Читать книгу Несчастные девочки попадают в Рай - Кэрри Прай - Страница 11

Ох, это было незабываемое лето

Из вечно пререкающихся ребят, мы превратились в дружную четверку. И пусть мои чувства было трудно назвать дружескими, я пыталась. Честно.

Мальчишки Соколовы были теми еще заводилами. Благодаря ребятам, наши серые будни превратились в нечто невероятное яркое и радужное. Никогда бы не подумала, что обугленная картошка может быть такой вкусной, а «Квадрат» – поистине увлекательная игра. А что говорить о тарзанке? Падать с импровизированного аттракциона не в воду, а в пушистую траву смогла даже я. И было все равно, что потом, мелкие порезы и ссадины на коже жутко чесались. Ну, а про игру в карты на желания я вообще молчу. Свой проигрыш и первое задание я помню до сих пор. Мне нужно было поцеловать Пашку, Нинку, Каштанку, а потом и Соколовых. Не по—настоящему, лишь в щечку, но какие прекрасные были эти секунды.

– Давай, Саня, твоя очередь, – призывала Нина, чувствуя себя главным знатоком в игре «Сифа». – На счет «три», мы разбегаемся. Не запыхайся.

– Вы и минуты не продержитесь, черепахи, – отвечал он.

Я убегала от Соколова старшего так, будто от этого зависела моя жизнь. Адреналин. Скорость. Визг застывает в горле, а тело радует тебя неожиданными способностями. Потрясающе.

Руки постоянно смердели «Американской вонючкой», потому что, когда ты воруешь чужую малину, ты не срываешь аккуратно по ягодке, а ломаешь целые ветви и, свесив язык на плечо, с гордостью убегаешь, словно провернул кражу века. Десяток домов пострадало от нашего вандализма. Впрочем, я не жалею.

Но самым трогательным поступком было то, что мальчишки восстановили домик на дереве. Нина долго ворчала на меня, потому что секретное место стало общим достоянием, но в итоге сдалась. Такого домика на дереве дети цыган даже вообразить не могли – он походил на гигантский скворечник, только новый, с окошками и крепким полом.

Да, Соколовы редко разделяли наши девчачьи игры, но было кое—что, что нравилось нам всем – походы. Мы блуждали по лесу целыми днями, выискивая различные пещеры и норы зверей.

Вооружаясь ножом и рогаткой, Сашка мечтал встретить кабана или фазана. Признаться честно, меня смущала его тяга к убийству, и я всегда закрывала глаза, когда тот вспарывал змей, а потом цинично жарил их на костре. Я так и не решилась попробовать сей деликатес, а вот ребята жевали его с удовольствием. Так, будто никогда не ели мяса.

– Чистый белок, – приговаривал Сема, с трудом проглатывая карябающий горло кусок. – Вкуснятина.

– Только соли не хватает, – морщилась Нина.

– Ага, как и волос на твоей голове.

– Ага, как и мозгов в твоей голове.

Мы сдружились. По—настоящему. Несмотря на то, что были совершенно разными. Нас связывало что—то невидимое и очень крепкое. И вообще, все эти совместимости по датам рождения, знаком зодиака, половому признаку – полнейшая бутафория. Главное, в чем друзья должны быть действительно совместимы, так это взгляды. Ведь, если твой товарищ в упор не видит очертание гиппопотама на облаке или не считает с гордостью синяки после обстрела ранетками, то к чему вся эта дружба?

Пашка же не чаял души в Семене и гордо носил придуманное им прозвище – Матрос. Впрочем, новое звание и дырявая тельняшка очень гармонировали. Семка действительно уделял мальцу больше времени, нежели мы, и это было весьма трогательно.

Соколов младший мог сутками «топить» Пашку в бочке, развивая его дыхательную способность. Минута с хвостиком – таков был рекорд братца.

– Я воды наглотался, – откашлявшись, жаловался Паша.

– Плохо, – констатировал Сема. – Теперь, у тебя в желудке головастики заведутся.

– Фигасе! Во мне будет аквариум?

– Ненадолго. До первого заседания.

– Что еще за заседание?

– Ну, знаешь, мы часто выделяем продукты жизнедеятельности во внешнюю среду. Короче, после сытного обеда, твой аквариум попадет в другой аквариум и… Черт! Матрос, давай закроем эту тему, хорошо?

Все было просто прелестно, кроме того, что Саша и Семен постоянно соперничали. Практически во всем. Кулачный бой? Не вопрос! Пройтись босыми ногами по раскаленным углям? Ради бога! Проклятье, да они даже мылись на скорость! По—детски и глупо. Но, кто я такая, чтобы осуждать их? Ведь, отчасти, провокатором этих стычек была именно я. Ох, не легкая это доля, скажу я вам.

