то подмастерье?»

– Я ничего такого не замечал.

– Потому что не глядел в ее сторону. Оттого-то она теперь такая злая. Элис вышла за Элфрика, чтобы досадить тебе. Ты разбил сердце моей сестре, а теперь разбиваешь мне.

Мерфин отвернулся. Он никогда не считал себя сердцеедом. Почему же так нелепо выходит? Керис молчала. Юноша мрачно уставился на реку и на мост.

Толпа застыла, ни вперед, ни назад. У южного конца моста застряла тяжелая повозка, груженная тюками с шерстью; наверное, колесо сломалось. Та повозка, за которой плелась Полоумная Нелл, не могла двигаться дальше. Вокруг обоих повозок мельтешили люди, кто-то залез на тюки, чтобы лучше видеть. Граф Роланд со свитой тоже пытался выбраться из города. Он сидел верхом у противоположного конца моста, но даже его присным не удавалось разогнать людей. Мерфин заметил брата Ральфа на гнедом коне с черной гривой. Приор Антоний, очевидно пришедший проводить графа, заламывал руки в полном смятении, а люди Роланда верхом теснили горожан, тщетно пытаясь проложить дорогу своему господину.

Мерфин вдруг встревожился. Что-то было не так, он это чувствовал, хотя сначала не понял, что именно. Юноша повнимательнее присмотрелся к мосту. В понедельник он заметил трещины на могучих дубовых балках, что тянулись от быка к быку и были скреплены железными скобами на местах трещин. Его самого к этой работе не привлекали, поэтому раньше Мерфин не очень-то приглядывался к скобам. Помнится, в понедельник он спросил себя, отчего продольные балки могли потрескаться. Ведь трещины появились не на крайних пролетах, как можно было ожидать, если бы дерево подгнило от времени; нет, потрескались те балки, что касались центрального быка, хотя возле него течение должно быть слабее.

Он не задумывался над этой задачей с понедельника – голова была забита иными заботами, – но теперь нашел логичное объяснение. Похоже, что основной бык не столько поддерживает балки, сколько, наоборот, тянет их вниз. Но отсюда следует, что по какой-то причине опора быка становится тоньше. Стоило это сообразить, юноша сразу догадался, как такое могло произойти. Усилившееся течение реки вымыло грунт под быком.

В детстве Мерфин бродил босиком по песчаному берегу, и, когда стоял в воде, позволяя той мочить ему пальцы, набегающие волны вытягивали песок из-под ног. Это всегда приводило мальчика в восторг.

Если он прав, то основной бык не имеет опоры снизу, просто свисает с моста – отсюда и трещины. Железные скобы Элфрика не помогли – скорее напротив: усугубили положение, так как мосту теперь не обрести устойчивость заново под собственным весом.

Мерфин прикинул, что второй, парный бык, ниже по течению, еще стоит на грунте. Течение, конечно же, давит на первый, а вот второму достается куда меньше. Словом, пострадал всего один бык, остальная же конструкция кажется достаточно прочной, чтобы удерживать мост. Тут главное – не допускать перегрузок.

Но сегодня трещины показались ему шире, чем в понедельник. Понять почему, труда не составило. На мосту столпились сотни людей, их было намного больше обычного, а если еще учесть тяжело груженную тюками шерсти повозку, на которую взобрались два десятка человек…

Сердце Мерфина стиснул страх. Он осознал, что мосту не выдержать такой тяжести.

Юноша смутно различал голос Керис, но смысл ее слов не доходил до сознания, пока девушка не воскликнула:

– Ты меня даже не слушаешь!

– Будет беда, – пробормотал юноша.

– Ты о чем?

– Нужно согнать всех с моста.

– Ты спятил? Они мучают Полоумную Нелл. Даже граф Роланд не может проехать. Тебя никто не станет слушать.

– Я боюсь, что мост рухнет.

– Ой, смотри! – Керис внезапно вытянула руку. – Видишь, кто-то бежит по дороге из леса на том берегу.

«Да при чем тут это», – раздраженно подумал юноша, но проследил за направлением указующего пальца Керис. К южному концу моста бежала молодая женщина, ее волосы развевались на бегу.

– Кажется, это Гвенда, – проговорила Керис.

Женщину настигал мужчина в желтой блузе.

* * *

Никогда прежде Гвенда не испытывала такой усталости.

Она знала, что на длинных расстояниях лучше всего чередовать бег и ходьбу: двадцать шагов бегом, двадцать шагом. Полдня назад, когда заметила Сима, она поначалу двигалась именно так. На какое-то время она потеряла Сима из виду, но затем дорога вновь пошла в горку, открывая на обозрение местность позади, и Гвенда увидела, что торгаш использует тот же трюк. Миля сменялась милей, час следовал за часом, и Сим нагонял ее. Ближе к полудню девушка поняла, что при такой скорости он догонит ее раньше, чем она доберется до Кингсбриджа.

