Читать книгу Несчастные девочки попадают в Рай - Кэрри Прай - Страница 5

Наутро, из окна рисовалась весьма интересная картина.

– Деда, Пашка опять обоссался! – предупредила я, глядя как несносный братец, в надежде высушить свои трусы, ракетой носиться по двору. Наивный мальчуган решил, что избежит позорного выговора.

– Эх, гаденыш! – снизу послышался грохот посуды. – Теперь еще и матрас сушить! Ей богу, хоть ведро к жопе привязывай!

Вместо того, чтобы отправиться на прогулку с первым пением петухов, я перерывала комнату, дабы найти свой выходной платок – подарок мамы. Погода была пасмурной, и платок послужил бы мне отличной накидкой, но он словно растворился.

– Да уж, хозяйство вести – не хреном трясти! – приговаривал на весь дом дедушка. – Пашка, где тебя носит?!

Я с грустью посмотрела на свое отражение в пыльном зеркальце. Русые волосы с неестественной волной полагалось снова заплести в косу – дедушка запрещал ходить с распушенным. Бледно—зеленые глаза отдавали краснотой от недосыпа, а глубокая вмятина на щеке от подушки не сойдет и до вечера.

Влетев в старое платье с цветными треугольниками, я спустилась на кухню. В нос ударил запах пригоревших яиц.

– Помощь нужна? – для приличия поинтересовалась я.

Стоя у печки, дед возился с завтраком.

– Не—а, Златка, – отказался он. – Иди, гуляй. А Пашке передай, чтоб далеко не убегал. Научу его дрова рубить. Хоть толк с него будет.

– Хорошо. Передам.

Выйдя во двор, я искала глазами брата, но обнаружив его, закричала:

– Куда полез, дурень?!

В одних трусах и тельняшке, он обезьяной висел на заборе, собираясь перелезть на соседний двор.

– Я грушу хочу, – бубнил он, перекидывая ногу через колючую сетку. Закинутые на забор тряпки попадали в траву. Казалось, что еще немного и неустойчивая конструкция попросту рухнет.

От дурноты голова закружилась.

– Какую еще грушу, олух? – поджав губы, прорычала я.

– Соседскую. У них полное ведро. А я из—за тебя, вообще фруктов не нюхаю.

– Я тебе сейчас так понюхаю…

Убедившись, что нас никто не видит, я подбежала к брату и схватила его за ногу.

– Слезай, – приказала я сквозь зубы. – Сейчас же.

Мои пальцы вонзились в его тонкую щиколотку.

– Пусти, Зося, – сморщившись в лице, потребовал он. – Никто пропажи не заметит.

– Или ты спускаешься… или гореть твоей заднице от дедовского ремня.

– Ну, сестричка, пожалуйста!

Я сделала строжайшее лицо и принялась считать:

– Раз, два…

Мальчишка опечалено вздохнул.

– Ладно, ладно. Только отпусти. Я сам слезу.

Я отпустила его ногу, задрала голову к небу и протяжно выдохнула. И за что он мне?

Пашка лихо спрыгнул на землю, только вот на землю соседскую. Белобрысая шевелюра козликом поскакала по огороду.

– Пашка! – взвизгнула я и припала лицом к забору. – Вернись!

Пятилетнее подобие на человека бесстрашно прополз в чужой сад, нырнул в зеленое ведро и достал спелую грушу.

– Опля!

– Паша, назад, – вполголоса позвала я, в страхе что его заметят, но братец, почувствовав себя первоклассным воришкой не спешил возвращаться.

– Злата—вата, гуталин. На носу горячий блин, – пританцовывал идиот с набитым ртом.

Стыд и страх сковали меня. Отвернувшись, я стала молиться, чтобы хулиган вернулся незамеченным. А главное, чтобы дед этого не видел. Отчасти я была виновата в том, что происходит.

– Ай! Ой!

– Попался!

Когда за спиной послышался посторонний голос, мое сердце дрогнуло. Сглотнув, я обернулась.

– Пусти, – корчился от боли Пашка.

Парень, державший братца за ухо, не щадил сорванца. Извиваясь, Пашка на цыпочках водил хороводы вокруг соседа.