– Злата никогда не встанет на твой плот, – уверенно заявлял Сема, пиная сооружение из досок, который сделал Саша. – Он развалиться при первом спуске по течению. Трухло.

– Да? Думаешь держаться за твой дырявый баллон безопаснее?

– В сто раз.

– Ну, пусть тогда Злата сама решает, с кем поплывет.

– Злата?

А потом началась школа. Я, Нина и Сема учились вместе, а вот Саша был на класс старше. Теперь, я ждала перемены, как никогда прежде, потому что на эти несколько минут мы снова становились одной командой. Но, главной проблемой стала моя новая классная руководительница – Жанна Анатольевна, а по совместительству мама Соколовых. Эта женщина не возлюбила меня с самого начала, а когда узнала, что ее сыновья не по делу враждуют, то сразу же клеймила меня «коварной интриганкой».

– Что ж, Цветкова, сейчас посмотрим, как хорошо ты знаешь биографию Булгакова, – ядовито протягивала учитель, держа меня возле доски, в надежде высмеять. Снова. – Говори, что знаешь.

Как следует, набрав воздуха в легкие, я начинала тараторить:

– Булгаков Афанасий Михайлович, родился 1891 году, написал такие романы, как «Собачье сердце», «Мастер и Маргарита» и…

– Стоп, стоп, стоп, – стуча карандашом по столу, перебивала меня Жанна. – Афанасий Михайлович? Афанасий?! – она нарочно делала акцент на моих ошибках и целенаправленно игнорировала успехи.

Каждый раз, когда мне устраивали унизительный допрос, мой «добродушный» класс закатывался злорадным смехом, а особенно захлебывался желчью Вася Рыбин. Несмотря на братьев Соколовых, он все же умудрялся задевать меня при любом удобном случае. И могла бы я пожаловаться ребятам, но, боюсь, добром бы это не закончилось, а проблем в школе у меня хватало и без этого.

На школьной комиссии, мной заинтересовался целый консилиум докторов, но никто так и не смог назвать действительную причину моей аллергии. Я продолжала чихать от меловой, цветочной, да и вообще обычной, пыли. А на осеннем субботнике, когда меня заставили отмывать парты от непристойных надписей, обычная «Суржа» вызвала такую сыпь, что последующие две недели мне пришлось ходить в перчатках. Более того, писать в них диктанты и играть в волейбол.

– Ой, смотрите, заразная идет, – тыча в меня пальцем, кричал Рыбин. – Я слышал, что если до нее дотронуться, то кожа волдырями покроется.

– Ублюдок, – плевалась Нина. – Не слушай его, Златка. Он уже не знает, как до тебя докопаться.

Я привыкла к подобным насмешкам, поэтому практически не обращала на них внимания. Практически. Злые колкости еще по несколько часов прокручивались в моей голове: «Заразная», «Больная», «Чесотка», «Чумка» и еще куча инфекционных прозвищ, от которых приходилось отмахиваться, как от надоедливых мух.

Неизменным остались только наши взаимоотношения с дедушкой, он все так же ходил на охоту, сутками пропадал на рыбалке, да на огороде. Порой мне казалось, что он ищет любой повод, чтобы мы с Пашкой ему не докучали. А когда наступила зима, рыбалка на льду стала единственным возможным увлечением дедушки.

– Опять уходишь? – разочарованно спрашивала я, глядя, как дедушка натягивал валенки.

– Да, внучка. Не сидится мне дома. Ты живность накорми. И Пашку не забудь. Вечером буду.

На «День всех влюбленных», во время школьной дискотеки, со слезами на глазах, я наблюдала за девчонками, которые хвастались полученными открытками. Мои же руки пустовали.

– Желаю тебе красивую прическу и большую грудь, – по слогам читала Нина, держа в руках клочок бумаги в форме сердца. – С любовью, Сема. Вот придурок! Нужно пожелать ему мозгов и скорейшего исчезновения!

Обида душила меня. Только потом я узнаю, что все адресованные мне открытки украл Рыбин. Как сказал Колька Лагута, он сжег их, а потом еще долго изображал танец изгоняющих демонов. Жаль, что главный демон сам себя изгнать не мог. Не—на—ви—жу.

Впрочем, когда я вернулась домой, то все расстройство, как рукой сняло.

– Смотри, Златка, это тебя Саша передал, – брат протянул мне деревяшку, на которой было выжжено сердце, а внутри маленькие месяц и гроза.