В отчаянии она свернула в лес, но далеко от дороги не отходила, боясь заблудиться. Вскоре она услышала шаги и тяжелое дыхание и сквозь деревья разглядела Сима. На ровном участке дороги он догадается об ее хитрости. Так и вышло: спустя некоторое время торгаш вернулся.

Гвенда стала углубляться в лес, каждые несколько минут останавливаясь и прислушиваясь. Ей долго удавалось ускользать, ведь Симу приходилось прочесывать лес по обе стороны дороги, чтобы убедиться, что он не пропустил какого-то укрытия. Но и сама она тоже двигалась медленно, потому что вынуждена была продираться сквозь подлесок и стараться при этом не отходить слишком далеко от дороги.

Услышав в отдалении гул множества голосов, Гвенда поняла, что город совсем близко, возвратилась к дороге и осторожно выглянула из-за кустов. Дорога пустовала в обе стороны, а в четверти мили к северу торчала башня собора.

Почти добралась.

Тут раздался знакомый лай и из придорожных кустов выскочил Скип. Девушка погладила пса, и тот весело завилял хвостом и стал лизать хозяйке руки. На глазах у нее выступили слезы.

Сима не было видно, и Гвенда отважилась выйти на дорогу. Несмотря на усталость, она возобновила прежний ритм движения: двадцать шагов бегом, двадцать – шагом. Теперь рядом бежал счастливый Скип, решивший, что это новая игра. Всякий раз, меняя шаг, девушка оборачивалась через плечо, и на третий раз увидела Сима.

Торгаш был всего в нескольких сотнях ярдов позади.

Отчаяние накрыло волной: захотелось лечь на землю и умереть, – но она уже достигла предместий, спасение совсем рядом. Гвенда заставила себя двигаться дальше, попыталась побежать быстрее, однако ноги не слушались. Лучше всего давался медленный бег вперевалку. Ноги саднило. Опустив голову, она заметила, что сквозь дырявые башмаки сочится кровь. У перекрестка Висельников Гвенда углядела впереди, на мосту, огромную толпу. Все смотрели куда-то в сторону, никто не обращал внимания на Гвенду, которая, спасая свою жизнь, бежала из последних сил. Сим-торгаш нагонял.

У нее был при себе только маленький ножик, годный разве что разрезать жареного зайца, но вряд ли способный отпугнуть сильного мужчину. Как жаль, что у нее не хватило духу вытащить тот длинный кинжал из головы Олвина. Если бы вытащила, не осталась бы беззащитной.

Гвенда двигалась вдоль ряда убогих домиков предместья, где обитали люди, не имевшие средств поселиться в городе; с другой стороны раскинулось принадлежавшее аббатству пастбище Лаверсфилд, Поле Влюбленных. За спиной слышалось хриплое, неровное дыхание Сима, такое же как и ее собственное. Страх придал девушке сил на последний рывок. Залаял Скип, но не грозно, а трусливо: пес не забыл камень, разбивший ему нос.

Перед мостом растеклась лужа липкой грязи, взбитой башмаками, копытами и колесами повозок. Гвенда перешла лужу вброд, желая всем сердцем, чтобы более тяжелый Сим увяз поглубже.

Наконец она добралась до моста, протолкалась в толпу, менее плотную с этого края. Все пялились туда, где тяжелая, груженная шерстью повозка мешала проехать другой, запряженной одиноким волом. Нужно попасть в дом Керис, до которого почти подать рукой.

– Пустите меня! – кричала Гвенда, протискиваясь вперед.

Кажется, ее расслышал всего один человек. Он повернул голову на ее крик, и она узнала своего брата Филемона. Обеспокоенный брат раскрыл рот в беззвучном крике, попробовал пробиться ей навстречу, но тщетно – толпа не пускала их обоих.

Гвенда попыталась проскользнуть мимо пары волов, впряженных в повозку с шерстью, но один вол тряхнул могучей башкой и девушку откинуло в сторону. Она потеряла равновесие, и в этот миг большая рука больно схватила ее за плечо. Она поняла, что попалась.

– Я поймал тебя, дрянь, – выдохнул Сим, притянул девушку к себе и сильно ударил по лицу. У нее не осталось сил сопротивляться. Скип слабо цапнул Сима за пятку. – Больше тебе от меня не уйти.

Гвенду захлестнуло отчаяние. Все оказалось зря: совращение Олвина, убийство, много миль бегом. Она снова очутилась там, откуда бежала, – в плену у Сима.

Тут мост как будто шевельнулся.