– Пустить? – усмехнулся парень, а потом отвесил ему смачного пенка. – Ты хоть знаешь, что за воровство бывает? А, матрос?

– Всего лишь груша. Жалко, что ли?

По всей видимости, Пашка не понимал всю мерзость своего поступка и не стеснялся дерзить.

– Тебя мне жалко, матрос, – посмеялся парень. – Груши, ведь, немытые.

– Фигасе! И что мне теперь будет?

Поправив кепку козырьком назад, парень задумался.

– Хм. По—разному бывает. Иногда, черви в животе заводятся. Иногда, поросячий хвостик вырастает, – он запнулся. – Спорим на щелбан, что не хрюкнешь?

Сосед явно издевался над мальчуганом.

– Кто спорит – тот говна не стоит! – Пашка был любителем дразнилок, но и парень оказался не промах.

– Кто спора боится – тот в какашках копошится!

Мне пора было вмешиваться.

– Отпусти его, пожалуйста, – жалобно пропела я. – Он еще маленький. Глупый.

Парень поднял голову и удивленно моргнул. Он и предположить не мог, что за ними наблюдают.

– А ты кто? Подельник?

– Златка! Сестренка, помоги! Он мне ухо сейчас оторвет!

– Так это сестра твоя, матрос? – догадался парень. – Что ж, у тебя появился шанс на свободу.

Он посмотрел на меня и его голубые глаза сверкнули.

– Как думаешь братца выручать? – его губы дрогнули в хитрой улыбке. – Предложения есть?

Я видела его впервые.

Высокие скулы. Светлые глаза. Пухлые губы. Из—под черной кепки торчали темные волосы, а от широкой улыбки на щеках появились ямочки. Майка, цвета пыльного снега, прикрывала потертое трико, зато открывала рельефные руки. И пусть одежда на нем была простая, сам же парень был непрост.

– Послушай, я извиняюсь за брата. В семье не без урода, понимаешь? Он дурачок у нас.

– Сама дура! – огрызался глупый братец.

Я сжала руки в кулаки, представляя в них тонкую шею. Клянусь, как только все закончиться я удушу его. Разорву на куски и скину в компостную яму. На заборе повешу и выбью, как пыльный ковер.

– Отпустишь? – я с надеждой посмотрела на парня, и тот вскинул темными бровями.

– Отпущу, – подозрительно быстро согласился он, но мальца не выпускал. – Только если ты кувыркнешься.

– Что?

– Кувыркнись, и он свободен.

Я могла бы расценить это за шутку, только вот лицо его было серьёзным.

– Я не цирковой осел, – мои руки скрестились на груди. – Пусть кто груши трескал, тот и кувыркается.

Вздохнув, он равнодушно потряс плечами.

– Как знаешь, – на этих словах он вывернул руку, и мальчишка завопил на всю округу.

Я поморщилась от пронзительного крика. Если дедушка узнает о содеянном, Пашке будет незачем волноваться за свои уши, потому что их попросту не станет.

Мне было четырнадцать, и я была слишком доверчива. А еще моему «великодушию» можно было только позавидовать.

Закрыв глаза, я прокляла мелкого подлеца.

– Хорошо, хорошо. Я кувыркнусь.

Самодовольный парень наградил меня вынуждающим взглядом. Ох, их ждало незабываемое представление.

Ладони коснулись влажной травы. Макушка воткнулась в землю. И, как говорит Пашка: «оп—ля» – дело сделано.

Унизительно приземлившись, я отряхнула платье и поднялась на ноги.

– Доволен? – буркнула я, и с волос попадали сухие листья.

На секунду оба ребят замерли, словно увидали фокус века.

А потом, сосед прыснул от смеха:

– В натуре? Я ведь пошутил! Если бы я знал, что ты на самом деле кувыркнешься, попросил бы тебя задрать юбку!

Мои щеки вспыхнули. Наиглупейшая шутка. Наиглупейшая ситуация. Наиглупейший брат.

– Ладно, беги, Матрос. А сестре «спасибо» скажи, – отпустив Пашу, продолжал хихикать парень.

Довольный Пашка побежал ко мне навстречу, при этом крутя пальцем у виска.

– Фигасе, Златка! Вот ты – дуреха! Кто ж по приказу кувыркается?

Я буквально слышала, как скрипят мои зубы. Но, слишком рано расслабилась, так как в нашем «театре» появился еще один зритель.

На крыльцо вышел парень – ночной гитарист и, сунув руки в карманы, одним лишь взглядом потребовал объяснений.

– Радуйся, брат! – воскликнул парень в кепке. – Не соседи у нас – циркачи!

– Да ну? – усмехнулся второй.

– Еще какие! Я таких клоунов давно не видел!

Дружный смех парней, поддержал мой недалекий братец. Кажется, его маленькая голова в действительности была напичкана опилками.

Сгорая от стыда, я схватила Пашку за шиворот и поволокла в дом. А вот выйти на улицу смогла только тогда, когда убедилась, что соседний двор пустует.

***

Дом Нины Павленко находился на другом конце улицы. Отец Нины – дядя Гриша, был мастером на все руки, поэтому двухэтажное жилище с расписными окнами и резными дверями, выделялось на фоне других неказистых домиков, хотя жили они скромно. Как и все в Каменке.

– Здравствуйте, теть Зин!

Загнувшись буквой «г», Нинкина мать ковырялась в огороде, что было для нее привычным делом. И, кажется, любимым.

– Привет, Златка, – поздоровалась она, не отвлекаясь от сорняков.

– Нинка дома?

– А черт ее знает, где она лазает! Как услышала, что я на грядки, сразу же свинтила! Ее дело телячье, нагадила – стой! Все ждет, пока за ней приберутся!

Проскочив мимо тявкающего «Шарика», я подошла к сараю – месту, где обычно пряталась Нина, когда начинало попахивать работой, и нырнула внутрь.

В пыльном помещении было темно, а просачивающийся сквозь деревянные стены свет, рассекречивал клубы табачного дыма.

– Эй, ты здесь? – тихо позвала я, заглядывая за дымящуюся кучу сена. – Это я. Злата.

В эту же секунду показалось недовольное лицо подруги.

– Блин, я что, окурок зря забычковала? Разве можно так пугать?

Теперь, недовольную гримасу состроила я.

– Ты опять за старое? Попадешься, ведь.

– Отец обронил, вот я и соблазнилась, – оправдалась она. – Это последняя. Честно.

Убрав все улики и проветрив помещение, мы незаметно перелезли забор и через несколько минут оказались на местном кладбище.

Мы всегда гуляли здесь, если не хотели видеться с другими ребятами. Разрушенные памятники не пугали нас. Совсем. Наоборот, нам нравилось заходить на чужие могилы и фантазировать: Какой была жизнь этого человека? Был ли он счастлив? Богат? Были у него дети и кем работал? Любил ли море и поспать? А вдруг, он занимался черной магией и, встав на проклятую землю, мы обрекаем себя на несчастливую жизнь?

– Интересно, а когда мы умрем, то куда попадем? В Рай или Ад? – поставив ногу на оградку, Нинка поправляла дырявые гольфы.

Я села на траву и скрестила ноги.

– Ну, мы ведь хорошие люди, значит, в Рай, – предположила я. – Но имей в виду, там не переносят курильщиков.

– Тоже мне, – фыркнула Нина, усаживаясь рядом со мной. – У меня вот аллергия на перья. Как тогда быть с ангелами?

– Не думаю, что ради тебя они съедут на соседнее облако, – усмехнулась я. – А что касается меня, то с моей обширной аллергией, мне нигде места не найдется. В Раю я ослепну от яркого света, а в Аду задохнусь от копоти.

– Тогда какой смысл в смерти, если ты будешь мучиться так же, как мучилась при жизни?

Ох, Нина была мастером каверзных вопросов. Ее мало интересовала наука, а вот загробный мир поглощал Нину своей неизвестностью. Порой кожа покрывалась мурашками от ее вопросов, а ненормальный интерес – пугал.

Посторонние шорохи в кустах отвлекли нас от увлекательной беседы.

– Ты слышала? – с опаской спросила я. – Или мне мерещится?

– Медведь? – предположила Нинка, аккуратно оглядываясь по сторонам.

– Ну тебя.

Через мгновение из кустов выпрыгнул Васька Рыбин и злостно прорычал.

Оглушенные собственным визгом, мы бросились врассыпную.

– Чего орете, дурехи? – рассмеялся Рыбин. – Человека никогда не видели?

Нинка наморщила веснушчатый нос и ткнула в одноклассника пальцем.

– Ты – не человек, Рыбин! Ты – коровья куча, которая появляется под ногами в самый ненужный момент!

– Я—то? Куча?

– Да, и пахнешь так же.

Я тихо рассмеялась в ладошку, отчего Рыбин помрачнел в лице. Лидер всего класса, отпетый хулиган, забияка, победитель соревнований по волейболу и всего лишь сын местного участкового, он просто не мог потерпеть такого унижения.

– А ты чего ржешь, кобыла серая? – пренебрежительно гаркнул он, и я сразу замолчала.

За меня вступилась Нина.

– Ой, ой. А не ты ли этой «кобыле» любовные записки подкидываешь?

На его золотистой шевелюре выросла агрессивная холка.

– Еще чего? Больно надо!

Сколько себя помню, Васька Рыбин не давал мне проходу. В первом классе он измазал мой стул синей пастой. Едкие чернила не отстирались, поэтому целый год моя форма была поводом для насмешек и гадких шуточек. В третьем классе, он изобразил меня на школьной доске и подписал: «Подмышка». Это глупое прозвище прилипло ко мне на несколько лет. В шестом классе, на уроке физкультуры, он связал шнурки наших с Колькой Лагута кроссовок, отчего я еще долго мучилась от ушиба колена.

Васька Рыбин был еще тем любителем мелких пакостей, а вот Нина, почему—то, считала, что это лишь обычные знаки внимания, прикрытые толстым одеялом фальшивой ненависти.

– Ой, не сачкуй, Рыбин, – отмахнулась Нинка. – Ты влюблен в Златку. Это все знают. Только вот ты ей не нужен.

Наши с Васькой лица стали пунцовыми.

– Влюблен, говоришь? – рявкнул он. – А что ты на это скажешь?

Мальчишка полез в карман и достал оттуда дохлого воробья, а следом на землю упала рогатка.

– Как вам такой подарочек? – сжав бездыханного птенца в руке, он замахнулся.

– Ты вообще идиот? – возмутилась Нина, спрятавшись за моей спиной. И верно, ведь, скорее всего, этот «подарочек» предназначался мне.

Через мгновение на меня набросилась Каштанка. Я всегда поражалась ее способности находить меня в самых укромных местах. Что ж, сейчас она была моим спасением.

Заметив угрожающую позу, собака оскалилась на парня.

– Заткнись, псина, – плюнул Рыбин, хотя глаза его забегали. – А ну, пошла.

Каштанка была слишком умной собакой, чтобы выполнять приказы мерзкого задиры, поэтому наградила его звонким лаем.

Неподдельно ужаснувшись, Рыбин отпрыгнул в сторону. Увидеть страх на его лице было так же непривычно, как если бы Нина надела туфли.

– Убери свою дворнягу, Златка! – приказал он, обороняясь рогаткой.

Ранее неизвестная смелость наполнила меня.

– Сам ты дворняга! В отличие от тебя, у Каштанки есть порода! К тому же, она очень умная и не переваривает таких баранов, как ты. Одно слово, и она вцепиться тебе в горло! – я блефовала.

Несмотря на сильный соблазн, я бы никогда не позволила своему питомцу навредить человеку. И пусть Каштанка была добрейшей собакой, на Рыбина она реагировала слишком резко.

– Я все отцу расскажу! – угрожал Васька, удаляясь все дальше. – Усыпят твою псину! На костре зажарят и цыган накормят!

– Вали – вали, трус! – приговаривала Нинка, тряся кулаком в воздухе. – Еще раз сунешься, получишь!

Когда мальчишка скрылся из виду, мы победоносно расхохотались.

– Вот ты придурок, – усмехнулась Нина. – На кой черт, он с дохлым воробьем таскается?

Я невольно содрогнулась. Мерзкая картина до сих пор стояла перед глазами.

– Не знаю. Не хороший он. Плохой.

И пусть я знала Васю с детства, никогда не переставала его опасаться. В моей копилке было сотня причин, чтобы сожалеть об этом знакомстве.

– Тихо, – указательный палец подруги задержался в воздухе. – Ты слышишь это?

Я нахмурила брови и оглянулась.

– Ну что опять?

– Черти… я слышу, как они в предвкушении натирают ладони. Зуб даю, Рыбин определенно их клиент.

Рассмеявшись, я легонько стукнула ее кулачком в плечо.

– Дурочка.

Хотя, я должна была с ней согласиться. Если куда и предназначено попасть Рыбину, но только не в Рай.

Весь оставшийся день мы с Ниной лазили по кладбищу, купались на дамбе, игрались с Каштанкой и, вымотавшиеся, пошагали домой. Гулять весь день – дело непростое.

Зайдя в собственный двор, я решила, что перепутала ворота. Повязав рубашки на бедрах, соседские парни расправлялись с горой чурок. Я оторопела от такой картины и не сразу сообразила, что застыла на месте.

– Златка, иди воду ставь! Будем чаевничать! – приказал дедушка, складывая дрова в поленницу.

Парни тут же отвлеклись от работы и уставились на меня. Равнодушию гитариста можно было только позавидовать, а вот тот, что в кепке, улыбнулся и сделал издевательский поклон.

На мое глубочайшее удивление, Каштанка проскочила мимо парней и попросту легла на траву, даже не поприветствовав незнакомцев фирменным лаем.

– Что встала, Зося? Слышала, что дед сказал? – возмутился Пашка, деловито расхаживая по двору. – Мужики работают, бабы готовят!

– Заткнись, придурок, – прорычала я, проходя мимо него. – Без сопливых разберусь.

Оказавшись на кухне, я принялась нервно кусать пальцы, словно их намазали медом.

Что соседские парни делают здесь? Что им нужно? Неужели им не хватило моего утреннего позора, так им еще и чай подавай?

Я наблюдала за свистящей струей пара, вылетавшей из железного носика, молясь, чтобы вода не спешила закипать. Ранее неизвестное мне чувство вызывало приступ ненормального смущения и не позволяло выйти во двор.

– Златка, ну где тебя черти носят?! – послышался недовольный голос деда. – Я быстрее помру, чем дождусь тебя!

Скрипя зубами, я взяла поднос с кружками и вышла на улицу.

За деревянным столом уже сидели все четыре работника и пристально наблюдали за моим движением. На секунду мне показалось, что сейчас я опрокину чайник, и кипяток обожжет мне ноги.

– Спасибо, – поблагодарил меня дедушка, когда поднос коснулся деревянной поверхности, и щедро высыпал горсть шоколадных конфет на стол. – Угощайтесь.

Я робко присела на край лавки, потупив глаза в землю. Как по заказу в голове начала играть цирковая мелодия, вызывая незамедлительное покраснение лица.

– Ох, ребятки, помогли вы старому сегодня, – дедушка не скрывал свой благодарности. – В долгу не останусь.

– Ерунда.

– Обращайтесь.

– А я, дед? Я ведь тоже помог?

– Конечно. Ты мастерски растаскал куриное дерьмо по двору.

Деревянный стол затрясся от смешков. Только мне одной было отнюдь не до смеха.

– Златка, ты разве не хочешь познакомиться с моими помощниками? – я вздрогнула от дедушкиных слов и невольно подняла глаза.

Отхлебнув горячего чая, темноволосый парень расплылся в улыбке.

– Я – Сема, – представился он, протянув мне руку. Заметно замешкавшись, я не сразу ответила на его жест.

Его ладонь была влажной и очень горячей. Будто боясь обжечься, я быстро прервала это рукопожатие.

– Злата, – хрипло ответила я, а потом взглянула на второго парня.

Он сидел на другом конце стола, все такой же хмурый и смотрел прямо перед собой, словно перед ним была открыта книга.

– Саша, – безынтересно ответил он, так и не подняв своих глаз.

От него так и разило холодом, что не скажешь про Семена. Глядя на улыбчивого парня, я буквально слышала легкий ветерок, который гуляет у него в голове.

– А меня Паша зовут! – гордо воскликнул братец, словно это кого—то волновало.

– Пашка? Нет, – сняв с себя кепку, Сема надел ее на Пашу. – Ты – Матрос. Молодой юнга.

– Фигасе! Зось, ты слышала? Я – Матрос.

– Здорово, – наигранно возрадовалась я. – Теперь придется посадить тебя на корабль «Непостижимая тупость» и отправить на «Остров дураков».

– Сама тупая! – огрызнулся Пашка, и стол содрогнулся от мощного удара кулака.

– Не смей так говорить сестре, – прорычал дед, испепеляя братца взглядом.

– Ну, дед, она первая начала!

Седовласый Федор почернел от суровости.

– Запомни, никогда не обзывай свою сестру. Она права, только потому что старше. Ясно?

Губы маленького Пашки затряслись. Кинув на стол кепку, мальчишка побежал в дом проклинать меня горько плача в подушку. Так было всегда. Каждый раз, когда Пашка был наказан, он во всем винил меня. Я своими ушами слышала, как ребенок с внешностью ангела, отправлял меня гореть в Аду.

– А сама, как считаешь? – теперь дедушка обратился ко мне. – Правильно делаешь, когда над братом смеешься?

Вместо ответа я снова стала багроветь в лице. Безобидное чаепитие превратилось в семейные разборки. Я терпеть не могла дедушкины нравоучения, поэтому давно нашла действенный способ их обходить – молчать.

Ситуация автоматически сошла на «нет», когда дед устроил допрос нашим новым соседям. Я мало запомнила из того, о чем они разговаривали, потому что внимательно изучала их.

Сема. Красавец. Весельчак. Весьма обаятелен. Харизма, она так и прыскает из него. Притягательная улыбка вызывала зеркальную реакцию. Но, кажется, в этом парне не все так весело. Глаза… в них пляшут чертики. Причем, чертики – злодеи, которой при любом удобном случае забросят тебя в огненный котел.

Саша. Сложно сказать. Отстранен. Холоден. Закрыт. Но, его природа тоже наградила красотой. Только опасной. От него веет мрачной энергетикой, каким—то холодом, от которого пропадает дар речи. Я начинала робеть от одного лишь взгляда. Пусть даже такого краткосрочного.

Нет, я не потеряла слух, разглядывая братьев. Саша был старше меня на год, любил охоту, игру на гитаре и грезил армией. Кажется. А вот Семка не думал о будущем, жил настоящим, обожал авантюры, в которых всегда оставался победителем. Кажется. Одно я запомнила точно: мать Саши и Семы – женщина не из робкого десятка и теперь, она будет преподавать у нас литературу.

Так и не найдя нужное слово, чтобы вставить в их увлекательную беседу, я не придумала ничего лучше, как шататься по двору и лишь изредка подглядывать в их сторону. Признаться честно, мне жутко хотелось поговорить с ними, но врожденная робость была подобна той аллергии, которая мешала жить свободно.

– Саша! Сема! Давайте домой! – позвала их мать, чей голос был похож на воронье карканье. – Ужин стынет!

Необъяснимая грусть окутала меня, ведь я не промолвила ни слова. Не успела. Но, расстроилась еще больше, когда заметила свой выходной платок на дереве. Проказник Пашка соорудил из него флаг «Примирения», что было весьма нелогично.

Я была готова подстричь его налысо, за то, что игрался с маминым подарком. Но больше меня огорчал тот факт, что я никак не могла его достать. Мне не хватало десяти сантиметра росту, чтобы дотянуться до него.

– Держи, – за спиной прозвучал голос, от которого кончики пальцев занемели. Платок, навязанный на кривую палку, оказался у меня в руках.

Я обернулась, едва сдерживая равновесие.

Сашка смотрел на меня в упор. Так, что сдавило грудь.

– Спасибо, – пропищала я, попытавшись натянуть благодарную улыбку, но, по—моему, лишь по—дурацки скривилась в лице.

Или мне показалось, или его губы дрогнули в улыбке. Что ж, узнать наверняка у меня так и не получилось, потому что Саша тут же направился к калитке. Так резко, что меня обдало сквозняком. Таким зябким, но облегчающим, словно моя распаренная от напряжения кожа требовала этого холода.

Двор опустел. Но в воздухе оставалось витать что—то… новое. Что—то неизведанное, колючее и до мурашек приятное.

– Златка! – дедушкин голос походил на грохот грома. – Бегом стелиться! Иначе будешь спать с Пашкой!